ТОВАРЫ ДЛЯ НАСЕЛЕНИЯ. НОВЫЕ ИЗДЕЛИЯ 2 страница

- А ты съезди на склад - тебе по арматурному списку полагается две

пары кожаных подметок в год.

- Где склад-то находится?

- На Шелепихе, - сказал Жеглов и объяснил, как туда лучше добраться. -

Заодно получишь зимнее обмундирование.

Мы поговорили еще о каких-то пустяках, потом Жеглов встал, потянулся и

сказал Маньке:

- Ну, подруга, собирайся, переночуешь до утра в КПЗ, а завтра мы тебя

передадим в прокуратуру...

- Это зачем еще? - спросила она, перестав на мгновение сосать сахар.

- Маня, ты ведь в наших делах человек грамотный. Должна понимать, что

мы, уголовный розыск, в общем-то пустяками занимаемся. А подрасстрельные

дела - об убийствах - расследует прокуратура.

- По-твоему, выходит, что за чей-то барахловый браслет мне

подрасстрельную статью? - сообразила Маня.

- А что же тебе за него - талоны на усиленное питание? Угрохали вы

человека, теперь пыхтеть всерьез за это придется.

- Не бери на понт, мусор, - неуверенно сказала Маня, и я понял, что

Жеглов уже сломал ее.

- Маня, что за ужасные у тебя выражения? - пожал плечами Жеглов. - Я

ведь тебе сказал, что это вообще нас не касается. Ты все это в прокуратуре

говори, нам - до фонаря...

- Как до фонаря?! - возмутилась Маня. - Ты меня что, первый день

знаешь? Ты-то знаешь, что я сроду ни с какими мокрушниками дела не имела...

- Знаю, - кивнул Жеглов. - Было. Но время идет - все меняется. А кроме

того, я ведь оперативник, а не твой адвокат. Кто тебя знает, может, на

самом деле убила ты женщину, а браслетик ее - на руку. Как говорят среди

вашего брата, я за тебя мазу держать не стану.

- Да это мне Валька Копченый вчера подарил! - закричала Манька. - Что

мне у него, ордер из Ювелирторга спрашивать, что ли? Откуда мне знать, где

он браслет взял?..

- Перестань, Маня, это не разговор. Ну, допустим, мог бы я за тебя

заступиться. И что я скажу? Маньке Облигации, по ее словам, уголовник

Валька Копченый подарил браслет? Ну кто это слушать станет? Сама подумай,

пустая болтовня...

- А что же мне делать? - спросила Манька, тараща круглые бестолковые

глаза.

- Ха! Что делать! Надо вспомнить, что ты не Манька, а Мария

Афанасьевна Колыванова, что ты человек и что ты гражданка, а не черт знает

что, и сесть вот за этот стол и внятно написать, как, когда, при каких

обстоятельствах вор-рецидивист Валентин Бисяев подарил тебе этот браслет...

- Да-а, написать... - протянула она. - Он меня потом за это письмо

будет бить до потери пульса!

- Ты напиши, а я уж обеспечу, чтобы пульс твой он оставил в покое. Ему

в этом кабинете обижать тебя будет затруднительно.

- Ему-то затруднительно, а дружки его? Они как узнают, что я его

завалила, так сразу меня на ножи поставят...

- Поставят на ножи - это как пить дать, - согласился Жеглов. - Правда,

они тебя могут поставить на ножи, если ты его и не завалишь. Это в том

случае, если ты по прежнему будешь шляться по их хазам и малинам, по

вокзалам и ресторанам. Тебе работать надо - смотреть на тебя срамотно:

молодая здоровая девка ведет себя черт те как! Паскудство сплошное...

- Ты меня не совести и не агитируй! Не хуже тебя и не меньше твоего

понимаю...

- Вот и видать, допонималась. Ну ладно, мне домой пора. Ты будешь

писать заявление, как я тебе сказал?

Манька подумала и твердо кивнула:

- Буду! Чего мне за них отвечать? Он меня чуть под тюрьму не подвел, а

я тут за него пыхти!..

Она удобно устроилась за столом Жеглова, глубокомысленно глядела в

лист бумаги перед собой и, начав писать, вытянула губы трубочкой, словно

ловила кусок сахару, который должен был прыгнуть со строки.

Жеглов подошел ко мне и сказал тихонько:

- Дуй в дежурную часть, приведи двух понятых - будем оформлять изъятие

браслета... И найди Пасюка и Тараскина - пусть они едут на квартиру брать

Копченого...

X x x

Рим, 30, ТАСС

По сообщениям печати со склада в города

Комо похищены находившиеся там на

хранении 27 ящиков содержавших архив

Муссолини, в частности его обширную

переписку с Гитлером, Чиано, Черчиллем.

Валентина Бисяева, по кличке Копченый, доставить ночью в МУР не

удалось - у себя дома он не был две недели, и Пасюк с Тараскиным, объехав

несколько дам, у которых он мог, по их предположению, ночевать, вернулись

ни с чем.

Его розыски могли бы затянуться, кабы не Манька Облигация, уже

начавшая томиться от одиночества - ее пугало, что все никак не привозят

Копченого, дабы он подтвердил и опознал свой подарок, освободив ее тем

самым от обвинения в убийстве и грабеже; вот Манька и сказала утром

Жеглову:

- А вы бы съездили в Парк культуры, он там часто сшивается, в бильярд

катает...

Жеглов, взявший уже старые розыскные дела на Копченого, чтобы наметить

план поиска, поднял на нее взгляд и сказал задумчиво:

- Вот это дельная мысль, Маня. Я вижу, что в тебе просыпается

гражданское сознание!

- Чихала я на твое сознание! Он там закопался промеж картежников, как

клоп в ковре, а я за него отдувайся! Мне тоже нет резона за чужие дела

здеся париться!

Жеглов выписал из дел несколько адресов и имен, дал листочек Пасюку и

велел им с Тараскиным объехать кандидатов.

- Вызывайте Копырина и жарьте на "фердинанде". А мы с Шараповым и

Гришей на место прокатимся. Часа через два вернемся, ты с дороги позвони -

какие там вести...

Пока мы катили в вагоне, шли через Крымский мост и по набережной,

срезая наискосок выставку трофейной фашистской техники, Шесть-на-девять

рассказывал о том, как он замечательно играл раньше на бильярде - "ну, если

по честному, просто жил с этого заработка"... Рассказ был очень длинный,

запутанный, и краем уха я слышал, что оторвала его от этой игры любимая

женщина-лилипутка, которая жила на Новослободской и имела постоянную

прописку.

- А на кой тебе была лилипутка? - лениво, с ухмылкой спрашивал Жеглов.

- Так она, собственно, была не лилипутка, а такая ма-а-а-ленькая

женщина и сложена была как богиня...

Я смотрел на разбитые немецкие машины, и меня не покидало удивление,

что эти уродливые неповоротливые обгоревшие груды металла в аляповатой

пятнистой раскраске, бессильные и отвратительные, еще полгода назад могли

меня убить.

И не стало для меня больше ничего - ни этого серого, мягкого осеннего

дня, которым мы шли ловить рецидивиста Копченого, ни дремлющего

полуоблетевшего парка и свинцовой неподвижной воды в реке, по которой бежал

белоснежный речной трамвай с голубой надписью на узкой рубке "МОЛОКОВ". А

был апрельский вечер в берлинском районе Панков, где мы лежали под

эстакадой городской железной дороги и в тыл к нам неожиданно прорвались

"пантера" и два тупорылых бронетранспортера с эсэсовцами и огнем своим

смели нас с гранитной эстакады, как метлой. Я тогда сразу понял, что они

прорываются к Шенхаузераллее, там у немцев еще было мощное опорное

укрепление. И если проскочат, то с ходу ударят в тыл нашей еще не

развернувшейся противотанковой батарее и "пантера" передавит за минуту все

орудия вместе с прислугой. Вместе с якутом Митрофаном Захаровым мы быстро

поползли по обе стороны эстакады к перекрестку навстречу танку - он ведь,

проклятый, уже разворачивался, готовясь нырнуть в переулок. Хлестко, с

дробным грохотом ударила над нашими головами по рельсам очередь из

крупнокалиберного пулемета, и я невольно припал к шпалам, а когда поднял

голову, увидел, что из витрины разбитого магазинчика на углу выскочил

Парахин, тихий немолодой солдат, вологодский конюх, вечно озабоченный

человечек с бледным отечным лицом. И бежал он наискосок, через улицу, прямо

к танку, и в руке у него не было автомата, а держал он только связку, и я

сообразил, что Парахину больше автомат не понадобится - он знал это и

бежал, чуть пригнувшись, клонясь вперед от страха и ожидания страшного

удара, но бежал, ни на миг не задерживаясь, дерганой нервной рысцой, и была

в Парахине, тщедушном и сгорбленном, решимость и готовность умереть такая,

что я уже не сомневался: "пантера" не налетит сзади на батарейцев, не

примнет стволы к лафетам, не намотает человеческое мясо на гусеницы.

С бронетранспортера заметили Парахина, и пулемет развернулся к нему

злым острым рыльцем, плюнул огнем, и пули, казалось, подкинули в воздух

солдата, и в последнем этом мучительном парении он бросил связку в упор в

ведущее колесо гусеницы...

-...Шарапов, пошли! Чего ты тут застрял - танка, что ли, не видел? -

услышал я крик Гриши. В самом деле, танка, что ли, я не видел? И побежал

догонять.

В бильярдной, несмотря на ранний час, народу было немало. От порога

Жеглов внимательно осмотрел играющих и сказал мне:

- Вон там, в углу, за четвертым столом - Копченый...

Матерчатые квадратные абажуры нависали над зелеными столами, и лица

были скрыты в дымном полумраке. Наклонился, примеривая кий для удара,

парень, нырнул в колодец света, ударил и, выпрямившись, опять растворился в

багрово-серой темноте. Я рассмотрел чистое смуглое лицо, "политический

зачес", худые руки и значок ГТО на лацкане. В светлый квадрат вплыл узбек в

тюбетейке, ударил. Прилив темноты смыл и его со стола. Парень со значком

ГТО фальцетом выкрикивал перед ударами:

- От двух бортов в угол!.. Чужого режу в угол направо, своего в

середину!.. Клопштосс!

Узбек проиграл, заплатил и стал снова расставлять шары, но Жеглов

заявил непререкаемо:

- Одну минуточку! Проигравший выбывает. Теперь моя очередь...

Парень со значком взглянул на Жеглова, усмехнулся:

- Мое почтение, гражданин начальник. Что это вы, катать начали?

- А что же делать? Если гора не идет к Магомету...

- Никак, я вам понадобился?

- Понадобился - партнера хорошего ищу...

- Так вы бы мне свистнули - я бы сам к вам пришел.

- Тебе, пожалуй, досвистишься. - Жеглов смотрел с прищуром. - С тобой

как в детской считалочке: Валька - дурак, курит табак, спички ворует, дома

не ночует...

- Спички я сроду не воровал, - серьезно сказал Копченый.

- Это я знаю, - кивнул Жеглов. - Ты ведь наверняка правила бильярдной

нарушаешь: игра на деньги? А-а?

- Так это только дети на шелобаны играют, а настоящие игроки - на

интерес, - засмеялся Копченый. - По полкосой скатаем?

Жеглов брезгливо оттопырил нижнюю губу:

- Это ты с Жегловым хочешь по полсотенке играть? Сморкач!

- А по скольку? - заинтересовался Копченый.

- По тысяче.

- По куску? Идет, - охотно согласился вор.

Наверное, его в принципе согревала перспектива ободрать на бильярде

знаменитого Жеглова - эта легенда годами передавалась бы блатными как

образец уголовной доблести.

- Ты прежде, чем на тысячу примазывать, покажи мне - есть она у тебя

или ты со мной в долг играть собираешься?

Копченый обиделся:

- Что же я, порядка не знаю? - И выволок из кармана пачку денег.

- Тогда ладно. Разбивай.

- Пирамиду или американку?

- Пирамиду.

Жеглов взял кусок мела, аккуратно натер набойку кия, плавными

круговыми движениями намелил его и вытянул перед собой, примерил на глазок

прямизну, потом повернулся к Грише и сказал:

- Иди к директору бильярдной, там есть телефон, позвони к нам в

контору и скажи, чтобы Пасюк с Тараскиным ехали сюда, как только объявятся.

Встретишь их у входа...

- Вы бы, гражданин Жеглов, скинули пиджачок, а то вам не с руки

играть-то будет. Или вы за пушку свою опасаетесь? - вежливо спросил

Копченый.

- Не учи ученого, - дипломатично отозвался Жеглов. - И о пушке моей не

заботься. Давай начинай...

Копченый не ударил шаром в пирамиду, а толкнул его о борт, шар плавно

откатился и еле-еле растолкал укладку. Жеглов присел, глазом прикинул линию

к средней лузе и бархатным неощутимым толчком направил туда шестерку.

- С почином вас, Глеб Георгиевич, - сказал Копченый. - Мне надо было у

вас фору попросить...

- А мне безразлично, просил бы ты али нет, - я по пятницам не подаю. -

Жеглов снова ударил, но на этот раз довольно сильно, и бил он поперек стола

с левой руки и, вкатив крученый шар, довольно засмеялся: - Очень глубоко

смири свою душу, ибо будущее человека тлен...

Я завороженно смотрел, как свой шар, крестовик, оттянулся обратно к

Жеглову, на свободную сторону стола, так, чтобы ему бить было удобнее. Но

третий удар не вышел - желтый колобок шара прокатился по ослепительной

зелени сукна, ткчулся в жерло лузы и вылетел обратно.

Копченый нырнул в освещенный квадрат над бильярдом и почти лег на

стол, стараясь достать дальний шар - такой соблазнительно прямой перед

узким устьицем лузы.

- Ноги с бильярда! - скомандовал Жеглов. - Ты в валенках сюда ходи, не

видно будет, что у тебя копыта над полом висят!

Копченый сполз со стола и заново стал умащиваться удобнее и уже совсем

было пристроился ударить, когда Жеглов негромко сказал у него над ухом:

- Ты где взял браслетик?

Вздрогнул Копченый, рука сорвалась, кий скользнул по шару - тот мимо

лузы прокатился, тюкнулся о борт и замер.

- Какой браслетик?

- Что ж ты киксуешь? Я тебе покиксую! Туза в угол направо! - заказал

Жеглов, очень мягко вкатил шар и пояснил: - Золотой браслетик в виде

ящерицы червленой с одним изумрудным глазом.

- Понятия не имею, о чем вы говорите, начальник! - ответил Копченый,

светя своими голубыми доверчивыми глазами; и, встреть я его здесь случайно,

голову дал бы наотрез, что это не вор "жуковатый", а студент-заочник,

отличник, скромный производственник и спортсмен-общественник.

- Понятия, значит, не имеешь?.. - протянул Жеглов. - Ну, тогда поедем

мы сейчас к нам, и я с тобой вот так поговорю! - И он вдруг чудовищной силы

ударом с треском загнал шар в середину. - Вот какой у меня с тобой сейчас

разговор произойдет! - приговаривал Жеглов, скользя мягко в своих сияющих

сапогах вокруг стола и нанося новый ужасный удар, от которого зазвенела и

затряслась луза. - Десятку в угол! Поговорю я с тобой вот так, сердечно,

вразумительно, чтобы до тебя дошел мой вопрос - до ума, до сердца, до

печенок, до почек и всего остального твоего гнилого ливера! Поиграешь со

мной - сразу сообразишь, что это тебе не Маньку Облигацию до потери пульса

лупить... Абриколь семеркой налево!

Семерка сильно ткнулась в борт, отлетев, ударилась о другой шар и

юркнула в лузу. Копченый побледнел, сильнее заострилось его тонкое лицо,

вспотевшей ладонью он гладил свою роскошную шевелюру.

- Гражданин Жеглов, я чего-то не пойму, про что вы толкуете...

Жеглов остановился, передохнул, сочувственно поглядел на Копченого,

покачал сокрушенно головой:

- Не понимаешь?

- Честное вам благородное слово даю - не понимаю!

- Слушай, Копченый, а может быть, ты не виноват? Это, наверное, про

тебя в учебнике судебной психиатрии написано: "Идиотия - самая сильная

степень врожденного слабоумия"? Ты что, не того? - И покрутил пальцем у

виска.

Удары у Копченого были волглые, мятые, шары катились как попало, зато

перед каждым его ударом Жеглов задавал очередной вопрос, что никак не

придавало Копченому собранности и меткости.

- Да ты не киксуй, твое дело хана! - зло усмехнулся Жеглов. - У меня в

последнем шаре - партия...

Он подошел к Копченому, словно нечаянно наступил ему на ногу своим

хромовым сапогом и, близко наклонившись, сказал:

- Ты же ведь чердачник, Копченый, а не мокрушник, поэтому, пока не

поздно, колись - где взял золотой браслет? И если ты надумаешь мне забивать

баки, то про наш предстоящий разговор я тебе все объяснил...

Так они разговаривали негромко, наклонившись друг к другу, словно два

приятеля-партнера, сделавшие перекур после трудной и неинтересной партии; и

с соседнего стола игроки, кабы было у них время и желание, могли бы

залюбоваться на таких дружков, которые и в перерыве шепчутся - оторваться

не могут.

Они стояли на противоположной от меня стороне стола, и я не все

слышал, долетали до меня только обрывки фраз. Я видел только, как Копченый

прижимал к груди руки, таращил свои ясные глаза, даже рукавом слезу смахнул

и для убедительности перекрестился. И слова, как брызги, вылетали из

горячей каши их разговора:

-...В карты... бура и очко... Котька Кирпич... денег не... у

Модистки... не знаю его... вор в законе... Костя - щипач... век свободы не

видать...

Что отвечал Жеглов, я не слышал, пока тот не повернулся ко мне и не

сказал с кривой ухмылкой:

- Божится, гад, что выиграл браслет в карты у Кирпича. Что будем

делать, Шарапов? Идеи есть?

- Есть, - кивнул я. - Надо Кирпича брать.

- Замечательно остроумная идея! Главное, что неожиданная! - Потом

спросил Копченого: - Слушай, Бисяев, а где "работает" Кирпич?

- Он в троллейбусах щиплет - на "втором", на "четверке", на

"букашке"...

Жеглов стоял в глубокой задумчивости, раскачиваясь медленно с пятки на

мысок. Появился Шесть-на-девять, за ним шли Пасюк и Тараскин.

- "Фердинанд" здесь? - спросил Жеглов.

- Да, мы на нем прикатили, - ответил Пасюк.

- Это хорошо, хорошо, хорошо, - бормотал Жеглов, явно думая о чем-то

другом, потом неожиданно сказал Бисяеву: - Слушай, Валентин, а ты не хочешь

со мной покататься на троллейбусе?

- Зачем это еще?

- Ну, может, встретим Кирпича, - познакомишь, дружбу сведем, - блеснул

белым оскалом Жеглов.

- Вы уж меня совсем за ссученного держите! - обиделся Копченый. -

Чтобы я блатного кореша уголовке сдал - да ни в жисть!

- А ты его уже и так сдал, - радостно засмеялся Жеглов. - Эх ты,

бос<о>та! Я ведь Кирпича не сегодня завтра прихвачу и обязательно подробно

расскажу, как я тебя на испуг взял, словно сявку сопливого расколол...

Копченый горько, со слезой вздохнул:

- Эх, гражданин Жеглов, злой вы человек! Я вам рассказал по совести,

можно сказать, как своему, а вы мне вот как ответили...

- Не ври, не ври! С каких это пор Жеглов уголовникам своим человеком

стал? Душил я вас всю жизнь по мере сил и впредь душить буду - до полного

искоренения! А рассказал ты мне, потому что знаешь - за браслетом мокрое

дело висит. И я с тебя подозрения пока не снимаю, буду с тобой дальше

работать, коли ты мне помочь не хочешь. Поваляйся пока на нарах, про жизнь

подумай...

Копченый гордо поднял голову:

- Ничего, жизнь, она покажет... - Залез в карман, достал деньги,

отсчитал тысячу рублей и протянул Жеглову: - Проигрыш получите, а в

остальном сочтемся... со временем.

Копченый стоял, протягивая Жеглову деньги, а тот, подбоченясь, все

перекатывался с пятки на мысок и внимательно смотрел ему в лицо, и от этого

казалось, что жулик не расплатиться хочет, а словно подаяния просит.

Выждав долгую паузу, будто закрепив ею их положение, Жеглов хрипло

засмеялся:

- Я вижу, ты и впрямь без ума, Копченый! Ты что же, думал, Жеглов

возьмет твои поганые воровские деньги? Ну о чем мне с тобой разговаривать в

таком случае? - Жеглов обернулся к Пасюку: - Иван, у него полный карман

денег - оформите актом изъятия за нарушение правил игры в бильярдной. А

самого окуните пока в КПЗ, я приеду - разберемся...

Когда оперативники увезли Копченого, Жеглов сказал мне:

- Глупостями мы с тобой занимаемся! Ерунда и пустая трата времени!..

- Почему?

- Потому, что нам надо искать доказательства вины Груздева, а не с

этими ничтожествами возиться!

- Но ведь браслет...

- Что "браслет"? Пойми, тебе это трудно пока усвоить: щипач, карманник

- это самая высокая уголовная квалификация, она оттачивается годами, и

поэтому никогда в жизни ни один из них близко к мокрому делу не подойдет.

Они с собой на кражи даже бритву безопасную не берут, а пользуются

отточенной монетой! Поэтому заранее можно сказать: Кирпич никакого

отношения к убийству Ларисы Груздевой не имеет...

- А браслет как к нему попал?

- Но откуда тебе известно, что браслет пропал до убийства? Она могла

его потерять, продать, подарить, выменять на сливочное масло, его могли у

нее украсть, - может быть, тот же Кирпич!

- Тогда мы должны постараться найти его - Кирпича, значит!

- Но для удовлетворения твоего любопытства нам придется потратить черт

знает сколько времени - это ведь я только Копченому так лихо пообещал найти

завтра Кирпича. А кабы это было так просто, мы бы их давно уже всех

переловили!

Я помолчал, подумал, потом сказал медленно:

- Знаешь, Глеб, тебе пока от меня толку все равно на грош. Если ты не

возражаешь, я сам попробую найти Кирпича...

Жеглов разозлился:

- Слушай, Шарапов, вот чего я не люблю, просто терпеть не могу в

людях, так это упрямства. Упрямство - первый признак тупости! А человек на

нашей работе должен быть гибок, он должен уметь применяться к

обстоятельствам, событиям, людям! Ведь мы же не гайки на станке точим, а с

людьми работаем, а упрямство в работе с людьми - последнее дело...

- Это не упрямство, - сказал я, стараясь изо всех сил не показать, что

обиделся. - Но ты вот сам говоришь, что мы с людьми работаем, и я считаю,

что нельзя человека лишать последнего шанса...

- Это какого же человека мы лишаем последнего шанса?

- Груздева.

- А ты что, не веришь, что это он убил жену? - удивился Жеглов.

- Не знаю я, как ответить. Вроде бы он, кроме него некому. Но этот

браслетик - его шанс на справедливость.

- Как прикажешь понимать тебя?

- А так: если он убил жену и унес из дома все ценности, то он не

побежит на другое утро продавать браслет. Лично мне этот Груздев -

неприятный человек, но он же не уголовник, не Копченый и не Кирпич, чтобы

назавтра пропить и прогулять награбленное. Тут что-то не клеится у нас.

Поэтому я и хочу разыскать этого карманника и узнать, как попал к нему

браслет.

- Я бы мог привести сто возражений на твои слова, но допустим, что ты

прав. И вот ты нашел Кирпича - дальше что?

- Допрошу его - откуда взял браслет?

- И если он тебе скажет, то прекрасно. А если он облокотится на тебя?

И пошлет подальше?

- Как это?! - возмутился я. - А показания Валентина Бисяева?

- А Валентину Бисяеву Кирпич просто плюнет в рожу и скажет, что

впервые видит его. Дальше что?

- Дальше? - задумался я. Дальше действительно ничего не получалось,

но, как говорится, печенкой я ощущал, что и после этого тупика должен

существовать какой-то следующий ход, приближающий меня к правде, но

догадаться сам я не мог, потому что знание этого хода зависело не от моей

сообразительности или находчивости, а определялось точными законами игры,

мне еще неведомыми и называющимися оперативным мастерством.

И еще я понимал, что Жеглов должен знать такой ход, я был просто

уверен в этом. Но Жеглов не считал его целесообразным, делать не хотел, и

мне оставалось поблагодарить его за то, что он не запрещал мне самому

подумать над ним. Так мы и разъехались по своим делам, недовольные друг

другом, и на прощание я лишь спросил:

- Глеб, а кто занимается в МУРе карманниками?

Жеглов засмеялся:

- О, это могучая фигура - майор Мурашко! Зайди к нему, посоветуйся, -

может, что дельное тебе скажет...

Майор Кондрат Филимонович Мурашко выслушал меня с сочувствием и

пониманием. Но конкретной помощи не обещал.

- Мы с реальными делами не управляемся, где уж нам Кирпича искать по

хлипкому подозрению, - разводил он маленькими сухонькими руками. И весь он

был седенький, чистенький, невзрачный, в тщательно заштопанной сатиновой

рубашке с белесыми пятнами на локтях. - И работа у нас стала сильно

бестолковая...

- Это почему же?

- Да как вам объяснить, молодой человек, вы же у нас в МУРе личность

новая, старые дела вам неведомы...

- А вы расскажите - станут ведомы! - плотнее уселся я на стуле.

- Вот работаю я на этом месте двадцать два года - на моих глазах,

считайте, все этапы борьбы с преступностью проходили. Так что перед войной

мы с полным основанием говорили, что организованная преступность у нас

совершенно разгромлена. До тла вывели шнифферов, ликвидировали сонников,

клюквенников следа не осталось...

- Что такое клюквенники?

- А это воришки, которые церкви грабили. Ух, лютые ребята были!..

Значит, в основном покончили с прихватчиками. А вот с моей публикой, со

щипачами, - никак; тут штука тонкая, настоящий щипач - всегда воровской

аристократ, специалист высшей квалификации...

- Забавно, - покачал я головой. - Я раньше думал, что карманники - это

самые ничтожные воришки, низший сорт...

- Ошибочка! - Кондрат Филимонович вздернул острый птичий носик. - Вот

подумайте сами, какая должна быть отточенная техника, ловкость пальцев,

точность движений и нервная выдержка, - какая! - глазом дабы не моргнуть и

у нормального человека, который не спит, не пьяный, не под наркозом,

вытащить все из карманов! А он при этом - ни сном, ни духом.

- А почему же вы говорите, что работа сейчас стала бестолковая?

- Потому что совесть меня ест. Война, голод, безотцовщина, сиротство

горькое - подались в карманники люди, которым подчас просто есть охота. Вот

они-то главным образом и попадают к нам, и так их много, что делами руки

завалены - настоящих щипачей ловить нет времени...

- Как же это так получается?

- Так и получается - людей у меня совсем мало, и тех-то уголовщина в

лицо наперечет знает...

- Так это же хорошо?! - удивился я. - Хорошо, что в лицо знают?

- Чего ж хорошего? Вот патрулирует свою зону сотрудник в троллейбусе,

заскочил туда щипач. Он первую остановку вообще ничего не делает, а только

осматривается. Пригляделся, увидел нашего сотрудника, раскланивается с ним

чинно - здрасьте, Петр Иваныч - и на следующей остановке выскочил...

- И вы их отпускаете?

- А что прикажете делать? Иногда задерживаем на полдня, беседу

проводим - он несколько дней после такой встречи таится. А потом снова

вылазит на охоту.

- А у вас есть фотография Кирпича?

- Конечно. Это Константин Сапрыкин, двадцатого года рождения, трижды

судим, пять месяцев назад за паразитический образ жизни и отсутствие

определенных занятий выслан из Москвы за сто первый километр, но, по

имеющимся у меня данным, он регулярно обитает в городе...

- Кондрат Филимонович, а почему у него такое прозвище?

Майор Мурашко пожал щуплыми плечиками:

- Трудно сказать. Может быть, потому, что у него голова такая -

прямоугольная. Длинная, бруском... - Он перелистал толстый альбом, потом на

несколько страниц вернулся назад. - Вот он, полюбуйтесь на красавца...

По фотографии было не видать, что у Сапрыкина голова бруском: просто

длинное лошадиное лицо с тяжелой челюстью, маленькими глазами, полностью

смазанными с лица тяжелыми скулами и нависающими бровями. Курносый нос с

широкими ноздрями... Напоследок Мурашко пообещал:

- Я своим ребятам скажу. Коли попадется кому Кирпич, к вам доставим...

Когда я вернулся в отдел, Жеглов встретил меня весело:

- Ну, как успехи, сыскной орел?

- Да успехов пока никаких. Я с Мурашко разговаривал...

- И что тебе рассказал наш Акакий Акакиевич? - засмеялся Жеглов, и,

видимо, ему самому понравилась эта шутка, потому что он повторил: - Майор

милиции Акакий Акакиевич...

А мне шутка не понравилась, и я сказал, глядя в сторону:

- Мне он не показался Акакием Акакиевичем. Он человек порядочный. И за

дело болеет. По-моему, он хороший человек...

Поиск по сайту: