Джон Стил ЛЮБОВЬ ОКАЗАЛАСЬ СИЛЬНЕЕ

В результате бегства Богдана Сташинского⁷⁵ на Запад в 1961 году стало известно о планировании и осуществлении связанных между собой двух убийств, проведенных советской секретной службой. Пожалуй, это самое подробное изложение из всего нам известного о подобных случаях.

Описываемая история раскрывает моральную сторону рассматриваемого вопроса, хотя в ходе специальной подготовки и обучения Сташинский, по сути, становился человеком-роботом. Вместе с тем в ней рассказывается и о специальных средствах, разработанных для политических убийств, которые не оставляют какого-либо следа.

На судебном процессе над ним, проведенном в Германии, выяснилось, что бежал он из-за любви к немецкой женщине, но и моральный аспект сыграл при этом немаловажную роль.

Он сразу же признался в том, что совершил оба преступления, хотя и знал, что должен будет предстать перед немецким судом и поплатиться свободой.

Как-то вечером летом 1961 года в служебном помещении американской секретной службы в Западном Берлине раздался звонок из местного полицейского управления. Американцам было сказано, что в полиции находится человек, назвавшийся советским секретным агентом, приехал из Восточного Берлина на электричке и желает установить контакт с американскими властями.

Вот каким образом Богдан Сташинский завершил свою карьеру политического агента и убийцы, работавшего на советскую секретную службу. Выбранное им время оказалось удачным, поскольку на следующий день, 13 августа, была возведена стена между Западным и Восточным Берлином.

Перебежчик, который поначалу не вызвал особого интереса у широкой общественности, многое поведал об организации и методах работы советской секретной службы. Состоявшийся вскоре судебный процесс пролил свет на подробности двух политических убийств, спланированных и организованных столь продуманно, что большинство убийц – героев детективной литературы – выглядят по сравнению с ним слишком схематичными и ходульными. Агент Сташинский являлся исполнителем хитроумных методов, разработанных советской разведкой. В его задачу входила ликвидация двух антикоммунистических лидеров в Европе, которые были как кость в горле у кремлевских руководителей. И ликвидация их прошла, по мнению профессионалов, почти без сучка и задоринки.

Задолго до начала судебного процесса сотрудники западных спецслужб снова и снова проверяли факты, изложенные Сташинским, пока не удостоверились, что все – чистейшая правда и речь не идет, как могло показаться, о попытке его внедрения в американскую секретную службу, то есть о «финте» контрразведки. Советская сторона пыталась преуменьшить значение его бегства, но, как стало потом известно, жертвами проведенной в связи с этим чистки оказались семнадцать сотрудников службы.

Причины перехода Сташинского на Запад носили чисто личный характер, к тому же у него начали складываться натянутые отношения с начальством, так как он к тому времени стал пассивным, бездействующим агентом. Лучшие возможности для своей дальнейшей жизни он видел на Западе, хотя и знал, что за совершенные им убийства должен будет предстать перед судом. Да и всепоглощающая любовь к немецкой девушке казалась ему тогда важнее карьеры.

Восемнадцатилетним юношей он стал проходить специальную подготовку в советском разведывательном аппарате, будучи явным сторонником коммунистической идеи, не предполагая, правда, что станет когда-либо профессиональным убийцей. История его взлетов и падений как агента малопривлекательна, являясь в общем-то типичной для представителя международной шпионской деятельности. Но ее усложнила тривиальная, обыденная сторона жизни – агент встретил девушку, влюбился в нее без памяти и попал в тяжелую и сложную ситуацию.

Еще учеником старших классов школы Сташинский без зазрения совести предал своих родственников из небольшого украинского села Боршовицы, которые поддерживали связь с националистическим движением на Украине. А все началось с того, что он однажды ехал в поезде без билета и попался. Затем его легко затянули в сети КГБ. Он без утайки рассказал все, что знал о деятельности своих родных в подполье. Через некоторое время его привлекли к кампании по ликвидации еще оставшихся украинских националистов.

Летом 1951 года Сташинского включили в состав спецгруппы чекистов, куда входили отчаянные парни, умевшие хорошо драться. Для него началась своеобразная игра в «казаки-разбойники», и все проходило как в кино. Когда на кого-то из украинцев падало подозрение в участии в подпольном движении, его сажали в автомашину и везли в другой город, где помещали в тюрьму, или сразу же передавали судьям. По пути туда автомашина порой «случайно попадала в аварию» и задержанного размещали в целях безопасности в ближайшем доме, жильцы которого выдавали себя за сторонников националистов, но на самом деле были сотрудниками той же спецгруппы. Нередко там завязывалась перестрелка (естественно, холостыми патронами), и сопровождавшие задержанного лица либо бежали, либо притворялись убитыми, лежа в лужах куриной крови. Задержанный вместе с хозяевами тоже бежал в «надежное место» – что-то наподобие полевого лагеря, где находились сотрудники Чека, также выдававшие себя за участников сопротивления. Здесь он должен был рассказать о своей деятельности в подполье или связи с ним, чтобы выглядеть своим человеком. Записав все показания в протокол, «освободители» доставляли его в отряд «украинских националистов». По пути они нарывались на засаду и попадали вместе с бумагами в руки кагэбэшников. Сташинский вместе с другими членами спецгруппы настолько искусно играли свои роли, что националисты, попадая под суд и расстрел, думали, что им просто не повезло.

В 1952 году молодой Сташинский, пройдя школу борьбы с националистами, убедил руководство, что верен делу коммунизма и способен на более важные дела. В течение следующих двух лет он проходил интенсивную подготовку в Киеве, изучал немецкий и польский языки и основы нелегальной агентурной деятельности. Когда он успешно закончил курс обучения, в его честь был устроен банкет. После этого его направили в Польшу, где он должен был вжиться в свою новую биографию и подготовиться к деятельности на Западе.

Теперь он назывался Иосиф Леман. С июня по октябрь 1954 года он не только заучивал наизусть все необходимые подробности, но и посетил все места и адреса, связанные с этой придуманной личностью. Он освоил даже весь цикл работы на сахарном заводе, где подростком «трудился» Леман. После этого он переселился в Восточную Германию, где работал сначала резчиком тонколистового металла, затем учеником автомеханика в составе группы рабочих, обслуживавших советских представителей при правительстве ГДР, наконец, переводчиком с польского языка в министерстве внутренней и внешней торговли в Берлине. Агентурной деятельностью в это время он практически не занимался, хотя и поддерживал контакты с другими секретными агентами, поставляя им необходимую информацию. Через некоторое время Сташинского стали привлекать к поездкам в Западную Германию в качестве связника. Однажды его направили в Мюнхен с заданием – переписать номера всех военных автомашин, которые он там встретит.

На танцевальном вечере в Восточном Берлине он познакомился с Ингой Поль, девушкой, в которую вскоре влюбился. Ей было двадцать один год, работала она парикмахершей. Во внешности ее не было ничего необычного, если не считать замысловатых причесок. Духовные запросы Инги были довольно ограниченны, держаться за столом она вообще не умела. И надо же было случиться такому: он в нее втюрился до безумия.

Агент Сташинский доложил руководству о том, что случилось в его личной жизни. Соответствующие немецкие учреждения немедленно занялись проверкой девушки и выяснили, что она никаких дел с местной полицией не имела, в связи с Западом и западными секретными службами не замечена и вообще ничем себя не скомпрометировала. Руководство сообщило Сташинскому, что он может продолжать с ней знакомство, хотя контакты агентов с немецкими женщинами были вообще-то нежелательны. Ему все же попытались внушить, что поскольку она – немка, то следовательно – нацистка, а ее отец – капиталист, ибо держит троих рабочих в своей автомастерской. От него потребовали ничего не говорить девице о своей деятельности и держаться в рамках биографии Лемана.

Драматический поворот в судьбе Сташинского произошел, когда он получил распоряжение прибыть в Карлсхорст (район Берлина). Там ему поставили задачу – найти и уничтожить двух видных врагов Советского Союза, эмигрантских украинских лидеров Льва Ребета и Степана Бандеру.

В то время – а шла весна 1957 года – по всему восточному блоку прокатилась волна беспорядков – беспокойства в Восточном Берлине, волнения в Польше и открытые антиправительственные выступления в Венгрии, а также подрывная деятельность отдельных групп лиц в различных странах коммунистического сообщества. Приложили к этому свою руку и фанатичные украинские националисты. Центр их подпольного движения, хоть и сильно потрепанного, находился в Мюнхене.

Поэтому Москва решила разделаться с Ребетом и Бандерой, но так, чтобы эти политические убийства не были приписаны Кремлю.

Первая жертва Сташинского – Ребет – был высокоидеологизированной и сильной в духовном плане личностью, крупным антисоветским пропагандистом и известным украинским литератором. Шпионскому советскому Центру было известно, что он работал в двух украинских организациях в Мюнхене. Ребет был энергичным человеком среднего роста, крепкого телосложения, ходил быстро, носил очки, голову брил наголо и потому, наверное, носил обычно берет.

Вторая жертва – Бандера – был человеком совершенно иного типа. Его звали «хитрой лисой», и вот уже лет пять, как он старался по возможности не попадаться на глаза посторонним лицам. Бандера считался героем украинского Сопротивления, чуть ли не Лениным в ссылке, и имел связи с различными западными секретными службами. Действия свои он проводил твердой рукой, не был слишком щепетильным, применяя апробированную большевистскую тактику царских времен. В хаотическом послевоенном Мюнхене он скрывался в своеобразном «бункере». Беженцев, которые утверждали о своей принадлежности к подпольному движению, подвергали там тщательной проверке, некоторых даже расстреливали, если возникало подозрение, что они – русские агенты. У Сташинского не было почти никакой информации о жизни Бандеры в Мюнхене. Он знал только, что Бандера ездил на «опеле», иногда по воскресеньям посещал украинскую эмигрантскую церковь, имел прозвище Поппель и регулярно навещал свою любовницу.

Руководители Сташинского посчитали, что от Лемана можно было уже отказаться – в особенности в Мюнхене, куда он наведывался довольно часто. Так что он назывался теперь Зигфридом Дрегером (такой человек существовал реально и жил в Эссене). Выполняя задание по Бандере, Сташинский стал Хансом Иоахимом Будейтом из Дортмунда. Сташинский ездил накоротке в Эссен и Дортмунд, чтобы ознакомиться с условиями жизни этих реальных людей, под личинами которых должен был выступать (они об этом, конечно, ничего не знали).

Под именем Дрегера Сташинский прилетел в Мюнхен самолетом и снял номер в гостинице, расположенной неподалеку от одного из эмигрантских учреждений, где работал Ребет. Походив несколько дней вокруг того здания, он увидел как-то из окна своего гостиничного номера мужчину, похожего по описаниям на Ребета. Уже через несколько часов он следовал по улицам города за этим человеком, который направлялся в редакцию украинской эмигрантской газеты «Захидна Украина», находившейся на площади Карлсплац. Чтобы изучить маршруты передвижений Ребета и его маневры, Сташинский ходил за ним несколько дней. Однажды после обеда он даже сел вместе с ним в трамвай. На следующей же остановке вышел, чтобы Ребет случайно не запомнил его внешность. Сташинский изучил дом, в котором Ребет снимал квартиру, входя в него через незапертую заднюю дверь. В конце концов Сташинский пришел к выводу, что наиболее подходящим местом для убийства является все же здание, в котором располагалась редакция газеты, – старый кирпичный дом, пристроенный к бывшим средневековым городским воротам.

После этого он уведомил свое начальство, что готов к выполнению задания. Из Москвы в Карлсхорст прибыл оружейный эксперт, привезший с собой оружие, нисколько не напоминавшее традиционный пистолет. Это был цилиндр из легкого металла, весивший около двухсот граммов, с диаметром в три четверти сантиметра и длиной несколько более шести сантиметров. «Патроном» у него являлся жидкий яд, находившийся в герметично запаянной пластиковой ампуле. Яд не имел ни цвета, ни запаха. При «выстреле» из цилиндра вылетала тонкая струйка жидкости. Оружие это не перезаряжалось и подлежало после использования уничтожению.

Для достижения максимального эффекта необходимо было, как наставляли московские специалист!.!, выстрелить прямо в лицо жертвы, чтобы она вдохнула яд. В основном же целиться надлежало в грудь, поскольку пары жидкой струи быстро поднимаются вверх. Расстояние до жертвы не должно было превышать сорока пяти сантиметров, но Сташинскому рекомендовали подобраться как можно ближе. Ядовитые газы попадали в организм при вдыхании – происходило нечто вроде ингаляции, в результате чего артерии, подводящие кровь к мозгу, моментально парализовывались, вызывая своеобразный тромбоз. Смерть жертвы должна была наступить через 90 секунд. При этом яд моментально улетучивается, не оставляя никаких следов на случай возможного вскрытия трупа (состав яда Сташинскому был неизвестен). Оружие рекомендовалось носить завернутым в газетную бумагу и применять лучше всего, когда жертва будет подниматься навстречу по лестнице. Это позволит выстрелить жертве прямо в лицо и спокойно, как ни в чем не бывало продолжить спуск по лестнице.

Стрелявший от воздействия паров яда был в принципе застрахован, поскольку собственная его голова будет находиться на достаточном удалении. Однако в порядке предосторожности Сташинскому выдали специальные таблетки, которые не должны были допустить сужения артерий и тем самым обеспечить нормальный приток крови в мозг в случае, если он случайно вдохнет какую-то часть паров. Кроме того, ему еще вручили и специальный ингаляционный комплект.

После инструктажа по обращению с оружием Сташинский вместе с направленцем и экспертом выехал за черту Берлина. К дереву там была привязана собака. Держа оружие в руке, он нагнулся к собаке (те двое находились у него по бокам). Поднеся оружие к носу собаки на сорок пять сантиметров, Сташинский нажал на кнопку. Из отверстия вылетела струйка жидкости, и собака тут же упала, не успев даже тявкнуть, хотя и корчилась в предсмертных судорогах минуты три.

В октябре Сташинский вылетел с аэродрома Темпельхоф из Западного Берлина в Мюнхен. Оружие он упаковал в коробочку для бутербродов и вез с собой в портфеле. На случай срыва покушения никакого оружия, чтобы покончить с собой, ему не дали. Наказали только сразу же покинуть Мюнхен. Со спецслужбой связь он должен был поддерживать открытками, давая в них закодированные сообщения. Таким образом, он остался в одиночестве со своими чувствами и мыслями.

На третье утро после прибытия в Мюнхен, в 9:30, он увидел Льва Ребета, выходившего из трамвая и направлявшегося в свое бюро. Поспешив, Сташинский быстро поднялся по лестнице до второго этажа. Остановившись, он услышал шаги поднимавшегося по лестнице Ребета. Тогда Сташинский повернулся и стал спускаться по лестнице вниз, придерживаясь правой стороны. Когда Ребет оказался на несколько ступенек ниже, Богдан выхватил предварительно снятое с предохранителя оружие, быстрым движением протянул руку, выстрелил жертве в лицо и продолжил спуск по лестнице. Он услышал, как Ребет упал, но не обернулся, вышел из здания, направился к каналу Кёгльмюльбах, находившемуся в полукилометре от площади Карлсплац, и бросил в воду цилиндрик.

Возвращаясь в гостиницу, Сташинский прошел по площади Карлсплац. На этот раз он внимательно посмотрел в сторону здания редакции, около которого стояли полицейская автомашина и машина «Скорой помощи». Это было красноречивое подтверждение успеха его миссии. Придя в гостиницу, он тут же завершил все формальности по отъезду Зигфрида Дрегера. Затем направился к главному вокзалу и сел на скорый поезд, шедший во Франкфурт-на-Майне. Во Франкфурте он переночевал в гостинице «Интернациональ», а на следующее утро вылетел самолетом британской авиакомпании в Берлин. В Карлсхорсте он письменно изложил все подробности происшедшего. Ему стало известно, что украинская эмигрантская пресса сообщила о смерти Льва Ребета от «врожденной сердечной недостаточности». После случившегося на лестничной клетке тот нашел еще в себе силы проползти вверх два лестничных пролета. Умер он уже на руках одного из своих коллег.

Примерно через две недели Сташинский присутствовал на банкете, данным местным управлением КГБ частично в его честь, а отчасти по случаю какого-то советского праздника. Ему сообщили о награждении орденом, речь при этом произнес незнакомый генерал, вручивший ему ценный подарок – фотоаппарат «Контакс».

Через небольшой промежуток времени он отправился на выполнение очередного задания – обнаружить и ликвидировать Бандеру.

Описания его личности Богдан не имел. Получив сообщение, что Бандера должен произнести речь в Роттердаме на похоронах одного из убитых лидеров украинских националистов, Сташинский тут же вылетел в Голландию, чтобы поприсутствовать на погребении и увидеть Бандеру. Около ворот роттердамского кладбища он заметил припаркованный «опель», по всей видимости принадлежавший Бандере. Сташинский стоял у самой могилы, когда произносилась траурная речь. Сфотографировать говорившего не удалось, но в эмигрантской прессе позднее он прочитал, что выступал с прощальным панегириком все-таки сам Бандера. Лицо его Богдан постарался запомнить. В начале 1959 года он получил последние указания по подготовке террористического акта.

Под именем Ханса Будейта Сташинский четыре раза ездил в Мюнхен. Во время первой же поездки ему пришла в голову мысль посмотреть в телефонной книге, нет ли там фамилии Поппель – по кличке Бандеры. Такая фамилия в книге нашлась с указанием адреса – Крайтмайштрассе, дом номер 7. Несколько раз он пытался войти в дом, но входная дверь была постоянно заперта, а черного хода не имелось. Войти в дом вместе с кем-то из жителей он посчитал рискованным. Следовательно, надо было обзавестись ключом. Сделав слепок, Сташинский выехал в Москву, чтобы заодно получить и оружие. Оно было того же типа, что применялось при убийстве Ребета, но двуствольное. Стрелять можно было одним зарядом, а также дуплетом. В Мюнхен он добрался через Берлин, завернув оружие в хлопчатобумажный платок и поместив его в цилиндрическую коробочку. Ключ мастера изготовили по принципу отмычки, да еще с пятью сменными бородками.

Сташинский немедленно использовал все пять бородок ключа, но открыть дверной замок не смог. Одна из бородок при этом даже сломалась (ее обнаружила полиция после его рассказа и приобщила в качестве доказательства его причастности к убийству Бандеры). От попытки провернуть один из ключей силой и на другой бородке остались следы, позволившие затем слесарям в Карлсхорсте подогнать ключ. Несмотря на неудавшуюся попытку проникнуть в дом, Сташинский продолжал искать возможность выйти на Бандеру. Подстеречь его в гараже, пристроенном к дому, тоже не получилось. Выстрелив предварительно в воздух, он бросил оружие в тот же канал, чтобы не везти его с собой обратно.

В третий раз он выехал в Мюнхен без оружия, взяв с собой новый набор ключей. Одна из этих бородок позволила ему частично провернуть жало замка. Приобретя в ближайшем магазине напильник, он попытался спилить оставшиеся на бородке царапины. На этот раз ключ сработал. Войдя в дом, он обнаружил на четвертом этаже дверь, на которой была прикреплена табличка с надписью «Поппель». Внимательно осмотрев весь дом, включая лифт, Богдан возвратился в Берлин. Он был убежден, что действовал в доме довольно осторожно, выходил к его входной двери в темное время и поигрывал связкой ключей, будто бы сам являлся жильцом дома.

Во вторую неделю октября 1959 года Сташинский выехал в Мюнхен в четвертый раз. У него было новое оружие, а также предохранительные таблетки и тщательно изготовленные документы. В один из дней он увидел, как Бандера заезжает в гараж. Открыв ключом входную дверь, Сташинский оказался в доме раньше Бандеры. Он поднялся вверх по лестнице в надежде, что атлетически сложенный Бандера не станет пользоваться лифтом. Услышав над своей головой женские голоса, Богдан понял, что задерживаться далее не стоит, и стал спускаться вниз. На втором этаже он остановился и нажал на кнопку лифта, не зная, где находится Бандера. В этот момент мимо него прошла какая-то женщина, кабина лифта поднялась, а в проеме входной двери дома показался Бандера. Сташинскому в этой ситуации не оставалось ничего другого, как двинуться на выход. В правой руке Бандера держал сумку с продуктами, а левой пытался вынуть из замка двери застрявший ключ. Увидя подошедшего Сташинского, Бандера придержал ногой дверь, чтобы пропустить его, продолжая возиться с ключом. Взявшись левой рукой за дверь, Богдан повернулся к Бандере и спросил по-немецки:

– Какая-то неисправность?

– Да нет, все в порядке, – ответил Бандера, посмотрев на него. •

Сташинский поднял оружие, завернутое в газету, и выстрелил дуплетом прямо в лицо своей жертвы. Выходя из двери, он увидел падающего Бандеру.

Богдан снова направился к каналу. Ключ он выбросил по пути – в люк для сточной воды, а затем и оружие – в воду канала. Нисколько не мешкая, он расплатился в гостинице и сразу же выехал поездом во Франкфурт-на-Майне. Переночевав там, вылетел на следующий день в Берлин на самолете американской авиакомпании.

Труп Бандеры обнаружили не у входной двери, а на лестнице между вторым и третьим этажом. Даже продукты из сумки не рассыпались. Как потом было установлено, Бандера несколько раз громко кричал. Когда его нашли, лицо Бандеры было все в синяках и царапинах. Скончался он по пути в больницу. Вскрытие показало отравление цианистым калием, да и оружие моментально почему-то не сработало.

В Восточном Берлине Сташинского ожидали в кафе «Варшава». Выслушав его доклад, руководители сразу же направили его в Москву для получения награды. В соответствии с указом Президиума Верховного Совета Сташинскому был вручен орден Красного Знамени. В его обосновании было сказано: «За выполнение особо трудного задания».

В его честь был дан обед с изысканными блюдами и выпивкой, во время которого он чувствовал себя на седьмом небе. Он был счастливым человеком, на вершине своей карьеры. Ему была обещана после прохождения специальной подготовки в Москве работа в Англии или Соединенных Штатах.

Сташинский воспользовался благоприятной ситуацией и изложил собственные планы – намерение жениться на Инге Поль. Реакция на это его заявление была весьма холодной, точнее – отрицательной. Ему объяснили, что девушка по своему уровню развития стоит значительно ниже его. Помолвка – куда еще ни шло, но жениться на ней – просто смешно. Ему посоветовали отделаться от нее несколькими тысячами марок и поскорее забыть.

Сташинский был потрясен. Он-то ожидал если не поздравлений, то по крайней мере терпимого отношения к своей женитьбе. Впервые ему стало ясно, что его рассматривают лишь как послушного агента советской секретной службы, в большей степени как инструмент, нежели человеческое существо.

После празднования, начавшегося столь великолепно и закончившегося досадой и замешательством, Сташинский продолжал прилагать усилия, чтобы получить официальное разрешение на женитьбу. Когда его принял Александр Шелепин, бывший в то время председателем КГБ, чтобы поздравить с успешным выполнением задания и вручить награду, Сташинский снова коснулся этой темы. Шелепин был против его женитьбы, обратив его внимание на то, что если ему нужна спутница в жизни, то он может подыскать себе подходящую невесту из числа сотрудниц секретной службы. Поскольку же Сташинский продолжал упорствовать, ему разрешили вернуться в Восточный Берлин. Он должен был сказать Инге Поль, что сотрудничает с советской секретной службой, но не более, и привезти ее в Москву.

В рождественский сочельник он рассказал девушке, чем занимается, намекнул на выполняемые им задания и признался, что Иосиф Леман – его псевдоним. Она была перепугана и растеряна и завела речь о скорейшей свадьбе и переезде на Запад. Сташинский не захотел даже разговаривать о бегстве, завив, что должен переговорить со своим руководством. В конце концов они договорились, что объявят о помолвке и что она будет делать все, что от нее требуется.

Впервые за всю свою карьеру Сташинский почувствовал, что руководство ему не особо доверяет. К этому добавились сомнения и даже страх. Сташинский приехал в Москву вместе с Ингой, они выдавали себя за супружескую пару Крыловых. Их принял один из руководителей КГБ – Аркадий Андреевич и поселил в гостинице «Украина». Когда между ним и регистратором гостиницы зашел спор о заказанном номере, у Сташинского появилось подозрение, что там установлены подслушивающие устройства. Поэтому он стал осторожно притормаживать критику Инги в отношении жизни в Москве, не объясняя ей причин.

Попытка Аркадия Андреевича показать Инге жизнь в России с наилучшей стороны провалилась. Она замкнулась в себе, настаивая на желании вернуться домой. 9 марта 1960 года ей и Богдану сообщили, что они могут возвратиться в Восточный Берлин и обручиться. С условием, что в скором времени возвратятся в Москву, поскольку Сташинский рассматривался как кандидат на прохождение дополнительного курса обучения. Но КГБ попал в затруднительное положение со своим чемпионом политического убийства. Он рассматривался как перспективный агент, увольнять со службы его еще не собирались, но и не хотели, чтобы он бездельничал. Давая разрешение на его женитьбу, руководство считало, что Инга Поль окажется довольна своей жизнью и без труда приживется в России.

23 марта Инга Поль и Сташинский (как Иосиф Леман) обручились в Восточном Берлине. В мае чета возвратилась в Москву и поселилась в меблированной однокомнатной квартире в ведомственном доме КГБ. Сташинский стал посещать курсы переподготовки. Из-за его женитьбы план его командировки в англоговорящую страну отпал, и его обучали обычаям, поведению и разговорной речи разных районов Западной Германии.

Инга посещала занятия по немецкому языку, но отклонила все попытки включить ее в изучение аспектов шпионской программы. Ее поведение достигло критической точки. Она стал говорить со Сташинским открыто о необходимости разрыва с КГБ и бегства на Запад. И его отношения с руководством секретной службы тоже заметно ухудшилось. К тому же он заметил, что его почту перехватывают и вскрывают, а их маленькая квартирка напичкана подслушивающими устройствами. Сташинский гневно пожаловался на это своему непосредственному руководителю, который тут же извинился и сказал, что квартира раньше предназначалась для других целей. Вскоре после этого инцидента курс его обучения прервался. Ему объяснили, что инструктор спешно выехал в служебную командировку, но занятия скоро возобновятся. Однако были прерваны занятия не только по спецподготовке, но и по немецкому языку и по вопросам политики. Сташинского призвали набраться терпения.

В сентябре 1960 года он проинформировал руководство, что его жена беременна. Ему посоветовали – пусть сделает аборт. Сташинский в своих показаниях утверждал, что уже тогда стал понимать: такое отношение к его личной жизни, прослушивание квартиры, перехват его почты и все остальное означали, что он стал простым инструментом в руках своего руководства и к тому же бесполезным. Инга, которую возмутило предложение об аборте, снова и снова говорила о необходимости вернуться в Берлин: Москва не проявляет к ним, как людям, ни какого интереса. Наконец 3 декабря 1960 года Сташинского вызвали к генералу Владимиру Яковлевичу (фамилия его, как и фамилия Аркадия Андреевича, ему была неизвестна).

Седой генерал, ветеран КГБ, не стал играть в прятки и напрямик заявил Богдану, что тому надлежит оставаться в Москве и не выезжать из России не менее семи лет. Таковы правила. А жена может ездить в Восточный Берлин когда ей заблагорассудится. Кроме того, заявил он, КГБ удалось выяснить из надежных источников, что американская и западногерманская секретные службы начали расследование смерти Ребета и Бандеры и что Сташинский «засвечен» (американцы отрицали это). Из КГБ его окончательно увольнять не станут, но временно он должен уйти на гражданку. Учитывая его заслуги, ему будут выплачивать его денежное содержание в размере 2500 рублей в месяц до тех пор, пока он не найдет подходящую работу.

Сташинский с женой попали в трудное положение.

Если и существует какая-то серьезная опасность в жизни русского шпиона, то это – жизнь бывшего шпиона. Сташинским приходилось быть постоянно начеку, опасаясь за собственную жизнь. Им надо было проявлять повышенную осторожность к продуктам питания, к тому, куда они направлялись и как передвигались. Вот тогда-то они стали продумывать планы бегства на Запад. Прежде всего они решили, что Инга должна уехать домой, чтобы ее ребенок стал гражданином Восточной Германии. Они договорились о кодировке своих писем и открыток. Если она, допустим, напишет, что «подыскивает хорошую швею», то это будет означать, что ей удалось установить контакты с американской секретной службой в Западном Берлине.

В январе 1961 года Инга получила разрешение выехать домой. Сташинский же начал занятия на ускоренных курсах в Государственном педагогическом институте иностранных языков. КГБ вдруг резко изменил свое отношение к нему и дал понять, что он, возможно, вскоре получит новые задания. Сташинский полагал, что это было не что иное, как попытка успокоить его и заставить возвратить жену в Москву.

Наивные попытки Инги добиться в Восточном Берлине того, чтобы снять запрет на выезд мужа, ничего не дали. Тогда в начале августа она стала собираться с маленьким сыном, которого Сташинский, естественно, еще не видел, в Москву. За день до отъезда она оставила ребенка у соседки. Во время кормления он вдруг подавился и задохнулся. Потрясенная мать телеграфировала об этом в Москву.

Сташинский через своего нового направленца попросил разрешения на выезд в Восточный Берлин (этим направлением был Юрий Николаевич Александров), чтобы поддержать жену. Его прошение сначала отклонили. Затем, однако (видимо, КГБ опасался, что обезумевшая от горя жена может наложить на себя руки), разрешение было все же дано. Вместе с Александровым Сташинский вылетел на военном самолете в Восточный Берлин. По прибытии туда он получил некоторую свободу действий, но должен был докладывать своему сопровождающему о всех намерениях, ночи проводить вместе с женой на служебной квартире в Карлсхорсте, а не у нее дома.

Воспользовавшись пребыванием в Берлине, Сташинский занялся осуществлением планов побега, зная, что КГБ учитывает возможность его дезертирства и станет настаивать на возвращении в Москву сразу же после похорон ребенка. Знал он и то, что находился под наблюдением агентов «наружки», действовавших как пешим порядком, так и на автомашинах. Поэтому, рассудил он, бежать надо было еще до погребения младенца. Используя благоприобретенные знания, он избавился-таки от «хвоста». В субботу 12 августа Сташинский вместе с женой поехал на машине КГБ к отцу Инги, проживавшему в районе Далгова, чтобы сделать последние приготовления к погребению, которое намечалось на завтра. Все утро и до полудня они находились у родителей, заглянув только в ближайшие магазины, чтобы заказать цветы и сделать кое-какие покупки.

В четыре часа пополудни Сташинский вместе с женой и ее пятнадцатилетним братом Фрицем вышли в сад из квартирки Инги, которая располагалась неподалеку от дома ее отца, и, скрываясь за цветами и деревьями, направились в центральную часть поселка Далгова, затем пробежали три километра до Фалькензее. Было уже около шести часов вечера, когда они взяли стоявшее на автозаправке такси и поехали на Фридрихштрассе в Берлин. При пересечении границы между Западным и Восточным Берлином Сташинский предъявил удостоверение личности Лемана, и такси пропустили. Через сорок пять минут они были у цели и отпустили машину. Просьбу Фрица поехать вместе с ними в Западный Берлин они отклонили. Сташинский вручил ему триста марок – почти все, что у него имелось в наличии, попросив оплатить похороны, и отослал его домой.

Убедившись, что за ними никто не следит, Сташинский с Ингой взяли другое такси и поехали к ближайшей станции электрички, откуда могли добраться до Западного Берлина. Им повезло: пассажиры вагона, в котором они ехали, контролю полиции подвергнуты не были. Уже в восемь часов вечера они оказались в Гезундбруннене, сойдя на первой же остановке Западного Берлина. Взяв такси, они поехали на квартиру к тетке Инги, а потом попросили подвезти их к ближайшему отделению полиции. В отделение они вошли, когда над Западным Берлином опустились сумерки. Это была последняя ночь перед тем, как город был разделен стеной на две части.

Поиск по сайту: