ТОВАРЫ ДЛЯ НАСЕЛЕНИЯ. НОВЫЕ ИЗДЕЛИЯ 3 страница

И совершенно неожиданно вдруг подал голос Пасюк:

- Я с Акакием Акакиевичем не знався, но Мурашко свое дело добре

робыть. Я знаю, што его щипачи як биса боятся, хочь он и есть такой чоловик

малэнький. Это ты, Глеб Георгиевич, с него зря смеешься...

- Если он так замечательно робит, что же ты к нему не пойдешь в

бригаду? - спросил Жеглов, поглядев на Пасюка искоса.

- Бо у мене пальцы товстые! - протянул к нам свою огромную ладонь

Пасюк. - Мне шо самому в щипачи, шо ловить их - невможно, бо я ловкости не

маю.

Мы с Жегловым расхохотались.

- А у тебя какие пальцы? - спросил Жеглов.

- Щипать не смогу, а вот насчет поймать - есть идея, - сказал я,

улыбаясь.

- Давай обсудим, - кивнул Жеглов.

- Я Сапрыкина хорошо запомнил по фотоснимку. Мне надо поездить на его

маршрутах и постараться поймать за руку во время карманной кражи - тогда

нам легче будет заставить его разговориться по части браслета Груздевой...

Жеглов задумчиво смотрел на меня, лицо его было спокойно и строго, и

ничего я не мог по нему определить: нравится ли ему мой план, или считает

он его полнейшей ерундой и глупистикой, или, может быть, планчик ничего,

его надо только додумать до конца? Ничего нельзя было прочитать на лице

Жеглова во время бесконечной паузы, к концу которой я уже начал ерзать на

стуле, пока вдруг не перехватил взгляд подмигивающего мне одобрительно

Пасюка, и понял я этот взгляд так, что надо сильнее напирать на Жеглова. Но

Жеглов сам разверз уста и сказал коротко, негромко, четко:

- Молодец, догадался...

И не больно уж какая великая была эта догадка, не решала она никаких

серьезных проблем, да и неизвестно, как еще удастся ее реализовать, но я

вдруг испытал чувство большой победы, ощущение своей нужности в этом

сложном деле и полезности в свершении громадной церемонии правосудия - и

это чувство затопило меня полностью.

Жеглов, будто угадав, о чем я думаю, сказал:

- Завтрашний день я выделю тебе - покатаемся на гортранспорте вместе.

Глядишь, чем-нибудь смогу и пригодиться...

И я совершенно искренне, от всей души, ответил:

- Спасибо тебе, Глеб. Я просто уверен, что с тобой мы его поймаем!

Жеглов встал, церемонно поклонился:

- Благодарю за доверие. Значит, считаешь, что и я чего-то умею?

Может быть, показалось это мне, а может, было и на самом деле, но

послышалась мне в голосе Жеглова досада. Или раздражение...

X x x

В Москве минувшей ночью минимальная

температура была -2 градуса. Сегодня в

два часа дня +6. Завтра в Москве, по

сведениям Центрального института

прогнозов, ожидается облачная погода без

существенных осадков. Температура ночью

-3...-5, днем +5...+8 градусов.

Сводка погоды

Утром, перед тем как отправляться в долгое путешествие на

троллейбусах, Жеглов еще раз вызвал из камеры Бисяева. Вид у того был

помятый, невыспавшийся и голодный.

- Ну что, не нравится житуха у нас? - спросил Жеглов.

- А чего же тут у вас может нравиться? - ощерился Бисяев. - Не

санаторий для малокровных...

- Но, скажу тебе по чести, ты мне здесь нравишься...

- Да-а? - неуверенно вякнул Бисяев.

- Очень ты мне тут нравишься. Смотрю я на твои руки и диву даюсь!

- И что же вы в руках моих нашли такого интересного? - спросил Бисяев,

бессознательно пряча ладони в карманы.

- Не профессор ты, не писатель, не врач, одним словом - мурло

неграмотное. А ручки у тебя нежные, белые, гладкие, пальчики холеные,

ладошки без морщин, и ни одной жилочки не надуто. А почему? - Бисяев

промолчал. - Молчишь? А я тебе скажу - ты сроду своими руками ничего

путного не делал. Вот прожил ты почти три десятка лет на земле и все время

чего-то жрал, крепко пил, сладко спал, а целый народ в это время на тебя

горбил, кормил тебя, обувал и ублажал. И воевал, пока ты со своей грыжей

липовой в тылу гужевался. От этого ручки у тебя гладкие, не намозоленные,

трудом не натертые, силой мужской не налитые...

- Воспитываете? - тряхнул шелковистой шевелюрой Бисяев. - Так это зря

- поздно.

- Поздно?! - удивился Жеглов. - Как это поздно? Уж на этот раз я

постараюсь изо всех сил, чтобы дали тебе в руки кайло, лопату или

топор-колун с пилой. Пора тебе на лесоповал ехать или канал какой-нибудь

строить. Ты здесь, в шумном городе, зажился сильно...

- У вас, кстати, гражданин Жеглов, руки тоже не шахтерские! - криво

улыбаясь, выкрикнул Бисяев и сам испугался.

Жеглов вылез из-за стола, подошел к нему вплотную и, снова

раскачиваясь с пятки на мысок, сказал, глядя ему прямо в глаза:

- Это ты правду сказал, Копченый. А вся правда состоит в том, что я,

сильный и умный молодой мужик, трачу свою жизнь на то, чтобы освободить наш

народ от таких смрадных гадов, как ты! И хотя у меня руки не в мозолях, но

коли я за год десяток твоих дружков перехватаю, то уже людям больше своей

зарплаты сэкономил. А я, по счастью, за год вас много больше ловлю. Вот

такой тебе будет мой ответ, и помни, Копченый: ты меня теперь рассердил

всерьез!

- А что, а что, уже и пошутить нельзя? - завертелся Бисяев. - Ну чего

в шутейном разговоре не скажешь? Вы пошутили, я тоже посмеялся - а вы к

сердцу принимать...

- Я с тобой не шутил, - отрезал Жеглов. - Ты мне ответь лучше - думал

ты над моими вопросами о Константине Сапрыкине?

- А кто это? - совершенно искренне удивился Бисяев.

- Константин Сапрыкин - это твой дружок, по кличке Кирпич.

- Да? А я и не знал, что он Сапрыкин. И не дружок он мне - так,

знакомец просто; знаю, что зовут его все Кирпичом...

- Ну и народ же вы странный, шпана! - покачал головой Жеглов. - Вы как

собаки-жучки: ни имени, ни роду, а только какие-то поганые клички. Так что

можешь сказать про Кирпича? Про Сапрыкина то есть?

- Ей-богу, не знаю я. Он где-то в Ащеуловом переулке живет, там у него

хаза...

Больше ничего толкового мы от Бисяева не добились и отправились в

город.

- Ну что, Шарапов, есть у нас три троллейбусных маршрута. Какой

выберем? Или в орла-орешку сгадаем?

Я обстоятельно подумал, потом предложил:

- Давай поедем на "девятке" по Сретенке. Поездим часа два, пересядем

на "букашку".

- Почему?

- Кирпич в Ащеуловом переулке живет, - значит, ему ближе всего со

Сретенки начинать свою охоту. Или доедет до Колхозной площади и оттуда

подастся на Садовое кольцо.

- Не-ет. У своего дома он воровать не будет. А вот от Колхозной -

пожалуй. Поехали...

Мы проезжали на троллейбусе одну остановку, внимательно вглядываясь в

пассажиров, на следующей сходили и пересаживались в очередную машину.

Первый час это занятие было мне даже любопытно, на втором я почувствовал,

что стал уставать, через три у меня уже все гудело в голове от шума

троллейбусов, толкотни пассажиров, запаха горелой резины и завывающего гула

мотора, треска переключаемого педалью реостата, беспрерывного мелькания

тысяч лиц, в которые надо было внимательно вглядываться - в каждое в

отдельности. И четвертый час, и пятый крутили мы километры по Москве.

Скользили за окнами улицы, отчаянно фанфарили легковушки, стало смеркаться,

подтекал неспешный осенний вечер, снова заморосил дождь, а конца и краю

этой бесконечной езде в никуда не было видно.

У меня кружилась голова, и смертельно хотелось есть, но, глядя на

невозмутимое лицо Жеглова, которого, казалось, ничуть не утомил сегодняшний

день, я стеснялся попросить отбоя.

А Жеглов методично переходил из троллейбуса в троллейбус, и мне даже

стало казаться, что это решил он так проучить меня за то, что сунулся

поперед батьки в пекло.

Жеглов только усмехался:

- Радуйся, что у нас проездные билеты литер "Б", а то бы весь твой

оклад содержания сегодня ухнул...

В половине седьмого мы вошли в троллейбус "10" на Смоленской площади,

и я сильно толкнул в бок Жеглова - в проходе стоял высокий крепкий парень с

безглазым лицом и лошадиной челюстью. Он держался рукой за поручень и

дремал, сжимаемый со всех сторон пассажирами.

- Гражданин, передайте за проезд, - громко сказал Жеглов, протягивая

мне монету и беззвучно шепнул: - Дурило, ты меня от счастья чуть из

троллейбуса не выкинул. Пробирайся вперед и встань к нему спиной в трех

шагах...

- А как же...

- Никак. Выполняй!..

Я стал продираться через плотно забитый проход и, когда обогнул в

толкучке Сапрыкина, понял, кого он пасет: рядом стояла полная, хорошо

одетая женщина с большой кожаной сумкой. Булькала, глухо гомонила,

перекатываясь в троллейбусном чреве, людская каша, пассажиры сопели,

толкались, передавали по цепочке деньги и возвращали назад билеты со

сдачей, яростно вспыхнул и так же мгновенно погас скандал из-за чьей-то

отдавленной ноги, от кого-то нестерпимо разило чесноком, жаркое слитое

дыхание полусотни людей оседало густой пузырчатой испариной на стеклах,

загорелся неяркий салонный свет, человек в пенсне и с портфелем, удобно

облокотившись на мою спину, читал "Вечерку", кондукторша монотонно

выкрикивала:

- Следующая остановка - Новинский!.. Следующая - площадь Восстания!..

Следующая - Спиридоньевский переулок!..

Я помирал от любопытства, мне не терпелось узнать, что там происходит,

сзади, за моей спиной. Но я уже усвоил понятие оперативной

целесообразности, и коли Жеглов поставил меня впереди Кирпича и спиной к

нему, значит, так надо и моя святая обязанность - неуклонно выполнять

распоряжение.

Непонятно было, чего ждет Кирпич, но то, что он стоял на месте, рядом

с женщиной в коричневом пальто, убеждало меня в правильности догадки.

- Следующая - Маяковская... Следующая - Лихов переулок...

И тут неожиданно раздался голос Жеглова, тонкий, звенящий от

напряжения:

- Ну-ка стой! Стой, я тебе говорю! Гражданка, взгляните на свою сумку!

Я мгновенно развернулся и принял вырывающегося из цепких жегловских

рук Кирпича, тряхнул его за плечи и заорал, будто мы в казаки-разбойники

играли:

- Не дергайся, ты взят!

И Кирпич сразу послушался меня, перестал рваться и сказал громко,

удивленно и растерянно:

- Граждане!.. Товарищи!.. Помогите!.. Посмотрите, что эти два бандита

среди бела дня с человеком вытворяют!..

На мгновение в троллейбусе воцарилась глухая тишина, только бубнили с

гудом и шелестом о мостовую колеса, а в следующий миг тишина эта

раскололась невероятным гамом и криками. Пассажиры впереди и сзади вообще

ничего не видели и, карабкаясь по спинам остальных, гомонили

безостановочно:

- Что там?..

- Кто?..

- Вора поймали!

- Где?

- Грабят двое!

- Кого?

- И женщина с ними - вон какая приличная с виду!

- Да нет, это вор вон тот, лохматый!..

- Держите!..

- Пусть остановят машину!..

- Кто свидетели?

- Ножом пырнули...

А Кирпич, набирая высоту, заорал гугниво и протяжно:

- Посмотрите, товарищи, как фронтовику руки крутят! Когда я кровь

проливал под Берлином, где вы, гады тыловые, отсиживались? Держите их - они

преступники!..

Я видел, как он в сердцах бросил монету на пол, она ударилась в мою

ногу и исчезла где-то внизу, на деревянном реечном полу машины.

Тут очнулась наконец от оцепенения женщина. Она подняла над головой

свою тяжелую сумку и пронзительно кричала:

- Смотрите, порезал, а потом кошелек со всеми карточками вынул! Тут у

меня на всю семью карточки были! Да что же это?..

Вор, припадочно бившийся у меня в руках, кричал ей:

- Гражданочка, дорогая! Это ведь они у вас слямзили кошелек и на меня

спихивают, внимание отвлекают! Вы посмотрите вокруг себя, они, наверное,

кошелек ваш сбросили! Их обыскать надо!..

Троллейбус распирало от страстей и криков, как перекачанный воздушный

шар. Один Жеглов невозмутимо улыбался. И я неожиданно вспомнил майора

Мурашко и подумал, что он не Акакий Акакиевич, это точно! Работенка у них -

хуже некуда, с бандитами и то, наверное, приятнее иметь дело.

Пассажиры, как по команде, уплотнились, раздался маленький круг вокруг

потерпевшей, она огляделась, и вдруг какой-то мальчишка крикнул:

- Тетя, вон кошелек на полу валяется...

Кошелек, который Кирпич даже не успел расстегнуть, но зато управился

сбросить, валялся на полу. От досады Жеглов закусил губу - все дело

срывалось; и закричал он громко и властно:

- Тихо, товарищи! Мы работники МУРа, задержали на ваших глазах

рецидивиста-карманника. Прошу расступиться и дать нам вывести его из

троллейбуса. Свидетелей и потерпевшую гражданку просим пройти в 17-е

отделение милиции - это тут рядом, в Колобовском переулке...

Повернулся к Кирпичу и сквозь зубы сказал:

- Подними кошелек, Сапрыкин. Подними, или ты пожалеешь по-настоящему!

Кирпич засмеялся мне прямо в лицо, подмигнул и тихо сказал:

- Приятель-то у тебя дурачок! Чтобы я сам себе с пола срок поднял! - И

снова блажно заголосил: - Товарищи, вы на их провокации не поддавайтесь!..

Они вам говорят, что я вытащил кошелек, а ведь сама гражданочка в это не

верит!.. Не видел же этого никто!.. Им самое главное - галочку в плане

поставить, человека в тюрьму посадить!.. Да и чем мне было сумку резать -

хоть обыщите меня, ничего у меня нет такого, врут они все!..

И только сейчас мне пришло в голову, что монета, которую бросил на пол

Кирпич, это "писка" - пятак, заостренный с одной стороны, как бритва.

Положение вдобавок осложнялось тем, что никто из пассажиров действительно

не видел, да и не мог видеть, как вор вспорол сумку, - на то он и настоящий

щипач.

Я стал судорожно оглядываться на полу вокруг себя в поисках монеты,

попросил соседей, мальчишка ползал по проходу и под сиденьями - писки нигде

не было. И когда наконец мы вывалились из троллейбуса на "Лиховом

переулке", то сопровождала нас только обворованная женщина.

Жеглов нес в руке кошечек-ридикюль, а я держал Кирпича за рукав. Вор

не скрывал радости:

- Нет-нет, начальнички, не выгорит это делишко у вас, никак не

выгорит. Вы для суда никакие не свидетели, баба хипеж подняла, уже когда вы

меня пригребли, кошель у вас на лапе, писку в жизни вы у меня не найдете -

так что делишко ваше табак. Вам еще начальство холку намылит за такую

топорную работу. Нет, не придумали вы еще методов против Коти Сапрыкина...

Жеглов мрачно молчал всю дорогу и, когда уже показалось отделение

милиции, сказал ему тусклым невыразительным голосом:

- Есть против тебя, Кирпич, методы. Есть, ты зря волнуешься...

У забухшей от сырости тяжелой двери отделения Жеглов остановился,

пропустил вперед Сапрыкина:

- Открывай, у нищих слуг нет...

Сапрыкин дернул дверь, она не поддалась, тогда он уцепился за нее

обеими руками и с усилием потянул на себя.

В этот момент Жеглов бросился на него.

Пока обе руки Сапрыкина были заняты, Жеглов перехватил его поперек

корпуса и одним махом засунул ему за пазуху ридикюль и, держа его в

объятиях, как сыромятной ушивкой, крикнул сдавленно:

- Шарапов, дверь!..

Я мгновенно распахнул дверь, и Жеглов потащил бешено бьющегося у него

в руках, визжащего и воющего Сапрыкина по коридору прямо в дежурную часть.

Оттуда уже бежали навстречу милиционеры, а Жеглов кричал им:

- Пока я держу его, доставьте сюда понятых! Мигом! У него краденый

ридикюль за пазухой! Быстрее...

Четверо посторонних людей, не считая дежурных милиционеров, видели,

как у Кирпича достали из-за пазухи ридикюль, и, конечно, никто не поверил

его диким воплям о том, что мильтон проклятый, опер-сволочуга засунул ему

кошелек под пальто перед самыми дверями милиции. Онемевшая от всего

случившегося женщина-потерпевшая ничего вразумительного выговорить не

сумела, только подтвердила, что кошелек действительно ее.

- Значитца, срок ты уже имеешь, - заверил Кирпича улыбающийся Жеглов.

- А ты еще, простофиля, посмеивался надо мной. Знаешь поговорочку - не буди

лихо, пока оно тихо. Теперь будет второе отделение концерта по заявкам

граждан... - Он набрал номер: - Майор Мурашко? Кондрат Филимоныч,

приветствует тебя Жеглов. Мы тут с Шараповым подсобили тебе маленько. Ну

да, Кирпича взяли. А как же! Конечно, с поличным! Я вот что звоню - у тебя

же наверняка висит за ним тьма всяких подвигов, ты подошли своего человека

в семнадцатое, мы тут отдыхаем все вместе, пусть с ним от души разберутся.

Да вы навесьте ему все, что есть у вас: жалко, что ли, пусть ему в суде

врежут на всю катушку! Чего с ним чикаться! Привет...

Сапрыкин, сбычившись, смотрел в стену, полностью обратившись в слух, и

не видел того, что заметил я: Жеглов набрал только пять цифр! Он ни с кем

не разговаривал, он говорил в немую трубку!

- Ну как, Сапрыкин, придумали мы для тебя методы? - спросил Жеглов,

положив на рычаг трубку.

- Вижу я, что придумывать ты мастак! - сказал сквозь зубы Сапрыкин,

весь звеня от ненависти.

- Ты зубами-то не скрипи на меня, - спокойно ответил Жеглов. - Хоть до

корней их сотри, мне на твое скрипение тьфу - и растереть! Ты в моих руках

сейчас как саман: захочу - так оставлю, захочу - стенку тобой отштукатурю!

- С тебя станется...

- Правильно понимаешь. Поэтому предлагаю тебе серьезный разговор: или

ты прешь по-прежнему, как бык на ворота, и тогда майор Мурашко с тобой

разберется до отказу...

- Кондрат Филимоныч таких паскудных штук сроду не проделывал, - сказал

Кирпич.

- Это точно. Поэтому он шантрапу вроде тебя ловит, а я - убийц и

бандитов. Но дело свое он знает и полный срок тебе намотает, особенно когда

ты сидишь с поличняком в этой камере. Усвоил?

- Допустим.

- Тут и допускать нечего - все понятно. А есть второй вариант...

- Это какой же вариант? - опасливо спросил Сапрыкин, ожидая от Жеглова

подвоха.

- Ты мне рассказываешь про одну вещичку - как, когда, при каких

обстоятельствах и где она попала к тебе, - и я сам, без Мурашко, оформляю

твое дело, получаешь за свою кражонку два года и летишь в "дом родной"

белым лебедем. Понял? - внушительно спросил Жеглов.

- Понял. А про какую вещичку? - недоверчиво вперился в него Сапрыкин.

- Вот про эту, - достал Жеглов из кармана золотой браслет в виде

ящерицы.

Сапрыкин посмотрел, поднял взгляд на Жеглова, покачал головой:

- Ну скажу я. А откуда мне знать, что ты меня снова не нажаришь?

- Что же мне, креститься, что ли? Я ведь в бога не верю, на мне креста

нет. По-блатному могу забожиться, хотя для меня эта клятва силы не имеет...

- А можешь?

- Ха! - Жеглов положил одну руку на сердце, другую на лоб и

скороговоркой произнес:

Гадом буду по-тамбовски,

Сукой стану по-ростовски,

С харей битою по-псковски,

Век свободки не видать!..

И белозубо, обворожительно засмеялся, и Сапрыкин улыбнулся, и никому

бы и в голову не могло прийти, загляни он сюда случайно, что полчаса назад

один из них волок другого, визжащего и отбивающегося, прямо в тюрьму!

- Так верить можно? Не нажаришь? - снова спросил Кирпич.

- Ну, слушай, ты меня просто обижаешь! - развел руками Жеглов. - Я

никогда не вру. А что касается кошелька, то мы то с тобой знаем, что это ты

его увел, а я просто обошел некоторые лишние процессуальные формальности.

Ты из-за этого мне должен доверять еще больше...

- Ну, значит, так: браслет этог чистый, его Копченый не воровал. Он

его у меня в карты выиграл. В полкуска я его на кон поставил...

- А ты его где взял?

- Тоже в картишки - несколько дней назад у Верки Модистки банчишко

метнули. Вот я его у Фокса и выиграл...

- А что, у Фокса денег, что ли, не было? - спросил Жеглов невозмутимо,

и я обрадовался: по тону Жеглова было ясно, что Фокса этого самого он

хорошо знает.

- Да что ты, у него денег всегда полон карман! Он зажиточный...

- Зачем же на браслет играл?

- Не знаю, как у вас в уголовке, а у нас в законе за лишние вопросы

язык могут отрезать.

- А сам как думаешь?

- Чего там думать, зажуковали где-то браслет, - пожал плечами

Сапрыкин, и его длинное лицо с махонькими щелями-глазками было неподвижно,

как кусок сырой глины.

- Ну а тебе-то для чего ворованный браслет?

Сапрыкин пошевелил тяжелыми губами, дрогнул мохнатой бровью:

- Так, между прочим, я его не купил - выиграл. И тоже не собирался

держать. Думал толкнуть, да не пофартило, я его и спустил дурачку

Копченому. А он что, загремел уже?

Жеглов пропустил его вопрос мимо ушей, спросил невзначай:

- Фокс у Верки по-прежнему ошивается?

- Не знаю, не думаю. Чего ему там делать! Сдал товар и отвалил!

- Ну уж! Верка разве сейчас берет? - удивился Жеглов. Я взглянул на

него и ощутил тонкий холодок под ложечкой: по лихорадочному блеску его

глаз, пружинистой стянутости догадался наконец, что Жеглов понятия не имеет

ни о какой Верке, ни о каком Фоксе и бредет сейчас впотьмах, на ощупь,

тихонько выставляя впереди ладошки своих осторожных вопросов.

- А чего ей не брать! Не от себя же она - для марвихеров старается, за

долю малую. Ей ведь двух пацанят кормить чем-то надо...

- Так-то оно так, - облегченно вздохнул Жеглов. - Скупщики краденого

подкинут ей на житьишко, она и довольна - процент за хранение ей

полагается. Да бог с ней, несчастная она баба!

И я от души удивился, как искренне, горько, сердобольно пожалел Жеглов

неведомую ему содержательницу хазы.

- Так ты что, больше Фокса не видел? - спросил Жеглов.

- Откуда? Мы с ним дошли до дома, где он у бабы живет, и я отвалил.

- Скажи-ка, Сапрыкин, ты как думаешь - Фокс в законе или он

приблатненный? - спросил Жеглов так, будто после десяти встреч с Фоксом

вопрос этот для себя решить не смог и вот теперь надумал посоветоваться с

таким опытным человеком, как Кирпич.

- Даже не знаю, как тебе сказать. По замашкам он вроде фраера, но он

не фраер, это я точно знаю. Ему человека подколоть - как тебе высморкаться.

Нет, он у нас в авторитете, - покачал длинной квадратной головой Сапрыкин.

- А не мог Фокс окраску сменить? - задумчиво предположил Жеглов.

- Да у нас, по-моему, никто и не знает, чем он занимается. Сроду я не

упомню такого разговора. Он на хазах почти не бывает - в одиночку, как

хороший матерый волчище, работает. Появится иногда, товар сбросит - только

его и видели...

Жеглов встал, прошелся по тесной комнатке, потянулся.

- Эх, чего-то утомился я сегодня! - Он снял трубку и набрал номер: -

Кондрат Филимонович? Жеглов снова беспокоит. Я вызов пока отменяю, мы тут

сами с Сапрыкиным разобрались. Нет, он себя прилично ведет. Ну и мы

соответствуем. Привет...

Жеглов брякнул трубку и сказал Кирпичу:

- Жеглов - хозяин своего слова. Все будет, как мы договорились. Лады?

- Лады! - довольно кивнул Кирпич.

- Вот только я сейчас возьму здесь машину, и мы на минутку подскочим,

ты мне покажешь дом, где остался Фокс в прошлый раз...

- Погоди, погоди! Мы об этом не договаривались, - задыбился Кирпич, но

Жеглов уже натянул плащ и совал ему в руки шапку.

- Давай, давай! Запомни мой совет - никогда не останавливайся на

полдороге. Поехали, поехали, я ведь и сам знаю, куда ехать, но с тобой оно

быстрее будет. - И, приговаривая все это, Жеглов теснил его к двери, мягко

и неостановимо подталкивал перед собой, и все время ручейком лилась его

успокаивающе-усыпляющая речь, парализуя волю Кирпича, который сейчас

медленно пытался сообразить, не наговорил ли он чего-нибудь лишнего, но

времени на эти размышления Жеглов ему не давал, и, прежде чем вор смог

принять какое-то решение, они уже сидели в милицейской "эмке" и

призывно-ожидательно рокотал заведенный мотор, и тогда Сапрыкин махнул

рукой:

- Поехали на Божедомку. Дом семь...

Они осмотрели быстро маленький двухэтажный дом, вернулись назад, уже в

МУР, на Петровку, 38, и там Жеглов так же стремительно выколотил из Кирпича

адрес Верки Модистки...

Без четверти девять Жеглов отправил Сапрыкина с конвоем и велел

опергруппе загружаться в "фердинанд".

- Поедем в Марьину рощу, к Верке Модистке, - сказал он коротко, и

никому в голову даже не пришло возразить, что время позднее, что сегодня

суббота, что все устали за неделю, как ломовые лошади, что всем хочется

поесть и вытянуться на постели в блаженном бесчувствии часиков на

восемь-девять. Или хотя бы на семь.

Все расселись по своим привычным местам на скользких холодных

скамейках автобуса, Жеглов с подножки осмотрел группу, как всегда проверяя,

все ли в сборе, махнул рукой Копырину, тот щелкнул своим никелированным

рычагом-костылем, и "фердинанд" с громом и скрежетом покатился.

Жеглов сел рядом со мной на скамейку, и было непонятно, дремлет он или

о чем-то своем раздумывает.

Шесть-на-девять устроился с Пасюком и рассказывал ему, что точно

знает: изобретатели открыли прибор, который выглядит вроде обычного

радиоприемника, но в него вмонтирован экран - ма-а-ленький, вроде блюдца,

но на этом экране можно увидеть передаваемое из "Урана" кино. Или концерт

идет в Колонном зале, а на блюдце все видно. И даже, может быть, слышно.

Пасюк мотал от удовольствия головой, приговаривал:

- От бисова дытына! Ну и брешет! Як не слово - брехня! Ой, Хгрышка!..

И снова повторял с восторгом:

- Ой брехун Хгрышка! Колы чемпионат такой зробят, так будешь ты брехун

на всинький свит!

Шесть-на-девять кипятился, доказывая ему, что все рассказанное -

правда, а он сам, Пасюк то есть, невежественный человек, не способный

понять технический прогресс.

Жеглов спросил меня, медленно, как будто между прочим:

- Ты чего молчишь? Устал? Или чем недоволен?

Я поерзал, ответил уклончиво:

- Да как тебе сказать... Сам не знаю...

- А ты спроси себя - и узнаешь!

Я помолчал мгновение, собрался с духом и тяжело, будто языком камни

ворочал, сказал:

- Недоволен я... Не к лицу нам... Как ты с Кирпичем...

- Что-о? - безмерно удивился Жеглов. - Что ты сказал?

- Я сказал... - окрепшим голосом произнес я, перешагнув первую, самую

невыносимую ступень выдачи неприятной правды в глаза. - Я сказал, что мы,

работники МУРа, не можем действовать шельмовскими методами!

Жеглов так удивился, что даже не осерчал. Он озадаченно спросил:

- Ты что, белены объелся? О чем ты говоришь?

- Я говорю про кошелек, который ты засунул Кирпичу за пазуху.

- А-а-а! - протянул Жеглов, и когда он заговорил, то удивился я,

потому что в один миг горло Жегтова превратилось в изложницу, изливающую не

слова, а искрящуюся от накала сталь: - Ты верно заметил, особенно если

учесть твое право говорить от имени всех работников МУРа. Это ведь ты

вместе с нами, работниками МУРа, вынимал из петли мать троих детей, которая

повесилась оттого, что такой вот Кирпич украл все карточки и деньги. Это ты

на обысках находил у них миллионы, когда весь народ надрывался для фронта.

Это тебе они в спину стреляли по ночам на улицах! Это через тебя они

вогнали нож прямо в сердце Векшину!

Ну и я уже налился свинцово тяжелой злой кровью:

- Я, между прочим, в это время не на продуктовой базе подъедался, а

четыре года по окопам на передовой просидел, да по минным полям, да через

проволочные заграждения!.. И стреляли в меня, и ножи совали - не хуже, чем

в тебя! И, может, оперативной смекалки я начисто не имею, но хорошо знаю -

у нас на фронте этому быстро учились, - что такое честь офицера!

Ребята на задних скамейках притихли и прислушивались к нашему

Поиск по сайту: