Делу — время, потехе — час

Том танцевал для эльфов и был совершенно счастлив. Магия эльфийской музыки полностью захватила его, и он всем своим существом отдался безумному танцу. Том кружился и притоптывал, высоко подпрыгивал и пускался вприсядку, выделывая коленца, которых здесь, в чудесной стране под холмом, отроду не видывали. Вокруг мелькали восхищенные лица. Узкие, изящные, с зелеными миндалевидными глазами партнерши сменялись одна за другой, музыка то заполняла весь зал, то стихала настолько, что, казалось, звучала лишь в голове у Тома. Он уже не удивлялся окружавшим его чудесам, которыми славились великие искусники эльфы, изменчивые, как вода. Еще мгновение назад они рядились в зеленые обтягивающие шелка и вот уже щеголяют в чем-то розовом, с оборками, только успеешь моргнуть — и розовое оборачивается белоснежным, отведешь на секунду взгляд — и вместо оборок увидишь уже золотое лиственное кружево. Обстановка зала плыла, пышные драпировки исчезали со стен и появлялись вновь, столы и стулья словно жили своей собственной жизнью. Том ступал то по коврам, то по соломенным циновкам, то по голому камню. Иногда, остановившись, чтобы наскоро перекусить, он обнаруживал на столах вино и лесные ягоды, иногда — дичь и травяной эль, а иногда — простую родниковую воду и какие-то сморщенные грибы, впрочем, тоже безумно вкусные. Тому было не до гастрономических изысков, он танцевал и готов был танцевать хоть всю ночь до утра. Два или три раза прекрасные партнерши увлекали Тома в отдаленный укромный альков и отдавались ему весело и непринужденно — истинные дети природы. Но эти мгновения, наполненные животной страстью и восторгом, пролетали быстрее ветра, и Том вновь возвращался в круг танцующих. Или танцевал в одиночестве, под одобрительные возгласы хозяев замка, под взглядом их зеленых раскосых глаз. Или карих. Или янтарно-желтых, с узким вертикальным зрачком. Эльфы изменчивы, и Том просто не обращал внимания на такие мелочи. Он танцевал. Ведь недаром же его, Тома, считали самым лучшим танцором во всем графстве! Пусть-ка эльфы тоже полюбуются, как может отплясывать простой смертный! Да и кроме того, Том попросту любил танцы, больше всего на свете. Том танцевал, и время летело незаметно.

— Это он? — спросил молодой эльф старого.

— Да, Ваша Светлость. Это он самый, Том-Пляшу-Для-Всех, местная достопримечательность. Он так танцует посреди этого зала уже свыше четырехсот лет.

— Уму непостижимо! — восхищенно покачал головой эльф, которого назвали Светлостью. — А я-то всегда считал, что сказки о людях — это если и не досужая легенда, то уж, по крайней мере, как и положено легендам, она грешит неточностями и преувеличениями. Но видимо, есть еще в нашем мире место чудесам! Подумать только, четыреста лет!

— Четыреста двадцать два, если быть совсем точным, — подтвердил старый эльф.

— Даже не верится. Дважды сменялась династия, замок был захвачен орками, отбит гномами, подарен Повелителям Драконов, переходил из рук в руки, в нем даже почти полвека квартировался женский ударный батальон суккуб… а этот человек все танцует и танцует. Без сна, без еды, без передышки!

— Не совсем так, — снова поспешил уточнить старый эльф. — Иногда он все-таки ест, примерно один раз в семьдесят лет. И не только ест. Если верить семейным преданиям, то Том-Танцор вполне может быть моим собственным пра-пра-пра-прадедом. Иначе в кого бы у нас в семье голубые глаза? Да и во время последней войны — союзным войскам не удалось бы отбить этот замок такой малой кровью, не будь командир батальона суккуб в тот момент занята с Томом… третьи сутки. Кажется, когда ее выволакивали из алькова, она даже не сопротивлялась, а только судорожно икала и все норовила облобызать сапоги конвоиров.

— Ну это обычная фронтовая байка, — засмеялся молодой эльф. — Пропагандистский трюк.

— Да нет, — возразил старый. — Мой отец сражался на той войне, он живой свидетель.

— Ну, может быть, может быть, — неохотно согласился молодой. — Тогда тем более удивительно. За счет чего он держится уже… сколько Вы говорите, четыреста двадцать лет?

— Четыреста двадцать два года. С тех пор, как он появился невесть откуда прямо посреди королевского бала и предложил показать, как танцуют в мире людей. Но мы, разумеется, не знаем, сколько лет ему было на тот момент. Вполне возможно, что еще столько же. А то и больше. Ведь он совсем не изменился за прошедшие годы, так что ему с равным успехом может быть и тысяча лет, и три тысячи.

— Обалдеть! — присвистнул молодой эльф, на секунды забыв о своем графском достоинстве. — А я думал, что люди живут лишь немного дольше эльфов. Лет семьдесят-восемьдесят, ну максимум сто! Но чтобы три тысячи…

— На этот счет существует одна теория, — задумчиво произнес старый эльф. — Поскольку гости из других миров не в полной мере принадлежат нашему пространству и времени, то и обращаются с ними более вольно, чем мы. Для них наш мир… ммм… несколько субъективен. Собственно, этим и пытаются объяснить тот факт, что большинство демонов, лепреконов, драконов и прочих иномирян являются обладателями сильной и недоступной нам, простым эльфам, магии. Они, строго говоря, не маги и отнюдь не бессмертны. Но невольно становятся таковыми, приходя в другой мир, от рамок и законов которого они свободны.

— То есть, попади, например, я сам в мир драконов — я тоже бы стал великим магом? — заинтересовался юноша.

— Попади Ваша Светлость в мир драконов. Вас тут же бы съели, — сдержанно улыбнулся старый эльф. — И как я уже говорил, это всего лишь теория.

— Простите, — раздалось за спиной у молодого эльфа, и кто-то осторожно тронул его за рукав. — У меня в горле пересохло, а на столах почему-то нет ни воды, ни вина. Где я могу что-нибудь попить?

Эльф резко обернулся — и округлил глаза. За его спиной стоял Том-Танцор, неизвестно когда прекративший танцевать и успевший каким-то образом обойти весь зал и заглянуть во все кувшины, дабы убедиться, что в них ничего нет. Вокруг с разинутыми ртами толпилась челядь молодого графа, глядя на ожившую легенду.

— Э-э… — эльф сделал шаг назад и беспомощно оглянулся. В этот замок, перешедший в его собственность благодаря карточному везению не далее как на прошлой неделе, юный граф прибыл всего час назад и еще не успел здесь освоиться. Разумеется, где-то тут должна быть вода, да и вино в подвалах осталось еще от прошлого владельца, но как пройти к этим подвалам? И где кастелян с ключами? Только что был здесь…

Том ждал, он хотел пить. Под равнодушным взглядом его льдисто-голубых глаз граф почувствовал себя неуютно. Не каждый день перед тобой встают во весь рост четыре долгих столетия и дергают тебя за рукав.

Положение спас старый эльф.

— Вон там, — он уверенно указал пальцем в сторону кухни, где уже гремела распакованной посудой привезенная из родового поместья кухарка. — Там наверняка найдется и вода, и вино, и эль, и все, что Вы пожелаете!

— Благодарю от всего сердца. — Том изобразил странный, давно вышедший из моды поясной поклон и быстро удалился в указанном направлении.

Эльфы переглянулись.

— Он последний раз ел семьдесят лет назад? — уточнил молодой граф.

— Да нет, вроде и полувека не прошло, — почесал в затылке старый. — Отец рассказывал, что после расставания с госпожой капитаном Том выпил добрую пинту пива, прежде чем снова начал танцевать. Хотя, конечно, одна пинта за сорок восемь лет… да, у него вполне могло пересохнуть горло.

Со стороны кухни раздался пронзительный женский визг, и в зал выскочила насмерть перепуганная кухарка.

— Там! — завопила она, бестолково тыча рукой себе за спину. — Я ничего! А он… А вот…

— Что произошло? — грозно вопросил старый эльф.

— Я ничего! — снова взвизгнула кухарка. — Он жрать попросил! И вина! А я сказала, что у меня не восемь рук, и времени нет всяких лоботрясов кормить, а если ему так приспичило, то пусть подождет пять минут, а пока займется делом, потому что мне тоже помощь нужна, у меня не восемь рук, я уже говорила, а он нож-то взял, а потом сел и поглядел так с тоской, а потом… Ой, страсти-то какие, ой, божечки, и борода-то, борода, да я ж туда больше ни ногой, я ж ему ничего, я его и не знаю, и не видела никогда, невиноватая я, не губите, это он сам, все сам, окаянный, а я как есть невиноватая!

Том проклинал коварство остроухих. Он должен был, обязан был догадаться сразу, что за всякое удовольствие придется платить! И вот она, каторга.

Медленно разворачивалась под ножом грязно-бурая спираль картофельной шкурки. Грубо и неумело очищенные клубни один за другим уныло шлепались в кастрюлю с мутной водой. Минуты тянулись бесконечно долго, и казалось, этой монотонной изматывающей работе не будет конца.

Том сморгнул, в последние годы ему все труднее становилось замечать черные пятнышки глазков. Его собственные глаза слезились, в вечно согнутой спине кололо, руки тряслись и уже плохо держали нож. А обещанного еще тысячу лет назад пива все нет и нет, и проклятые эльфы бросили его тут одного, навсегда, и он умрет в этой бессмысленной каморке, за этой бессмысленной работой, за свою глупость и доверчивость, и до самой смерти будет перебирать эти бесконечные картофелины, которых никак не становится меньше, сколько бы он ни скоблил их ножом, и как же он уже устал…

Когда через пять минут встревоженный невнятным рассказом кухарки юный граф вбежал на кухню в сопровождении пары слуг, Тома там уже не было. От великого танцора остался лишь иссохший, выбеленный временем костяк, все еще сжимающий в одной руке нож, а в другой — наполовину очищенную картофелину. Точно такую же, как две другие, сиротливо мокнущие в кастрюле.

…и немного физики

— Как ты сюда проник?! — возопил Темный Властелин. — Это невозможно! Мою цитадель охраняют тысячи воинов, я расставил вокруг нее тысячи ловушек, запер двери на тысячи замков… У тебя не было ни малейшего шанса!

— Не было бы, — кивнул Герой, — если бы все эти воины, замки и ловушки стояли последовательно. А ты их установил параллельно.

* * *

— Привет, что делаешь?

— Да вот, задачки решаю из журнала.

— Ну ты даешь! Не ожидал от тебя.

— Чего не ожидал?

— Что ты опустишься до задачек. Вроде умный, а веришь во всякую ерунду.

— Извини, не понимаю. Что ты называешь ерундой?

— Да всю эту вашу математику. Ведь очевидно же, что фигня полная.

— Как ты можешь так говорить? Математика — царица наук…

— Вот только давай без этого пафоса, да? Математика — вообще не наука, а одно сплошное нагромождение дурацких законов и правил.

— Что?!

— Ой, ну не делай такие большие глаза, ты же сам знаешь, что я прав. Нет, я не спорю, таблица умножения — великая вещь, она сыграла немалую роль в становлении культуры и истории человечества. Но теперь-то это все уже неактуально! И потом, зачем было все усложнять? В природе не существует никаких интегралов или логарифмов, это все выдумки математиков.

— Погоди. Математики ничего не выдумывали, они открывали новые законы взаимодействия чисел, пользуясь проверенным инструментарием…

— Ну да, конечно! И ты этому веришь? Ты что, сам не видишь, какую чушь они постоянно несут? Тебе привести пример?

— Да уж, будь добр.

— Да пожалуйста! Теорема Пифагора.

— Ну и что в ней не так?

— Да все не так! «Пифагоровы штаны на все стороны равны», понимаете ли. А ты в курсе, что греки во времена Пифагора не носили штанов? Как Пифагор мог вообще рассуждать о том, о чем не имел никакого понятия?

— Погоди. При чем тут штаны?

— Ну они же вроде бы Пифагоровы? Или нет? Ты признаешь, что у Пифагора не было штанов?

— Ну, вообще-то, конечно, не было…

— Ага, значит, уже в самом названии теоремы явное несоответствие! Как после этого можно относиться серьезно к тому, что там говорится?

— Минутку. Пифагор ничего не говорил о штанах…

— Ты это признаешь, да?

— Да… Так вот, можно я продолжу? Пифагор ничего не говорил о штанах, и не надо ему приписывать чужие глупости…

— Ага, ты сам согласен, что это все глупости!

— Да не говорил я такого!

— Только что сказал. Ты сам себе противоречишь.

— Так. Стоп. Что говорится в теореме Пифагора?

— Что все штаны равны.

— Блин, да ты вообще читал эту теорему?!

— Я знаю.

— Откуда?

— Я читал.

— Что ты читал?!

— Лобачевского.

Пауза.

— Прости, а какое отношение имеет Лобачевский к Пифагору?

— Ну, Лобачевский же тоже математик, и он вроде бы даже более крутой авторитет, чем Пифагор, скажешь, нет?

Вздох.

— Ну и что же сказал Лобачевский о теореме Пифагора?

— Что штаны равны. Но это же чушь! Как такие штаны вообще можно носить? И к тому же, Пифагор вообще не носил штанов!

— Лобачевский так сказал?!

Секундная пауза, с уверенностью:

— Да!

— Покажи мне, где это написано.

— Нет, ну там это не написано так прямо…

— Как называется книга?

— Да это не книга, это статья в газете. Про то, что Лобачевский на самом деле был агент германской разведки… ну это к делу не относится. Все равно он наверняка так говорил. Он же тоже математик, значит они с Пифагором заодно.

— Пифагор ничего не говорил про штаны.

— Ну да! О том и речь. Фигня это все.

— Давай по порядку. Откуда ты лично знаешь, о чем говорится в теореме Пифагора?

— Ой, ну брось! Это же все знают. Любого спроси, тебе сразу ответят.

— Пифагоровы штаны — это не штаны…

— А, ну конечно! Это аллегория! Знаешь, сколько раз я уже такое слышал?

— Теорема Пифагора гласит, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. И ВСЕ!

— А где штаны?

— Да не было у Пифагора никаких штанов!!!

— Ну вот видишь, я тебе о том и толкую. Фигня вся ваша математика.

— А вот и не фигня! Смотри сам. Вот треугольник. Вот гипотенуза. Вот катеты…

— А почему вдруг именно это катеты, а это гипотенуза? Может, наоборот?

— Нет. Катетами называются две стороны, образующие прямой угол.

— Ну вот тебе еще один прямой угол.

— Он не прямой.

— А какой же он, кривой?

— Нет, он острый.

— Так и этот тоже острый.

— Он не острый, он прямой.

— Знаешь, не морочь мне голову! Ты просто называешь вещи как тебе удобно, лишь бы подогнать результат под желаемое.

— Две короткие стороны прямоугольного треугольника — это катеты. Длинная сторона — гипотенуза.

— А, кто короче — тот катет? И гипотенуза, значит, уже не катит? Ты сам-то послушай себя со стороны, какой ты бред несешь. На дворе 21 век, расцвет демократии, а у тебя средневековье какое-то. Стороны у него, видишь ли, не равны…

— Прямоугольного треугольника с равными сторонами не существует…

— А ты уверен? Давай я тебе нарисую. Вот, смотри. Прямоугольный? Прямоугольный. И все стороны равны!

— Ты нарисовал квадрат.

— Ну и что?

— Квадрат не треугольник.

— А, ну конечно! Как только он нас не устраивает, сразу «не треугольник»! Не морочь мне голову. Считай сам: один угол, два угла, три угла.

— Четыре.

— Ну и что?

— Это квадрат.

— А квадрат что, не треугольник? Он хуже, да? Только потому, что я его нарисовал? Три угла есть? Есть, и даже вот один запасной. Ну и нефиг тут, понимаешь…

— Ладно, оставим эту тему.

— Ага, уже сдаешься? Нечего возразить? Ты признаешь, что математика — фигня?

— Нет, не признаю.

— Ну вот, опять снова-здорово! Я же тебе только что все подробно доказал! Если в основе всей вашей геометрии лежит учение Пифагора, а оно, извиняюсь, полная чушь… то о чем вообще можно дальше рассуждать?

— Учение Пифагора не чушь…

— Ну как же! А то я не слышал про школу пифагорейцев! Они, если хочешь знать, предавались оргиям!

— При чем тут…

— А Пифагор вообще был педик! Он сам сказал, что Платон ему друг.

— Пифагор?!

— А ты не знал? Да они вообще все педики были. И на голову трехнутые. Один в бочке спал, другой голышом по городу бегал…

— В бочке спал Диоген, но он был философ, а не математик…

— А, ну конечно! Если кто-то в бочку полез, то уже и не математик! Зачем нам лишний позор? Знаем, знаем, проходили. А вот ты объясни мне, почему всякие педики, которые жили три тыщи лет назад и бегали без штанов, должны быть для меня авторитетом? С какой стати я должен принимать их точку зрения?

— Ладно, оставь…

— Да нет, ты послушай! Я тебя, в конце концов, тоже слушал. Вот эти ваши вычисления, подсчеты… Считать вы все умеете! А спроси у вас что-нибудь по существу, тут же сразу: «Это частное, это переменная, а это два неизвестных». А ты мне в о-о-о-общем скажи, без частностей! И без всяких там неизвестных, непознанных, экзистенциальных… Меня от этого тошнит, понимаешь?

— Понимаю.

— Ну вот объясни мне, почему дважды два всегда четыре? Кто это придумал? И почему я обязан принимать это как данность и не имею права сомневаться?

— Да сомневайся сколько хочешь…

— Нет, ты мне объясни! Только без этих ваших штучек, а нормально, по-человечески, чтобы понятно было.

— Дважды два равно четырем, потому что два раза по два будет четыре.

— Масло масляное. Что ты мне нового сказал?

— Дважды два — это два, умноженное на два. Возьми два и два и сложи их…

— Так сложить или умножить?

— Это одно и то же…

— Оба-на! Выходит, если я сложу и умножу семь и восемь, тоже получится одно и то же?

— Нет.

— А почему?

— Потому что семь плюс восемь не равняется…

— А если я девять умножу на два, получится четыре?

— Нет.

— А почему? Два умножал — получилось, а с девяткой вдруг облом?

— Да. Дважды девять — восемнадцать.

— А дважды семь?

— Четырнадцать.

— А дважды пять?

— Десять.

— То есть четыре получается только в одном частном случае?

— Именно так.

— А теперь подумай сам. Ты говоришь, что существуют некие жесткие законы и правила умножения. О каких законах тут вообще может идти речь, если в каждом конкретном случае получается другой результат?!

— Это не совсем так. Иногда результат может совпадать. Например, дважды шесть равняется двенадцати. И четырежды три — тоже…

— Еще хуже! Два, шесть, три, четыре — вообще ничего общего! Ты сам видишь, что результат никак не зависит от исходных данных. Принимается одно и то же решение в двух кардинально различных ситуациях! И это при том, что одна и та же двойка, которую мы берем постоянно и ни на что не меняем, со всеми числами всегда дает разный ответ. Где, спрашивается, логика?

— Но это же, как раз, логично!

— Для тебя — может быть. Вы, математики, всегда верите во всякую запредельную хрень. А меня эти ваши выкладки не убеждают. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что я знаю, зачем нужна на самом деле ваша математика. Она ведь вся к чему сводится? «У Кати в кармане одно яблоко, а у Миши пять. Сколько яблок должен отдать Миша Кате, чтобы яблок у них стало поровну?» И знаешь, что я тебе скажу? Миша никому ничего не должен отдавать! У Кати одно яблоко есть — и хватит. Мало ей? Пусть идет вкалывать и сама себе честно заработает хоть на яблоки, хоть на груши, хоть на ананасы в шампанском. А если кто-то хочет не работать, а только задачки решать — пусть сидит со своим одним яблоком и не выпендривается!

* * *

Часы идут. Часы идут.

Я тут. Я тут. Я тут. Я тут.

Всегда в компании любой

Наедине с самим собой.

Я без разделочной доски

Себя разрежу на куски,

И вам, и вам, и вам, и вам

Себя раздам, себя раздам.

А завтра снова тут как тут.

Часы идут. Часы идут.

* * *

Смерть: Я за тобой.

Человек: Извините, нет. За мной просили не занимать.

Поиск по сайту: