Глава 36. Годы 1933-1939 были периодом назревания Второй мировой войны

СТРАННАЯ РОЛЬ МИРОВОЙ ПЕЧАТИ (1)

Годы 1933-1939 были периодом назревания Второй мировой войны. «Прусский милитаризм», который считался поверженным в 1918 году, возродился еще более грозным, чем когда-либо; эта сцена так захватила внимание всего человечества, что оно потеряло интерес к Палестине, с виду не имевшей никакого отношения к событиям в Европе. В действительности она продолжала занимать важное место в «причинах и целях» Второй мировой войны, которые президент Вильсон считал «неясными» в первой. После 1917 года повторять выдумки о «преследовании евреев в России» стало невозможным, но образовавшееся пустое место было успешно заполнено «преследованием евреев в Германии», и как раз в тот момент, когда сионизм представлялся Вейцману «беспомощным и безнадежным», сионисты смогли новым гвалтом запугать евреев и начать новую осаду западных политиков. Последствия стали ясно видны в результате новой войны, от которой выиграли одни только революционный сионизм и революционный коммунизм. Будучи свидетелем событий, приведших к написанию этой книги, автор переходит к повествованию от первого лица.
В начале этого периода, в 1933 году, я смог взойти по ступеням служебной карьеры, превратившись из простого служащего в редакции в корреспондента «Таймса» в Берлине. что доставило мне немалое удовлетворение. К концу периода, в 1939 г., я был полностью в этой работе разочарован и вынужден отказаться от заработка, подав в отставку. События промежуточных лет покажут причины этого решения.
Начиная с 1927 года я постоянно сообщал о растущих успехах Гитлера, а в 1933 году, по чистой случайности, я проходил мимо горевшего Рейхстага. Это событие, использованное для создания Гестапо и концлагерей по испытанному большевистскому образцу, необычайно упрочило власть Гитлера, но какое-то предчувствие сказало мне в тот вечер, что пожар Рейхстага предвещает гораздо более важные события. Непрекращающиеся с тех пор бедствия Европы фактически начались именно в этот день, а отнюдь не лишь с первым днем войны. В конечном счете он означал распространение сферы мировой революции вплоть до центральной Европы, причем передача ее в коммунистическую собственность в 1945 г. лишь подтвердила совершившийся факт (до тех пор скрытый от мировой общественности умелой пропагандой о мнимом антагонизме между национал-социализмом и коммунизмом). Единственный вопрос, на который еще должна ответить история, заключается в том, будет ли мировая революция отброшена назад или же пойдет еще дальше на Запад с той позиции, которую она заняла в тот памятный вечер 27 февраля 1933 года.
Начиная с фактического установления этим вечером гитлеровского режима, все профессиональные наблюдатели в Берлине, как дипломаты, так и журналисты, поняли что он означает новую войну, если только не удастся этому помешать. Помешать войне в то время было сравнительно легко; Уинстон Черчилль справедливо назвал вторую мировую войну «ненужной войной». Ее можно было предупредить, оказав Гитлеру решительное сопротивление в его первых воинственных авантюрах в Рейнской области, Австрии и Чехословакии в любое время вплоть до 1938 года, когда (как это подтверждает и Черчилль) готовившиеся свергнуть Гитлера немецкие генералы оказались парализованными капитуляцией Запада а Мюнхене. В Берлине опытные английские наблюдатели событий единодушно считали, что если Гитлера не остановят, он начнет войну, и сообщали об этом своему правительству и издателям в Лондоне. Главный корреспондент Таймса в Берлине Норман Эббатт (я был вторым корреспондентом) сообщал в начале 1933 года, что войну следует ожидать примерно через пять лет, если не примут мер к ее предупреждению, и это его сообщение было опубликовано. И он, и я, и многие другие журналисты с удивлением и тревогой наблюдали в последующие годы систематическое игнорирование и искажение наших сообщений, причем в газетах и в парламенте Гитлер изображался, как по своей природе вполне приличный человек, который не нарушит мир, если его справедливые претензии будут удовлетворены, — разумеется за чужой счет.
Эти годы обычно называют периодом «политики умиротворения», но правильнее было бы сказать поощрения, поскольку эта политика превратила возможную войну в неизбежную. Разочарования и напряжение этих лет фактически сломили Эббатта, т.ч., начиная с 1935 года, я стал главным корреспондентом в Вене, которая тогда была вторым удобным пунктом наблюдения за событиями на германской сцене. В конце 1937 года я сообщил из Вены в «Таймс», что по словам Гитлера и Геринга война начнется «к осени 1939 года»; эту информацию я получил от австрийского канцлера. Я был в Вене и во время вторжения Гитлера в Австрию, а затем, после кратковременного ареста штурмовиками СА при моем выезде оттуда, был переведен в Будапешт, где в сентябре 1938 года меня застала грандиозная капитуляция в Мюнхене. Мне стало ясно, что добросовестный корреспондент бессилен против «политики умиротворения», и что его задача потеряла всякий смысл; я написал моему издателю увещевательное письмо с заявлением об отставке, на что получил находящийся у меня по сей день уклончивый ответ с подтверждением.
14 лет спустя, в своей на редкость откровенной Официальной Истории, изданной в 1952 году, Таймс публично признал свою ошибку в отношении «политики умиротворения». Неохотно эта «История» пишет и обо мне: «несколько младших сотрудников подали тогда в отставку» (в 1938 году мне было 43 года, я был главным корреспондентом в центральной Европе и на Балканах, работал для «Таймса» уже 17 лет и, насколько мне известно, был единственным сотрудником, подавшим в отставку). В том же сборнике «Таймс» опрометчиво обязался не делать таких ошибок в дальнейшем: «не будет неосторожным заверить, что редакция на площади Принтинг-Хауз никогда больше не будет реагировать на любую агрессию на манер Мюнхена». Передовые статьи и репортажи «Таймса» о позднейших событиях, как например о разделе Европы в 1945 году, о выдаче Китая коммунистам, а Палестины сионистам, или же о ходе Корейской войны явно показали, что никакого изменения в политике газеты не произошло. Моя отставка в «Таймсе» в 1938 году была, таким образом, вызвана теми же мотивами, что и отставка полковника Репингтона (в то время я о нем еще ничего не знал) в 1918 году. Над Англией нависла грозная военная опасность, но журналистам не разрешалось извещать об этом публику; вторая мировая война была, по моему мнению. результатом именно этого. Журналисту не следует переоценивать собственного влияния, однако если в такое решающее время на его сообщения не обращают внимания, то его работа становится сплошной фальшью и, ему лучше всего прекратить ее, чего бы то ни стоило. Именно это я и сделал, а много лет спустя меня утешили прочтенные мной впервые слова сэра Вильяма Робертсона полковнику Репингтону: «Главное — держаться прямого курса, тогда можно быть уверенным, что в конце концов из того, что сейчас кажется злом, получится добро».
При подаче в отставку в 1938 г. у меня была еще одна причина удивляться тому, как действует печать, и чего я еще не знал в 1933 г. Мне поначалу казалось, что извращение правдивой картины событий происходит в силу слепого увлечения, простых симпатии или антипатий. Однако, исход последовавшей войны показал, что именно за этим искажением правды стояли гораздо более существенные мотивы. Речь идет о «преследовании евреев» в Германии, и на этом примере я увидел, что описание фактов постепенно уступало место столь пристрастному их изображению, что от правды не оставалось и следа. Это было проведено в трех последовательных стадиях. Вначале сообщалось о преследовании «политических противников и евреев»; затем это незаметно превратилось в «евреев и политических противников»; в конце же концов печать стала писать только о «преследовании евреев». Таким методом общественности преподносилась совершенно ложная картина, страдания подавляющего большинства жертв режима стушевывались при резком освещении происходившего только с одной, ограниченной группой лиц. Последствия ясно сказались в 1945 году, когда, с одной стороны, преследования евреев стали единственной причиной приговоров в Нюрнбергском процессе, в то время как народы пол-Европы были преданы, став жертвой тех же преследований, пришедшихся на долю евреев в гораздо меньшем масштабе, в соответствии с их незначительным меньшинством в народонаселении всех стран в мире.
Я был типичным англичанином моего поколения, и в то время не видел различий между самим собой и евреями, считая, что и евреи не видят в себе ничего отличного от меня. Если впоследствии эти различия стали бросаться мне а глаза, как и то, что влиятельные группы стараются их создавать, то это произошло в результате не политики Гитлера, а того, что я стал замечать новые препятствия в деле правдивого освещения событий. Когда в Германии началось общее преследование противников режима, я писал о том, что видел. Ecли я узнавал о концентрационном лагере с тысячью заключенных, то я так об этом и писал: если мне становилось известно, что среди этой тысячи находились 30 или 50 евреев, я сообщал и об этом. Я видел первые волны террора, говорил со многими из его жертв, осматривал их повреждения и был предупрежден, что все это привлекло ко мне внимание Гестапо. Подавляющее большинство жертв, наверняка гораздо более 90% были немцы, и лишь немногие были евреями. Это отражало их процентуальное отношение ко всему населению в Германии, как впоследствии и в других странах, оккупированных Гитлером. Мировая печать однако, в своих сообщениях того времени писала только о евреях, как будто бы главной массы пострадавших не существовало вообще.
Приведу примеры из сообщений прессы и моих собственных наблюдений. Раввин Стефен Уайз писал в 1949 году о событиях, о которых я сам сообщал в 1933 г., и не может быть сомнений в том, что ту же версию событий он распространял и в ближайшем окружении президента Рузвельта, где он в те годы был постоянным гостем: «Мероприятия против евреев продолжали превышать в их систематической жестокости и планомерном уничтожении террор против других групп. 29 января 1933 года Гитлер был назначен канцлером... и тотчас же режим террора начался с избиений и арестов евреев... мы собирались организовать демонстрацию протеста в Нью-Йорке 10 мая, в день, когда было проведено сожжение еврейских книг в Германии... Главный удар приняли на себя евреи... концентрационные лагеря были переполнены евреями». От начала и до конца это — сплошная ложь. Мероприятия против евреев не превышали террора против других противников режима, евреи разделяли судьбу гораздо большего числа других пострадавших. Режим террора начался не 29 января 1933 года, а в ночь пожара Рейхстага, 27-го февраля. Не было никакого приказа «сжигать еврейские книги»; я присутствовал при таком сожжении и написал о нем, а теперь еще раз просмотрел собственные репортажи, чтобы проверить мои воспоминания. Сжигалась масса «марксистских» книг, в том числе труды многих немецких, английских и других нееврейских писателей (были бы мои книги тогда уже опубликованы, они несомненно также подверглись бы сожжению); в костер были брошены разумеется и некоторые еврейские книги, но «главный удар» террора вовсе не был направлен против евреев, а концлагеря не были ими «переполнены». Число еврейских жертв соответствовало их процентной доле в населении.
Бесконечное повторение этого вранья несомненно довлело над сознанием широких масс населения в странах союзников в продолжение Второй мировой войны. В дни моей отставки, вызванной исключительно «политикой умиротворения» и близкой неизбежностью «ненужной войны», это второе препятствие на пути правдивого репортажа было лишь второстепенной неприятностью. Позже я понял, что стоявшие за ним мотивы играли громадную роль в руководстве ходом войны и ее исходом. Познакомившись с эпопеей Роберта Вильтона после первой войны, я увидел, что мы оба столкнулись с очень похожими друг на друга явлениями. Он пытался найти объяснение происходившему в России и неизбежно натолкнулся на «еврейский вопрос». Двадцать лет спустя мне пришлось убедиться, что обратить внимание публики на лживость газетного изображения преследований в Германии было фактически невозможно, как и невозможно было объяснить, что евреи были только малой частью в общем количестве жертв.
Эта история сама по себе не стояла ни в какой связи с моим уходом из «Таймса», но примерно в то же время она стала становиться мне ясной, и постепенное уяснение мной происходившего тогда отразилось в двух книгах, написанных после того, как я перестал заниматься журнализмом. Первая из них, «Ярмарка безумия», была целиком посвящена угрозе войны. Я наивно полагал, что одинокий голос в состоянии ее предотвратить, и читатель может и сегодня еще проверить наличие этого мотива. Для оправдания моего рвения терпеливый читатель сможет также, если он достаточно для этого стар, вспомнить ужас при одной только мысли о второй войне среди тех, кто пережил первую. Это трудно понять более молодым, привыкшим к целой серии войн, но в те годы это чувство довлело над всеми остальными.
Вторая книга. «Великий позор», вышла накануне войны и продолжала предупреждения первой, но в ней я впервые уделил некоторое внимание «еврейскому вопросу». Мой опыт расширялся, и я начал распознавать решающую роль, которую этому вопросу суждено было сыграть в характере и исходе второй войны, тогда уже явно стоявшей у порога. Этот же вопрос в значительной степени занимал автора и впоследствии, став со временем поводом для написания данной книги, и в этом свете написаны и последующие главы о подготовке, ходе и последствиях Второй войны.

Примечание:
1. В этой главе Дуглас Рид впадает в ошибку многих англичан, всерьез считавших национал-социалистов зачинщиками Второй мировой войны. Историография последних 30 лет показала, что Гитлер, как и все остальные политики послевоенной Германии, о возможности новой мировой войны и не помышлял. Германскому руководству чужда была даже мысль о возможной европейской войне, что достаточно явствует из того, что при начале военных действий против Польши Германия располагала всего лишь 62 дивизиями; ближайшие противники в европейской войне, к тому же на двух фронтах — Польша и Франция — располагали совместно 130 дивизиями (30 польских и 100 французских), что заведомо исключает возможность провоцирования европейской войны с немецкой стороны.
Однако, «мировой кагал», существование которого Дуглас Рид считает доказанным, учел, что Гитлер и его окружение пойдут очень далеко, чтобы восстановить положение Германии, как великой державы, и вернуть по крайней мере часть отторгнутых у нее территорий; при умелой закулисной режиссуре в условиях господства над мировой печатью и прочими средствами пропаганды создавшееся положение, корни которого скрывались в Версальском «мирном» договоре, навязанного Европе теми же закулисными силами, нетрудно было использовать для провоцирования мировой войны. Потеряв надежду договориться мирным путем с поляками по вопросу о Данциге и «польском коридоре», чего безуспешно добивались все правительства послевоенной Германии, Гитлер пошел на вооруженный конфликт и, по словам свидетелей, «стоял как окаменевший», когда через 3 дня после начала военных действий послы Англии и Франции от имени своих правительств объявили ему войну.
Все последующие события, включая вступление в войну Соединенных Штатов, представляются, как показывает Д. Рид, логическим развитием плана, умело задуманного мировым центром, которому ужасы войны и ее разрушения, жертвы и страдания «гоев» были глубоко безразличны (если не прямо желательны, см. Талмуд) и который преследовал свои собственные цели:
1) создание еврейского государства,
2) окончательное уничтожение Германии (см. план Моргентау и пр.) и
3) выдачу пол-Европы на разгром большевизму, как продолжение плана последовательного уничтожения христианской культуры и общественного порядка Европы, включая физическое уничтожение ее ведущих классов в невиданных до тех пор масштабах.
Другими словами, Дуглас Рид, не допуская сомнений относительно роли «кагала» в провоцировании и ведении Второй мировой войны, переоценивает роль Гитлера и германского руководства, ставших (не без собственной близорукости) его орудием и жертвой.
По вопросу об истинных причинах и зачинщиках Второй мировой войны за истекшие 30 лет после написания книги Дугласа Рида появилась обширная литература, приведенная в значительно дополненной нами библиографии в разделе 6) Междувоенный период. Вторая мировая война, подготовка и последствия. Обращаем внимание русских читателей в особенности на труды следующих авторов (приведенных в упомянутом разделе 6): Bavendamm, Dall, Diwald, Fish, Grenfell, Hanel? Hesse, Hoggan, Irving, Kluge, de Launay, Maser, Rassinier, J. v. Ribbentrop, A. v. Ribbentrop, Tansill? Untermayer, «Zwei Deutsche Friedensvorschlage 1936/1939».


Глава 37

Поиск по сайту: