Учение об историческом процессе

Ответ Чаадаева на вопрос, зачем Бог наделил людей страшной силой своеволия и почему Он все это терпит, крайне прост: «Он так восхотел. Сотворим человека по нашему образу и подобию, — сказал Он. Это образ Божий, Его подобие— это наша свобода» («.Четвертое письмо»).

Бог наделил людей страшной силой своеволия и в то же время «терпит все это», потому что Он абсолютно свободен, иначе бы Он не был Богом. И в качестве именно абсолютно свободного существа Он «восхотел» сотворить человека по своему образу и подобию, то есть решил его сделать тоже свободным.

Однако, сотворив нас свободными, Бог «к тому же одарил нас способностью знать, что мы противимся своему Создателю». Потому что «можно ли сомневаться, что, подарив нам эту удивительную силу, как будто идущую вразрез с мировым порядком, он не восхотел дать ей должное направление, не восхотел просветить нас, как мы должны ее использовать?» («Четвертое письмо-»).

С одной стороны, оказывается, что Бог наделил людей страшной силой своеволия, — ибо Бог свободен. С другой стороны, нельзя сомневаться в его стремлении просветить нас, как пользоваться этой свободой. То есть Бог непременно должен «восхотеть» просветить нас. Но это означает, что в этом пункте Бог как бы уже несвободен. Бог должен был, несмотря на свою абсолютную свободу, просветить нас, потому что для нашего человеческого ума, весьма ограниченного, как подчеркивает Чаадаев, невозможно поверить, что Бог мог поступить иначе. На этой невозможности сомнения в том, что Бог не мог нас не просветить, как пользоваться им же подаренной свободой, строится все дальнейшее рассуждение об историческом процессе.

По Чаадаеву, история являет собой процесс просвещения Богом человечества и главная цель этого «просвещения» — научить людей пользоваться свободой. Чаадаев пишет, что сначала слову Бога внимало все человечество в лице первого человека, затем Бог просветил отдельных избранников, «дабы они хранили истину на земле». Наконец, один из нас был облечен божественным авторитетом и посвящен во все «сокровенности» — речь идет о явлении Иисуса Христа, и после этого «Он стал с ним одно, и возложил на него поручение сообщить нам все, что нам доступно из божественной тайны».

В этом сжатом изложении общения Бога с людьми можно наметить три этапа, составляющие основные вехи исторического процесса.

На первом этапе Богу внимало человечество в лице первого человека. Из этого обращения Бога к человеку, как мы уже знаем, развивается «мировое сознание», определяющее собственно человеческое в каждом индивидууме и его отличие от прочих одушевленных существ. Отсюда следует, что именно человек, с самого начала имеющий возможность знать, в чем состоит правильное употребление свободы, является ответственным за то зло, которое он, вопреки этому знанию, совершает.

Если обратиться к тексту «.Шестого письма», то обнаруживается, что к первому этапу можно отнести развитие древних дохристианских обществ, таких как Греция и Рим, Египет и Александрия. Чаадаев пишет о том, что все эти «блестящие цивилизации, древние как мир, вскормленные всеми силами земли, связанные со всеми славами, со всеми величиями, со всеми господствами и, наконец, с самой мощной властью, когда-либо попиравшей землю...», тем не менее исчезли с лица земли: «Дело в том, что принцип жизни, который делал возможным существование общества, был исчерпан; что материальный интерес, или, если хотите, интерес реальный, который один только определял ранее общественное движение, как бы выполнил до конца свою задачу и совершил предварительное воспитание человеческого рода; что дух человека, при всем его пылком стремлении выйти за пределы земной сферы, лишь время от времени может возвыситься в области, где находится настоящая основа всех вещей; следовательно, он не в силах придать обществу устойчивость».

Итак, по Чаадаеву, предварительное воспитание человечества на первом этапе — этапе существования и затем гибели древних народов и цивилизаций — состояло в следующем. Дух человека, стремясь выйти из земной сферы, то есть стремясь стать чем-то большим, чем он есть в данный момент, лишь на короткий период соприкоснулся с действительной основой бытия. Здесь важно противопоставление, которое проводит Чаадаев между земной сферой и тем, что составляет «настоящую основу вещей», которая должна, следовательно, находиться вне земной сферы. И важно, что этот «дух» человека, преследующий исключительно «материальный интерес», оказался не в состоянии преодолеть зазор, отделяющий земную сферу от действительной основы вещей.

Принципиальным является то, что Чаадаев акцентирует связь все большего падения и конечного исчезновения древних цивилизаций с тем, что, с одной стороны, сущность этих цивилизаций определялась материальным интересом и что, с другой стороны, эти народы были предоставлены самим себе, то есть собственной воле.

Можно усмотреть параллель между материальными интересами исчезнувших цивилизаций и их предоставленно-стью самим себе и своеволием личности, поведение которой, по Чаадаеву, определяется именно материальными, или эмпирическими, обстоятельствами жизни.

Само по себе проведение параллели между отдельной личностью и отдельным народом вполне правомерно, так как, по Чаадаеву, «народы, хотя они и сложные существа, на самом деле существа нравственные, подобно личностям, а следовательно, один и тот же закон властвует в духовной жизни тех и других» {«.Шестое письма»). Аналогичное утверждение встречается и в «.Первом письме»: «Народы — существа нравственные, точно так, как и отдельные личности».

Итак, древние народы, предоставленные самим себе, подобно личностям, выбравшим своеволие, живут согласно материальным интересам; и такой способ бытия обусловливает отсутствие действительного развития как народов, так и личности.

Среди народов, предоставленных самим себе, Чаадаев называет также Китай и Индию. Оба общества не погибли лишь благодаря необъятной величине своего населения, но самобытность их утратилась, и в этом смысле «смертный приговор был все же произнесен над ними». Великое поучение, которое дает судьба этих народов, состоит, по Чаадаеву, в возможности наблюдать, «во что бы обратился род людской без нового импульса, данного ему всемогущей рукой».

Истории древних народов и цивилизаций Чаадаев противопоставляет другой исторический период, отличающийся тем, что здесь народы не предоставлены собственной воле. Отметим, что, согласно Чаадаеву, нельзя сказать, что в древние времена все народы в равной степени были предоставлены самим себе. Чаадаев выступает против одинаковости, или неразличимости, древних народов по степени воздействия на них Бога. Эта неразличимость означала бы уничтожение различия в умах и нравственных силах личностей и народов. Но личность и свобода существуют постольку, поскольку есть эти различия. Поэтому необходимо допустить, что даже в древний период «некоторые народы и некоторые личности обладают такими знаниями, которых нет у других народов и у других личностей».

В связи с этим Чаадаев выделяет историю иудейского народа, «среди которого традиция первоначальных внушений Бога сохранилась в большей чистоте, с большей определенностью, чем среди других, и что от времени до времени появлялись люди, через которых как бы возобновлялось первоначальное действие нравственного порядка» («Шестое письмо»).

Жизнь иудейского народа в дохристианский период Чаадаев соотносит с тем вторым этапом, когда Бог «просветил отдельных избранников, дабы они хранили истину на земле».

Перейдем теперь к рассмотрению третьего периода истории, охватывающего жизнь народов, которые не были предоставлены самим себе, а напротив, испытали действие «нового импульса, данного всемогущей рукой». Напомним, что важнейшей вехой этого периода, по Чаадаеву, было то, что один из смертных людей оказался достойным «быть облеченным божественным авторитетом, быть посвященным во все его сокровенности, так что он стал с ним одно и возложил на него поручение сообщить нам все, что нам доступно из божественной тайны».

Речь идет об Иисусе Христе и, соответственно, о тех народах, которые сознательно подчинились его учению, то есть европейских народах. Чаадаев говорит о безусловном превосходстве европейского общества над древними.

В чем же состоит это превосходство? Первое — это то, что европейские христианские народы являются одним социальным и нравственным целым. Чаадаев пишет, что христианская Европа на протяжении веков составляла единую федеративную систему, то есть фактически представляла собой единое политическое и экономическое образование. Эта система была, правда, разорвана протестантской Реформацией, но, «когда Реформация произошла, общество уже было воздвигнуто навеки. До этого рокового события народы Европы смотрели на себя как на одно социальное тело, хотя и разделенное территориально на различные государства, но в нравственном отношении принадлежащее к одному целому» («Шестое письмо»).

По мысли философа, в Европе в качестве правовой основы фактически выступало право церковное, рассматривавшее все европейские народы как единый «народ Божий». Поэтому и все войны расценивались как междоусобные. «Один-единственный интерес одушевлял весь этот мир; одна мысль его вдохновляла. Вот что придает истории средних веков глубоко философское значение; это в буквальном смысле слова история человеческого духа» («Шестое письмо»).

Чаадаев имеет в виду, что речь идет об истории не столько материальной — экономической или политической, — сколько об определенном духовном процессе. Жизнь европейских народов объединяет единое духовное развитие. Чаадаев подчеркивает: «Движение нравственное, движение мысли составляли главное ее содержание; события чисто политические находятся там всегда на втором плане, и лучше всего это доказывают те самые войны из-за убеждений, которые были для философии прошлого века предметом такого ужаса». Далее Чаадаев ссылается на Вольтера, отмечающего факт, что убеждения вызывали войны лишь у христиан, но указывает, что сам Вольтер не доискивается причины этого явления.

Причиной же было именно отличие христианских обществ от древних. Не материальный интерес движет христианскими обществами, но исключительно духовный, иными словами, европейскими обществами движет принцип мысли: «И я спрашиваю вас, могло ли установиться в царстве мысли иначе, как предоставлением принципу мысли всей его действительности, всей его напряженности?»

И если снова обратиться к параллели с отдельной личностью, то мы увидим, что с европейским народом можно сопоставить личность, выбравшую способ проявления воли, соответствующий подчиненности (в идеале — «до совершенного лишения себя своей свободы») «мировому сознанию», определяемому божественным источником. Поэтому, в отличие от древних, европейские народы не предоставлены самим себе, а именно ведомы внешней по отношению к ним божественной силой.

Европейские народы в своем историческом развитии ориентируются на некие идеалы, которые заданы извне, они буквально не от мира сего. Таким образом, эти идеалы не выработаны европейскими народами в соответствии с конкретными условиями их жизни — географическими, климатическими, а также традициями, выросшими естественным путем из естественных обстоятельств жизни, а именно, заданы божественным источником.

Чаадаев указывает также, что в древности «человек поневоле был обречен на искание образца в самом себе». Удивительно, что современный европейский филссоф (Чаадаев не называет имен, но явно подразумевает И. Канта и Ф. Фихте), уже имея перед собой «возвышенные наставления, преподанные христианством <...> все еще подчас упорно пребывает в том кругу, в котором был замкнут древний мир, а не помышляет о поисках образца совершенного разума вне человеческой природы», который раскрывается в божественном откровении.

Для Чаадаева принципиальной является эта формула о «разуме вне человеческой природы», то есть разуме, не вытекающем из человеческой природы, но тем не менее выступающем в качестве объединяющего образца для исторического развития европейских народов.

По Чаадаеву, материал старого мира был использован для построения нового, и материальная основа нравственного порядка осталась прежней. И сколько бы ни было духовных сил, рассеянных по земле, — Чаадаев пишет о «деятельных и сосредоточенных способностях с Севера» и «пылких силах Юга и Востока», — все эти духовные силы соединились в день появления христианской идеи, «чтобы зародились поколения идей, элементы которых были до тех пор погребены в самых таинственных глубинах человеческого сердца».

Итак, в основе культуры европейских народов лежит, несомненно, тот материал, в том числе и идейный, который обусловлен конкретными условиями их жизни. «Но, — замечает Чаадаев, — ни план здания, ни цемент, связавший воедино эти разнообразные материалы, не были делом рук человеческих: все совершила пришедшая с неба мысль».

То, что европейские народы ведомы идеей истины, которая не является делом рук человеческих, то есть не самими этими народами выработана, Чаадаев называет осью, «вокруг которой вертится вся сфера истории», и этот факт «объясняет и доказывает явление воспитания человеческого рода».

Чаадаев подчеркивает значимость процесса «воспитания» человеческого рода под действием идеи истины, которая не выработана самими европейскими народами, но задана божественным источником. Этот процесс необходимо поставить «вне обычного течения человеческих действий». И дальше он формулирует мысли, опираясь на которые, мы сможем перейти к чаадаевскому учению о конечной цели исторического развития.

Философ пишет об определяющем влиянии на человеческий разум идеи божественной истины и о том, что эта идея обогатила человеческий разум новыми силами. Но главным является «произведенное этим событием уравнение умов», которое «сделало человека ищущим истину и способным познать ее во всяком положении, в любых условиях — вот что налагает на эту эпоху от начала до конца поразительную печать Провидения и высшего разума».

Главный результат воспитания человеческого рода под действием божественной идеи состоит в уравнении умов. Оно заключается в том, что европейский человек — независимо от личного развития и эмпирических условий своего бытия — теперь, так сказать, обречен на поиск и познание истины самой по себе; той истины, которая уже не обусловлена специфическими условиями существования данного народа, или данной исторической общности, или данной конкретной личности.

Европейского человека интересует не только и не столько истина, позволяющая ему ориентироваться и поступать более или менее правильно в конкретных жизненных обстоятельствах, сколько истина божественного откровения, в отношении которой уже «нет ни эллина, ни иудея».

Чаадаев пишет о подчинении всех сторон жизни европейских народов христианской идее и соответственном преобразовании их бытия. В «Первом письме-» он указывает на то, что «ничто не обнаруживает вернее божественного происхождения этой религии, чем свойственная ей черта абсолютной всеобщности, вследствие которой она внедряется в душах всевозможными способами, овладевает без их ведома умами, господствует над ними, подчиняет их даже и тогда, когда они как будто сильнее всего сопротивляются, внося при этом в сознание чуждые ему до сих пор истины, заставляя сердце переживать не испытанные им ранее впечатления, внушая нам чувства, которые незаметно вынуждают нас занять место в общем строе. Этим она определяет действие всякой индивидуальности и все направляет к одной цели».

«Но еще поразительнее, — подчеркивает Чаадаев, — действие христианства на общество в целом. Окиньте взглядом всю картину развития нового общества и вы увидите, что христианство претворяет все интересы людей в свои собственные, заменяя везде материальную потребность потребностью нравственной, возбуждая в области мысли великие прения, каких история не наблюдала ни в одной другой эпохе и ни в одном другом обществе, вызывая жестокую борьбу между убеждениями, так что жизнь народов превращалась в великую идею и во всеобъемлющее чувство; вы увидите, что в христианстве, и только в нем, разрешалось все: жизнь частная и жизнь общественная, семья и родина, наука и поэзия, разум и воображение, воспоминания и надежды, радости и горести».

Чаадаев сравнивает древние общества с христианской Европой и объясняет общую причину, почему древние народы остановились в своем развитии. Дело в том, что «прогресс человеческой природы отнюдь не безгоаничен, как это воображают: есть предел, которого ему не удается переступить. Поэтому-то общества древнего мира не всегда продвигались вперед... Как только удоьлетворен интерес материальный, человек не идет вперед, хорошо еще, если он не отступает».

Философ отмечает, что в древних обществах вся умственная работа служила и служит только одному — обеспечению физического существования. Конечно, этот земной интерес не ограничивается одними чувственными потребностями, «он проявляется в различных формах, зависит от степени развития общества, от тех или других местных условий, но никогда, в конце концов, не поднимаясь до потребностей чисто нравственного существа».

Этим древним обществам, ориентированным, прежде всего, на удовлетворение материальных потребностей, противопоставляется христианская Европа. «Одно только христианское общество действительно руководимо интересами мысли и души», — пишет Чаадаев. В этом руководстве «интересами мысли и души», то есть «идеальными» целями, «и состоит способность к усовершенствованию новых народов, в этом и заключается тайна их цивилизации. Здесь, в какой бы мере ни проявлялся другой интерес, всегда окажется, что он подчинен этой могучей силе, которая в христианском обществе овладевает всеми свойствами человека, подчиняет себе все способности его разума, не оставляет ничего в стороне, заставляет все служить осуществлению своего предназначения. И этот интерес никогда не может быть удовлетворен до конца; он беспределен; поэтому христианские народы должны постоянно идти вперед». И далее Чаадаев пишет о том, что «хотя та же цель, к которой они стремятся, не имеет ничего общего с другим благополучием единственным, какое могут ставить перед собой народы нехристианские, оно находится на пути христианских народов, которые употребляют его к своей выгоде; и жизненные блага, которых добиваются прочие народы, получаются и христианскими». Таким образом, сознательно преследуя прежде всего «идеальные» цели и интересы, которые в силу своей природы гарантируют беспредельное движение вперед, христианские народы как бы попутно достигают также и тех жизненных благ, которые являются единственной целью нехристианских народов. Дело в том, что «огромное развитие всех духовных сил, возбужденных господствующим у них духом, доставляет им все блага». Чаадаев по-другому формулирует эту же мысль: «Искали истину и нашли свободу и благоденствие». Теперь можно вкратце охарактеризовать чаадаевское сравнение древних народов и народов христианской Европы. Итак, древние народы в своем развитии исходят, прежде всего, из материального интереса, или интереса человека как «физического существа», их цели и идеалы вырастают естественным образом из природных условий их бытия — географических, климатических, этнографических. И именно эти условия определяют путь, по которому идет каждый древний народ. Можно, например, сказать, что Китай развивается своим путем, а Индия — своим, но своеобразие этих путей определяется каждый раз присущим именно данной стране сочетанием особенностей человеческого материала (на современном языке — особенностями данного этноса) и объективных географических условий. В этом смысле эти страны, можно сказать, предоставлены самим себе. Именно поэтому древние народы, дойдя до известной ступени развития, останавливаются и перестают двигаться вперед. Чаадаев приводит в пример Китай, который «с незапамятных времен обладал тремя великими орудиями, которые, как говорят, наиболее ускорили среди нас движение вперед человеческого ума: компасом, печатным станком и порохом. И что же? На что они ему послужили? Объехали ли китайцы кругом земного шара? Открыли ли они новое полушарие? Есть ли у них литература, более обширная, чем та, которой мы обладали ранее изобретения книгопечатания?» («Шестое письмо»). Итак, древние народы характеризуют ориентация на материальные интересы, обусловленность развития природными обстоятельствами бытия и, как следствие этого, остановка развития на определенной ступени. Европейские народы, выбравшие христианство, руководствуются не «земными» интересами, а идеей истины «божественного откровения», то есть истины, которая не обусловлена особенностями физического мира или, скажем так, не сращена с этим миром. Эта истина не привязана к материальному интересу какого-либо определенного народа, а наоборот, она как бы парит над конкретными интересами любой отдельной нации и тем самым объединяет европейские народы на основе одного только единства идеи в громадное сообщество, составляющее одну христианскую семью. Это принципиальное несовпадение движущей идеи с материальным интересом, всегда определенным и в силу этого ограниченным, трансцендентность («внеположность») движущей идеи по отношению к материальному интересу, и обеспечивает бесконечное движение европейских народов по пути прогресса. И теперь необходимо поставить вопрос о конкретном содержании этого бесконечного движения, или прогресса, европейских народов. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к учению Чаадаева о -водворении царства Божия на земле.

Поиск по сайту: