Дорога в Бутан

аждый день в монастырь приходили самые разные люди, нуждающиеся в благословении и совете и желающие получить доступ к вневременному уму Кар-мапы через мощные церемонии короны. Чем более мы очищались и вдохновлялись благодаря близости Кармапы, тем заметнее менялось действие, оказываемое на нас этой церемонией. Сначала это было ощущение сырой силы, что-то физическое, как будто в тебя ударяет молния. Меня сотрясало с головы до ног, и мы оба чувствовали себя как после взрыва, и в то же время были до краёв наполнены блаженством. Постепенно, однако, шоковые переживания стали уступать место более плавным, безграничным и продолжительным. Каждая церемония заново вводила нас в состояния вне времени и пространства, и мы при любой возможности спешили приобщиться к уму Кармапы.

Теперь, когда нам удалось встретиться с Кармапой, совершенно не хотелось покидать его вновь, и у меня возникла отличная идея - стать его водителем. Пройдя школу автомагистралей Европы, я мог водить машины быстро и нешаблонно. В душе мы надеялись, что индийцы не осмелятся выслать из страны шофёра Кармапы.

Обычно иностранцам не разрешается находиться в Сиккиме дольше нескольких дней, так как этот район легко досягаем для китайских войск в Тибете. Выискивая различные возможности продлить своё пребывание здесь, мы, в то же время, обнаружили, что наша потребность в непосредственном присутствии Кармапы постепенно уменьшается. Его силовое поле так ясно ощуща-лось повсюду, что мы стали менее настойчивыми в своих попытках оставаться с ним всё время. С нескончаемым потоком людей, которые нуждались в его внимании, у Кармапы, конечно, хватало дел. Он проявлял безмерную доброту, отвечая на вопросы каждого, разрешая проблемы людей, выполняя их пожелания.

При этом он не уходил от ситуаций, которые другие списали бы как безнадёжные. Видя на много жизней назад, в прошлое, и вперёд, в будущее, он явно создавал связи, которые пришли бы в действие в нужный момент.

Верхние этажи монастыря Румтек

Благодаря одним только ежедневным церемониям короны мы постоянно ощущали себя в потоке его благословения, и само пребывание в Румтеке открывало потенциал ума. Ханна, однако, вскоре почувствовала, что пришло время использовать методы, что мы должны заниматься формальной практикой, а не просто наслаждаться чудесами. В ответ на наш вопрос Кармана выкрикнул в экстазе три необычайно сильные мантры. Мы должны были повторять их как можно больше. Первая призывала великого йо-гина Карма Пакши, второе воплощение Кармапы в Тибете. Марко Поло утверждает, что встречался с ним в Монголии, и описывает, как его магические силы пробудили человечность в Хубилай-ха-не. Активизируя его энергетическое поле, эта мантра приносит также дополнительное благословение "старой" школы (Ньингма или Дзогчен), поскольку Карма Пакши был излучением Гуру Ринпоче. Вторая мантра являлась ключом к Алмазной Свинье (Дордже Пхамо), представляющей внутреннюю мудрость всех Будд. Сам Миларепа медитировал на её танцующую женскую форму, красную, нагую, светящуюся и прозрачную. Третья была естественной вибрацией часто упоминаемого защитника Чёрный Плащ, Бернаг Чен, активной энергии Карма Кагью. Всё ещё удивлённый от того, что передал нам такие тайные наставления не на ухо шёпотом, Кармапа пообещал, что эти энергополя будут теперь всегда расти в нас и вокруг нас. Постепенно стала вырисовываться картина монастырской жизни Румтека, где день выглядит следующим образом. Примерно с 3 часов утра, сразу после пробуждения, ламы и монахи занимаются медитацией и декламацией текстов. Около 6 часов они весело толпятся во дворе около умывальника (обычно работает всего один кран на весь монастырь). После этого они завтракают в своих кельях. Они готовят тибетский чай с маслом и солью и добавляют туда маис или рис. В Румтеке монахи в то время ели полуочищенный красный рис из Бутана, подарок щедрого короля, и поэтому были здоровее многих своих коллег, которым доставался только местный полностью очищенный рис. Но даже несмотря на это около 80% монахов болело туберкулёзом, и практически все страдали от недостатка витаминов и белков. Когда родственники или спонсоры дают монаху денег, тот покупает свежую жареную цампу, - это их любимая еда.

В семь они вновь встречаются в главном зале для общих медитаций, объединяя свои энергии для блага всех существ или отдельной семьи или личности. Они вместе концентрируются на мантрах различных Будда-аспектов и текстах, и благодаря этому активизируются освобождающие энергии. Как и в случае глубокой медитации, результаты часто очень точны и появляются с поразительной быстротой. Этот процесс на санскрите называется "пуджа", на тибетском - "чёпа", что значит "призывание через подношение". Подношения могут быть внешними, внутренними и тайными, и также может подноситься само пространство. Как бы то ни было, реальную пользу получает именно тот, кто подносит: отбрасывая привязанности нашего эго, мы устраняем препятствия для благословения Будд.

Музыка используется очень сознательно. Звуки резонируют с центрами осознавания в теле и избавляют ум от его постоянной занятости чувственными впечатлениями и мыслями. Растворение психических преград способствует возникновению самопроизвольной радости, и если получается "вжиться" в эту музыку, то это нередко пробуждает сильные внутренние переживания. Во время полуденного перерыва мир звуков меняется. Теперь слышны звонкие голоса детей, которые учатся читать по слогам, в то время как те, что постарше, учат наизусть различные тексты. Этот метод, конечно же, не сопоставим с современным процессом обучения, развивающим самостоятельность, восприимчивость и способность быстро найти нужную информацию. Тибетцы, определённо, лучше знают, что изучать, чем как этому учить. Так или иначе, то, что они заучивают наизусть в эти первые годы, придаёт им стабильность и становится также фундаментом для их дальнейшего образования. Постепенно формируется стойкая убеждённость, которая помогает им в жизни. Несмотря на слабое здоровье, нередкие жестокие побои от злобных монахов, отвечающих за дисциплину, и плачевные бытовые условия, в которых они живут, - эти дети более гармоничны, чем дети многих других культур.

В послеполуденное время также бывают пуджи, или монахи занимаются своими привычными делами в монастыре и вне его. Они вручную печатают книги при помощи деревянных клише, страница за страницей, готовят лекарства из трав или учат других. Когда наступают сумерки и раздаются звуки длинных труб, монахи вновь возвращаются к своим личным медитациям; лучшие из них продолжают медитацию и во время сна.

Однако такой распорядок дня полностью сбивается, когда в монастырь приезжает Кармапа. Тогда постоянно приходят посетители, днём и ночью совершаются церемонии и посвящения. Способность тибетцев к импровизации впечатляет. Даже если специальная церемония уже полностью подготовлена, они могут гибко и без колебаний приспособиться к новому развитию событий и найти способ всё изменить, так что никто не будет обделён вниманием. Годы медитации удаляют многие завесы стереотипных мыслей, и эти тибетцы свободно обращаются с измерениями времени и пространства. Нам с Ханной не мешало иметь больше свободы, особенно в отношении времени. Хотя мы решили для себя оставаться с Кармапой какможно дольше, а желательно -всю жизнь, внешние условияне благоприятствовали этому.Телефонные звонки индийского политического деятелямистера Даса раздавались понесколько раз в день, - он требовал, чтобы мы немедленнопокинули Сикким. До нас ниодин иностранец не оставалсяв Сиккиме больше семи дней,а после трёх дней пребываниятребуется продлевать визу. В20 километрах от монастыряпо петляющим дорогам находится перевал Натху-Ла, ведущий в тибетскую долину Чумби.

В долине полно китайских солдат, и совсем недавно там гремели перестрелки. На самом деле, позиции китайцев были намного выгоднее, и это очень нервировало индийцев. Весёлый доктор Джигме, говорящий по-английски, уже не раз пытался использовать своё влияние, объясняя властям, что Кармапа скоро отправится в Бутан и мы последуем за ним, но это ничего не изменило.

Белая Тара

Собственно, за себя-то мы не очень беспокоились в плане властей. Если бы мы задержались в Сиккиме подольше, с нами ничего особенного не сделали бы - просто выгнали бы оттуда, а для этого нас нужно было сначала найти. Но, как гости беженцев, не имеющих легальных прав и находящихся в уязвимом положении перед индийцами, мы, хотя и вопреки своей воле, должны были слушаться. Было очень больно расставаться с Кармапой даже на несколько дней. Мы не сочли это возможностью учиться терпению и наблюдать за умом; вместо этого я злился на индийские власти, которые всегда оказывались такими бестолковыми. Когда мы пришли прощаться с Кармапой в его комнату на крыше, он, чтобы пробудить наше сочувствие, сказал: "Из-за своего невежества они разлучают учителя с учениками. Такие поступки в дальнейшем приносят дурные последствия, но как им это объяснить?". С кривой улыбкой, которая глубоко тронула наши сердца, он продолжал: "Возьмите пример с меня. Я каждый день совершаю пожелания для Мао Цзэ Дуна. Ему действительно нужна помощь". Мы сошлись на том, что будем ждать Кармапу в Калимпонге и поведём одну из его легковых или грузовых машин в Бутан. Там мы получили бы бутанские паспорта, которые позволяют находиться без визы в Индии и Гималаях, и, таким образом, избавились бы от всех препятствий к нашему пребыванию рядом с Кармапой.

В Рангпо, на границе между Сиккимом и Индией, ожидали те же самые чиновники, что и раньше, наверняка недовольные продолжительностью нашего визита. В те дни возможна была война, и они в каждом видели шпиона, как это часто бывает в странах, где абсолютно не за чем шпионить. Под проливным дождём, мы не стали переходить мост через Тисту, чтобы сняться с учёта пребывания в зонах ограниченного доступа, но, немного не доходя до моста, остановили такси и поехали по узкой дороге, вьющейся вверх и ведущей в Калимпонг. До самого китайского вторжения в Тибет в 1959 году Калимпонг был точкой, где встречались Тибет, Непал, Сикким, Бутан и Индия, чтобы надувать друг друга в торговле и политике.

И, хотя Китай закрыл Натху-Ла, важный перевал в Тибет, Калимпонг всё же оставался тем местом в восточных Гималаях, где можно было больше всего увидеть и услышать, купить и испытать. Там также жил китайский йогин, который более 24 лет не отходил.от своего дома дальше, чем на 7 шагов. Приехав сюда, он обосновался в прекрасном месте за городом,, однако Калимпонг неимоверно разросся, и теперь со всех сторон жили соседи с ордами шумных детей. Йогин умудрялся вести переписку с людьми со всех концов света, и это он выслал нам в Непал медитацию на Освободительницу. Мы нашли время его навестить, так как до проезда каравана Кармапы оставался ещё по меньшей мере целый день.

Китайский йогин в Калимпои/с

Проходя по городу, мы увёртывались от христианских и индуистских миссионеров, выполнявших свою нелёгкую повседневную работу. Подумать только, религии, сбыт которых затруднителен! Йогин отвесил нам множество поклонов возле своего жёлтого дома, а мне вспомнился мой бросок за золотом в Индонезию. В доме была такая же атмосфера старого Китая, как в Сингапуре, со множеством всяких картинок и безделушек.

Йогин был маленьким, кругленьким энергичным джентльменом неопределённого возраста. Позднее мы от кого-то услышали, что ему 70 лет. Он рассказал нам несколько необычных историй о своём пути к буддизму в даосском обществе. При этом он с поразительной скоростью метался по своему кабинету, доставая буклеты из всевозможных ящиков и снимая их с полок. Он, по всей видимости, был плодовитым автором; теперь он сваливал всё это перед нами в кучу. Его стиль - и письменный, и устный -смущал наши, в прошлом «хипповские», а ныне «выпрямившиеся» умы. Буклеты часто содержали поучения нескольких уровней одновременно, включая те, которые вызывают возмущение у непонятливых моралистов и требуют большой подготовки и дополнительной информации. Кроме того, на нас тогда не лежала ещё ответственность за развитие буддизма Алмазного Пути, и нам претили его критические взгляды на некоторых известных лам. Не видя политики вековой давности за монашескими одеждами и улыбающимися лицами, мы благодушно считали, что, раз учение совершенно, то такими же должны быть и учителя. Конечно же, Тибет был средневековым обществом, не знавшим таких вещей, как демократия, свобода мнений, прозрачность, права человека и пресса. Окружающие страны славятся своей жестокостью, в самом Тибете существовали разительные социальные контрасты, и неудивительно, что там имели место ужасные наказания и было много другого грязного белья. Но так велика сила беззаветного идеализма, что, находясь в Гималаях, мы почти не видели в поучениях о карме инструмент для изменения кармы. Хорошо, что мы не услышали от йогина Чена сплетен о Кармане. Однажды мантра КАРМАПА ЧЕННО спасла ему жизнь, когда его чуть не загрызла гигантская собака.

Однако большую часть этой информации мы получили во время последующих визитов. При первой встрече йогин Чен был для нас, прежде всего, владельцем изысканных маленьких тха-нок, на многих из которых были изображены изумительные Будда-аспекты, чьё благословение проникло в нас; прежде мы таких не видали. Он был также обворожительным рассказчиком, и постепенно картина ещё больше прояснилась. У его матери после его рождения появилось четыре соска, из которых она его вскармливала. Очевидно, глубинное значение этой истории заключалось в том, что он получил благословение из четырёх направлений вселенной.

Мы говорили также о его юности, когда он был учителем в Китае, и о его страхе преждевременной смерти. Сначала он много лет практиковал продлевающие жизнь упражнения даосов, но потом напал на буддийский след и отправился в Тибет, медитировать. В Кхаме он познакомился со знаменитой француженкой Александрой Дэвид-Неэль. Она была одной из первых западных путешественниц по Тибету и автором теософски окрашенных книг по некоторым, скорее магическим, аспектам медитации. Не упомянув о бушевавшем в Тибете сифилисе, он посетовал на то, что она не захотела заниматься практикой союза с йогами, которых посещала в горах. Наш йогин полагал, что это могло принести всем быстрое просветление. Он также поведал нам о тех годах, которые он сам провёл в пещере в Тибете, о женщинах, которые к нему приходили, и пожаловался на нынешнюю нехватку "дакинь", женщин с пробуждённой внутренней мудростью.

В ходе своего рассказа, - а надо отметить, что его английский был причудливым и интересным, - он позвал маленького мальчика из группы, которая собралась за окном и, в лучших индийских традициях, глазела на странного человека и его странных посетителей. Он дал мальчику денег и велел сбегать за момо.

Мы хорошо знали, что такое момо. Это было отваренное на пару рубленое мясо в тесте, популярное блюдо у тибетцев. Уже три года будучи вегетарианцами (со дня, когда начались исцеления) и желая оставаться ими и в дальнейшем, мы подробно объяснили ему, почему не будем есть момо. Я позвал мальчика назад и отменил распоряжение, но йогин снова сказал ему что-то с "момо", и тот убежал. Мы подумали, что теперь он, должно быть, попросил, чтобы внутрь положили сыр вместо мяса, что также было возможно, но доставленное явно было приготовлено из животных. Когда мы ещё раз, со всей возможной убедительностью, заявили, что не собираемся есть мясо, он ответил, что сам Будда ел всё, что ему предлагали. У нас не было выхода из создавшейся ситуации, и мы поглотили угощение. Мы ожидали потери благословения и прочих дурных последствий; особенно же опасались, что гормоны страха животных, которые, конечно, умерли не в океане спокойствия, пробудят во мне былые агрессивные тенденции. Но больше всего мы беспокоились, не исчезнет ли исцеляющая сила наших серебряных браслетов.

За несколько часов до первого исцеления в Копенгагене наш друг Харальд-Пророк вдохновил нас на то, чтобы оставить на своих тарелках нетронутыми два куска ветчины. Мы хотели попробовать не есть мясо в течение месяца, но, когда произошло первое "чудо", мы усмотрели тут явную связь и просто решили остаться вегетарианцами. Сейчас мы также почувствовали себя виноватыми перед покровительствовавшей нам Белой Освободительницей, так как стали есть существ, которых она защищает. К нашему удивлению, мясо не оказало неблагоприятного эффекта на тело или ум, разве что сон стал несколько более глубоким и менее осознанным.

В последующие недели мы продолжали исключать животную пищу из нашего рациона и даже просили Кармапу наложить на нас обет не прикасаться к мясу. Он, однако, этого не делал, и было ясно, что он хотел от нас гибкости. Сейчас мы поступаем, как большинство практикующих буддистов: принимаем то, что предлагают, сами покупаем немного мяса, но никогда не позволяем убивать животных специально для нас: это сделало бы нас первопричиной их гибели. Можно помочь и животным, и тем, кто их убил, желая им хороших перерождений и развития в будущем и произнося над едой такие мантры, как ОМ АМИ ДЭВА ХРИ. Если не прошло ещё 7 недель после смерти животного, то это очень полезно.

В Калимпонге мы остановились в милой и стратегически важной гостинице Гомпус, из которой просматривались все дороги в город и из него. Владелец Таши и его жена и мать имели знакомых по всей округе, и если бы что-нибудь случилось, то они проведали бы об этом первыми. Таши был учеником столетнего монгольского ламы, который жил на горе над городом и обладал особыми целительными способностями. Мы бы с удовольствием посетили его и посмотрели также окрестные пещеры, посвященные великому Падмасамбхаве, но машины Кармапы могли приехать в любой момент. Утром мы укрылись от полиции у входа в отель, с упакованными рюкзаками, готовые в любой момент выбежать на улицу. Перевалило за полдень, но никто не появлялся.

Это уже было больше, чем обычное тибетское опоздание. Хотя дозвониться в Сикким было почти невозможно, мы попытались это сделать и тут же дозвонились. Отнимая солнце у небес наших умов, чёткий голос Джигмелы подтвердил слух, который мы слышали утром, но предпочли проигнорировать: дорога от Сиккима до Калимпонга снова размыта дождями, и, чтобы вообще добраться до Бутана, Кармапа выехал этой ночью по военной дороге, расположенной выше. Он мог уже прибыть к тому времени.

Итак, оставалось следовать за Кармапой в Бутан, и нас не заботило, что эта страна закрыта для иностранцев. Как водителей Кармапы, нас никто не мог остановить на границе, но теперь нам нужно будет как-то обхитрить пограничников самим, что было предприятием весьма захватывающим. На наших прежде лысых и немного загорелых черепах уже стали отрастать волосы, и мы не очень-то отличались от местных кхампов. Традиционные тибетские накидки, так называемые чубы, также маскировали наше происхождение, так что главное, что следовало скрывать - это мои голубые глаза. Если бы их увидели, у нас сразу же возникли бы неприятности. Когда мы сели в автобус, идущий из Калимпонга в Панчёлинг, первый бутанский город по пути в Тхимпху, водитель окинул нас долгим насмешливым взглядом. К счастью, он был тибетцем, и когда мы ему объяснили в нескольких словах нашу ситуацию, он пообещал не выдавать нас пограничникам.

Верхняя военная дорога шла через живописные горы и жалкого вида военные лагеря к перевалу, а затем спускалась вниз, минуя растительность, которая, несмотря на очень влажный климат, выглядела как типичные средиземноморские заросли кустарника. Начинались низины, и мы ехали на хорошей скорости на восток, оставляя слева подножья гор и двигаясь через бесконечные чайные плантации, затенённые акациями с плоскими кронами. На первом контрольно-пропускном пункте мы спрятались за спинками передних сидений. Мы позаботились о том, чтобы занять тёмные задние места. Это было подарком: индийцы лишь заглянули в автобус и пропустили его.

Вторая проверка была менее приятна. Таможенники зашли внутрь, и один из них медленно пошёл по проходу. Мы постарались стать как можно меньше - наклонили головы и притворились, что нас укачало. Мне казалось, что я чувствовал дыхание чи новника на своей шее, когда он находился рядом с нашими местами, но его больше интересовали полки для багажа наверху, и он не заметил в полутьме наших светлокожих голов. Он удалился, автобус мог следовать дальше, и с триумфальным чувством, что дело почти сделано, мы въехали через границу в Бутан.

У охода в гостиницу Гомпус

Было слишком поздно, чтобы подниматься в горы - в Тхимпху, столицу Бутана. Ни один автобус не шёл ночью, по пути было семь контрольно-пропускных пунктов, так что на следующее утро мы собрались заняться оформлением необходимых бумаг в Пан-чёлинге. В этой стране, которая проявляла такую преданность Кармапе и его учению, мы не возражали против соблюдения всех правил. Я даже мечтал подняться в горы на джипе, который, как мне казалось, нам должны были официально предоставить, - и посмотреть, с какой скоростью это можно сделать.

Действительно, идея спокойно провести ночь была не так уж плоха. При пересечении границы, вероятно, созрела какая-то сильная карма. Ханна почувствовала себя плохо, и мы подыскали комнату и легли спать, развесив сетки против комаров. Посреди ночи Ханна, проснувшись, увидела человека, роющегося в наших рюкзаках. Видимо, принцип никогда не думать ни о ком плохо глубоко проник в её благородное сердце, и, вместо того чтобы разбудить меня, что привело бы к большой суматохе, она упрекнула себя за мысль, что кто-то ворует наши вещи, решила, что всё это -следствие высокой температуры, и вновь задремала.

На следующее утро я нашёл часть наших вещей на полу, а часть - за окном. Собрав всё, мы пришли к выводу, что почти ничего не пропало. Даже наш старый добрый фотоаппарат "Кэнон" и цветные плёнки, большая ценность в этих местах, остались с нами. Только две вещи мы не могли найти - фотопортрет Карманы в чёрной короне и тханку Белой Освободительницы, которая всегда так добра к нам. Фотография была из ателье "Ом" на 11-й миле в Калимпонге. Мы регулярно покупали такие вещи, посылая их друзьям и используя для подарков. Хуже было потерять тханку, - она казалась нам какой-то живой. Белая Освободительница (Долкар) - это женская форма сочувствия ума, совершенная Будда. Она является излучением бодхисаттвы Любящие Глаза, который представляет принцип любви, и её поле силы очень активно в наше время.

Белая Освободительница конденсируется из безграничного пространства как форма с семью глазами, что показывает её восприимчивость к страданиям всех существ и способность помогать им силой высшей мудрости. Пять дополнительных глаз находятся у неё на ладонях, подошвах ног (она сидит в позе лотоса, подошвы ног обращены вверх) и на лбу. Её правая рука лежит на колене - жест сострадательного даяния, а левая держит у сердца стебель лотоса, который открывается у её уха, - признак всеобщей изначальной чистоты.

Потеря этой тханки огорчила нас. Хотя тханка была написана просто и быстро, - нас, западных людей, восхищали пропорции и черты лица белой Будда-формы. Это изображение создал старый художник румтекского монастыря, гений формы, который постепенно терял зрение. Уже тогда он надевал двое очков, одни поверх других, на свою огромную голову, и вскоре у него останется лишь внутреннее видение да множество учеников.

Трудно сказать, что это был за странный вор, - может, тайный агент полиции или кто-то ещё, но мы почему-то думали, что наши вещи отправились впереди нас в горы к Кармапе. Вообще, в Алмазном Пути такие потери считаются знаком того, что наши Будды ограждают нас от по-настоящему серьёзных неприятностей, таких как аварии и болезни.

Мы спросили дорогу к ближайшему SDO - или, может быть, он был DSO. Мы никогда не испытывали большого желания разобраться в аббревиатурах, которые используют люди в бывших английских колониях, стараясь придать названиям помпезное звучание. Они имеют смысл только для тех, кто кормится за их счёт..

Так как было ещё раннее утро, мы направились прямо домой к этому чиновнику. Мы предвкушали, что с ним вместе посмеёмся над тем, как удачно обманули индийцев, и надеялись, что он с приветом Кармапе и всеми необходимыми бумагами отправит нас дальше, - может быть, даже даст нам джип. Когда его заспанное лицо показалось из дверей особняка, мы догадались, что вряд ли он так сразу нам всё это предложит. Он выглядел так, будто хотел верить, что всё ещё спит, и воскликнул: "Каким ветром вас сюда занесло?" Этот SDO показался нам чисто бенгальско-индийским, чего мы не ожидали. Находясь на бутанской территории, мы объяснили, что являемся учениками Кармапы, потеряли его в Калимпонге, что он пригласил нас в Тхимпху, и нам очень хотелось бы получить необходимые бумаги, чтобы проследовать туда через контрольно-пропускные пункты. Очнувшись от первого потрясения, он, в общем, проявил себя как вполне любезный человек, который и рад бы помочь нам, но имеет вполне недвусмысленную инструкцию не допускать ни одного белого человека в горы. Он сказал, что нас непременно посадили бы в тюрьму, если бы остановили дальше на дороге. Он обещал связаться с властями в Тхимпху - нелёгкая задача, так как правительство находилось в отпуске и отправилось на церемонии, проводимые Кармапой. Нам предложили остановиться в качестве государственных гостей в гостинице для путешественников в верхней части города, пока дело не прояснится, и предоставили чудесную большую комнату с замечательной лужайкой под окном, с видом на холмы и всякими атрибутами комфорта. Несколько слуг-непальцев заботились о поддержании идеальной чистоты и три раза в день хорошо нас кормили, чем мы сами себя не радовали годами. Но, хотя мы и жили как богатые люди, в наших умах не было покоя.

Мы чувствовали себя неотделимыми от активности Кармапы и знали, что там, в горах, происходит что-то важное. Он наверняка каждый день даёт большие важные посвящения в Тхимпху, а мы застряли здесь в ожидании приглашения. Пропускать эти церемонии было особенно жаль потому, что мы начали понимать, какое воздействие они оказывают. Ранее мы просто посещали их все, наслаждаясь вспышкой увлекательных переживаний, но не задумывались о долговременной пользе.

То, что мы называем "посвящение" или "ванг" по-тибетски, означает силу и её передачу. Через концентрацию с использованием ритуальных предметов или без них учитель активизирует какой-либо аспект неограниченного Будда-ума и передаёт его другим. Передавать можно только то, что получено благодаря непрерывной линии преемственности, и это - великий подарок. В результате посвящений у нас возникает способность ощущать как себя, так и окружающий мир на всё более высоких уровнях, до тех пор пока все наши действия не станут непринуждёнными и свободными от усилий. Тогда исчезнут видимые различия между Будда-аспектом и нами, и все вещи предстанут в своём первозданном совершенстве.

Посвящения оставляют глубокий след в нашем подсознании, и регулярная практика взгляда Алмазного Пути Будды, как и соответствующие медитации, часто позволяли существам достигать полного развития ума. Ни одна радость не сравнится с радостью освобождения и приближающегося просветления. И даже если нам трудно конструктивно работать со своим умом в этой жизни, посвящения не проходят бесследно. Во время смерти и в будущих жизнях эти впечатления вновь возникнут из подсознания. Проявляясь как сильные влияния, способные поворачивать нашу карму, они позволят нам снова встретиться с Алмазным Путём. Таким образом, эти энергополя продолжают своё действие при любых обстоятельствах и шаг за шагом, от жизни к жизни, ведут нас к полному просветлению. Поэтому всегда очень полезно принимать участие в буддийских церемониях (даже в тех, которые нам не понятны), но всё же здесь необходима предусмотрительность. Не следует принимать посвящения, которые даются с какими-либо условиями, которые вы не можете или не собираетесь выполнять. Также не стоит смешивать линии преемственности посвящений различных школ, потому что это ведёт к запутанности на глубоком плане. Не считая другие буддийские передачи более низкими, следует придерживаться той линии, в которой чувствуешь себя как дома.

Итак, мы жили в гостинице с отличным сервисом, и мимо нас каждый день в горы к Кармапе следовали счастливые туземцы. Мы передали с путниками письма для него и для доктора и часто пытались дозвониться до министерства в Тхимпху. У правительства в то время, как это ни поразительно, было всего три телефонных номера и никаких добавочных. Когда мы, наконец, дозвонились, то попали в министерство по тибетским беженцам, и прежде, чем мы успели изложить наши пожелания, связь оборвалась.

С каждым днём мы всё больше раздражались и расстраивались. Очень мрачное настроение было у Ханны, а я ломал всё, что попадало под руку, и достигал немыслимых высот в чёрном юморе. Это было слишком для нашего эго. Мы, особые избранные ученики Кармапы, сидим тут не у дел, теряя драгоценное время. Было ясно, что для него это вовсе не проблема. Здорово было проглотить такую бяку. Начать же в одну прекрасную ночь долгий переход в Тхимпхучто нам часто хотелось сделать, тоже не представлялось возможным. Мы дали слово чести и паспорта DSO. Спустя неделю он пришёл и сказал нам, что больше не может держать нас в Панчёлинге. Ответ не получен, и нам придётся продолжить ожидание в Индии.

Что делать? У нас оставалось ещё около 20 долларов, но не было никакой визы в Сикким; возвращаться в Катманду абсолютно не хотелось. Когда мы выбрели из Панчёлинга, перегруженные и в угольно-черном настроении, индийские пограничники чуть не сломали шеи, глядя в другую сторону и как бы нас не замечая. Официально они ничего о нас не знали, но даже это нас не развеселило. Дабы пробудить силы, могущие способствовать каким-либо изменениям, что помогало нам раньше в ситуациях безысходности, я сказал: "Теперь мы поедем прямо в Данию. Это уж слишком".

Конечно, нам не хотелось возвращаться. Мы не достигли того, ради чего приехали. Мы всё ещё не укрепились в практическом применении буддизма, которое гарантировало бы постоянный прогресс. У нас не было ясного направления, не было пути и цели, о которых мы могли бы рассказать друзьям. И даже получив много ослепительных благословений, мы знали, что пока не изменились фундаментально. Датское чемпионство в сознании, которое я часто выдвигал в качестве объекта наших устремлений, всё ещё не было выиграно.

Но какие оставались возможности? Что ещё мы могли предпринять, если не вернуться в Копенгаген, чтобы заработать денег, - ведь у нас был, ни много, ни мало, целый мешок занимательных историй. Пока мы стояли на пыльной дороге рядом с границей, мимо нас проследовал большой роскошный автобус - вещь абсолютно немыслимая в этих краях. Он был полон богатых французских туристов, демонстрировавших последний писк моды в маникюре и звеневших украшениями в стиле поп-арт. Во время экскурсии из Калькутты в чайные районы Ассама они решили посетить также "шикарный" Бутан. Индийцы на границе, для которых и мы-то с Ханной были достаточным сюрпризом, просто остолбенели от этого вторжения из другого мира. Они начали кричать и направили на автобус автоматы, чтобы поскорее прогнать это наваждение, я же воспользовался возникшей сумятицей и попросил нас подбросить. Французы оказались очень милы и охотно согласились. Было ужасно странно вдруг оказаться среди хорошо действующей техники и других так называемых атрибутов цивилизации, большей частью бессмысленных. Мы сидели в окружении огромных, не по размеру, солнечных очков, отражавших всё, к чему призывало нас стремиться наше воспитание. Когда через несколько часов мы высадились у железнодорожной станции в Силигури, откуда могли ехать либо в Дели и домой, либо в Дарджилинг, мы уже точно знали, что не поедем обратно в Европу. Мы не могли вот так расстаться с нашими тибетцами и Кармапой.

Мы ждали почты в Дарджилинге и планировали написать родителям. Так как мы больше не зарабатывали деньги контрабандой золота и гашиша, они расценили наше пребывание на Востоке как полезную учёбу и предложили посылать необходимые деньги. Мы собирались просить о 50 долларах в месяц, небольшой сумме для них и достаточной для нас, чтобы иметь возможность также и делиться немного с другими. К счастью, мы могли прожить на то, что у нас оставалось, до получения этих денег. Но больше всего нас тянуло в Дарджилинг потому, что Ханна сейчас вспомнила, как во время всенощного веселья на свежем воздухе у Сваямбху до нас дошли слухи, будто в Сонаде рядом с Дарджи-лингом живёт один старый лама высокого уровня развития, который с разрешения Кармапы стал первым тибетским мастером, передающим традиционное учение Алмазного Пути западным людям. Мы видели мельком его портрет, и даже сквозь облака дыма он очаровал нас. И вот опять вспомнилось его имя: Калу Ринпоче.

Поиск по сайту: