Человеческая свобода и зло

Человек не просто является частью мироздания, но имеет еще и личную свободу. В связи с этим Чаадаев в «Философических письмах» замечает: «С идеей о моей свободе связана другая ужасная идея, страшное, беспощадное следствие ее — злоупотребление моей свободой и зло как его последствие».

Объясняя, в чем состоит это зло, Чаадаев снова прибегает к аналогии с природной сферой. Предположим, рассуждает философ, что хотя бы одна молекула вещества приняла произвольное движение. Не сдвинется ли с места всякий атом в бесконечных пространствах? Не потрясется ли тотчас порядок мироздания? Все тела стали бы по произволу в беспорядке сталкиваться и взаимно разрушать друг друга. Приведя данную аналогию, Чаадаев в «Четвертом письме» -спрашивает: «Понимаете ли вы, что это самое делает каждый из нас и каждое мгновение? Мы только и делаем, что вовлекаемся в произвольные действия и всякий раз потрясаем все мироздание. И эти ужасные опустошения в недрах творения мы производим не только внешними действиями, но каждом душевным движением, каждой из сокровеннейших наших мыслей. Таково зрелище, которое мы представляем Всевышнему».

И далее Чаадаев задает сами собой напрашивающиеся вопросы: «Почему же Он терпит все это? Почему не выметет из пространства этот мир возмутившихся тварей? И еще удивительнее — зачем наделил Он их этой страшной силой?»

Зло в мире есть продукт той свободы человека, которая совпадает с человеческим своеволием и которую Чаадаев характеризует как «вовлечение человека в произвольные действия», и вот эти произвольные действия разрушают порядок мироздания, потрясая и опустошая его каждый раз. Чаадаев пишет также о бессчетных заблуждениях, грубейших Предрассудках и преступлениях, которыми запятнал себя человек, пребывающий в своем своеволии.

Итак, отметим, что, когда мы действуем, ведомые божественной силой, мы поступаем в соответствии с должным, то есть нравственно. Поэтому можно предположить, что в тех случаях, когда мы поступаем не как должно, или безнравственно, и, следовательно, совершаем зло, мы ведомы чем-то другим, отличным от божественной силы.

Рассуждая о поведении, не совпадающем с должным, Чаадаев пишет: «Мы иногда устанавливаем правило поведения, отступающее от должного, но это лишь потому, что мы не в силах устранить влияние наших наклонностей на наше суждение; в этих случаях нам предписывают закон наши наклонности, а мы ему следуем, принимая его за общий мировой закон» («Третье письмо»).

Таким образом, не должный и не нравственный, то есть «злой» способ поведения также является «действием под влиянием», но теперь уже не мирового сознания и божественной силы, а «наших наклонностей».

И далее Чаадаев снова рассуждает о подчиненности нашего ума силе, источник которой находится вне нас самих. Покоряясь этой «божественной власти, мы никогда не имеем полного сознания этой власти; поэтому она никогда не может попирать нашей свободы. Итак, наша свобода заключается лишь в том, что мы не ощущаем нашей зависимости: этого достаточно, чтобы почесть себя совершенно свободными и солидарными со всем, что мы делаем, со всем, что мы думаем». И далее Чаадаев пишет о том, что «собственное действие человека исходит действительно от него лишь в том случае, когда оно соответствует закону...» (имеется в виду тот божественный закон, который исходит не от самого человека).

Последнее утверждение содержит в себе парадокс. Получается, что именно то действие человека, которое Чаадаевым характеризуется как «исходящее действительно от него», то есть от самого человека, в то же время соответствует закону, который исходит не от самого человека, а от божественной силы.

Ясно, что речь идет о той человеческой свободе, которая состоит в осознании «своим» всего, что помещается в человека «мировым сознанием», источником которого является слово Бога. И всякий раз, добавляет Чаадаев, как мы отступаем от закона, «действия наши определяются не нами, а тем, что нас окружает. Подчиняясь этим чуждым влияниям, выходя из пределов закона, мы себя уничтожаем» (там же).

Отступление от закона — это случай своеволия, и вот в этом случае, по Чаадаеву, наши действия как раз определяются не нами, а внешними обстоятельствами. Таким образом, согласно Чаадаеву, отнюдь не «Я» человека определяет его поведение, даже когда он действует, казалось бы, по своему произволу. И это вполне естественно, так как само по себе «Я», по Чаадаеву, представляет собой своего рода пустой сосуд. И если все собственно «человеческое» дается нам «мировым сознанием», то конкретное поведение отдельного «Я» определяют его случайные наклонности или окружение, которые в данном случае просто подменяют действие божественной силы, или «мирового сознания».

Таким образом, из рассуждений Чаадаева о свободе воли вроде бы напрашивается вывод, что свобода выбора нашей воли есть всего лишь свобода выбора между двумя видами автоматизма. Наша воля только выбирает, какому внешнему по отношению к нам фактору автоматически подчиниться: «мировому сознанию», или божественной силе, либо случайным эмпирическим обстоятельствам.

В таком случае зло является следствием подмены действия в духовной сфере божественной силы и объективной логики «мирового сознания» действием случайных наклонностей обособленной личности и внешних по отношению к личности обстоятельств. Иными словами, зло можно определить как результат подчинения духовной сферы действию физического и материального. Зло возникает, когда мы позволяем особенностям нашей собственной телесности и нашему материальному, физическому и, в общем-то, случайному окружению определять содержание нашего сознания и, соответственно, наши поступки.

Когда Чаадаев обвиняет античное языческое искусство, то он подчеркивает, с одной стороны, подчиненность этого искусства материальному и чувственному в человеке, а с другой стороны, что подчиненность эта приводит именно к нарушению должного порядка в духовной сфере:

«Посмотрите же, в чем состоит это великолепное создание эллинского гения. Идеализировано, возвеличено, обоготворено было то материальное, что есть в человеке; естественный и законный порядок вещей был извращен; то, что должно было навсегда оставаться в низших областях духовного мира, было возведено в высшую область мысли; действие чувств на ум было возвеличено неизмеримо; главная черта, отделяющая божественное от человеческого в разуме, была стерта. Отсюда хаотическое смешение всех нравственных элементов».

Приведем еще одну чаадаевскую характеристику греческого искусства:

«Вот что совершило искусство греков. Это был апофеоз материи, отрицать этого нельзя <...> И заметьте, вся красота, все совершенство этих изваяний происходит только от совершенного безмыслия, которое в них запечатлено: как только там проявится малейший проблеск разума, тотчас исчезает очаровывающий нас идеал. Так что мы созерцаем даже не образ разумного существа, а образ какого-то существа измышленного, своего рода чудовища, порожденного самым беспорядочным извращением человеческого ума, облик которого никак не должен бы был привлекать, а, напротив, отталкивать нас».

Для Чаадаева греческое искусство не предстает даже как другой тип духовности, наряду, скажем, с христианским, но именно как совершенное отсутствие духовности, или, как он пишет, «совершенное безмыслие» и «порождение беспорядочного извращения человеческого ума».

И это вполне закономерно, если признать «мировое сознание» нераздельным и непрерывным, внутри которого отсутствуют какие-либо, хотя бы относительно самостоятельные образования, и поэтому может быть только два состояния — или принадлежать целиком «мировому сознанию» в качестве его неотъемлемой части, — но это значит быть сознанием христианским; или же в той или иной степени находиться вне его — в качестве «совершенного безмыслия».

Вкратце воззрения Чаадаева на человеческую свободу и проблему происхождения мирового зла можно сформулировать следующим образом. Человек одновременно предстает как телесное существо и как существо духовное. Как телесное существо он определяется свойствами, объединяющими его с прочими одушевленными существами (инстинктом самосохранения и др.). В качестве духовного, или нравственного, существа человек ведом божественной силой, действие которой проявляется через посредство «мирового сознания». Но человек также обладает свободной волей. Соединение того и другого — божественного воздействия и свободной воли человека — определяет реальное человеческое поведение в нравственной сфере.

Человеческая воля может проявляться двумя отличными друг от друга способами. Один способ состоит в том, что наше сознание признает «своим» все то идейное содержание, которое помещается в нас «мировым сознанием». Этому способу проявления воли соответствует наша полная подчиненность «мировому сознанию» вплоть «до совершенного лишения себя своей свободы». И это состояние Чаадаев называет высшей степенью человеческого совершенства.

Другой способ проявления человеческой воли состоит в отказе от полного подчинения «мировому сознанию» и в утверждении своей собственной свободы. Этот способ Чаадаев называет своеволием. Своеволие приводит к обособлению от мирового сознания и превращает наше «Я» в отдельную личность, отчужденную от природы и на деле подчиненную человеческой чувственности и телесности, а также случайным материальным обстоятельствам. Своеволие есть причина зла, которое состоит в том, что нарушается порядок мироздания в целом и происходит хаотическое смешение нравственных элементов в духовной сфере в результате привнесения в нее в качестве определяющих материальных, эмпирических моментов.

Если состояние полного подчинения мировому сознанию выступает в качестве высшей степени человеческого совершенства, то есть некоторого предельного состояния, то ясно, что в реальности речь может идти лишь о большем или меньшем приближении к этому предельному состоянию — о большей или меньшей степени своеволия и обособления от «мирового сознания» и природы и большей или меньшей степени подчинения материальным и эмпирическим обстоятельствам.

Всю совокупность индивидов, составляющих человечество, можно классифицировать согласно этому ряду промежуточных степеней между полным подчинением «мировому сознанию», с одной стороны, и полным подчинением материальным и эмпирическим обстоятельствам, с другой стороны. Это означает, что человеческие существа в своем подавляющем большинстве все-таки находятся в состоянии той или иной степени своеволия и обособления и что общей характеристикой для всего человечества является состояние своеволия, а для всего мироздания — состояние зла.

И здесь мы можем повторить вопросы, которые задает Чаадаев: «Почему же Он терпит все это? Почему не выметет из пространства этот мир возмутившихся тварей? И еще удивительнее, — зачем наделил Он их этой страшной силой?»

Поиск по сайту: