ТОВАРЫ ДЛЯ НАСЕЛЕНИЯ. НОВЫЕ ИЗДЕЛИЯ 6 страница

град. Ветер поднимал с тротуаров обрывки газет и палые листья, и я гонялся

с ними наперегонки, пел и разговаривал сам с собой и до самого дома шел

пешком, забыв, что еще ходят трамваи. И все еще прикидывал и раздумывал,

нравится ей Жеглов или нет, а когда вошел в комнату, он спал, накрывшись

одеялом с головой и забыв погасить свет...

Сторожа убили в подсобке. Система охраны большого магазина была

такова, что сторожа оставляли на ночь в помещении и он находился там до

утра, когда магазин открывался. "Магазин длинный, его пока снаружи

обойдешь, в десяти местах могут влезть, со двора в первую очередь", -

объяснила заведующая, невысокая щуплая женщина в синем драповом пальто с

черно-бурой лисой-воротником. Жила она по соседству и прибежала на шум,

поднятый бригадиром сторожевой охраны, который как раз проверял объекты на

Трифоновской и заподозрил неладное, когда сторож на неоднократные звонки в

дверь не отозвался. А сейчас ее била крупная дрожь и она старательно

отворачивала взгляд от щуплого тела сторожа, лежавшего на полу, около ряда

молочных бидонов, и все старалась объяснить, почему сторож находился внутри

магазина, как будто в том, что его убили именно внутри магазина, а не на

улице, была ее вина. Пока судмедэксперт, следователь и криминалист

колдовали около тела, Жеглов, я и заведующая поднялись в торговый зал.

Прилавки, полки за ними, проходы были завалены товарами, денежный ящик в

кассе взломан, а на беленой стене обувного отдела толстым черным

карандашом, а может быть, и углем была нарисована черная кошка. Очень

симпатичную кошку нарисовали бандюги - уши торчком, глаза зажмурены, и она

облизывалась узким длинным языком. А на шее у нее, как на картинках в

детских книжках, был пышный бант. Жеглов покачал головой, поцокал языком, и

было непонятно, чем он больше недоволен - разбоем или этим наглым рисунком,

которым бандиты будто хотели показать милиции, что нисколечко они нас не

боятся, плевать на нас хотели и гордятся своей работой.

- Слушай, Глеб, а для чего же все-таки они это делают? - Я показал на

рисунок. - Я так соображаю, что их найти по этой кошке полегче будет, они

ведь от остальных грабителей отличаются?

- Оно вроде и так, - пожал плечами Жеглов. - Но здесь можно по-разному

прикидывать. Может, они выпендриваются от глупой дерзости своей, не учены

еще в МУРе и думают, что сроду их не словят. Может, и другое, похуже: все

соображают, но идут на риск, чтобы на людей ужас навести, понимаешь, силы к

сопротивлению их лишить - раз, мол, "Черная кошка", значит, руки вверх и не

чирикай!..

- Но это если бы они среди частных, так сказать, граждан шуровали, -

возразил я. - А они все больше по магазинам...

- Во-первых, не имеет значения, среди граждан или в магазине. Завтра

пятьдесят продавцов да подсобных из этого магазина по всей Москве разнесут,

что "Черная кошка" человека убила и на миллион ценностей здесь взяла.

Реклама! А во-вторых, раньше "Черная кошка", до тебя еще, как раз больше по

квартирам шарила; это теперь они начинают чего-то по базам да магазинам

распространяться. Вообще-то оно выгодней...

Я еще раз посмотрел на нарисованную кошку, и мне вдруг показалось, что

она ехидно подмигнула. Непонятно, по какой линии это навело меня на новую

мысль, и я поспешил поделиться с Жегловым:

- Слушай, Глеб, а ведь может быть и еще похуже - для нас, во всяком

случае...

- Да?

- Если среди блатных найдутся не такие дерзкие и нахальные, как эти,

а, наоборот, похитрее, они ведь под бирку "Кошки" могут начать работать.

Мы, как помнишь, с Векшиным-то, кое на какие следишки начинали выходить, а

хитрые - в другой стороне. И концы в воду!

- Не боись! - Жеглов потрепал меня по плечу. - От нас все равно никуда

не денутся. С такими-то орлами, как ты! Что ты! Конечно, если мы будем

работать, а не теории здесь разводить...

Подсобка была непростая, целый, как выразился Жеглов, Шанхай: в ней

требовалось разместить товары большого смешторга - сиречь магазина,

торгующего товарами смешанного, промышленного и продуктового, ассортимента.

Чего только не было навалено в нескольких больших цементированных боксах с

гладкими оштукатуренными стенами! Масло, мука, сахар и другие не пахнущие

вещи были строго отделены от предметов пахучих - колбас, специй, рыбы,

бочек с селедкой. Отдельно размещались промтовары - рулоны мануфактуры,

большущий стеллаж с обувью, стопы готовой одежды. И все это сейчас являло

картину хаоса и разорения - преступники искали самое ценное и в спешке

вовсе не церемонились с остальным. Главным помещением и местом происшествия

была приемка - продолговатая комната, соединенная с двором пологим дощатым

тоннельчиком, по которому на подшипниковых тележках свозили в подвал товар.

Тоннельчик выходил в приемку двойными широченными дверями, почти воротами,

которые запирали изнутри накидным кованым крюком. Наверху, во дворе,

тоннельчик заканчивался такими же воротами, а снаружи был здоровенный

амбарный замок, навешенный на толстую железную полосу. Воры легко

выворотили замок из подгнившего дерева вместе с петлями. А ворота в приемку

взломали: рядом с ними валялся заточенный с одного конца карась - массивный

полуметровый воровской ломик, - которым поддели одну доску двери, расщепили

ее, а потом просто скинули крюк. Сейчас трудно было сказать, как попал в

приемку сторож - проходил ли ее очередным дозором или, привлеченный

каким-то шумом, явился посмотреть, в чем дело, - но только встретили его

здесь в полутьме - сейчас для осмотра и фотографирования вместо тусклой

складской лампешки Гриша специально ввернул сильную, стосвечовую. Сторожа

ударили сзади топором по голове и, видно, сразу же убили: по брызгам крови

на стене, по расположению тела эксперт уверенно определил, что беднягу как

свалили с ног, так больше с места и не трогали. Можно было даже представить

себе, с какого места это сделали: в боковой стене приемки был этакий

аппендикс - закуток вроде кладовки, метра полтора на полтора, с толстой,

обитой жестью дверью, открывавшейся наружу; из этой кладовки, скорей всего,

и нанесли удар. Я еще заметил, что на клине и обухе топора есть следы

побелки, и внимательно осмотрел стены и потолок кладовки. На потолке я

нашел свежую, довольно глубокую борозду, - видно, убийца чиркнул топором по

потолку, доставая жертву.

В приемку ворвался Абрек, за ним следом - его проводник Алимов.

Наверное, они заканчивали круговой осмотр магазина. Абрек обежал комнату,

наткнулся на какую-то тряпицу, взвыл и дернул Алимова на выход, в

тоннельчик, дернул с такой силой, что проводник еле удержался на ногах.

- Свежий след взял! - крикнул он Жеглову. - Давай кого-нибудь со

мной!..

Мне еще не приходилось видеть, как собака работает по следу, и я,

глянув на Жеглова, ткнул себя пальцем в грудь. Глеб кивнул, и я помчался

следом за проводником, выскочил на улицу и увидел, что тот уже пересек

пустырь, пробежал мимо детской песочницы и устремляется к дровяным сараям в

конце двора. Сделал я гвардейский рывок, как учил когда-то старшина

Форманюк, и догнал Алимова у крайних сараев. Между ними был широкий проход

в следующий двор, расположенный чуть ли не на два метра ниже первого,

поэтому мы выскочили на крышу нового сарайчика с убогой голубятней на краю,

и Абрек, бежавший на всю пятиметровую длину "вожжи", сделал гигантский

прыжок, распластавшись в воздухе, как на картине. Алимов и я сиганули за

ним, причем я чуть не свалился, зацепившись ногой за проволочную сетку

голубятни. Так же резво пробежав двор, Абрек выскочил в тихий переулок,

покрытый неровным булыжником, с земляными обочинами, заросшими грязной

пожухлой травой. Оглядевшись, я сообразил, что это не переулок - это тупик,

выходящий к товарному двору Ржевского вокзала. А собака, перебежав улочку,

рванула снова во двор, застроенный все теми же сараями, выросшими, как

грибы, во время войны: кругом были кирпичные дома с паровым отеплением, и

дрова потребовались только в войну, когда пришлось людям греться

индивидуально - нескладными железными печурками, жравшими уйму дров,

нещадно дымившими и уродовавшими комнаты суставчатыми рукавами труб,

упертых в форточки...

Снова песочница, откос, выходящий на крышу, снова голубятни - и все

это в таком немыслимом темпе, что я на ходу расстегнул воротничок

гимнастерки и с уважением посмотрел на Алимова, мчавшегося вперед так же

неутомимо, как его стремительный мускулистый Абрек. И снова покрытый жухлой

осенней травой тупичок, и в конце его приземистая краснокирпичная

трансформаторная будка с устрашающим черепом на двери и надписью:

"Смертельно!" Около будки Абрек затормозил так же стремительно, как бежал;

из-под передних лап его брызнула комьями земля. Прижав огромную голову

прямо к земле - хвост торчком, - он быстро поводил носом налево-направо, а

потом вдруг, поднявшись на задние лапы, уперся передними в дверь будки -

громадный, в человеческий рост, - и громко, радостно, басовито гавкнул,

оглядываясь на Алимова и как бы приглашая его к немедленным действиям.

Алимов погладил пса по голове, кивнул мне на дверь:

- Здесь!

Честно говоря, я с большим сомнением осмотрел здоровенный навесной

замок, потом обошел будку со всех сторон - дверь была одна, кроме нее,

отверстий в кирпичной кладке не было. Я взял носовой платок, обернул им

замок, потряс его, потянул за дужку, и мне показалось, что она поддается. Я

потянул сильнее и, к моему великому удивлению, дужка вышла - замок

открылся. Торопясь, я вытащил замок из петель, схватился за ручку, дернул

дверь на себя, но меня остановил Алимов:

- Постой, Володя... А если там кто-нибудь...

Стоя сбоку от двери, мы осторожно открыли ее, и Алимов на самом

коротком поводке запустил в будку собаку. Радостный басовитый лай ее,

перемежавшийся неожиданным щенячьим каким-то повизгиванием, возвестил о

том, что в будке никого нет, и мы вошли внутрь, широко распахнув дверь для

света. Под запыленным трансформатором вдоль стен навалом лежали вещи: два

рулона мануфактуры, несколько костюмов, пальто, коробки с обувью, два белых

мешка с сахаром и еще много всякого добра - впопыхах все сразу и не

разглядеть...

Я от души хлопнул по плечу Алимова, тот весело подмигнул, и мы разом

захохотали, довольные собою, и друг другом, и распрекрасной нашей собачкой.

Алимов с сожалением посмотрел на мешки с сахаром, вздохнул и достал из

кармана кулек, развернул его - там лежал серый неровный кусок рафинада. Еще

раз вздохнув, поглядел Алимов на мешки и бросил рафинад вверх. Абрек,

кажется, только чуть-чуть повел широченной своей башкой, лязгнул, словно

пушечным затвором, челюстями, и негромкий хруст известил о том, что

заслуженная награда принята с благодарностью.

Я заметил вожделенные взгляды Алимова на мешки и его вздохи.

- Угостил бы пса от души, - сказал я. - Честно заработал небось!

- Не-е, не дело, - отозвался Алимов. - Пес должен без корысти

работать, понимаешь? Ну, вроде на патриотизме, честно. А то забалуется.

Думаешь, он не понимает? Он все понимает... - И Алимов на мгновение прижал

к себе голову Абрека, и столько было в коротком этом движении нежности и

ласки, и столько было преданности во взгляде и тихом, еле слышном

повизгивании пса, что я почувствовал что-то вроде зависти.

- Пошли дальше, однако, - сказал Алимов, и мы вышли из будки. Я снова

аккуратно навесил и закрыл замок. Огляделись - было еще раннее осеннее

утро, пусто кругом, ни живой души, - и Алимов скомандовал Абреку: - Ищи!

И снова началась азартная и утомительная гонка по дворам, сараям,

закоулкам и переулкам, пока не вывел теплый еще след на многолюдную Первую

Мещанскую, где уже сотни рабочих торопились в этот ранний час на фабрики и

заводы и каждый оставлял на сыром утреннем асфальте свой неповторимый и

отвлекающий запах, где одинаково непереносимо ранили чуткий собачий нос

ядовитый перегар автомобильных выхлопов, резкие ароматы простых женских

одеколонов, острый смрад гуталина, щекочущий запах бесчисленных галош; и

Абрек замедлил ход, стал оглядываться на хозяина, петлять, всем своим

неуверенным видом демонстрируя сложность обстановки, а потом и вовсе

остановился, недовольно фыркнул, будто чихнул по-собачьи, и широко, с

хрустом зевнул, оскалив свои страшные, но пока совсем бесполезные клыки.

- Все, кончилась работа, - сказал Алимов со вздохом. - Эх, в деревне

бы...

- Сам ты деревня, - передразнил я. - Сколько вещей нашла собачка - и

за то скажи ей спасибо... Знаешь, Алимов, сказать по-честному, не очень-то

я надеялся, что она найдет что-нибудь...

- Почему же это ты не надеялся? - всерьез обиделся Алимов. - У нас

собачки есть, которые добра людям возвратили побольше, чем некоторые

оперативники за всю свою службу...

- Загибаешь? - спросил я,

- Да что с тобой говорить! - махнул рукой Алимов. - Ты про Эриха

слыхал? Или про Гету?

- Не слыхал, - признался я.

- То-то! Ордена давать бы им полагалось. Их капитан Гетман

дрессировал, у него только Эрих задержал восемь вооруженных бандитов. Убили

пса в схватке. Это был такой пес - уж на что мой Абрек хорош, а по совести

если, то, конечно, ему против Эриха не сдюжить.

- А Гета?

- Та тоже была классная сыскарка. Не чистых кровей она, ее Гетман

где-то щенком подобрал. На два миллиона рубчиков отыскала похищенного,

понял? Ты и не видал таких денег. А собаки плохо живут, - закончил он

неожиданно.

- Почему? - удивился я.

- Да отношение к ним несознательное - вот вроде как у тебя. Ведь это

сейчас стали немного расчухиваться, а раньше, когда было их всего четыре

души, гоняли нас с места на место - жилья дать никак не могли. Потом дали

пустой свинарник, мы его сами с Гетманом и Рубцовым чистили, ремонтировали,

утепляли, для нормального собачьего житья приспосабливали. А нужен

настоящий питомник и по всем правилам - они бы все расходы на себя

оправдали...

- Я вижу, любишь ты собак, Алимов...

- А как же их не любить? Они ведь как люди! - горячо сказал Алимов и

стал мне объяснять тысячелетнюю родословную отбора своего Абрека. Я узнал,

что все овчарки - немецкая, английская, бриарская, боснийская и астурийская

- имеют предком древнюю азиатскую овчарку, а та произошла от бронзовой

собаки, а та является порождением волков и шакалов, общим родителем которых

был первобытный томарктус. И как ни хорош английский полицейский пес

доберман-пинчер, он все-таки в нашем климате против овчарки не сдюжит -

теряет на морозе чутье... И поскольку остановить Алимова было невозможно, я

не спеша шагал рядом с ним и думал, что благодаря раннему времени нас около

трансформаторной будки, скорее всего, никто не видел и если сейчас там не

болтаться, а оставить в пределах зрительной связи засаду, то жулики

непременно явятся за товаром - тут их и побрать с поличным. И еще надо

выяснить, кто из электриков за этой будкой надзирает, как часто там

появляется и, наконец, не причастен ли сам электрик к этой краже.

Все эти соображения я изложил Глебу, и тот сразу же отправил

оперативников оглядеться и присмотреть место для засады, а потом вкратце

ознакомил меня с результатами осмотра. Бандиты работали грубо: во дворе

обнаружились следы их обуви - эксперт взял гипсовые слепки и уже уехал в

лабораторию сравнивать с позавчерашними, - а на ломике-карасе порошок

аргентората выявил три хороших пото-жировых отпечатка пальцев.

Я слушал Жеглова вполуха, потому что, когда я снова осмотрелся в

кладовке, пришла мне в голову интересная идея.

- Слушай, Глеб, тут вот я проверить хочу...

Я взял топор, аккуратно обернув рукоятку платком, и попытался поднять

его над собой - ничего не получилось, потолок подсобки был слишком низок,

всего на несколько сантиметров выше наших голов. Жеглов с интересом смотрел

на мои манипуляции, а я еще несколько раз попытался взмахнуть топором у

себя над головой, нанося удар невидимой жертве; ничего не получалось, топор

задевал о потолок, даже если я сильно сгибал руку в локте. Я пригнулся,

приняв весьма неестественную позу, и только тогда топор описал дугу в

воздухе, чиркнув все-таки в верхней точке по потолку.

- То есть ты хочешь сказать, что убийца очень маленького роста? -

спросил Жеглов.

- Да вот вроде так получается, - кивнул я. - Но эксперт говорит, что

удар был нанесен с силой?..

- И еще... - Жеглов укрепил мои сомнения: - Человек маленького роста

оставляет маленькие следы ног. Ну то есть у низкорослых обычно и нога

небольшая, это азбука. А мы ни разу на маленькие следы не натыкались.

- Это понятно, но факт, сам видишь: человек нормального роста этим

топором мог бы только сбоку ударить. А сторожа ударили сверху - факт?

- Факт, - признал Жеглов.

- Нормальному человеку чуть ли не на корточки надо сесть, чтобы так

ударить... Непонятно что-то...

- М-да, непонятно... Надо отметить это в протоколе, потом подумаем, -

предложил Жеглов, но меня осенило:

- Слушай, Глеб, я что вспомнил... Как-то в Польше расположились мы в

одной деревеньке, - кажется, Теплице называется... И вот хозяин, у которого

я стоял, поляк он, горбун был. Десять вершков росту, но силищу имел

невероятную... То есть на спор один раз подлез под першерона - у нас

здоровые такие битюги были, семидесятишестимиллиметровые возили - и,

представь себе, свободно поднял конягу! Ей-богу, не вру!..

- Это мысль, Шарапов, - сказал серьезно Жеглов. - Это мысль. Молодец,

разведка: ты и меня надоумил - у горбунов размер ноги от роста не зависит и

может быть очень даже большой. Молодец. Если ты прав, нам это делу может

крепко помочь - горбуна-то искать легче... Поимеем в виду...

Опергруппа разделилась: Тараскин с целым взводом переодетых в штатское

милиционеров бросился рынкам - искать оптовых торговцев продуктами и

промтоварами, поскольку было очевидно, что трансформаторную будку шайка

сложила только то, что не смогла унести, а унесенное попытается сразу же

реализовать, благо время такое, что ничего на руках не задерживается. Пасюк

с тремя людьми поехал по адресам барыг - людишек, про которых знали, что

они приторговывают краденым. А Жеглов, обеспечив снятие остатков и

бухгалтерскую ревизию в магазине, дабы иметь точное представление о

похищенном, - чего и сколько? - отправился со мной в Управление:

разобраться в материалах осмотра и доложить о происшествии по начальству.

Пока Жеглов разговаривал со Свирским, я начертил подробную схему

разбойного нападения на магазин, а потом принялся листать толстую папку с

делами "Черной кошки", которых я еще не знал. Часа в два вернулся из своего

рейда по рынкам Тараскин, и, глянув на его унылую физиономию, я ему даже

вопросов задавать не стал. Около трех появился Пасюк, тоже не солоно

хлебавши, и Тараскин попросил Жеглова:

- Договорись с начальством: может быть, нас по домам отпустят? От

картошки еще не раздохнули и сегодня всю ночь и весь день на ногах...

Жеглов обвел нас взглядом, и мы ему, наверное, не понравились, потому

что он хмыкнул, надул толстую нижнюю губу и сказал:

- Эх, слабаки! Меня бы покормили сейчас хорошо, много мог бы я

насовершать... - Но к начальству идти согласился: - Ползаете тут, как мухи,

толку от вас ни на грош.

Правда, сходить к начальству он не поспел, потому что отворилась дверь

и вошел полковник Китаин, замнач МУРа, поздоровался и спросил:

- Ну как дела, орлы?

И ответа ждать не стал - все про наши дела он знал, и орлами нас не

считал, поскольку сказал Жеглову:

- Стареешь, брат, стареешь... Цепкость твоя хваленая ослабла,

результатов не вижу, одни разговоры и полная сеть всякой уголовной шушеры.

Мы от тебя другого ждем...

Сказал он это добро, с легкой усмешкой, но словно он Жеглова по щекам

с размаху хлестнул - налилось темной кровью смуглое его лицо, казалось, от

ее напора лопнет сейчас на скулах тонкая кожа и брызнет она цевкой. А глаза

Жеглов опустил, и смотрел он вниз не от стыда или застенчивости, а от

сдерживаемого бешенства, поскольку дисциплину разумел хорошо, и смирение

это было злее гордости, оттого что Китаин распекал его в присутствии

подчиненных.

- Спасибо за доверие, - только и сказал Жеглов. - Спасибо, ждете еще

чего-то от меня...

Но Китаин не обратил внимания на жегловские амбиции и на тон его

подковыристый даже не чихнул, а велел нам срочно собираться:

- Ваша бригада будет проходить курс самбо...

- А шо це за фрухт, и с чем его едят? - спросил Пасюк.

- Новая система рукопашного боя, - усмехнулся Китаин.

- О це дило! - обрадовался Пасюк. - Мэни зараз без борьбы як без

хлиба: сидим целые дни на одном месте, спим подолгу - уси косточки замлили.

Самый раз размяться трошки, а то аппетиту не будэ...

...Группа выстроилась в спортивном зале "Динамо", куда нас отвез -

большое ему спасибо - Копырин. В зале было холодно, сумрачно, пахло потом и

лежалыми волосяными матами. Инструктор, худощавый парень с постным лицом,

переставил меня в конец шеренги - по росту, вслед за Тараскиным, - сказал

сухо Грише, который вертелся вокруг с фотоаппаратом:

- Прошу вас не мешать занятиям. - Потом повернулся к нам и как-то

бесстрастно, глядя поверх наших голов, заговорил тусклым голосом, и мне

казалось, что у него зубы болят: - Моя фамилия Филимонов. Занятия будут

проходить с вашей группой два раза в неделю. В связи с тем что вас не

предупредили, а также в связи с плохим отоплением сегодня будете заниматься

в одежде. Впредь на занятия будете приходить в трусиках и тапочках...

- Я последние шисть лит только в солдатских невыразимых хожу, - сказал

Пасюк в надежде, что его выгонят с занятий, и добавил для убедительности: -

В сиреневых...

Инструктор не повернул головы:

- Отставить разговоры!

Я видел, как Пасюк смотрит на неширокие плечи инструктора, на его

вытянутое серое лицо. Пасюк его явно жалел. И еще ему было смешно, что этот

задохлик будет учить нас борьбе.

Жеглов катал по спине толстые комья мускулов, стоял он против

инструктора, чуть откинув голову и прищурив глаза. У него тоже инструктор

не вызывал особого доверия.

А Филимонов, все так же глядя поверх нас, сказал бесцветно и негромко:

- Я буду заниматься с вами изучением новой системы борьбы, которая

разработана в нашей стране преподавателями физической культуры товарищами

Спиридоновым и Волковым. - Он морщил невысокий лоб под косой челкой, будто

сразу не мог припомнить фамилии изобретателей новой борьбы. - Эта система

называется "самбо", что обозначает "самозащита без оружия"...

Филимонов взял за руку Пасюка, вывел вперед, и они стояли перед нами

лицом к лицу на матах; объясняя, инструктор не отпускал руки Пасюка, и

выглядели они вместе так уморительно смешно, что нам даже спать

расхотелось.

- Самбо - это система различных приемов борьбы с выходом из

равновесия, она включает броски, рывки, удары, используемые в рукопашном и

кулачном бою, и основана эта система на знании анатомии человеческого

тела...

- Було бы в руках силенки, - сказал Пасюк. - Так и без анатомии

можно...

Филимонов повернулся к нему:

- Ваша задача - свалить меня.

- Цэ можно, - сказал благодушно Пасюк и шагнул навстречу инструктору,

протягивая вперед руки, чтобы ловчее ухватиться. Он успел даже зацепить

его, а дальше случилось нечто несообразное: инструктор рванулся вперед, как

лопнувшая пружина, дернул слегка Пасюка к себе, как серпом секанул его по

ногам, и тот с грохотом шмякнулся на мат. Инструктор отступил на шаг и

замер неподвижно. Пасюк, кряхтя, поднялся:

- От бисов сын! Та не успел я...

- Правильно, - сказал Филимонов. - Ваша задача научиться выполнять так

приемы, чтобы ваш противник не успевал провести контрприем. Это называется

передняя подсечка...

- Давай еще раз! - сказал Пасюк.

- Прошу на мат, - кивнул Филимонов. На этот раз Пасюк был настороже и

сумел простоять секунды четыре: толчок назад, захват, бросок через бедро -

Пасюк на полу.

На Тараскина инструктор произвел такое впечатление, что Коля падал на

мат еще до того, как с ним успевали провести прием. А Филимонов поднимал

его и заставлял бороться снова, объясняя систему захвата:

- Передняя подсечка... рывок на себя... двойной нельсон... удар ребром

ладони...

Жеглову инструктор дал картонный нож и велел нападать и каждый раз

ловко отводил нож или вообще вышибал из руки, так что Жеглову и не довелось

его хоть разик ткнуть картонным острием. Это разозлило Глеба, он неожиданно

отступил на шаг и ловко кинул вращающуюся картонку прямо в грудь

инструктора.

- Это не по правилам, - сказал Филимонов.

- А мы с уголовниками договорились только по правилам драться? -

спросил Жеглов и, удовлетворенный, отошел в сторону. Но я видел, что борьба

эта ему понравилась.

- Вы чего в стороне стоите? - спросил меня Филимонов.

- С духом собираюсь...

- Идите на мат!

Я шагнул, и он сразу нырнул вперед, собираясь подцепить меня под

коленом. Ну, мы это в разведке и без новой системы знаем. Наклонился я

вперед, и, как только он уцепился, я ему сразу правую руку заблокировал. Он

- за колено, а я ему руку выворачиваю, и рычаг у меня больше, ему-то

наверняка больнее. Тут ошибочку я сделал - надо было мне сразу направо

заваливаться, держать его корпусом, отжимая руку. А я хотел его в стойке

дожимать. Ну, и он не промах - нижний подсед мне толкает, кувырнулся я на

спину, Филимонова - коленями через себя, да только размаху не хватило, или

устал я после ночи, или натощак бороться труднее, но во всяком случае

перевернулся инструктор через меня и одной ногой руку прижал, а другой -

сгибом бедра и голени душит меня, хрип из меня наружу.

Наверное, сдался бы я Филимонову - это ведь не соревнования, и не

бандит на меня насел, и не рыжий фельдфебель в черной форме танкиста из

дивизии "Викинг", что спрыгнул на меня из подбитого грузовика на обочине

дороги при въезде в маленький городок Люббенау... Но, задыхаясь в железном

прихвате этого тщедушного Филимонова, я видел углом глаза, как ребята

сгрудились вокруг нас, а Тараскин просто брякнулся на пол, чтобы лучше

видеть, и слышал я баритончик Жеглова где-то над собой, высоко:

- Володя, Володя-а, Воло-о-дя-я!

И Пасюк громыхал:

- Шарапов, дави його, вражину, нехай знае наших!

Руки у меня сильнее, отжал я все-таки его ногу, и на излом пошло у

него колено, и отпустил удавку Филимонов, распрямился в прыжке, вскочил на

ноги и сразу же, не давая мне прийти в себя, рванул мне заднюю подсечку, но

и я его держал уже поперек корпуса, так вместе и покатились, и еще довольно

долго он вил из меня веревки, пока все-таки не заломал на "мельнице" -

провернул вокруг себя и привел четко на спину...

Мы встали, запыхавшиеся, усталые, но оба довольные. Он за свое умение

постоял, и я не переживал, что он меня заделал: он ведь как-никак

профессионал, инструктор. Филимонов похлопал меня по плечу, и следа не

осталось от серой унылости его голоса:

- В разведке учили?

- Было дело, - усмехнулся я.

- Тебе надо заниматься - весной первенство "Динамо"...

Вот только этого мне не хватало! А ребята от души радовались.

Филимонов оглядел нас и, опять посуровев, сказал:

- Прошу вас, товарищи, относиться к занятиям исключительно серьезно.

То, чему вы здесь научитесь, однажды может спасти вам жизнь...

Поиск по сайту: