Идеология и функциональный анализ религии

И в данном случае было бы весьма поучительным рассмотреть, хотя бы кратко, дискуссии, возникающие в связи с проблемой функции религии, для того чтобы показать, как логика функцио­нального анализа принимается людьми, которые во всех осталь­ных отношениях занимают противоположные позиции.

Вопрос о социальной роли религии, безусловно, не является новым, он неоднократно поднимался на протяжении веков. Все наблюдатели, занимавшиеся этим вопросом, сходились на том, что религия представляет собою институционализированное средство социального контроля. Эта точка зрения выражается и в учении Платона о «благородной лжи», и во мнении Аристотеля, что религия «стремится убедить массу», и в аналогичном суждении Полибия, согласно которому «массы... могут быть управляемы только с помощью страха и ужаса перед таинственным и трагичным». Если Монтескье говорит о римских законодателях, что они стремились «внушить народу, который не боялся ничего, страх перед богами и использовать этот страх для того, чтобы вести этот народ туда, куда они пожелают», то Джавахарлал Неру отмечал на основе своего собственного опыта, что «единственными книгами, которые британские чиновники от всей души рекомендо­вали (политическим заключенным в Индии), были религиозные книги или романы. Удивительно, как близка сердцу британского правительства религия и как беспристрастно оно поощряет все ее виды». Существует, как можно видеть, древняя и прочная традиция мысли, утверждающая в той или иной форме, что религия служит тому, чтобы управлять массами. Представляется также, что способы выражения этой основной идеи дают нам ключ к идеологическим установкам того или иного мыслителя.

Как обстоит дело с современным функциональным анализом религии? В своем критическом анализе нескольких главных современных теорий в социологии религии Парсонс суммирует некоторые из основных выводов по вопросу о «функциональном значении религии»: «...если моральные нормы и чувства, их поддерживающие, имеют такое первостепенное значение, то с помощью каких механизмов, отличных от внешних процессов принуждения, они сохраняются в обществе? По мнению Дюркгейма, именно религиозный ритуал имел важнейшее значение как механизм выражения и укрепления тех чувств, которые чрезвы­чайно существенны для институционной интеграции общества. Эта точка зрения, как это ясно видно, близка ко взглядам Малиновского относительно значения похоронных церемоний как некоторого механизма, вновь утверждающего солидарность груп­пы в связи с тяжелым эмоциональным напряжением. Таким образом, Дюркгейм выявил в более резкой форме по сравнению с Малиновским некоторые аспекты специфических отношений между религией и социальной структурой и к тому же показал новую функциональную перспективу данной проблемы постольку, поскольку он применил ее к обществу как целому, абстрагируясь от конкретных ситуаций эмоционального напряжения и нагрузки на индивидуума».

И опять же, суммируя существенное открытие одного из главных сравнительных исследований в области социологии религии, Парсонс замечает, что, «может быть, самой поразитель­ной чертой анализа религии Вебером является доказательство теснейшей связи между вариациями социально санкциониро­ванных ценностей и целей светской жизни и вариациями в господствующей религиозной философии великих цивилиза­ций» ³¹.

Аналогичным образом при исследовании роли религии среди расовых и этнических меньшинств в США Дональд Янг отмечает тесную связь между их «социально санкционированными целями и ценностями в светской жизни» и их «доминирующей религиозной философией»: «Одной из функций, которую призвана выполнить религия некоторого меньшинства, может быть функция примире­ния с низким социальным статусом данного меньшинства и дискриминационными последствиями этого статуса. Доказатель­ства того, что религия выполняет эту функцию, могут быть обнаружены среди всех американских этнических меньшинств. С другой стороны, религиозные институты могут развиваться таким образом, что они будут побуждать и поддерживать восстания против низкого социального статуса. Так, индейцы-христиане, за некоторым исключением, оказываются более послушными, чем индейцы-язычники. Особые культы, объединяю­щие как христианские, так и языческие элементы, были обре­ченными на неудачу попытками выработать способы религиозного выражения, пригодные для индивидуальных и групповых обстоя­тельств. Один из этих культов («танец призрака») с его учением о наступлении тысячелетней эры свободы от белого человека поощрял восстания. Христианство у негров, несмотря на то, что в нем поощрялась словесная критика существующего порядка, подчеркивало вместе с тем необходимость принятия горестей этого мира в надежде на лучшие времени в потусторонней жизни. Многочисленные варианты христианства и иудаизма, принесенные иммигрантами из Европы и Мексики, несмотря на наличие общих националистических элементов, точно так же делали упор скорее на последующем вознаграждении за земные страдания, чем на непосредственном немедленном действии» ³².

³¹ Раrsons Т. Op. cit. P. 61, 63.

³² Young D. American Minority Peoples. N. Y., 1937. P. 204. См. также: Simpson G. E., Yinger J. M. Racial and Cultural Minorities. N. Y., 1953. P. 522—530.

Эти разнообразные и рассеянные замечания, заметно различ­ные по своему идеологическому происхождению, обнаруживают сходство по некоторым основным моментам.

Во-первых, все они рассматривают последствия конкретных религиозных систем для господствующих чувствований, для определения ситуации и действия. Наблюдается весьма большая степень согласованности мнений о том, каковы эти последствия. Ими считаются: укрепление господствующих моральных норм, покорное принятие этих норм, сдерживание честолюбий и откла­дывание вознаграждения (если того требует религиозная доктри­на) и тому подобное. Однако, как замечает Янг, при опреде­ленных условиях религии могут провоцировать восстания, или же, как показал Вебер, религии выступали как факторы, мотивирую­щие и направляющие поведение большого количества мужчин и женщин, ставящих своей целью видоизменение социальной структуры. Поэтому было бы неверно заключать, что все религии и повсюду имели только одну функцию, а именно — создавать апатию масс.

Во-вторых, марксистская точка зрения имплицитно, а функци­онализм явно утверждают следующее основное положение: системы религии влияют на поведение, они не просто эпифеноме­ны, но частично независимые детерминанты поведения, ибо, по-видимому, отнюдь не безразлично, примут или не примут «массы» некоторую религию, как не безразлично, принимает или не принимает человек опиум.

В-третьих, как предшествующие, так и марксистские теории рассматривают дифференциальные последствия религиозных ве­рований и ритуалов для различных подгрупп и слоев в обществе, например, для «масс», точно так же, как это делает немарксист (неомарксист?) Дональд Янг. Функционалист, как мы видели, не обязательно должен исследовать последствия той или иной религии для общества в целом.

В-четвертых, начинает складываться мнение, что функциона­листы с их акцентированием того, что религия представляет собой некий социальный механизм для «укрепления чувств, имеющих чрезвычайно существенное значение для институционной интегра­ции общества», могут и не отличаться значительно по их концептуальному аналитическому аппарату от марксистов. Последние, как мы видим, превратили метафору «Религия — опиум народа» в нейтральную констатацию социального факта и ут­верждают, что религия действует в качестве некого социального механизма, имеющего целью укрепить определенные светские, равно как и священные, чувства среди верующих.

Различие во взглядах появляется только тогда, когда речь заходит об оценке этого факта, принимаемого обеими теориями. В той мере, в какой функционалисты говорят только об «институци­онной интеграции», не исследуя различные следствия интеграции, осуществляемой вокруг различных типов ценностей и интересов, они ограничивают себя чисто формальной интерпретацией, ибо интеграция является явно формальным понятием. Общество может быть интегрировано вокруг норм строгой кастовости, регламентации и покорности подчиненных социальных слоев, как оно может быть интегрировано вокруг норм открытой мобильности, широких областей самовыражения и независимости суждений среди социальных слоев, временно занимающих низшее положе­ние. И в той мере, в какой марксисты утверждают, безо всяких ограничений, что все религии и повсюду, безотносительно к их доктринальному содержанию и организационным формам, явля­ются «опиумом» для массы, они также склоняются к чисто формальной интерпретации, которая не предусматривает возмож­ности того, как мы это видим в цитате из Янга, что конкретные религии в конкретных социальных структурах скорее активизиру­ют, чем усыпляют массы. Отсюда, именно в оценке этих функций религии, а не в логике анализа, порывают друг с другом марксисты и функционалисты. И именно с оценками вливается идеологическое содержание в сосуды функционализма. Сами же эти сосуды остаются нейтральными к их содержимому и в равной степени могут служить для хранения как идеологического яда, так и идеологического нектара.

Поиск по сайту: