ТРИДЦАТИЛЕТНИЙ МИР

В занимающий нас период (1)обнаруживается значительный подъем в пограничной с Византией стране, воинственные правители которой своими опустошительными набегами на фракийские равнины и города постоянно держали империю в опасности. Тем с большим вниманием следует отнестись к происходившему тогда культурному перелому в Болгарии, что он совершался под влиянием многоразличных соседских сношений с Византией. Уже и прежде было замечено, что не раз целые семьи болгарских ханов и их ближайших бояр переходили в Византию и оставались здесь на более или менее продолжительное жительство.

В самом конце VIII в. при Ирине и Константине заметно стремление болгарских владетелей распространить свою власть на македонских славян, но Константин VI в 791 г. предпринял поход в Болгарию с целью отвлечь Кар дама от участия в движении македонских славян (2). Упомянутый хан был весьма серьезный соперник: в следующем году это испытал царь Константин, потерпевший от болгар страшное поражение близ крепости Маркеллы. По ходу дела ясно, что это укрепление было на границе и что там находился земляной вал, возведенный болгарами против империи (3). Испытанное здесь унижение и громадные потери возбудили в столице такое сильное недовольство, которое угрожало избранием нового царя. Константин предупредил, однако, опасность актом крайней жестокости, приказав старшего дядю ослепить, а прочим четверым отсечь языки. Можно думать, что после этой победы болгаре выговорили себе ежегодную денежную выдачу со стороны империи; по крайней мере, об этом говорят притязания Кардама, предъявленные в 796 г.: «Или уплати мне договорное, или я дойду до Золотых ворот и опустошу Фракию», на что получился ответ: «Ты стар, зачем беспокоиться и идти сюда, лучше я приду в Маркеллы, выходи туда, а там — что судит Бог». Военные отряды с той и другой стороны сошлись неподалеку от Адрианополя, где простояли 17 дней, не вступая в сражение (4).

Сообщенными фактами исчерпываются наши сведения о Болгарии до конца VIII в. Новое направление внешней и внутренней политике этого государства, постепенно приобретавшего первостепенное значение для империи, дали ханы Крум и затем Омортаг. Чтобы понять усиление Болгарии в начале IX в., мы должны, между прочим, принять в соображение и происшедшие на западе события, т е. ослабление Аварского царства и открывшуюся вместе с тем свободу для славян колонизовать новые земли по Дунаю и Тиссе. Вместе с тем, во главе Болгарии становится далеко не заурядная личность, хорошо оценившая положение вещей и перенесшая центр тяготения болгарских политических притязаний с Юга на Запад. Крума нужно считать современником Никифора по вступлению на престол, и вместе с тем это был такой соперник, какого Византия еще не знала между болгарскими вождями. Он не только владел в совершенстве военным искусством, но не лишен был дара больших политических комбинаций, дав новое направление внешней политике Болгарии и хорошо выбрав наиболее уязвимые места империи, на которые можно было с успехом сделать нападение. До сих пор главная цель болгар сосредоточивалась в установлении более или менее твердой границы к югу от Балканов во Фракии, западные области менее подвергались опасности, и Византия оберегала себя здесь рядом укрепленных городов, между которыми Среден, или София, занимал важное место. Наиболее серьезные столкновения в области Стримона на юго-западной границе Болгарии начинаются к 809 г. Можно думать, что здесь была довольно хорошая военная организация, и едва ли страна не была уже подведена под фемное устройство ввиду пограничного ее положения с болгарами. Во всяком случае, при изложении событий, относящихся к 809 г. и сопровождавшихся для Византии громадными потерями, современная летопись отмечает такие подробности, которые дают подтверждение высказанному соображению.

В то время как правительство прислало в Стримонскую область жалованье военным людям и приступило к раздаче его, неожиданно напали болгаре и произвели сильное побоище. «Убит был стратиг и с ним много войска и именитых военных людей, как из Стримонской области, так и из других фем, разграблен и увезен весь военный снаряд» (5). И обозначенная точно сумма, подлежавшая раздаче,—1100 литр золота, или 11 талантов, т. е. около 320000 рублей на наши деньги,— достаточно показывает, что имеем здесь дело с большой военной организацией[49]. Но это было лишь началом тех унижений, какие пришлось испытать Византии от Крума. Перед Пасхой того же года он осадил Софию, или Сердику по тогдашнему произношению, и взял город, разбив византийское войско, доходившее до 6 тыс. По-видимому, удар был совсем неожиданный, но переход Софии под власть болгар так затронул интересы Византии, что царь Никифор поспешил предпринять поход во вторник на Страстной неделе, объявив столичному населению, что он надеется праздновать Пасху в ауле Крума. Но оказалось, что в лице этого хана Никифор имел такого соперника, какого еще не было между ханами, предшественниками Крума. Поход на этот раз был безуспешен, т. к. в войске обнаружилось враждебное к царю движение.

Но самое важное, что отмечено и у Феофана и что давало болгарам неоднократно перевес в борьбе с Византией, это были перебежчики. На этот раз на сторону болгар перешел спафарий Евмафий — специалист по инженерной науке, каких в Болгарии еще не было, а если и были, то из греков. Как бы то ни было, Никифор не мог оставить Софию во власти Крума, т. к. этим завоеванием открывались для болгар неограниченные перспективы на западе, расширявшие их власть над разъединенными славянскими коленами. Никифор принял все меры, чтобы приостановить усиление Болгарии, и два года готовился к походу. В 811 г., имея в своем распоряжении громадные военные силы, набранные во Фракии и азиатских фемах, царь Никифор подступил к границе Болгарии. Крум послал к нему в Маркеллы предложение о мире, но на этот раз царь решился нанести удар в самое сердце Болгарии, для чего не побоялся опасных балканских проходов и счастливо миновал их 20 июля.

Есть основание предполагать, что между окружающими царя лицами готовилась измена: оказывается, что некто из приближенных к нему рабов по имени Византии бежал к Круму, захватив царскую одежду и десять талантов золота. Но первые сшибки с врагами были благоприятны для царя. Не только он миновал балканские проходы, но, нанеся поражение болгарам, захватил ханскую столицу, которая находилась в то время в Плиске, или нынешней Абобе, собрал богатую добычу и предал огню аул Крума (6). Но весь этот успех не обеспечивал за Никифором победы. В начале IX в. болгаре имели уже свои укрепления на юг от Балканских гор — земляной вал, или эркесию; кроме того, в их распоряжении могли оставаться балканские горные проходы, если только Никифор не оставил достаточных сил для охраны их. Скоро обнаружилось, что победоносное войско оказалось запертым: впереди был Крум с войском, отрезавший движение на север, в тылу горные проходы, укрепленные по приказанию хана деревянными сооружениями. Византийский отряд оказался в отчаянном положении: «Нельзя избежать погибели, разве обратившись в птицу»,— говорили между собой люди. Два дня войско было в томительном ожидании, в ночь на третий день в лагере послышался шум приближавшихся вооруженных врагов, и утром следующего дня, 26 июля, индикта 4, произведено было нападение на византийский лагерь.

В схватке был убит царь Никифор и с ним множество знатных лиц, патрикиев и стратигов, протоспафариев и спафариев, стратигов восточных и западных фем вместе с огромным числом войска. По выражению летописца, «погибла вся христианская красота», захвачено все вооружение и запасы, и царская ставка. Такого мрачного дня не запомнит история византийского военного дела. Отрубленная голова Никифора долго висела на дереве «на показ приходивших к нему племен и в наше посрамление», добавляет патриот грек. Затем она была высушена, и очищена, и обложена серебром и в таком виде служила для Крума чашей, из которой он «в похвальбе заставлял пить славянских племенных старшин» (7).

В походе принимал участие сын Никифора Ставракий, который был ранен и едва спасся бегством в Адрианополь. Хотя он имел значительную партию и был поддержан патриархом Никифором, но уже в начале октября того же года составился заговор в пользу зятя умершего царя, куропалата Михаила Гангави, женатого на принцессе Проко-пии. Слабый и больной Ставракий отказался от престола, а Михаил провозглашен был царем ромэев в ипподроме избранием сената и военных частей, стоявших в Константинополе. Царствование его продолжалось менее двух лет, но не на нем сосредоточивается интерес времени, а на Круме. Важная победа, одержанная над царем Никифором, должна была дать в руки Крума громадные средства для усиления его авторитета среди славянских племен на Балканском полуострове. Это сказалось в ближайшее время в обширных завоеваниях, сделанных им во Фракии и Македонии. Прежде всего Крум напал на пограничные укрепления, составлявшие преграду для распространения болгарской власти во Фракии; таков был Девельт, взятый посредством осады. Весьма любопытно при этом отметить, что между жителями города, которые сдались Круму и перешли к нему в подданство, был и епископ. Все заставляет думать, что тогда уже болгаре начали изменять свои обычаи и входить в разнообразные соседские сношения с греками и славянами.

На полуострове отмечается сильное движение, поднятое военными успехами Крума. Многочисленные города теряют свое население, искавшее безопасности в более южных местностях: бегут жители из Анхиала, Веррии, Провата и Филиппополя. В 812 г. Михаил вышел в поход против Крума, причем августа Прокопия сопровождала его до Чорлу, но его поход не имел положительных результатов. Самым важным предприятием Крума было нападение на приморский город Месимврию, который считался опорой власти империи на этом берегу Черного моря. «Если не поспешишь заключить мир,— писал Крум царю,— то я возьму Месимврию». И действительно, в середине октября Крум начал осаду этого важного города, который кроме крепких стен имел еще защиту и во флоте. Но у болгар уже были в распоряжении военные средства, приобретенные наукой и опытом. Оказывается, что осадное искусство и приготовление стенобитных машин болгаре усвоили от одного арабского инженера, который перешел из византийской службы в болгарскую. При помощи этого техника Крум после месячной осады взял город. Что в особенности было чувствительно для византийской гордости, это то обстоятельство, что в Месимврии как важном и хорошо защищенном морском городе» служившем складом военных запасов и продовольствия, были сложены и те снаряды, которые составляли тщательно охраняемый государственный секрет. Именно там найдено болгарами 36 медных сифонов для бросания так называемого греческого огня, значительный склад этого драгоценного состава и запасы золота и серебра, не говоря уже о складах всякого продовольствия. Поэтому дошедшее в столицу 5 ноября известие о взятии города повергло всех в крайнее сокрушение.

Можно удивляться, что правительство не предприняло в это время никаких мер, чтобы отвлечь внимание Крума от важнейших византийских позиций в Восточной Фракии, как Девельм и Месимврия, но современный и осведомленный источник разъясняет дело: «Был же Михаил ко всем милостив и снисходителен, только в государственных делах без царя в голове[50], во всем подчиняясь магистру Феоктисту и другим вельможам» (8). Таким образом, с весной следующего 813г. Крум начал спешно готовиться к походу на Фракию, как об этом доносили императору бежавшие из Болгарии христиане. Чтобы предупредить это движение, царь Михаил тоже выступил в поход и действительно побудил этим Крума вернуться обратно.

И перед осадой Месимврии, и по взятии города Крум не раз предлагал заключить мир, но в Константинополе неохотно шли на его предложения по причинам, о которых будет речь несколько ниже.

Напротив, весной 813 г. в столице шли обширные приготовления к войне, для чего набор был объявлен даже по малоазийским фемам, или военным округам, что вызвало, впрочем, большое раздражение, в особенности в Каппадокии и в Армениаке. В мае начался поход, но он, по-видимому, не имел определенной цели, т. к., по свидетельству Феофана, войско занималось грабежом и наносило фракийским городам и селениям большой вред. Но вот появился на театре военных действий и Крум и остановился в небольшом расстоянии от царского войска. Место расположения войск и состоявшейся 22 июня битвы называлось Версиникия и находилось неподалеку от Адрианополя (9), где раз уже сходились Константин V и Кардам.

Уже одно это обстоятельство показывает, как умело воспользовался болгарский хан своей победой, и как смелы были его предприятия. Начальники византийских отрядов, патрикий и стратиг Анатолики Лев, которого ожидала царская власть после этой битвы, и патрикий и стратиг Македонии Иоанн Аплаки, горели желанием напасть на болгар, но у царя были свои советники. Что момент был весьма серьезный — это чувствовалось всеми, в особенности в столице. Патриарх совершал молебствия в церкви свв. Апостолов о победе над врагами, а в народе происходило брожение на все еще живой основе иконопочитания. С Михаилом для последних открылась широкая перспектива на возвращение утраченного в царствование Никифора положения, но за то отчаянное состояние военных дел возбудило энергию в партии иконоборцев. Для них с именем Константина Копронима соединялось представление о золотой поре военного и политического могущества Византии. Разломав вход в царские гробницы и открыв саркофаг своего героя, они обращались к нему с воплем: «Встань и помоги государству, оно погибает!» В народе распространилась молва, что Константин сел на коня и отправился воевать с болгарами. Против этого движения напрасно боролся епарх города, подвергая виновников наказанию.

Новые и неожиданные известия из-под Адрианополя ухудшили положение дел в столице. 22 июня Крум одержал над царем решительную победу, византийское войско обратилось в поспешное бегство, так мало оказав сопротивления, что Крум даже опасался — не военная ли это хитрость; но когда выяснился ход дела, захватил царский стан и военные снаряды и побил великое множество врагов. Побежденный и бежавший царь желал сложить власть, но его отговаривали августа Прокопия и ближайшие советники. Но ввиду сильного военного движения против него и очень определенно выступившей кандидатуры стратига Анатолики Льва Михаил должен был сложить с себя власть. Провозглашение Льва происходило 11 июля, а на следующий день патриарх венчал его царской короной. Михаил с супругой и детьми без всякой борьбы отказался от власти и постригся в монахи. Следует отметить, что сын его, царевич Никита, получивший в монашестве имя Игнатий, впоследствии был патриархом. Время было чрезвычайно опасное, потому что Крум, опьяненный победой, оставив под Адрианополем часть войска, поспешно шел на Константинополь, не встречая более во Фракии сопротивления. Едва новый царь принял необходимые меры к защите стен, через 6 дней после вступления его на царство столица была окружена болгарскими силами от Влахерн до Золотых ворот. Константинополь должен был испытать в это время немало тревожных дней; отголоски сильного впечатления остались в летописи.

Мы приведем здесь несколько строк из Феофана, которого незаменимые известия как раз и покидают нас на этом событии: «Этот новый Сеннахерим окружил город пешими и конными силами, хвалясь своей силой, совершал скверные и демонские жертвы на равнине у Золотых ворот и моря и желал вонзить свое копье в эти самые ворота. Видя неприступность городских стен и осведомившись о готовности царского войска, он не решился приступить к осаде и заговорил о мире, делая царю лестные предложения. Воспользовавшись этим, царь пытался устроить ему засаду, но по грехам нашим и по оплошности исполнителей, которые ранили Крума, а не нанесли ему смертельного удара, попытка не увенчалась успехом. Разгневанный этим злодей выслал конный отряд в квартал св. Маманта и предал сожжению тамошний дворец. Украшавшие же ипподром статуи медного льва, медведя и дракона с мраморными украшениями нагрузил на телеги и отправил в Болгарию, сам же осадил Адрианополь и взял его». Упомянутые здесь трофеи были употреблены впоследствии на украшение моста через Камчию преемником Крума Омортагом в 822 г.

Приведенное место Феофана, который бесспорно был хорошо осведомлен в событиях, но судил об них односторонне, дополняется другими писателями, так называемыми «продолжателями Феофана» Весьма вероятно, что у них в распоряжении были даже такие записи современников, которые были недоступны самому Феофану (10). Между прочим, у Семеона Магистра находим следующие дополнения: «По обычаю своему Крум принес в жертву за Золотыми воротами людей и много животных. Обмочив ноги на морском берегу и вымывшись, он окропил войско и был от него приветствуем возглашениями, затем проходил среди своих жен, принимая от них поклонение и славословия. С городских стен на это смотрели толпы народа, и никто не посмел нарушить эту церемонию или пустить в него стрелу. И, исполнив все по желанию своему, окружил город валом. Через несколько дней, пограбив окрестные места, стал делать предложения насчет денежного выкупа и выдачи большого количества одежд и определенного числа отборных девиц. И царь Лев дал знать Круму: «Выйди на берег моря с немногими из своих без оружия, и мы прибудем к этому месту также без оружия на лодке, поговорим и исполним все по твоему желанию» Условившись так, ночью вывели трех вооруженных людей и скрыли их в усадьбе некоей Галлы за Влахернскими воротами и приказали им по условному знаку выйти из засады и убить Крума, когда он прибудет на свидание. На следующий день прибыл Крум на берег моря по условию с тремя спутниками: с логофетом своим и с Константином по прозванию Пацик, бежавшим в Болгарию за несколько лет перед тем, и с его сыном, рожденным от брака с сестрой Крума; все четверо, отделившись безоружные от войска, подошли к морю согласно условию, не подозревая засады. В то же время приближались из города те, которым было назначено вести с Крумом переговоры. Когда они вышли из лодки, Крум сошел с коня и сел на землю, а коня его, оседланного и взнузданного, держал сын Константина. И когда начались переговоры, один из прибывших из города Ексавул сделал условный знак, сняв рукой головной убор. Крум понял опасность и тотчас вскочил на коня, который был перед ним в готовности. Крум со спутниками направился к лагерю, а со стен кричали: «Крест победил». Скрытые заранее три воина преследовали Крума и выпустили на него свои стрелы, но он достиг своего лагеря, а его спутники захвачены были теми, что прибыли из города на лодке. Логофет был убит на месте, а Константин с сыном захвачены в плен живые» (11). Это картинное описание, несомненно, происходившего у всех на виду события весьма характерно и для ознакомления с Крумом и обычаями болгар, и для нравов тогдашних византийских греков. Можно понять, как мало после того могло быть доверия у болгар в сношениях с христианской империей.

Ответ Крума был жестокий. На следующий день он приказал беспощадно опустошать предместья и окрестности города. Так подверглись опустошению многие церкви и дворцы, в особенности сильно пострадало предместье св. Маманта, о чем было говорено выше. Т. к. им нигде не представлялось сопротивления, болгаре прошли по Босфору, разграбив находившиеся здесь торговые заведения и затем все приморские местности по Мраморному морю; Силиврия, Ираклия, Родосто, Паний, Аспро — вся местность до течения р. Марицы испытала страшное нашествие раздраженного Крума. Все, что можно было взять, болгаре брали и отправляли за Балканы, а остальное жгли и истребляли. По Марице повернули к Адрианополю, который уже в осаде. Через некоторое время город доведен был до крайности голодом и лишениями и сдался на волю победителя. Множество пленников и, между прочим, епископ Михаил и будущий византийский император Василий отведены были в Задунайскую Болгарию (12). Когда происходили эти события, Лев оставался в столице, не принимая никаких мер к отражению болгар; заботы об утверждении своей власти, по-видимому, всего больше занимали его в это время. Так, он приобщил к власти и венчал на царство сына своего Симватия и сделал распоряжение, чтобы собранные в столице войска провозглашали его и сына под именем популярных царей Исаврийской династии Льва и Константина.

Весной 814 г. со стороны Болгарии опять начались угрожающие приготовления. Крум снова пошел на Фракию с громадными силами и дошел до Аркадиополя, ныне Люле-Бургас, на большой дороге к столице империи, захватив здесь большую добычу. Кроме того, по доходившим в Константинополь слухам, готовилась другая военная сила, в которую вошли авары и славяне и которая была снабжена всеми приспособлениями и машинами для осады Константинополя, т. к. Крум не мог забыть нанесенного ему оскорбления и покушения на его жизнь. Царь Лев начал поспешно укреплять влахернские стены и строить новые укрепления с внешней стороны стен, но не успели их закончить, т. к. весной же последовала неожиданная смерть Крума, освободившая империю от грозящей беды. У одного из продолжателей Феофана (13) сообщен несколько иной взгляд на военные отношения этого времени. Именно, будто Лев обращался к Круму с просьбой о мире, не получив же благоприятного ответа, занимался укреплением стен и предпринял поход к Месимврии. Здесь посредством военной хитрости он едва не взял в плен Крума и овладел всем болгарским станом. Но мы находим этот рассказ весьма подозрительным.

Хотя византийская летопись достаточно выясняет отношения Болгарии к Византии при Круме, но очень мало в ней затронута северная и, в особенности, западная граница Крумовой державы. Все заставляет предполагать, что он не удовлетворился на западе движением к Софии и взятием этого города, но воспользовался ослаблением Аварского царства и дал основы для расширения болгарских пределов в западном направлении. Этот любопытный вопрос мы пока оставим до обозрения деятельности Омортага, теперь же коснемся его мимоходом по связи с легендарными известиями о законодательстве Крума. У византийского писателя X в. лексикографа Свиды (14) под словом «болгаре» заключаются глубокой важности сведения, которые и до сих пор еще мало оценены. Прежде всего, в начале и в конце статьи с особенной настойчивостью выражена мысль, что это те самые болгаре, которые до основания уничтожили Аварское царство. Мысль об уничтожении болгарами всех аваров выражена с такой же силой, как и в русской летописи: «Погибоша, их же несть ни племени, ни избытка». После того идет статья о законах, изложенная в такой форме: «Спрашивал Крум аварских пленников· как думаете, отчего погиб и хан ваш и весь народ? Они же ответили: умножились взводимые друг на друга обвинения, погибли те, у кого было больше храбрости и ума; затем бесчестные и воры получили влияние в судах; далее, пьянство, когда стали заниматься виноделием, все начали упиваться вином. Наконец, взяточничество и торговля. Все сделались торговцами и начали обманывать друг друга. От этого и постигла нас бедственная участь. Крум же, выслушав это, созвал болгар и объявил следующие законодательные постановления:

1) если кто взведет на другого обвинение, не прежде давать ему веру, как взяв его и подвергнув допросу; если окажется, что он оклеветал, то убить его,

2) запрещается кормить вора; у преступившего отнимается имущество, у вора перебить голени;

3) приказал уничтожить все виноградники,

4) просящему помогать не без рассуждения, а согласно состоянию, чтобы он снова не оказался бедным; в противном случае имущество его отбирается в казну».

Как ни кратки указания на законодательство Крума, но они вскрывают чрезвычайно важную сторону жизни тогдашней Болгарии и дают до некоторой степени меру для оценки того культурного переворота, который произошел среди болгар к началу IХ в. Крум выступает здесь уже государственным устроителем, подготовляющим созданное им из болгар и славян государство к культурной жизни. Место этого законодательства в науке должно определяться, конечно, сравнением с древними законодательствами: с германскими правдами и с Русской Правдой. Любопытно, что император Домитиан также требовал уничтожения виноградных лоз, как средство против пьянства, и что, по учению болгарских богомилов, лоза создана злым началом — Сатаниилом.

В характере Крума в общих чертах намечается уже созидательная деятельность. Он уже является не предводителем кочевой орды, которая делает быстрые набеги на культурные соседние области, берет жителей в плен и поспешно отступает, но стремится к прочным завоеваниям и делает походы с большим обозом, со стенобитными машинами и осадным инструментом. В борьбе с врагами он пользуется всеми средствами, какие давала тогдашняя военная наука. Для этого он находил возможным привлекать к себе на службу иностранцев и пользовался их услугами в обширных размерах. Осада и взятие Месимврии, Адрианополя и Софии — это весьма серьезные военные дела, которые нельзя было предпринимать без помощи техники. Не без основания Крум захватывал в плен большие массы греков и славян: услугами военнопленных он пользовался в высшей степени умело и целесообразно. Теперь не может подлежать сомнению, что изумительные военные сооружения в Абобе и обширные дворцовые постройки, исполненные с соблюдением планов и пропорций греческими мастерами, относятся или ко времени Крума, или его сына Омортага. Но самым импозантным памятником эпохи Крума и его далеко не заурядной деятельности, стремящейся к прочным сооружениям на память потомству, служит единственный на Балканском полуострове замечательный рельеф на скале, изображающий Крума на коне. Это так называемый Мадарский всадник на скале, господствующей над обширным плато, высеченный на расстоянии 23 метров от подножия скалы и снабженный большой надписью на греческом языке, которая, хотя и очень выветрилась, но сохранила в нескольких местах имя Крума (15).

Продолжительное соседство болгар с империей должно было выразиться в разного рода актах, регулирующих взаимные отношения. После длинного ряда войн наступали десятки лет мира. Война нарушала права пограничных жителей, сопровождалась уводом полона, иногда и добровольным переходом с одной стороны на другую. После войны настояла необходимость восстановить добрые соседские отношения, а для этого требовалось назначение нейтральной полосы, на которой и велись переговоры. В летописи сохранились многократные указания не только на мирные соглашения, но даже на письменные акты, а в самой Болгарии существует несколько фрагментов подобных договоров с Византией, иссеченных на камне (16). Таким образом, здесь историк попадает на твердую почву и может с некоторыми подробностями выяснить основания, на коих покоились мирные отношения между болгарской ордой и культурным государством. Что составляет существенный интерес этих мирных соглашений, это постепенное проникновение к болгарам культурных обычаев и потребностей, вызываемых оседлой жизнью. Таково известие Феофана о переговорах Крума с царем Михаилом I (811—813) насчет мира (17). При этом сообщены в главных чертах и статьи договора. В этом акте говорилось 1) о границах; 2) о выдаче парадных шелковых одежд и тонкой красной кожи; 3) об обмене перебежчиками — военнопленными и политическими. Наконец, в особенности любопытна статья, которою обусловливается, чтобы торговые люди с той и другой стороны снабжались грамотами, скрепленными печатями, а у тех, которые оказались бы без грамот, конфискуется товар. Ясное дело, что и с Болгарией Крума можно было уже вступать в такие сношения, которые характеризуют культурные нации.

Ближайшие годы за смертию Крума остаются малоизвестными, прежде чем не появляется во главе Болгарии еще более импозантная фигура в лице хана Омортага, или Мортагона. Омортаг — это одна из самых выразительных фигур древней болгарской истории. С этим именем соединяется эпоха закрепления болгар на полуострове, закладка прочных устоев для дальнейшего государственного бытия болгар и завершение процесса слияния завоевателей с побежденными славянскими племенами. К его времени относятся памятники внутренней организации, расширение государственных границ в северо-западном направлении и постройка новой столицы в Преславе, у подошвы Балканских гор. Чтобы иметь средства для проведения важных и широких мероприятий как внутри государства, так и вне, в особенности на северо-западном фронте, где только начальные попытки сделаны были при Круме, этот умный и энергичный государь должен был прежде всего обеспечить себя со стороны Византии, по отношению к которой достаточно были намечены границы Болгарии победами Крума. Одно из первых важных его дел было заключение тридцатилетнего мира с империей, который принес большую пользу той и другой стране и дал Омортагу полную возможность направить все силы на осуществление своих планов на северо-западе.

Вообще, в занимающее нас время вопрос о мире с болгарами заботил не только правительство, но и общественное мнение (18). Но, по-видимому, заключение мира с болгарами в Константинополе не находило поддержки в народе и в некоторой части духовенства. «Первого ноября,— говорит Феофан,— царь призвал патриарха и советовался с ним о мире; присутствовали митрополиты Никеи и Кизика, и вместе были тут и злые советники с Феодором, игуменом студийским. Патриарх и митрополиты с царем были за мир, Феодор и его приверженцы говорили против мира. «В нарушение Господней заповеди, не нужно,— говорили они,— заключать мира, ибо грядущего ко Мне не изгоню вон, сказал Господь», не понимая ни того, что говорят, ни того, на чем основываются, «ибо со стороны болгар нет у нас перебежчиков, а мы выдали внутренних бояр, хотя могли бы спасти их, если бы заключили мир. Если же и есть несколько бежавших к нам, то следовало иметь в виду пользу громадного числа наших соплеменников, ибо приятней Богу спасать многих, чем немногих, жертвовать же многим для малой прибыли есть дело большего безумия» (19). Из приведенного места можно вывести, что вопрос о выдаче пленных и перебежчиков составлял в деле мирного соглашения с болгарами самое важное затруднение; несмотря на принятие этой статьи царем и митрополитами, против нее высказался Федор Студит. Точка зрения этого последнего может быть понята разве только со стороны религиозных интересов, узко, впрочем, понимаемых.

Студиты не хотели выдавать болгар, как могущих обратиться в христианство, и пренебрегали тысячами пленных греков, отведенных в Болгарию (20). Правда, у продолжателя Феофана оппозиция против соглашения с болгарами переведена на сенат. Так или иначе, летопись сохранила ясные следы попыток мирного соглашения еще при Круме, но в Константинополе этот проект встретил оппозицию среди духовенства. Но т.к. настоятельная необходимость мира сознаваема была той и другой стороной, то в конце концов после длинных переговоров преемники Крума и царя Михаила пришли к соглашению.

Относительно тридцатилетнего мира между Львом IV и Омортагом существуют некоторые сомнения хронологического свойства. Известно, что Крум умер в 814 г. весной в приготовлениях к походу против Византии; из этого уже видно, что его старания о мире не увенчались успехом. Царь Лев IV, вступивший на престол при трудных обстоятельствах, заключил этот столь желанный мир с преемником Крума, как об этом говорит летопись (21). Но о хронологическом приурочении этого важного акта высказываются различные мнения. В самое последнее время этот вопрос получил живой интерес вследствие новых фактов, открытых раскопками в Болгарии, произведенными Русским археологическим институтом, которые бросили новый свет на время Крума и Омортага. Между прочим, вновь подвергнут был тщательному изучению фрагмент надписи на колонне, найденной поблизости от древней болгарской столицы, в Сулейман-кей, в которой начертан был занимающий нас договор Болгарии с Византией (22). По новым исследованиям, с разных сторон направленным к раскрытию хронологии древней болгарской истории, следует прийти к выводу, что тридцатилетний мир с Византией был чрезвычайно важной эпохой, и что он заключен при Омортаге, а не при его предшественнике (23). Этим договором, относительно подлинной даты которого все же остаются сомнения, разрешались давние споры между империей и Болгарией, и на продолжительное время устанавливались добрососедские отношения, продолжавшиеся почти до обращения Болгарии в христианство (24).

Насколько можно судить по фрагментарному тексту, сохранившемуся в надписи на колонне, договор заключал следующие статьи: 1-я — пограничная полоса между договаривающимися сторонами, которая шла от Девельта на запад до Констанции на Марице, проходя через Агафоники и Макри-Ливада, по линии между Адрианополем и Филиппополем (25). Далее во 2-й статье трактуется о населении на той полосе, которая по миру отходила к Болгарии,— это население остается за болгарами, а те славяне, которые не были под византийской властью и участвовали в войне, возвращаются (на места их прежнего обитания). По статье 3-й определяются условия обмена военнопленными, причем за лиц чиновных военного звания назначается определенная цена в 1 и 2 но-мисмы, а простой народ обменивается «душа за душу». Недостающая часть на конце, по всей вероятности, заключала в себе статью о торговых сношениях, т. е. о требовании с торговых людей грамот, скрепленных печатями.

Оценить деятельность Омортага, который стоял во главе Болгарии до 831/32 г., препятствует недостаток летописных известий. Обеспечив себя соглашением со стороны Византии и стараясь не нарушать мирных отношений на юге, Омортаг, естественно, выступал из поля зрения византийских летописцев, которые на некоторое время совсем оставляют без внимания Болгарию. Тем важней национальная болгарская летопись, сохранившая память о деятельности Омортага в надписях, начертанных на каменных колоннах. В большинстве это надписи в честь государственных деятелей и героев, первоначально находившиеся на месте расположения древнего становища, или аула, а потом перенесенные на другие места. Первостепенная важность этого материала, не говоря об его историко-политическом значении, усматривается из того, что в нем находятся единственные следы староболгарского права и древних учреждений, которым нанесен был смертельный удар принятием христианства и последовавшим затем государственным переворотом. В этих надписях, весьма сходных по форме и общему смыслу, исходящих от государственной власти, обыкновенно указывается имя вельможи с принадлежащими ему званиями и должностями и с определением его отношения к хану, точно характеризуются его военные или государственные заслуги и, наконец, дается его родословная. Здесь мы знакомимся с тюркскими титулами воила, жупан, тархан, багатур и др.; отсюда получаем представление о дружинном начале, господствовавшем в древней Болгарии, и, может быть, о начатках феодальной системы. В числе заслуг, оказанных этими лицами, приводятся такие, которые вскрывают память об забытых исторических событиях. Одна надпись говорит: «Он потонул во время похода в реке Тиссе»; другая упоминает о герое, «утонувшем во время похода в реке Днепре», наконец, иные говорят о смерти на войне или просто в походе. Эти последние сообщения позволяют судить о военных предприятиях Омортага совершенно в другом направлении, чем это было доселе, именно на севере и северо-западе.

В политическом отношении поворот военной деятельности Омортага от юга на запад свидетельствует о больших способностях тогдашнего вождя Болгарии. Уже было говорено о громадном перевороте на Дунае и Саве, вызванном движением германцев на восток и империей Карла Великого. Омортагу принадлежит крупная заслуга в том отношении, что, прекратив распри с Византией, он мог обратить свое внимание на западную окраину славянского мира, где его завоевания шли на счет ослабевшего Аварского царства и, по всей вероятности, направлялись против распространения франкского господства по Дунаю и Саве. Надпись, говорящая о походе за Тиссу, подтверждает важный факт широкого распространения власти болгар в западном направлении. Не менее того неожиданно, но вместе с тем подтверждено надписью на колонне движение болгар на севере от Дуная. Ясно, что в сферу влияния Омортага входили здесь Молдавия, Валахия и Южная Россия, куда он предпринимал военное движение, и где при переправе через Днепр утонул один из его героев (26). Можно пожалеть, что до сих пор нельзя с уверенностью говорить о том, что происходило в первой четверти IX в. в землях, лежавших западней Сердики, или Софии, по Тимоку и Мораве, куда, очевидно, была теперь направлена деятельность Омортага, и где подготовлялась уже славянская политическая организация. В то время массы мораван и словаков переходили в Паннонию, освобожденную от аваров вследствие побед полководцев Карла Великого (27).

По всем данным, однако, здесь не было достигнуто полного замирения при жизни Карла. В 817 г. к Людовику Благочестивому является греческое посольство по делам далматинского побережья. В следующем году пришли к франкам послы хорутанского князя Борны и другого князя, Людевита, принесшего жалобу на маркграфа фриульского Кадолая. В 819 г. началось в Паннонии движение Людевита, причем славянами было нанесено поражение маркграфу Кадолаю. Вследствие этого брожение передалось далее на восток к Тимоку, где уже начиналось болгарское политическое влияние. Может быть, имея поддержку в Болгарии, Людевит долго держал в значительном напряжении силы маркграфа, который в 820 г. снарядил большое войско из баварцев, алеманнов и саксов против Людевита и страшно опустошил его страну. Но в 822г. снова был предпринят против Людевита поход, на этот раз окончившийся счастливо для франков. Людевит был разбит, изгнан из своего княжества и в следующем году убит в Далмации. Так потушено было начинавшееся в этих местах стремление к политической организации славян (28).

Самые последние годы дали новый материал для оценки государственной деятельности Омортага,— это известная Чаталарская надпись (29). Она сделана после 822 г. и свидетельствует о построении Омортагом новой столицы на р. Камчии, получившей впоследствии имя Преславы (821—822). Весьма любопытно, что в надписи упоминается об украшении новой столицы четырьмя колоннами и поставленными на них медными львами. Перенося столицу на юг, к самой подошве Балканских гор, откуда легче можно было следить за горными проходами, Омортаг не оставил в пренебрежении старый аул, называемый Плиска. Что эта последняя не потеряла своего значения и после постройки нового укрепленного стана, свидетельствуется тем, что в начале X в. в Плиске — Абобе построен был обширный христианский храм, превосходящий все существующие в Болгарии церковные сооружения. Хотя в надписи Омортаг говорит о себе δ εκ θεοΰ άρχων, но это не должно вводить нас в заблуждение: он был предан языческому культу, соблюдал языческие обряды при заключении договора с Византией и преследовал болгар за переход в христианскую веру.

Поиск по сайту: