КАЧЕСТВА ИМПУЛЬСИВНОГО ДЕЙСТВИЯ

При размышлении о формальных характеристиках импульсивного действия, они легко приходят на ум. Например, я упоминал, что импульсивное действие по спешно; оно быстро исполняется и, что более важно, промежуток между замыслом и исполнением обычно очень короткий. Кроме того, импульсивное действие внезапно возникает или резко прерывается, в тот момент, когда обычное действие, как правило, стремится к реальной цели и ему предшествуют соответствующие приготовления. К этим двум характеристикам можно добавить третью, вероятно, более важную. Импульсивное действие — это незапланированное действие. Нельзя сказать, что оно обязательно неожиданное; пьяница вполне может ожидать очередного запоя. Но ожидание (например, ожидание снегопада) — это вовсе не планирование.³ Каждая из этих характеристик: поспешность, внезапность и незапланированность — отражают дефицит процессов мышления, обычно превращающих возникающие мотивы в действия. Похоже, что превращение мотива или склонности в действие «сокращает» («short-circuit»)4 активные ментальные процессы. Что это за процессы? Можем ли мы объяснить их дефицитом или «сокращением» субъективное чувство непричастности и ослабления намерения, которые также характеризуют таких людей?

У обычного человека прихоть или полусформировашееся намерение что-нибудь сделать — это начало комплексного процесса, и если все в порядке, происходит ровный и автоматический процесс. Прежде всего, прихоть появляется в контексте продолжительных интересов и целей. В этом контексте она либо приобретает важность, либо ее теряет, доминирует и, либо привлекает внимание, либо нет. Если она привлекает внимание — то есть, если она интересная, привлекательная или возбуждающая — она в какой-то степени влияет на направление интереса, существовавшего и раньше, и, в свою очередь, направление интереса модифицирует желание. Таким образом, желание интегрируется в ткань текущих целей и интересов. В сущности даже нельзя считать полусформировавшееся желание или намерение началом интеграционного процесса, поскольку форма намерения — это часть существовавшего до того пласта и направления интересов. Человек, интересующийся искусством, но дороге на работу заметит картинную галерею и почувствует желание войти; человек, не интересующийся искусством, может ее даже не заметить. В любом случае, в обычном интеграционном процессе желание будет либо отвергнуто, либо разовьется интерес и эмоциональная и ассоциативная поддержка от существующей ткани целей и интересов. Мне представляется, что такой процесс свидетельствует о трансформации пассивной прихоти (или импульса) в активное и намеренное желание, решение или выбор. То, что могло быть кратковременной прихотью, стало постоянным желанием. Так закладывается основа для планирования, а планирование усиливает намерение.

Процесс интеграции прихоти и постоянных интересов дает одновременно несколько результатов. Во-первых, — это трансформация полусформированной прихоти в активное желание или намерение. Во-вторых, модификация и развитие содержания прихоти; интеграция с существующими интересами и ассоциативное содержание изменяют прихоть, а активное планирование действия еще больше развивает и изменяет начальное желание. Третье последствие процесса интеграции — изменение отношения к объекту. Так же, как полусформировавшаяся прихоть получает содержание и эмоциональную поддержку существующих интересов, так и объект получает дополнительное значение, существующее и потенциальное; когда прихоть трасформируется в ясное и активное намерение, его сопровождает возросший интерес к внешнему объекту. Так что разница между прихотью и намерением, решением или планом не только в уровне желания, разница — и в степени интереса к объекту.

Это результаты обычного интеграционного процесса, и следует сказать, что ни один из этих результатов не достигается в «сокращенном» интеграционном процессе импульсивной личности. Если прихоть не может получить эмоциональную и ассоциативную поддержку от постоянных целей и интересов, она не может развиться в постоянное активное желание, намерение или выбор. Она остается мимолетным и неуловимым импульсом. Если постоянные цели не изменяют содержание прихоти или импульса, или если его не обогащают ассоциативные и эмоциональные связи в процессе интеграции, это содержание остается простым и примитивным, ему не удается укорениться среди постоянных интересов, а импульс остается неуловимым. И, наконец, импульсивная личность испытывает стремление (в то время как другие чувствуют более богатое и устойчивое намерение) и крайне мало интересуется независимым содержанием объекта своего стремления. Человека интересует не объект, а собственное удовлетворение.

Я описывал узость сходного интеграционного процесса у истериков, но ясно, что по сравнению с импульсивным стилем способность к изменению у истериков сравнительно хорошо развита. Сравним, например, романтический интерес истерика к объекту своего увлечения (интерес, конечно, мимолетный и, то что называется «неглубокий») — с еще более мимолетным и, в сущности, эксплуататорским интересом к сексуальному объекту у многих импульсивных личностей.

Даже если очевиден дефицит или «сокращение» интеграционного процесса, остается следующий вопрос: в чем состоит такой дефицит? К этому можно добавить заключительный вопрос: какой же интеграционный процесс происходит у импульсивных людей? Ведь несомненно, что даже самые безрассудные импульсивные действия являются следствием интеграционного процесса. Альтернативную версию о том, что это просто взрывы инстинктивной энергии, в которых не задействованы исполнительные функции, очень сложно обосновать теоретически, и, даже если такие взрывы происходят, то явно только у психопатов. А импульсивные люди вовсе не становятся беспомощными жертвами инстинктивной энергии, и бесцельно эмоционально не взрываются. Они действуют; и, хотя с обычной точки зрения импульсивные действия кажутся непостоянными и безрассудными, они все же адекватны и иногда дают превосходные результаты. Позже мы вернемся к этому важному моменту, а пока обратимся к бесспорному факту: импульсивное действие является результатом интеграционного процесса, хотя он отличается от интеграционного процесса обычного человека и безусловно более узок.

Если допустить, что этот дефицит является дефицитом интеграции прихоти или импульса с постоянными целями и интересами, то придем к очень важному обстоятельству. При знакомстве с импульсивными людьми часто замечаешь, что им не хватает активных интересов, целей и ценностей, выходящих за пределы повседневных забот. Длительные эмоциональные контакты — крепкая дружба или любовь — у них очень редки. Семейные дела и даже личная карьера обычно не очень их занимают. У таких людей обычно нет долговременных планов и амбиций, не говоря уже о более абстрактных целях и ценностях. Обычно их не интересуют не только культурные и интеллектуальные проблемы, по и проблемы идеологии и политики. То, что обычно вызывает массовый интерес — угроза войны, выборы, и тому подобное — проходит для них почти незамеченным. Есть одно очень важное исключение, пример, который я приведу сейчас, а разберу позже.

Однажды подобный пациент, который до того не интересовался международными делами, удивил терапевта тем, что стал проявлять острый интерес к последним новостям. Свежие газеты писали о новой серии атомных испытаний, что было весьма угрожающим и зловещим событием, Пациент возбужденно спросил, читал ли их терапевт. У него возникла идея во время катастрофы торговать медикаментами, и кое-какие шаги он уже предпринял. По этому поводу он был полон энтузиазма.

Поскольку импульсивным людям недостает устремлений, интересов и ценностей, выходящих за пределы повседневных забот, им не хватает и основных средств для успешной модуляции и развития импульса (или прихоти), или для «сопротивления» импульсу (или прихоти). Ровные и устойчивые интересы и цели являются основой для регулярной жизни именно потому, что выходят за пределы непреднамеренных потребностей и желаний. С другой стороны, интересы, связанные с непреднамеренными потребностями и заботами, нацеленные на получение немедленного удовлетворения, всегда изменчивы и преходящи. Долговременные интересы, ценности и эмоциональные связи являются той самой изначальной структурой, стабильным контекстом, в котором у обычных людей появляется прихоть или импульс. Обычно этот контекст с самого начала проводит отбор возникающих склонностей, согласно существующему направлению интересов. Из этого контекста прихоть получает эмоциональную и ассоциативную поддержку, но этот же контекст модулирует содержание прихоти. Например, и контексте существующих пристрастии, готовности к интимным отношениям, определенных жизненных ожиданий и т. п., может развиться реакция на привлекательную девушку, получить содержание, стать устойчивой; то есть девушка «включила» этот процесс. Без подобного контекста это будет просто сексуальный импульс.

Эти структуры не только являются основой развития и модуляции импульса, но и выполняют стабилизирующую, я бы даже сказал, консервативную функцию. Эти структуры не позволяют внезапным импульсам автоматически, без отбора, превращаться в действия. Когда я говорю «не позволяют», то не имею в виду, что эти структуры заковываются в броню⁵ или просто теряют чувствительность к мимолетным прихотям и провокациям. Я всего лишь утверждаю, что контекст постоянных, долговременных интересов и ценностей создает перспективу, в которой прихоть воспринимается как прихоть: возможно, возбуждающая, интересная, стоящая или нет, но не как нечто немедленно и автоматически приводимое в действие. Таким образом, эти структуры, развивающие и стабилизирующие импульс, создают основу для осознанных действий.

Такое понимание легко применимо к концепции «терпимости» расстройства или напряжения, и с его помощью можно подкорректировать определенные непсихологические детали этой концепции. Я полагаю, что говоря о низкой «терпимости» импульсивных людей к расстройствам и напряжению, психологи имеют в виду ограниченную способность к выносливости. Мне кажется, что в этой концепции есть и моральные аспекты.⁶ Но хотя это наблюдение весьма основательное, оно не принимает в расчет, что объективно одинаковые расстройства воспринимаются разными людьми совершенно по-разному.

Нормальный человек «терпит» расстройство, или хотя бы откладывает удовлетворение своей прихоти, поскольку заинтересован и в других вещах; он настроен на цели и интересы для него более важные, чем эта прихоть, и выходящие далеко за ее приделы. Таким образом, выносливость просто зависит от существования подобных интересов и ценностей. Это не просто вопрос интеллектуального выбора. Скорее существование основных целей и интересов автоматически создает перспективу, в которой воспринимается прихоть или временное расстройство. При отсутствии таких целей и интересов возрастает субъективная важность переживаемого расстройства или ожидаемого удовлетворения, и в подобных условиях немыслима выносливость или терпимость.

В отсутствие таких высокоразвитых и стабильных структур преобладающие интересы импульсивной личности направляются на немедленное достижение и удовлетворение (что иллюстрирует пример пациента внезапно решившего торговать медикаментами). Его интересы также мимолетны, они меняются в зависимости от настроения, потребностей или возможностей. Контекст эгоцентричных и изменчивых интересов не создает ни основы для высококачественной модуляции прихоти или импульса, ни основы для отсрочки немедленного удовлетворения. С другой стороны, если преобладает ориентация на немедленное достижение или удовлетворение, то скорее всего, прихоть или импульс получит только отработанный набор средств для немедленного достижения цели. Конечно, это тоже интеграционный процесс, но весьма примитивный по сравнению с интеграционным процессом обычного человека.

Однако следует помнить, что в определенные моменты жизни импульсивный стиль может оказаться незаменимым. Например, если потребуется быстрое действие или выражение, будет очень полезна спонтанность. Например, хорошо известно, что многие импульсивные люди общаются спонтанно, и разговаривать с ними приятно и увлекательно. Часто они хорошо шутят, в отличие, скажем, от тяжелых, чрезмерно сознательных и туповатых обсессивно-компульсивных людей, и при хорошей интеллектуальной основе, они бывают также сообразительными и занимательными. Несомненно, что многие настоящие и выдуманные «люди действия», люди, способные действовать быстро, без колебаний, относятся к этому стилю деятельности. Я постараюсь показать, какую роль в спонтанности играет модель когнитивной деятельности.

Поиск по сайту: