|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
XXXIV. Профессионалы
Человек, чье имя было не Виктор Туркасси, хотя именно так он зарегистрировался поза-вчера в гостинице, сидел в пижаме на краю кровати и, стуча зубами, пытался надеть носок. Его знобило, руки тряслись, нога никак в носок не попадала, а тому, кто должен был через час или два стрелять из револьвера, это не сулило ничего хорошего. Последние тридцать восемь часов он пролежал под одеялом с температурой сорок один, не решаясь даже позвонить и попросить чаю, потому что боялся в бреду сказать лишнее. Он подхватил малярию в Северном Вьетнаме, где провел некоторое время на рисовых полях, выполняя особое задание, но скрывал это от начальства, потому что никто не стал бы посылать за границу агента, способного в любой момент начать бредить, а человек, которого звали не Виктор Туркасси, не собирался доживать остаток дней кабинетной крысой. Ему удалось наконец натянуть носки и одеться: филиппинский чесучовый костюм, калифорнийская рубашка в цветочек и соломенная шляпа, купленная в Вайкики[46], где он недавно провел три месяца, занимаясь оздоровлением агентурной сети, в которую просочились китайцы. По этой части он был асом. После ареста полковника Абеля в США он в одиночку произвел зачистку в организации, которую ФБР и ЦРУ уже практически держали в руках. Человек, которого звали не Виктор Туркасси, знал себе цену, и его оскорбил приказ вылететь на Таити с заданием, напомнившим ему времена, когда он был простым исполнителем. Расшифровав радиограмму, он впал в раздражение, повинное отчасти в приступе малярии, задержавшем выполнение приказа на два дня. Разумеется, его выбрали только потому, что он находился в тот момент в Гонолулу и оказался единственным свободным агентом в регионе. Но он уже лет восемь не держал в руках оружия и даже не носил его при себе: все такого рода дела давно перешли к его подчиненным. И вот теперь он сидел на кровати и собирал американский кольт из множества частей и деталей, рассованных по карманам и по разным углам чемодана. Руки все еще дрожали, и он десять минут прилаживал пружину затвора. Многообещающий результат! Придется стрелять в упор: в таком состоянии он мог не попасть в человека с трех метров. Мысль, что придется выступать в роли киллера, при его-то звании и квалификации, была ему глубоко отвратительна. Потом он, конечно, потребует объяснений, но сейчас хочешь не хочешь надо выполнять приказ, переданный с кодом, означавшим первоочередную срочность — инфляция первоочередности была причиной постоянных трений в их ведомстве — и особую важность. Только трижды за всю свою карьеру он получал такие «горячие» инструкции. Однако сейчас в них чувствовалась какая-то поспешность, непродуманность и. попросту говоря, неразбериха. Он понял это мгновенно. Распоряжение явно основывалось на сведениях, полученных с Таити, то есть из местного источника. Он тут же среагировал и попросил вывести его на связь с информатором. Ответ пришел за два часа до вылета, и имя было помечено двумя крестиками, что означало «двойной агент», а в сопроводительной инструкции говорилось, что надо воздержаться от любых контактов с ним в ходе выполнения задания. Иначе говоря, жизненно важная операция планировалась на основании данных, поступивших из сомнительного источника. Но верхом нелепости был условный код «звезда-звезда», так называемое «требование личной безопасности», что всегда смешило его, но в данном случае выглядело просто-напросто бюрократическим идиотизмом. «Звезда-звезда» означало, что, если вас убьют, тело должно быть ликвидировано во избежание проблем с полицией и прессой. Такое предписание предполагало наличие по крайней мере еще одного агента, если не целой местной сети. А его посылали на задание одного. То есть, если его пристрелят, он должен убрать потом собственный труп. Человек, которого звали не Виктор Туркасси, был настоящим профессионалом, и его злила такая небрежность. По опыту он знал, что она всегда влечет за собой риск и в большинстве случаев — провал операции. И вдобавок никакой «общей ориентировки», вообще ничего. Срочно лететь на Таити, убрать художника по фамилии Кон, Чингис-Кон — странное имя, скорее всего, псевдоним, — и незаметно изъять все бумаги, а также электрическую бритву и зубную щетку, тоже электрическую. Всё. Бритва и зубная щетка, видимо, содержали микрофильмы, но и тут никаких уточнений он не получил. Вероятно, это было как-то связано с грядущими ядерными испытаниями на Муруроа, но все равно непонятно, почему надо посылать на такое задание разведчика его класса, не снабдив хоть какой-то информацией. Сразу по приезде он взял в аренду автомобиль, отправился к дому художника, изучил обстановку, но внутрь проникнуть не удалось. Там были люди — монах-доминиканец, еще какой-то мужчина и молодая женщина, они стояли у порога и разговаривали. Он остановил машину чуть поодаль и стал ждать, пока они разойдутся, но тут дали себя знать первые признаки малярии — он еле успел доехать до гостиницы, рухнул на кровать и почти сразу же впал в беспамятство. Сокрытие болезни было единственным изъяном в его безупречной служебной биографии. Сделка с профессиональной совестью во имя любви к профессии. Он зарядил револьвер и сунул его в карман. Он настолько от этого отвык, что чувствовал себя чуть ли не американским гангстером. Это было все равно что послать полковника генерального штаба в штыковую атаку. Либо дело и вправду превосходило по важности и срочности все остальное, либо в Москве кто-то спятил. Человек, которого звали не Виктор Туркасси, был по национальности грузин, имел борцовский торс, густые черные брови, казавшиеся еще гуще и чернее из-за огромной лысины, по обе стороны которой две длинные пряди волос были тщательно зачесаны за уши. Большой нос над короткими усами и глаза цвета спинки майского жука. Ему часто говорили, что он похож на Кагановича, зятя Сталина[47]. Он вышел из гостиницы, сел в «фольксваген» и поехал в Пунаауиа, где оставил машину в километре от фарэ художника. Он обошел дом и осторожно приблизился к двери. В его подготовке был один пробел, более чем существенный для такого рода миссии, — он не знал, как выглядит человек, которого надо убить. Он решил войти, как бы намереваясь купить картину, убедиться, что перед ним именно тот, кто нужно, и тогда уже действовать. Если там окажется кто-то из посторонних, то, учитывая срочность задания и то обстоятельство, что он не может себе позволить оставлять свидетелей, церемониться он не станет. Лагуна рядом, в тридцати метрах, и скоро стемнеет. Дверь была не заперта, он услышал в доме какой-то шорох. У него не было причин прятаться: он уверенно вошел и закрыл за собой дверь. Он очутился в мастерской, почти совсем пустой, только в углу стояло несколько картин. В глубине висела занавеска из бамбука и ракушек. Он подошел к ней и хотел отодвинуть. Когда он увидел торчавший оттуда ствол револьвера, у него не сработал профессиональный рефлекс. Точнее, сработал рефлекс пятнадцатилетней давности, когда от него требовалось не размышлять, а действовать. К нему словно вернулась молодость и с ней все ошибки и опрометчивость начинающего. Он отпрыгнул в сторону, выхватил оружие и выстрелил — одновременно с человеком за занавеской. Тот, кто не был Виктором Туркасси, получил пулю в правый бок. В ту же секунду он услышал крик и стук упавшего за занавеской тела. Он отодвинул ее. На полу, раскорячившись, прислонившись спиной к стене, сидел китаец, толстый, лоснящийся, в дорогой одежде, обхватив обеими руками живот, словно ребенка. Он плакал, и человек, который был не Виктором Туркасси, понял, что перед ним дилетант. А заодно понял, что у него самого задеты печень и почка и его грузинских сил, считающихся самыми крепкими в мире, хватит в лучшем случае на четверть часа. А минут через двадцать-двадцать пять он умрет. Китаец продолжал плакать. Рядом с ним на полу валялись револьвер, электробритва и зубная щетка. Комнату окутывали сумерки, снаружи раздавались мирные звуки вечного лета. Грузин все еще стоял. Но не за счет своей богатырской силы, а исключительно за счет воли. Он поймал себя на том, что думает о жене и сыне, оставшихся в Москве, и тут же сказал себе, что при его профессии лучше было не иметь ни жены, ни сына. «Звезда-звезда». Надо срочно, любой ценой избавиться от своего тела, прежде чем умереть. Он шагнул к двери, решив добраться до лагуны, но едва не потерял сознание и рухнул в плетеное кресло рядом с китайцем. Потом увидел бритву и зубную щетку и поддел их ногой. — Что там в них? — спросил он по-английски. Чонг Фат посмотрел на него с нежным упреком. Нежность относилась к самому себе, упрек к противнику. — Американец? — выдохнул он. — Но тогда… почему? Я работаю… на американцев… я тоже… за свободный мир… За что вы меня убили? Кто… кто вы? — ЦРУ. — Почему меня не предупредили? Агент ЦРУ здесь — это… Человек, который не был Виктором Туркасси, сам удивился своей непроизвольной реакции: за несколько минут до смерти он жадно следил за губами китайца, стремясь узнать имя агента ЦРУ на Таити. Но Чонг Фата начало рвать. — Господи, — прошептал он наконец, — мне плохо… Я умираю… Почему вы меня убили? Я работаю на вас. на ЦРУ. Почему… — Вы первым выстрелили… — Я думал, вас послали китайцы, — пролепетал он. — Они преследовали меня… Я увидел револьвер… Испугался… Человек, который уже почти не был Николаем Васильевичем Орджоникидзе, сидел в кресле очень прямо, откинув голову назад и теряя кровь. Он видел перед собой толстого китайца, двадцать толстых китайцев, и все они описывали в воздухе плавные круги. Но, слава богу, он хоть не видел больше лиц жены и сына. Лучше уж так, чтобы перед смертью понапрасну не отвлекаться. Он указал на электробритву. — Микрофильм? — Нет! Там ничего нет! — простонал Чонг Фат. — Нас обманули… Я все осмотрел… Ничего! Вещи… из магазина… «Вестингхаус»… О боже милосердный! Полковник Николай Васильевич Орджоникидзе стиснул подлокотники кресла и закрыл глаза. — Зря! — крикнул Чонг Фат. — Все зря! Вы убили меня зря, ни за что ни про что! Нет. Не зря. Виноградники и кавказские девушки его юности встали у него перед глазами. Ради них. Он услышал шаги и открыл глаза. Бамбуковая занавеска шевельнулась, и над ним склонилась какая-то белая фигура. Он сделал усилие, чтобы умереть, пока еще не поздно. Ему случалось видеть, как люди с последним вздохом выдают всех. Борясь с остатками жизни в себе, он резко встал в надежде, что это последнее резкое движение его прикончит. Человек, которого звали не Тамил, смотрел на едва державшегося на ногах незнакомца с лицом турка и фигурой борца. Он обхватил его за плечи, заставил снова сесть, быстро произвел осмотр. Пуля в печени. Затем он наклонился к умирающему будде, который стонал на полу, держась за живот. — Вы болван, Чонг Фат. Я же велел вам сидеть тихо. «Лучшая кантонская кухня» на глазах уходила в небытие. Китаец устремил на Тамила глаза, расширившиеся от боли и страха до такой степени, что перестали быть раскосыми. За окнами Океан с яростным грохотом кидался на риф. — Китайцы… заставили меня… работать на них, — пролепетал он. — Родственники… одиннадцать человек… заложники в Кантоне… Но я работал… на американцев… по убеждению… чтобы искупить… Против… красных китайцев… — А на нас? — спросил Тамил. — Из патриотизма? На лице китайца появилась умильно-мечтательная улыбка. — Я… француз… я был поваром… Тихоокеанский батальон… Бир-Хакеим[48]… «Сражающаяся Франция»[49]… де Голль… патриот… крест «За боевые заслуги»… Человек из SDECE[50]почувствовал спазм в горле: единственный в мире китаец, говоривший с неподражаемым акцентом корсиканских жандармов, вот-вот должен был присоединиться на небесах к своим предкам-галлам. — Но все это не объясняет, зачем вы работали еще и на русских, — мягко сказал он. Чонг Фат из последних сил выдавливал из себя слова оправдания: — Они… знали, что я… работаю на китайцев… угрожали… сообщить… американцам… Шантаж… Агент четырех держав пробормотал что-то еще, но получилось одно бульканье, а в глазах уже начинало застывать безграничное удивление, и тот, кого звали не Тамил, узнал в нем выражение глаз целого поколения. Сзади послышался шорох, он обернулся: второй болван с нетерпением ждал смерти первого. — У вас есть еще какие-то планы? — спросил француз холодно. Бывали минуты, такие, например, как эта, когда его охватывала бешеная ненависть к своей эпохе и к тем, кто ее такой сделал, — к самому себе в первую очередь. Человек, который не был Виктором Туркасси, ощутил прилив сил — последняя попытка самозащиты сердца, которое вот-вот разорвется. — Я офицер советских спецслужб. — Очень приятно. Кипя от ярости, он указал на кресло: — Садитесь. Сигарету? Что предложить вам выпить? Шотландское виски, водку? — Франция и Советский Союз… — Понимаю. — Наши народы… Вам нет никакой выгоды в том. чтобы полиция… обнаружила меня здесь. Во имя дружественных отношений… — Между нашими двумя странами, так-так… Великан прислонился к стене. — Ликвидируйте… мое тело… — Ладно, но при условии, что вы скажете свое настоящее имя, — быстро ответил француз. Он просто не мог упустить такой случай. — Вы слышите меня? Мы ведь все равно узнаем, но вы сэкономите нам несколько недель… Скажите свое настоящее имя, и обещаю бросить вас в море, как только вы умрете… или даже раньше, если хотите. Идет? Человек, которого звали не Виктор Туркасси, опустил голову. Он напоминал быка, готового упасть на колени. — О’кей, — сказал он наконец. Потом поднял глаза. — Виктор Туркасси, — выдохнул он и упал на руки человеку, которого звали не Тамил.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.007 сек.) |