Ребекка Уэст АГЕНТ КАК ПРИМАНКА

Дама, Ребекка Уэст, одна из выдающихся писательниц нашего времени, вот уже длительное время исследует причины и формы предательства. Она много писала по этой теме, опираясь на информацию, которую черпала в основном из судебных процессов над арестованными агентами и предателями. Этот ее рассказ я включил в данный сборник, поскольку в нем четко отражен один из приемов секретной службы – позволить органам контрразведки арестовать некоего своего агента, чтобы отвести ее внимание от другого, более важного фигуранта. Случай этот несколько необычен и показывает одну из мер противодействия разведки контрразведке.

13 июня 1952 года при выходе из парка короля Георга в Вандсворфе полиция задержала двоих мужчин, просидевших вместе с полчаса на скамейке, под предлогом нарушения ими общественного порядка. Их доставили в ближайшее отделение полиции. Одним из них оказался молодой парень, работающий в телеграфном отделении министерства иностранных дел и проживающий в этом районе.

Звали его Уильям Мартин Маршалл. Был он почти двухметрового роста, сухощав и сентиментален подобно капризному ребенку, вылезающему из коляски и с удовольствием ползающему по полотну железной дороги. Вначале он отказался отвечать на вопросы полицейских.

Другим был основательно облысевший коренастый мужчина средних лет. Он оказался русским Павлом Кузнецовым и повел себя совершенно спокойно:

– Вы должны сначала доказать, что мы в чем-то виноваты.

Затем, предъявив дипломатический паспорт третьего секретаря советского посольства в Лондоне, добавил, что полиция не имеет права ни задерживать, ни тем более обыскивать его.

Тем не менее его обыскали (без применения силы) под предлогом, что его слова необходимо еще проверить, что вызвало затем ноту протеста советского посольства. У него нашли банкнот в двадцать пять фунтов стерлингов и секретные материалы, которые, однако, не имели никакого отношения к служащему МИД, задержанному одновременно с ним. Вместе с тем Кузнецов вел себя не совсем так, как должен был бы поступить человек его положения в подобной обстановке. Он держался нерешительно и непоследовательно. Обвинив полицию в том, что она задержала его во время прогулки в парке без всяких на то оснований, он затем заявил, что сидел с совершенно неизвестным ему человеком, с которым познакомился только в этот день. Когда же ему зачитали эту протокольную запись, он отказался от своих слов и стал настаивать, что был арестован во время прогулки по парку. После этого его доставили к дому, в котором он жил с красавицей женой и маленьким сыном. Дом этот был переоборудован под жилье из виллы времен королевы Виктории и находился в несколько запущенном уэст-эндском квартале Лондона.

С Маршаллом дело обстояло несколько проще. В его кармане обнаружили сделанную им от руки копию документа, над которым он работал у себя на службе, а в записной книжке – две пометки под телефонным номером Кузнецова: одна дата была днем ареста, а другая, видимо, означала новую встречу в этом же парке – 8 июля. Обе они были помечены как «свободные дни». Работал он в филиале МИД в городке, что в 80 километрах севернее Лондона. В пространном объяснении задержанный потом рассказал, что встречался с Кузнецовым семь раз. Встречи абсолютно безобидные и носили дружеский характер. Полиция, однако, ссылаясь на закон, запрещающий передавать секретные данные, настаивала, что встречи эти предназначались как раз для передачи врагу подобных сведений.

Судебный процесс состоялся 9-го и 10 июля. Когда Уильям Маршалл занял свое место на скамье подсудимых, всем присутствующим показалось необычным, что противная сторона могла прибегнуть к агентурным услугам такого странного человека – бледного, долговязого и неуклюжего парня с опущенными плечами, который явно выделялся из толпы. Своим нервным поведением в суде он подтвердил сведения полиции, что именно так себя и вел за все время наблюдения за ним. Слушая обвинение, он то вытягивал губы, то плотно сжимал их и надувал щеки, потом начал было гримасничать, проводя длинными пальцами по рту и подбородку. Даже если отнести такое его поведение за счет нервного перенапряжения и ответственности момента, все равно нельзя было не задаться вопросом: с какой целью советская разведка пошла с ним на контакт?

К тому же казалось странным, что сотрудник посольства занимался таким делом. Существовал же ведь неукоснительный закон о трех лицах. Первое лицо является источником, как правило, это житель страны, где осуществляется шпионаж. Второе – связник, получающий информацию и тоже являющийся местным жителем. Третье же лицо – сам разведчик или агент, который затем направляет полученную информацию в свой Центр. Конечно, в важных и ответственных случаях такая субординация не выдерживается, и разведчики лично выходят на связь. К тому же советская разведка рассчитывала, что союзники не станут вести наблюдение за дипломатическими представителями. Известно, например, что Мей передавал информацию напрямую лейтенанту Ангелову, сотруднику советского военного атташе в Оттаве, а Клаус Фукс поддерживал непосредственный контакт с Симоном Кремером, секретарем военного атташе советского посольства в Лондоне. Нет никакого сомнения, что британское правительство все же отдало распоряжение о слежке за советскими дипломатами, которая со временем даже усиливалась. Тем более непонятно, почему третий секретарь советского посольства пошел на прямой контакт с «источником», поведение которого вызвало бы подозрение у любого детектива.

Даже если предположить, что в тот момент услуги радиста британского МИД представляли для советской разведки особый интерес, и учесть, что Маршалл сам вышел на Кузнецова и не хотел (капризный ребенок!) вступать в контакт ни с кем иным, а только с ним, выбор мест их свиданий необычен. Как правило, агенты встречаются на частных квартирах или на природе, где обеспечена их полная безопасность, а в случае срочной необходимости – на оживленных улицах, остановках общественного транспорта, в метро или в больших ресторанах, причем встречи эти очень коротки, поскольку предназначены только для передачи тех или иных сведений. Информация Маршалла была написана на простой бумаге, как, по его словам, кодовое буквенное обозначение различных радиостанций. Да и встречались они в довольно шикарных ресторанах в течение длительного времени, естественно выпивая и закусывая. Такие рестораны шпионы обычно избегают.

2 января, сразу же после возвращения Маршалла из Москвы, они посидели с Кузнецовым по-мужски в известном ресторане «Беркли», а тремя днями позже в «Пигале», что неподалеку от цирка «Пикадилли». Если в «Беркли» публика собирается обычно солидная, то в «Пигале» после вечерних представлений предпочитают заходить молодые дипломаты. Так что молодой радист явно был в таких заведениях «белой вороной». Может быть, Кузнецов, приглашая Маршалла в дорогие рестораны, хотел добиться от него большей податливости? Но это вряд ли. После очередной встречи через девять дней, и опять в роскошном ресторане, наступили длительные паузы, поскольку Маршалла перевели в дальний филиал и он мог наезжать в Лондон только в свободные дни. По прошествии трех недель они пообедали вместе в «Шез Огюст», а еще через три недели – в ресторане гостиницы «Ройял корт».

Все эти заведения находились в центре города. Позднее они побывали в Уимблдоне и Кингстоне, в ресторанах которых собирались лишь избранные, и каждый незнакомец бросался в глаза. Да и обслуживающий персонал там особый, к тому же столики приходилось заказывать обычно заранее.

Так что неудивительно, что Маршалл в конце концов оказался на скамье подсудимых. Однако в голосе инспектора Хьюге особого удовлетворения не чувствовалось, когда он докладывал о найденных у радиста при аресте секретных записках и обыске, проведенном в его комнате в доме родителей. Защитник Маршалла заявил, что после увольнения из армии его характеризовали только положительно. Ему было ясно, что тот попал в западню. Не исключалось, конечно, что блестящие характеристики тоже были получены благодаря махинациям, лишь бы поступить на работу в МИД.

Против Маршалла следствие выдвинуло два основных пункта обвинения. Первое касалось копии документа, изъятой у него при задержании. Однако это была всего лишь инструкция, которая висит в кабине каждого радиста. Второе обвинение – найденная у него копия секретного документа, переписанного им от руки, причем почерк его подтвердил графолог, с которым он имел дело по службе. Увы, он ведь его никому не передал. Таким образом, стремление к сотрудничеству с врагом оставалось недоказанным. По обоим этим пунктам его должны были оправдать.

Оставалась еще одна возможность – он мог передавать Кузнецову устную информацию. Во время поездки в Кингстон приятели пообедали в ресторане «Нормандия», после чего сидели на берегу Темзы в течение часа и двадцати минут, разговаривая. Маршалл доставал из кармана какие-то бумаги, что-то чертил на своем колене, видимо объясняя сказанное, но ничего своему собеседнику не передал. О чем они говорили, тоже осталось неизвестным.

Агентам контрразведки во время их встреч 19 мая в Уимблдоне и 13 июня в парке короля Георга услышать, о чем они говорили, также не удалось. Равно как не доказано передачи каких-либо бумаг.

Дело шло к тому, что Маршалла могли бы оправдать. Но положение резко изменилось, когда ему предоставили последнее слово. Он начал, переминаясь с ноги на ногу, сбивчиво рассказывать, как познакомился с Кузнецовым. Возвратившись из Москвы, он обнаружил, что забыл сдать в посольстве удостоверение, которое выдавали советские органы всем иностранным дипломатам и обслуживающему персоналу для предъявления в случае необходимости выйти в город. Вместо того чтобы сдать его у себя в МИД, он решил отнести удостоверение в советское посольство. Там его направили к Кузнецову, и между ними завязался непринужденный разговор, в ходе которого выяснилось, что «у них было много общего и схожее жизненное восприятие». Попрощавшись, договорились о последующих встречах.

Далее Маршалл показал:

– Я дал ему свой адрес, но предупредил, что не смогу принять его дома, так как родители стали бы возражать.

Когда он заверил судей, что их отношения с Кузнецовым были чисто дружескими, вполне невинными и не были связаны с передачей какой-либо информации, начался перекрестный допрос. Отвечая на вопросы, он, в частности, сказал:

– Я упомянул ему об этом, потому что мои родители не разделяли моих политических воззрений.

Ни обвинитель, ни защитник не спросили его, является ли он коммунистом, поэтому разговор об этом далее не шел. Когда же он добавил, что чувствовал себя в британском посольстве в Москве не в своей тарелке, многие присутствовавшие живо представили себе надменное отношение дипломатов к людям его сорта. Хотя со стороны начальства никаких претензий к нему не предъявлялось, вел он себя как обиженный подмастерье. А коммунизму симпатизировал еще до встречи с Кузнецовым, из-за чего в родительском доме часто возникали ссоры.

Далее Маршалл допустил еще две значительные ошибки. Он утверждал, что вел с Кузнецовым в основном разговоры о политике – о жизни в России, о разделе Германии, войне в Корее, о волнениях в Малайзии. В Кингстоне он показал ему даже свои записи по вопросам текущей политики и набросок пограничных районов России, привязанных к разделенной Германии. Это объяснение прозвучало глупо: не стал бы секретарь советского посольства, человек, умудренный опытом и знаниями, тратить почти полтора часа времени на выслушивание разглагольствований радиста о текущих событиях.

Каждое последующее слово Маршалла свидетельствовало о наивности его представлений и поступков. Когда обвинитель напомнил, что в его записях найдены позывные различных радиостанций и наброски их электрических цепей, он стал отрицать это. Когда его спросили еще раз, действительно ли они говорили с Кузнецовым только о Германии, Корее и Малайзии, он с вызовом ответил: «Да», – добавив, что они еще затрагивали вопросы культуры.

Заявления Маршалла шокировали и производили удручающее впечатление на суд. Подобным образом мог себя вести только молодой человек, находившийся под влиянием коммунистически ориентированной газеты. Конечно, это не повлияло бы решающим образом на решение судейской коллегии. Но следующая его ошибка оказалась роковой – речь зашла о копии секретного документа, найденного в его кармане. Он ответил, что ничего объяснить не может, что эта выписка висела на его рабочем месте и он попросту не знает, каким образом она попала к нему в карман.

Это заявление переполнило чашу терпения судей, так как означало, что полиция, будто бы подделав его почерк, подсунула ему компромат. Если бы копия оказалась у Кузнецова, все было бы ясно. Можно было предположить, что полиция, учитывая сложное международное положение, не решилась обвинить советского дипломата в шпионаже. Но это было не так, ибо она как раз не упустила бы такого случая. Поэтому никого не удивило, что Маршаллу предъявили обвинение в том, что он снял копию со служебного документа.

Если даже Кузнецов, предусмотрев возможность задержания Маршалла, научил его, как себя вести, это все равно не сработало; он мог бы выступить в его защиту, однако ничего не предпринял. О Кузнецове стало известно, что он с семьей на следующий же день переселился в посольство, откуда более не выходил.

Многие по этому поводу высказывались в том духе, что «бедный парень теперь, мол, будет отослан домой, но и там долго не протянет, учитывая его провал».

Сам процесс можно было бы рассматривать как результат большой небрежности и разгильдяйства, считая, что знакомство Кузнецова с Маршаллом действительно основывалось на личных симпатиях, а приглашая его в рестораны, он поначалу не думал использовать радиста в шпионской деятельности, возможно, эта мысль возникла у него значительно позже, когда тот был уже «засвечен».

Хотя в таком случае он бы постарался уйти от наблюдения соответствующих органов. Однако этого не произошло. Так, в Кингстоне во время встречи 25 апреля, в пятницу, когда улицы полны людей, направляющихся за покупками в магазины, они в час дня зашли в «Нормандию». Единственный ход там ведет в бар, откуда по лестнице можно подняться в небольшой ресторан. Но и там они заняли столик напротив входа, где хорошо просматривались со всех сторон. Хотя Маршалл об этом не догадывался, агенты контрразведки расположились за соседними столиками. Как ни странно, но один из столиков заняли сотрудники советской службы безопасности, которые тоже вели за ними наблюдение.

Отобедав, они прошли по очень узкой улочке Уотер-Лейн, где их не мог не заметить любой десятилетний мальчишка, «вышедший на тропу войны». Они могли без всякого труда найти с десяток укромных местечек, где бы их никто не видел и не слышал: через несколько автобусных остановок находился Ричмондский парк; достаточно пройти пешком по мосту через Темзу, и можно укрыться в парке Хемптон-Корт. Вместо этого приметная парочка направилась в Кенберский сад, узенькую зеленую полосу вдоль реки. Этот сад предоставляет жителям возможность немного подышать свежим воздухом, закрывая к тому же вид на газовый завод и электростанцию, а также на верфи с их кранами. Зеленые насаждения имеют там протяженность не более 500 метров и ширину порядка 50 метров. Вдоль тропинки высажен ряд платанов, между которыми поставлены скамейки, с которых открывается вид на противоположный берег Темзы с плакучими ивами и старинными постройками. На скамейках обычно сидят матери с маленькими детьми да пожилые люди. За зеленой полосой находятся теннисные корты, но вход на них – с другой стороны.

Если бы оба уехали на автобусе в сторону Ричмонда или переправились через реку в направлении Ваши, они легко могли бы найти удобное местечко на лугу и усесться, сняв пиджаки и разложив перед собой дорожную карту подобно путешественникам, обсуждающим свой дальнейший маршрут, так что никакой детектив не смог бы незаметно приблизиться к ним, чтобы посмотреть, чем они занимаются.

Они же присели на одну из скамеек, ярко освещаемые послеобеденным солнцем, их ясно было видно с другой стороны реки. Поэтому ни одно их движение не осталось незамеченным. Поскольку стояла теплая погода, жители принесли шезлонги и расположились где только смогли. И контрразведчики разместились совсем неподалеку от них, не вызывая никакого подозрения. К тому же рядом находилось кафе, сквозь окна которого парочка была видна как на ладони.

О следующей их встрече 19 мая в Уимблдоне, неподалеку от родительского дома Маршалла, известно мало. Когда его спросили, в каком ресторане они обедали, он даже не мог вспомнить его названия. Хотя на улице шел проливной дождь, они не выглядели людьми, встретившимися случайно. Наблюдателям лишь показалось, что они исполнили своеобразный ритуал: сначала прошли один мимо другого, словно бы незнакомые, затем повернулись и вместе вошли в подъезд ресторана.

Надо полагать, что Кузнецов сразу же обратил внимание на TOJ что Маршалл со своей внешностью и поведением не подходил для тайной работы. Когда же 13 июня на очередной встрече они расположились в месте, еще более открытом, чем в ресторане «Нормандия» или Кенберском саду, возникло ощущение, что оно было подобрано сознательно: «Задержите же его! Почему вы его не задерживаете?»

Встреча состоялась неподалеку от дома Маршалла, так что по дороге в парк короля Георга он никак не мог бы избавиться от следовавших за ним детективов (об этом Кузнецов должен был знать). Место было выбрано там, куда осторожный человек никогда не пошел бы. Парк этот ранее представлял собой полосу незастроенной и заросшей травой и деревьями земли длиной около одного километра и шириной не более 100 метров, проходящей вдоль речки Уандл. К тому же его разделяли две дороги и несколько заасфальтированных тропинок. Возведенные после войны несколько домов разделяли его теперь на северную и южную части. В северной половине парка были детская игровая площадка, ресторан и уединенные скамейки на дорожках, где можно было бы переговорить без помех.

Но Кузнецов с Маршаллом выбрали южную часть, в которой находился только луг четырехугольной формы площадью около двух гектаров. Вдоль тропинки со шлаковым покрытием росло с десяток деревьев, в тени которых стояли три Скамейки, на одной из которых Уильям Маршалл и его друг Кузнецов и устроились.

Скамейка эта располагалась у самой тропинки и была на виду. На лугу и около них играли ребятишки перед тем, как отправиться спать (было уже семь часов вечера). Скамейки были хорошо видны с огорода, на котором копошились любители покопаться в земле. Таким образом, детектив мог спокойно наблюдать за друзьями, покуривая трубочку и любуясь посадками помидоров или бобовых.

На этот раз охотники расположились на третьей скамейке, а минут через десять пересели и на ближнюю. Когда приятели встали и пошли на выход, их фразу же окружили. Как оказалось, охваченные азартом служаки поторопились, поскольку Маршалл не успел передать Кузнецову бумаги, которые, видимо, для этой цели приготовил.

Советская разведка, скорее всего, имела вескую причину устроить «сдачу» Уильяма Маршалла. Работа с ним проводилась таким образом, чтобы заинтересовать британскую контрразведку и отвести ее внимание от более важного агента, вероятно, даже не англичанина, работавшего в МИД Великобритании, с тем, чтобы у англичан и американцев сложилось впечатление, что дырка утечки информации, мол, заштопана и теперь можно почить на лаврах.

Что же касается Кузнецова, то он сыграл свою роль в общем-то неплохо, позволив себе даже несколько вполне удавшихся ему шуточек, когда якобы пытался «оторваться» от следовавших за ним детективов. Настоящий советский агент был, по всей видимости, настолько важен, что для его прикрытия и разыгрывался этот фарс – в течение довольно длительного времени, к тому же с отстранением в итоге от своих обязанностей секретаря посольства.

Поиск по сайту: