ГЛАВА 3. (Переводчик:Галя Бирзул; Редактор:Дарья Галкина)

(Переводчик: Галя Бирзул; Редактор: Дарья Галкина )

— Клэй —

Я смотрел на тетрадь со спиралями, лежащую на моих коленях. Карандаш в моей руке был мягким между пальцами, и я не мог сфокусироваться на каракулях, изображенных на страницах. Мое дыхание стало поверхностным, и мой пульс ускорился до угрожающей скорости.

Я был в разгаре полномасштабной паники. Доктор Тодд смотрел на меня с беспокойством, которое чертовски меня волновало. Потому что нужно очень сильно постараться, чтобы омрачить обычно спокойного доктора. Но я, должно быть, устроил огромный спектакль, если он выглядел так, словно уже был готов вставить иглу с транквилизатором в мою руку.

— Дыши, Клэй. Вдыхай через нос. Выдыхай через рот. Считай в обратном порядке от двадцати. Медленно. Вдох и выдох, — слова доктора Тодда были настойчивыми, и они нужны мне были прямо сейчас, потому что мой мозг взбунтовался против меня.

Я последовал его совету и закрыл глаза, концентрируясь на цифрах в своей голове. Выдох через рот. Я сжал руки в кулаки, стараясь контролировать сильное побуждение царапать свою кожу, пока не пойдет кровь. Мне нужна физическая боль, чтобы избавиться от ужасной, проклятой агонии в моем сердце.

Ни разу доктор Тодд не прикоснулся ко мне: не положил в утешение руку на меня и не хлопал по спине. Что было хорошо, потому что иначе я ударил бы его прямо в нос. Вместо этого, он сел в кресло напротив меня, считая со мной от двадцати. Напоминая мне сосредоточиться на дыхании.

После того, как я пять раз сосчитал в обратном направлении, мое тело, наконец, начало расслабляться, а мой пульс замедляться. Мое дыхание было менее поверхностным и казалось, что стало безопасно открыть глаза.

— Лучше? — спросил меня доктор Тодд. Он перестал быть сосредоточенным, и это сменилось его типичным нейтральным выражением. Некоторые люди могли бы быть обеспокоены отсутствием у терапевта эмоциональной реакции. Для меня, это было именно то, что нужно. Я прожил свою жизнь, управляя своими чувствами, беспокоясь о том, что бы сделали эти эмоции с людьми, окружавшими меня. Так что иметь кого-то сидящим здесь, казалось бы, не выходившим из себя из-за моего дерьма, было мило.

Я кивнул и положил карандаш в сгиб своей тетради. Я закрыл ее, не смотря туда, зная, что то, что я написал на этих страницах, было тем, что ускорило кризис. Звук какой-то новой музыки в стиле старшего поколения прерывает тишину. Это наводит меня на мысли о Руби; и в этот момент, это было более значимой помощью, чтобы взять в руки все мое дерьмо, чем что-либо другое.

— Мужик, я этого не ожидал, — сказал я в тихом порыве. Я провел трясущейся рукой по волосам, зная, что вероятно они стоят торчком. Хорошая новость заключалась в том, что я не беспокоился о таких вещах, как моя внешность.

Доктор Тодд улыбался в непонимании. — Ты очень хорошо с этим справляешься, Клэй. Ты учишься управляться со своими приступами, и сейчас делаешь это намного лучше. Ты должен чувствовать себя хорошо от этого. — Я знал, док пытается предложить мне почувствовать что-то позитивное в этом. Но я не хотел этого.

Когда я думал, что все под контролем, реальность того, кем я был, била меня прямо в лицо. Позвольте сказать, что быть сумасшедшим не весело. Я был далек от того, чтобы быть милым чудаком. Странным чуваком, который бормочет про себя и носит штаны наизнанку. Неа, мое сумасшествие было пугающим и уничтожающим.

Конечно, мои новые лекарства очень сильно помогали урегулировать скачки моего настроения. Терапия сыграла важную роль, позволяя мне проработать миллионы способов, которыми я саботировал свою жизнь на ежедневной основе. Я обучался другим навыкам, позволяющим мне справляться: тем, которые не включали в себя порезы. Я не резал себя уже около месяца. Были все основания чувствовать успех. Я был далеко от того человека, которым хотел быть. Но я стремился к этому.

Такие вещи случаются. Это была реальность, которая врезала мне по лицу и сказала мне проснуться к черту. Я упомянул, как сильно иногда ненавидел реальность? Если бы она был парнем, я бы мог выбить из него все дерьмо. Потому что, если я даже не могу написать в чертовом журнале о том, как испорченные с Мэгги отношения уничтожили весь мой мир, то я еще не был готов увидеть мир снаружи этих стен. А я чертовски сильно хотел быть готовым.

Доктор Тодд сказал, что Мэгги стала моим пусковым механизмом. Вы можете в это поверить? Девушка, которая была лучшим событием в моей жизни, сейчас была моим самым большим кошмаром. Согласно хорошему доктору, я перекладывал всю мою вину и стыд на ее плечи. Как ужасно это было? После того, как я сделал «правильные» вещи и позволил ей уйти, я не мог даже вспоминать о ней. Потому что сейчас, когда я думал о Мэгги, я терял самообладание. Я не мог дышать, не мог думать. Это слишком напоминало о том, каким ужасным все стало, прежде чем я приехал в «Грэйсон».

Доктор Тодд помогал мне работать над этим. Я виделся с ним три раза в неделю, и, по крайней мере, один из этих сеансов вращался вокруг того, что я должен научиться прощать себя. Он говорил это так, будто это была самая легкая вещь в мире. Но ты пытаешься простить себя, после того как обидел всех, кого когда - либо любил. Это не делает тебя самым приятным парнем в округе, уж точно.

Этот процесс был болезненным. На самом деле это полный отстой. Это как заставлять себя смотреть в зеркало, после того как облился серной кислотой. Я чувствовал себя страшным и неопытным. И я не был фанатом того парня внутри меня, которого я узнавал. Но доктор Тодд пытался заставить меня увидеть, что я не был ужасным человеком, которым, мне казалось, я был. Он заставлял меня признать, что я беру контроль над своей жизнью. Этот человек, который так сильно обидел Мэгги, был только частью человека, которым я был, и он не определял меня. Ему нравилось говорить мне, что я должен научиться принимать все стороны того, кто я есть, если надеюсь быть здоровым и исцеленным.

Когда - то я бы рассмеялся над заумными фразами. Но теперь, в этой реальности, я не мог себе этого позволить. Так что я прикусил язык и выпил «Kool-Aid»[4] центра «Грэйсон».

Иногда это работало. Иногда я был в состоянии говорить о своих отношениях с Мэгги без того, чтобы всхлипывать, как сучка. Были времена, когда я покидал сеансы, чувствуя себя так, словно я был на шаг ближе к человеку, которым хотел быть. Парнем, который сможет показаться на пороге Мэгги Мэй Янг и сказать ей, что его жизнь всегда будет начинаться и заканчиваться с ней.

Сегодня был НЕ один из тех дней.

Доктор Тодд протянул руку за моей тетрадью. Я отдал ее ему, надеясь, что он позволит мне сжечь эту глупость. Ведение журнала никогда не было любимой частью моих терапевтических мероприятий. Но консультантам здесь это нравилось. Мне говорили снова и снова, что иногда легче записывать свои чувства, чем говорить о них. Когда ты чувствуешь себя подавленным, просто сделай запись. Какого - вообще - черта.

Я думал, что это было не более чем упражнение, чтобы напоминать мне о моих грандиозных оплошностях. Эй, Клэй, сядь и напиши о том, насколько ты болван! Звучит как веселый день, а? Я ненавижу проходить через это и читать бред о парне, который испортил свою жизнь и потратил огромное количество времени, чувствуя жалость к себе из - за этого. Лучше бы меня ударили по яйцам.

— Ты не будешь возражать, если я прочту то, что ты написал? Я бы хотел увидеть, что вызвало такую реакцию, — спросил меня доктор Тодд. Если я скажу «нет», он не будет давить. Не на это. Были некоторые вещи, на которые давил доктор Тодд. Вещи, с которыми он заставлял меня сталкиваться, даже когда я этого не хотел. Но крутое в нем было то, что он понимал, когда ему надо отвалить. Это то, что делало нашу работу более динамичной. Как Буч Кэссиди и Сандэнс Кид[5]. За исключением того, что я был в центре психиатрического лечения во Флориде. И я не был легендарным бандитом. О, черт с ним, не имеет значение.

Дело в том, что я так долго воевал с терапией, что наша простая откровенность была довольно невероятной. Не было секрета в том, что я не любил людей. В хороший день я избегал их. Но доктор Тодд был другим. Может дело в том, что он не смотрел на меня как на сумасшедшего. Не было вынужденного сочувствия или снисходительных советов. Он позволял мне говорить. Или он позволял мне молчать. Он давил, когда надо было, но и уступал, когда я в этом нуждался.

И удивительно то, что факт проверки моего журнала не ощущается, как полное вторжение в частную жизнь. То, что я писал, вызывало во мне панику, а мой терапевт хотел знать, что это было. Имело смысл, не так ли? Плюс, если я когда - либо хотел выбраться отсюда и начать жить своей жизнью, я должен понять, как справляться с этой новой ерундой, которую я выливаю на себя. Почему моя жизнь не может быть легкой? Что случилось с нормальным опытом подростка? Разве я не должен делать неуместные замечания о сиськах девушек в разговоре со своими друзьями и разрабатывать способы, чтобы вернуть свою девушку?

Неа, мне дали дерьмовых родителей и карту химического дисбаланса. Вухууу! Везет же мне!

Я кивнул. — Давайте, читайте. — Мой голос звучал слабо и нервно от моего последнего сумасшедшего раунда. Доктор Тодд послал мне маленькую улыбку, прежде чем открыть мою лимонно - зеленую тетрадь. Он листал страницы, пока не остановился на вступлении, которое я написал. Он просил, чтобы я пересмотрел мучительное воспоминание. Он сказал мне думать о чем - то болезненном, о чем - то чрезвычайно трудном для меня, и найти в этом что - то позитивное. Переосмысление было тяжелым в хорошие дни.

Я упомянул, что сегодня был не хороший день?

Когда доктор Тодд закончил читать, он посмотрел на меня. — Ну, ты определенно выбрал нечто сногсшибательное, чтобы на этом сфокусироваться, — сказал он так, что мне было трудно не засмеяться. Я ценил его сухой юмор.

— Ну, ты знаешь, что они говорят. Взрослей или иди домой. — Мои губы скривились в попытке улыбнуться. Вероятно, я выглядел так, будто мой рот свело судорогой.

Доктор Тодд вопросительно улыбнулся и посмотрел на мою тетрадь. — Я рад видеть, что ты движешься в правильном направлении, благодаря этим занятиям. Скажи мне, что вызвало в тебе такую реакцию. — Ах, теперь мне надо говорить о своих чувствах. Мне очень нравилось, когда терапия становилась такой шаблонной/банальной.

— Ну, я думаю это чертовски очевидно, что я чувствовал. У меня была эта проклятая паническая атака. Я не слышал хренового щебетания птиц и не видел радугу! — выплюнул я злобно. Доктор Тодд закрыл тетрадь со щелчком.

— Нет, я сказал не так. Не начинай обороняться, Клэй. Теперь, пожалуйста, скажи мне, что ты чувствуешь? — снова спросил он меня. Я сделал глубокий вдох и начал нерешительно думать о ситуации, которой я поделился в журнале. Я должен быть осторожен. Я не могу снова сорваться. Я зашел так далеко, я научусь справляться с этим дерьмом, или оно убьет меня!

— Злость, — сказал я коротко, останавливаясь на правде. Я мог бы уклониться от вопроса, но после моего маленького эпизода, я был слишком вымотан и перестал скрывать то, что думаю.

Доктор Тодд нахмурился. — Злость? На кого? — Я хотел застонать. Это был провокационный вопрос.

— На Мэгги. На меня. Руби. Моих родителей. Выбирайте, — я чувствовал себя раздраженным. Я знал, этим не заработаю ни одного скаутского очка, но я был настолько чувствительным, что мог кровоточить. Я хотел кровоточить. Я хотел боли, которую могла принести только бритва. Это будет чертовски лучше, чем встречаться с демонами, которые бушевали во мне. Демоны, которые в такие дни как сегодня, казались, что никогда не исчезнут из меня.

Доктор Тодд ничего не сказал, он просто наблюдал за мной, пока я анализировал то, что только что сказал. — Я зол. На всех. С родителями легко. Они отстойные. Они никогда не были родителями. Они просто засунули мою задницу гнить сюда. — Я невесело рассмеялся. — Они хотят, чтобы я провалился. Хотят найти оправдание тому, что избавились от меня. Но весь ужас для них заключается в том, что я собираюсь выбраться отсюда и жить своей жизнью, — сказал я категорично и увидел, что доктор Тодд пытается скрыть улыбку.

Он кивнул. — Твои чувства, безусловно, понятны. Но что более важно, ты видишь, что ты контролируешь свою жизнь, не твои родители. У тебя есть контроль, который поможет тебе двигаться дальше. — Иногда доктор Тодд звучал как Ганди или кто-нибудь наподобие. Меня могло это раздражать, или я мог принять его слова такими, какими они были. Правдой.

— Я злюсь на Руби за то, как легко было отрицать то, что я делал со всеми окружающими меня людьми. Если бы она сказала прямо, сказала, что знает, что я делал... — мои слова затихли, и вмешался доктор Тодд.

— Ты бы обратился за помощью? Перестал бы себя резать? — спросил он меня демонстративно. Я приподнял бровь, наблюдая за тем, что он делает. Он пытается заставить меня увидеть, каким иррациональным был этот гнев. Он шел по очень тонкой грани. Я мог бы яростно расстроиться или признать справедливость того, что он говорил. На самом деле можно было выбрать любой путь.

На мгновение я проигнорировал тонкий баланс и продолжил свои мысли. — Я зол на себя за то, что был чертовым ущербом. За то, что разрушаю все в своей жизни. За то, что не взял себя в руки и позволил своим родителям победить, — закончил я тихо. Я стиснул кулаки у глаз, чувствуя, как за нами начинается боль.

— А Мэгги? — доктор Тодд спросил тихо, и я уронил руки на колени. Мэгги. Я был зол на нее. Действительно зол.

Я сжал зубы. — Я зол на нее за то, что она заставила меня чувствовать на некоторое время, что у меня может быть нормальная жизнь! — сказал я громко. Я сделал глубокий вдох и постарался успокоиться. Когда понял, что могу продолжать без того, чтобы слететь с катушек, я снова начал говорить. — Я зол на Мэгги за то, что она дала мне нечто, потеря чего чуть не убила меня, когда я все разрушил. Я чертовски зол, потому что она строила то, что я разрушал, она дала мне все: жизнь, будущее. И теперь все пропало. — Мой голос сорвался, и я почувствовал слезы на своем лице. Я яростно их вытер. Черт! Я ненавидел, когда я становился таким.

Я сделал еще один глубокий вдох, чувствуя, как мой голос дрожит от эмоций. Теперь, когда я это признал, я чувствовал себя... лучше. Видя здесь этих девушек и парней, терапия работает.

Доктор Тодд смотрел на меня, это непроницаемое спокойствие снова на месте. Я думал, что на самом деле происходит в его голове. Был ли он, правда, настолько спокоен, или он был настолько же испорчен, как и все мы? То, что я не буду узнавать.

— Это было трудно признать, Клэй. Спасибо тебе. — Он наклонился вперед, так что его локти опустились на колени. — Чувства к Мэгги интенсивные. Они все переплетены с болью и потерей. Ты не можешь отделить любовь от боли, и это как раз то, что терзает тебя. Ты сказал, она была лучшим, что было в твоей жизни, но ты сделал ее точкой сосредоточения всех своих страданий. Мы должны разъединить эти две вещи. Ты можешь иметь одно без другого. Ты должен продолжать работать над переосмыслением. Находить положительное там, где твой мозг хочет смотреть лишь на негативное.

Думая о ситуации, которую я описал в тетради, я не был уверен, что этот совет был возможным. То есть, как черт подери, я должен найти что - то положительное в том, что я пытался убить себя? Ради всего святого, это была не поездка в «Disney World»! Это был я, взявший кусок разбитого зеркала и перерезавший свои руки до того, что у меня на обеих руках было по сорок пять швов. Я слышал, что доктора в больнице говорили моим родителям, что я чуть не дошел до кости. Я не дурачился. Я хотел умереть.

И для чего? Потому что я думал в своей испорченной голове, что Мэгги предала меня. Я был не в состоянии увидеть, что она смущена и напугана, и пыталась мне только помочь. И вот когда пришла вина. Она началась из - за того, что я думал о Мэгги и о том, как в течение короткой секунды были лишь мы вдвоем, вместе, готовые все взять на себя. Потом мой мозг вернулся к той ночи. И все, что я мог видеть, это темнота. Момент, когда все, что я хотел сделать – это умереть. И я сдался. Паническая атака безжалостно унесла меня.

Моя злость поднялась на ступеньку выше. Почему я не мог просто думать о Мэгги? Почему я просто не мог помнить о ней без всех грязных вещей, таких как вина, стыд и высасывающая душу тоска? Я лишь хотел думать о том, как сильно я любил эту прекрасную девушку, прежде чем перевернул наш мир с ног на голову.

Может, это было моим наказанием за то, что был слабым и эгоистичным. Карма была мстительной стервой.

Потому что Мэгги была моим спусковым курком. И это было плохо. И я ненавидел, что мой хренов мозг взял что - то настолько прекрасное и превратил в... ну... нечто ужасное. То, что служило мне напоминанием, чего я не мог иметь. Что - то, из - за чего я отчаянно хотел быть здоровым, но глубоко внутри беспокоился, что никогда не смогу. Никто и никогда не винил меня в том, что я был неисправимым оптимистом. Я не был парнем со стаканом, наполовину полным. Но доктор Тодд был одержим в стремлении это изменить. И, черт возьми, я нуждался в том, чтобы он это сделал.

Я в отчаянии зарычал и дернул себя за волосы. Изо всех сил сделал глубокий вдох и ослабил хватку на своей голове. Я могу это сделать. Я могу пройти через лабиринт этого дерьма.

Через несколько минут я сидел, позволив рукам висеть между колен. — Расскажи мне что - то позитивное из этого события в твоей жизни. Думай, Клэй. Думай очень сильно. Смысл теней в том, что не все они – тьма. Тебе нужен свет, чтобы были тени. Так что просто поищи его, — призывал меня доктор Тодд.

Это была его мантра. Находить свет во тьме внутри меня. Ему, правда, надо сделать такую футболку. Это заставило меня думать о церковном хоре, который поднимал свои руки к небу и пел: — Я видел свет! Аллилуйя! Я видел свет!

Но я понял, что он говорит. Однако были моменты, когда это было невозможно сделать (с моим врожденным пессимизмом и всем остальным). Но в этот раз я сделал так, как он попросил. Я напряженно думал о хороших вещах.

— Думаю, если бы я не упал на дно, я бы не был здесь. Я не получил бы наконец помощь, в которой нуждался, — сказал я наконец, чувствуя за себя небольшую гордость, что смог выразить слова нечто хорошее в этом ужасном беспорядке.

Доктор Тодд улыбнулся, очевидно, довольный моим заявлением. — Точно! Выборы, которые мы делаем в своей жизни, не должны определять нас. Важно то, чему мы на них учимся. Ты принял такое решение, а тот факт, что оно было принято в боли не меняет вывод, который ты из этого извлек. И ты должен помнить, что ты делаешь значительные успехи в своем психическом здоровье. Ты на огромном расстоянии от молодого парня, который попал в этот центр почти девяносто дней назад, — сказал он с абсолютной искренностью. Я мог только кивать головой.

— Я сомневался, назначать ли тебе другие препараты, с твоей историей злоупотребления психоактивными веществами. Но, учитывая тяжесть твоих панических атак, я собираюсь назначить тебе бета - блокатор, который является мягким транквилизатором, который можно использовать для лечения физических симптомов твоего беспокойства. Он не вызывает привыкания, но я все равно использую его в качестве последнего средства. Я искренне верю, что мы можем работать над твоим спусковым механизмом с помощью терапевтических внутренних диалогов и релаксационных техник. — Великолепно, больше наркотиков. Как раз, когда я не чувствовал себя достаточно сумасшедшим.

— Персонал будет знать, что у тебя есть право принимать их при необходимости. Но опять же, Клэй, я призываю тебя использовать их только в том случае, если ничего другого не помогает, — сказал твердо доктор Тодд, и я снова кивнул, чувствуя, что здесь нечего было сказать.

Я испытал облегчение, когда доктор Тодд сказал, что наше время вышло. Сегодняшняя встреча выжала меня. Он протянул мне журнал. — Продолжай использовать его, Клэй, — сказал он, открывая дверь своего офиса.

— Конечно, — ответил я, положив тетрадь под руку. Я направился в коридор и остановился. Я не хотел возвращаться в свою комнату. Было больше двух, и я знал, что Тайлер еще не покинул свою группу. Я не хотел компании и знал, что в ближайшее время не захочу.

Мои ноги начали двигаться, и я обнаружил, что прохожу через боковую дверь в крошечный садик вдали от общей комнаты. Он был полностью огорожен тремя скамейками, стоящими полукругом, вокруг камня бассейна для птиц. Конечно, пространства было мало, но это было милое местечко.

Была середина марта. Идеальная погода Флориды. Я сел на одну из скамеек, положив тетрадь рядом со мной. Отклонившись назад, я вытянул ноги перед собой, скрестив лодыжки. Скрепив руки за шеей, я наклонил лицо и закрыл глаза. Тепло ощущалось хорошо. И узлы, которые завязались во время встречи с доктором Тоддом, начали немного распутываться.

Я мог слышать, как ревет телевизор в общей комнате, но кроме этого все здесь было чертовски умиротворяюще. Последний час был жестким. Я хорошо справлялся последние четыре недели. Конечно, терапия и группа поддержки устареют со временем. Кому бы ни стало плохо после вытряхивания дерьма из твоей жизни день за днем? Были времена, когда я желал собраться и сбежать отсюда, но большую часть времени я был рад, что был здесь.

Я быстро приближался к концу моего девяностодневного курса. Какое будущее меня ждет после этого, я не мог сказать. Я знал, что доктор Тодд и остальной персонал будут рады, если я останусь на полные шесть месяцев. Я просто не был уверен, что я чувствовал из - за этого. Потом после этого, скорее всего, мне будет рекомендовано домашняя группа, чтобы начать амбулаторное лечение. Учитывая причины, почему я был здесь, я должен быть благодарен, что не был в смирительной рубашке в психушке. Думаю, деньги моих родителей были хороши для этого. Потому что их страх публичного унижения, стал причиной, почему меня отправили в центр «Грэйсон». И это было лучшее, что они когда - либо сделали для меня. Даже если их мотивы были чисто эгоистичными.

Я не видел и не разговаривал со своими родителями с тех пор как попал сюда. Они должны были быть вовлечены в мое лечение. Что означает: семейную терапию, постоянные визиты, и все остальное. Я не знал, было ли им известно о моем прогрессе. Я был уверен, доктор Тодд держал их в курсе, но я ничего о них не слышал.

Я не знал, должен ли чувствовать облегчение или разочарование. Потому что этот маленький мальчик, который до сих пор нуждался в любви своих родителей, все еще жил глубоко во мне. Несмотря на то, как сильно я хотел раздавить его, он все еще был здесь, размахивая руками, желая их внимания. Но потом, почти взрослый мужчина был больше реалистом, и знал, что два этих конкретных лица не принесли ничего, кроме вихря дерьма, и вероятно лучше, чтобы они оставались вдали.

Я думал, покажутся ли они на мой день рождение на следующей неделе. Я не хочу даже думать о том, буду ли разочарован, если они не придут.

Я потер лицо руками и шумно вдохнул. Тогда, не задумываясь, я поднял тетрадь, и оставил ее открытой на том месте, где я писал. Я положил ее на колено и уставился на едва разборчивые слова передо мной.

Я помню твои волосы. Как они пахли, когда ты проснулась утром рядом со мной. Это лучший аромат во всем мире. Я лежал на кровати в мотеле, зарывшись носом в твою шею. Это был самый идеальный момент всей моей жизни.

Я ненавидел, что такое удивительное воспоминание превратило меня в паникующего урода. Я хотел думать о Мэгги без того, чтобы разрушаться. Но реакция была насыщенной и мгновенной. Я узнал трепет своего сердца, и мое дыхание становится поверхностным. Пошло поехало.

Черт возьми! НЕТ! Я мысленно закричал. Я заставил себя думать о глазах Мэгги. То, как вокруг них появлялись маленькие морщинки, когда она улыбалась. Мое сердце так сильно билось в груди; я мог практически чувствовать, как оно стучит о ребра. ПРОДОЛЖАЙ! Я напряженно думал. Перестань быть таким трусом!

Целуя ее в первый раз, даже после того, как вел себя как полный придурок. То, как она таяла во мне. Вишня. Вот какой она была на вкус. Как и ее блеск для губ. Было ли странно, что я купил веточку вишни, после этого поцелуя и хранил ее в своем кармане, чтобы я мог пробовать ее? Да, это было определенно странно; я бы не признал этого вслух в ближайшее время.

Я почувствовал головокружительную дурноту панической атаки, заставляя себя успокоиться от влияния воспоминаний. Я ужаснулся того, что мог забыть их, потому что они причиняли боль. И так же болезненно, как было вспоминать то, что я потерял, было намного страшнее думать о своей жизни совсем без этих воспоминаний. Я нуждался в них. Они были моим напоминанием, что снаружи было что-то для меня. То, за что стоит бороться.

Я сделал глубокий вдох, концентрируясь на воспоминании о своей девочке. Тысячи крошечных моментов, который проносились в моей голове, словно фильм. И через некоторое время, мое сердце начало замедляться, и мое руки разжались.

— Работаешь над загаром? — крикнул дразнящий голос. Я резко поднял голову и сфокусировался на Марии, когда она прошла через дверной проем в сад. Я слабо улыбнулся ей и поднял плечи.

— Я чувствовал себя немного болезненным, — пошутил я без энтузиазма. Мария закатила глаза, и я знал, они видела сквозь мои жалкие попытки беспечности. Мария стала достаточно близким другом, и замечала всю эту ерунду.

— Ну, тебе лучше зайти внутрь, группа начинает в десять. Ты выглядишь так, будто тебе нужно кофе, — предложила она, ожидая, пока я поднимусь на ноги. Когда я подошел ближе, она что - то бросила мне. Я поймал пакет «Twizzlers»[6], и я, наконец, смог послать ей искреннюю улыбку.

— Думаю, ты в них нуждаешься, — сказала Мария так легко, словно это было ерундой. Это стало нашей фишкой. После сеанса, Мария приносила мне «Twizzlers», а я ей пачку несоленых крекеров из торгового автомата. Может быть глупо, но это были маленькие способы, которое делали большие, ужасающие вещи легче для желудка. Мария понимала, что такого рода поступки важны для меня. Я нуждался в этих крошечных, казалось бы, незначительных жестах.

— Ты понятия не имеешь насколько, — пробормотал я, разрывая пакет. А сейчас мы идем на групповую терапию, фан-шелестпакета-тастично. Я сделал глубокий вдох и закалил себя для следующих шестидесяти минут, чтобы делиться своими чувствами. Мария обвила меня рукой за талию и наклонилась ко мне. Я напрягся, все еще не чувствуя себя комфортно от ее легкой физической привязанности. Я никогда не был любителем прикосновений. Особенно с теми, чье имя было не Мэгги. Так что это чувствовалось неправильно. Как предательство. Что было смешно. Я больше не был с Мэгги. И даже если бы я был, меня даже отдаленно не притягивало к Марии.

Но это не меняет того факта что я знал, что привлекаю Марию.

Но я не отодвинулся. И я также не ответил. Я старался не выдать облегчение, когда мы дошли до автомата с кофе, и она опустила свою руку. — Жесткая сессия сегодня, а, — заявила Мария, не спрашивая. По моему лицу было довольно ясно, я был не в самом лучшем настроении сегодня.

Я схватил пластиковый стаканчик из машины, открыв верхнюю крышку, чтобы добавить три пакетика сахара. Я перемешал содержимое своего стаканчика и фыркнул: — Да, ты можешь так сказать. Это был довольно дрянной день, — признался я, ожидая, пока Мария возьмет свой горячий чай.

Мария сочувственно мне улыбнулась. — Это отстойно. Но пусть завтра будет лучше, — сказала она мне. Клянусь, иногда я чувствовал, что после того, как мы все покинем это место, мы могли бы устроиться на работу, чтобы придумывать чертовы предсказания в печенье. Когда жизнь протягивает тебе лимоны, делай лимонад. Ночь темнее перед рассветом. Это была шутка. Если бы мне не надо было так отчаянно верить в это, я бы рассмеялся над тем, как глупо это звучит.

— Правильно, — сказал я коротко. Мария потерла мою руку и посмотрела на меня тем взглядом, который дал мне понять немного более четко, какие у нее были чувства к тому, что было связано со мной.

Я прочистил горло. Я должен был что - то ей сказать, что - то, чтобы остановить ее от еще большего увлечения мною. Не было никакого чертова способа, чтобы я смог ответить взаимностью на ее чувства. Не потому, что она не была великолепной девушкой. Но мое сердце больше мне не принадлежало, чтобы отдать его. Его забрали несколько месяцев назад, и я не видел возможности, чтобы вскоре вернуть его.

— Мария, — начал говорить я, немного отходя от нее, так что ее рука упала с моей кожи. Ее улыбка мелькнула и умерла. — Ты знаешь, что я думаю, что ты великолепна, правда? — сказал я неубедительно. Я не мог запустить эту фигню с «дело не в тебе, а во мне». В этом существовало нечто дрянное.

Мария рассмеялась без юмора и проглотила свой чай. — Да, я великолепна. И ты, правда, ценишь мою дружбу, верно? — спросила она с удивительным количеством горечи. Боже, я привлекаю эту девушку больше, чем я думал?

— Серьезно, Мария. Мне жаль, если ты не так все поняла..., — и затем она снова меня прервала.

Она натянуто улыбнулась мне. — Неа, никакого неправильного понимания, Клэй. Я видела фотографию у твоей кровати. Я знаю причину. Мы друзья. Извини, если заставила тебя чувствовать так, будто я хочу чего - то другого. Это не было моим намерением, клянусь, — она подняла три пальца, как в клятве девочек скаутов.

Черт возьми, это была грандиозная неловкость. Мария Крус была моим лучшим другом здесь. А в этот момент моей жизни, дружба была в дефиците.

Я сжал руки в карманах. — Слушай, ты мой друг. Чертовски хороший. Я не разрушил все в каком - то смысле? — спросил я, пытаясь не сжать зубы в отчаянии. Я устал от непонимания и перемешанных сигналов. Могут у меня быть одни, несложные отношения?

Мария, должно быть, почувствовала, что я был не в состоянии иметь дело с драмой, потому что она быстро отступила. Ее глаза застенчиво опустились, и она начала жевать нижнюю губу. — Извини, Клэй. Думаю, ты не единственный, у кого был дерьмовый день, — объяснила она, убирая прядь черных волос за ухо.

В этот момент она мне так сильно напомнила Мэгги. Вплоть до темных волос и общего дискомфорта. Это заставило мое сердце сжаться в груди, и я просто хотел исправить эту крошечную проблему. Я был не в состоянии решить огромные проблемы, которые создал, но эта маленькая проблема, с ней я мог справиться.

Я наклонился и стукнул ее плечом. — Эй, мы в порядке. Всегда будем в порядке, — заверил я ее. Ее зеленые глаза несколько раз моргнули, и потом смягчились. Хотя она не прикоснулась ко мне, как обычно бы сделала. Никаких объятий или подшучиваний. У меня было все в порядке с этим, но я ощущал себя немного плохо от того, что она чувствовала, что не могла этого сделать.

— Спасибо, Клэй. После группы, давай посмотрим телевизор. Бьюсь об заклад, сегодня день мыльной оперы с моим именем, — подразнила она. Я сделал вид, что застонал.

— Правда? Давай же, не подвергай мою мужественность таким подавляющим показом эстрогена. Я знаю, ты хочешь посмотреть нечто мужественное, вроде «Американский Чоппер»[7] или «Лос - Анджелесские чернила»[8], — пошутил я.

Мария покачала головой, и я смог попасть в это маленькое подобие нормальной жизни, которую я был в состоянии создать.

Поиск по сайту: