Философская система П. Я. Чаадаева

При изложении взглядов П. Я. Чаадаева, как правило, обращают внимание преимущественно на его оценку положения России по отношению к Западной Европе. Однако известный историк русской философии В. В. Зеньковский в своем монументальном труде «История русской философии» замечает, что рассуждения о России не занимают центрального места в философии Чаадаева, а являют собой лишь логический результат его общих философских идей. Об этом же говорит и известный исследователь творчества Чаадаева М. О. Гершензона в своей работе «П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление» (СПб., 1908), замечая, что суждения философа о России «представляют собой лишь вывод из его религиозно-философского догмата», его общих воззрений на смысл человеческой истории и проблему свободы человека. В своей монографии «Петр Чаадаев: учение о свободе воли и смысле истории» М. И. Ненашев отмечает, что, рассматривая рассуждения Чаадаева «о роли христианства в истории Европы, а также о том способе, каким христианство выполняло свою роль, можно сделать вывод, что эти особенности и рассуждения в значительной степени связаны с чаадаевским пониманием человека и его свободы воли, возможностей и границ человеческого разума, отношений между человеческим разумом и божественным». Соответственно, проблема свободы человеческой воли и связанное с ней учение Чаадаева о «внешней силе» (по словам М. О. Гершензона, составляющие его «религиозно-философский догмат») являются отправным пунктом, с которого необходимо начинать изложение системы взглядов русского философа.

Учение о "внешней силе"

Учение о «внешней силе» составляет основную проблему, рассматривающуюся во втором «Философическом письме». В этом письме Чаадаев начинает с утверждения, что отнюдь не все наши мысли и поступки контролируются нашим сознанием и что направляет нас стоящая над нами непонятная сила. «Многократно возвращаясь к основному началу нашей духовной деятельности, к движущим силам наших мыслей и наших поступков, невозможно не заметить, что значительная часть их определяется чем-то таким, что нам отнюдь не принадлежит, и что самое хорошее, самое возвышенное, самое для нас полезное из происходящего в нас вовсе не нами производится. Все то благо, которое мы совершаем, есть прямое следствие присущей нам способности подчиняться неведомой силе».

И далее:

«До определенного момента мы, безусловно, действуем сообразно всеобщему закону, в противном случае мы заключали бы в себе самих основу нашего бытия, а это нелепость; но мы действуем именно так, сами не зная почему: движимые невидимой силой, мы можем улавливать ее действие, изучать ее в ее проявлениях, подчас отождествляться с нею, но вывести из всего этого положительный закон нашего духовного бытия — вот это нам недоступно». Поэтому, согласно Чаадаеву, нелепо считать, будто человек является причиной того, как он поступает и, главное, как он оценивает собственные поступки. На основе человеческих поступков невозможно установить законы духовного бытия, например, представления о благе и зле, должном и недолжном; все эти понятия и законы должны быть усвоены извне.

Эту же мысль Чаадаев развивает и в «Третьем письме»:

«Прежде всего, нет иного разума, кроме разума подчиненного; это, без сомнения, так; но это еще не все. Взгляните на человека; всю жизнь он только и делает, что ищет, чему бы подчиниться... Наши идеи о добре, долге, добродетели, законе, а также и им противоположные рождаются только от этой ощущаемой нами потребности подчиниться тому, что зависит не от нашей преходящей природы, не от волнений нашей изменчивой воли, не от увлечений наших тревожных желаний. Вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей нас стать в порядок общий, в порядок зависимости. Соглашаемся ли мы с этой силой или противимся ей — все равно мы вечно под ее властью. Поэтому нам остается только стараться дать себе возможно верный отчет в ее действии на нас и, раз мы что-либо об этом узнали, отдаться ей со спокойной верой: эта сила, без нашего ведома действующая на нас, никогда не ошибается, она-то и ведет Вселенную к ее предназначению».

Итак, источник собственно человеческого в человеке, его духовного бытия, есть непознаваемая, внешняя по отношению к человеческому разуму сила. В качестве своих предшественников, озвучивших сходные воззрения, Чаадаев называет Платона, Р. Декарта и И. Канта: «Сколько ни есть на свете идей, все они последствия некоторого числа передаваемых традиционно понятий, которые так же мало составляют достояние отдельного разумного существа, как природные силы — принадлежность особи физической. Архетипы Платона, врожденные идеи Декарта, a priori Канта, все эти различные элементы мысли, которые весьма глубокими мыслителями по необходимости признавались за предваряющие какие бы то ни было проявления души, за предшествующие всякому опытному знанию и всякому самостоятельному действию ума, все эти изначально существующие зародыши разума сводятся к идеям, которые переданы нам от сознаний, предваривших нас к жизни и предназначенных ввести нас в наше личное бытие».

Для того чтобы понять, что собой представляет эта направляющая человеческий разум сила, необходимо вспомнить, что Чаадаев — философ религиозный. Для него разум современного человека — это разум «искусственный», испорченный грехопадением Адама. И тем не менее новейшие философские системы— а таковыми для Чаадаева были системы И. Канта, И. Фихте и Ф. Шеллинга — стали для философа объектом самого пристального внимания и анализа.

Поиск по сайту: