Четвертая картина

Маленький дом – окна вровень с землей, разобранная крыша, ворота утонули в рябиновых ветках. У ворот Надя стоит, в руках у нее золотой крестик. Заглядывает в окна, молчит, ждет. В окнах – тесная комната с земляным полом. Стол, печка, простыня на бечевке, мокрые поленья у входа. За столом бабушка Катя играет в карты с рыжим немцем, смеется, ударяет его по колену, курит немецкую папиросу. С площади – то яснее, то глуше – доносятся обрывки веселой немецкой песенки.

Надя: (стучит в окно) бабушка Катя... по делу я к вам...

Бабушка Катя хохочет, хлопает немца по колену, тот с неохотой достает из кармана пачку папирос, отдает бабушке Кате.

Надя: Катерина Петровна, я принесла... крестик-то...

Бабушка Катя пересчитывает папиросы в пачке. Поднимает глаза на немца, кивает на его сапоги. Немец мотает головой, прячет ноги под лавку. Бабушка Катя тасует колоду, снова указывает на сапоги.

Надя: ты, ведьма, шо мне зубы-то заговариваешь? У Вальки вон живой. У Томки живой. И у Саньки. И у Лидки тоже... Вот крестик-то! Нашелся. А нашелся, значит, все хорошо тогда будет? Ты обещала, что все хорошо?... Почему теперь-то молчишь? Почему ты всегда молчишь? Ненавижу тебя. Помоги мне. Сумасшедшая старуха. Ведьма! Сжечь тебя! Помоги...Пусти, чтоб ты сдохла! Чтоб тебя живой закопали, шоб неделю земля под тобой шевелилась, шоб свиньи тебя отрыли и живой лопали!

Заскрипела дверь на крыльце, за ворота вышла бабушка Катя с папиросой в зубах.

Бабушка Катя: шо говоришь?

Надя: я... я...да так, просто... нет, ничего…

Бабушка Катя: показалось, Севкина жучка скулит тут. Они давеча сапогом ее по брюху – каблук-то острющий – так и раскроили до кишок. Тут она? Жива что ль?

Надя: кто?

Бабушка Катя: вот шо за народ пошел – Господь Бог со стыда сгорает. А небесна заступница... так та и вовсе... который месяц уж краснеет, глаза поднять на мени боится... А ты ко мне что ль?

Надя: я? Я нет. Случайно здесь... Ну, я пойду тогда?

Бабушка Катя: куда?

Надя: да?

Бабушка Катя: ты отдать мне что-то хотела?

Надя: что?

Бабушка Катя гасит папиросу, берет Надю за руку, уводит в дом. Немец сидит на лавке, все еще крепко сжимает свои сапоги.

Бабушка Катя: (кивает на немца) Зубы у него красивые, а играть не умеет. Пропадет ведь.

Ставит на огонь ковшик с водой.

Бабушка Катя: эй, ласковый, тебя – там, дома – любит кто?

Немец мотает головой, пятится от бабушки Кати, прячет сапоги за спину.

Бабушка Катя: а раз любит, значит, все хорошо с тобой будет. Человек не умирает, когда его кто-то любит. Жестоко это. Странно. Подло. Не по-человечески – погибнуть, когда тебя ждут… (Наде) а ты садись-садись...курить будешь?

Надя: буду...

Бабушка Катя: вот и хорошо... вот и отличненько...

Надя затягивается, долго кашляет, снова затягивается. Молчание. В ковшике закипает вода. Бабушка Катя наклоняется к воде, долго что-то шепчет. Немец глядит, то на Надю, то на бабушку Катю.

Бабушка Катя: (перемешивает воду) я тебе, родной мой, кое-что сейчас расскажу. Жил-был один человек. Его никто никогда не любил, и никому он совсем нужен не был. И вот сначала он злился, завидовал, ненавидел, а потом долго молчал, и плакал. А потом сделал так, чтобы одни, которых любят, стреляли в других, которых тоже кто-то любит. Чтобы в самых красивых, самых добрых, в самых хороших… А никчемные…никчемные-то живут вот.

Выливает кипящую воду в кружку. Подает немцу.

Надо, чтобы кто-то кого-то любил. Надо, чтобы кто-то кому-то был нужен. А иначе – война. Чужие папиросы, жучка с распоротым животом – и во всем мире ни одного настоящего человека... Шо уставился? Пей, красивый...

Немец отпивает чуть-чуть из чашки. Долго смотрит на бабушку Катю. Потом надевает сапоги, застегивает гимнастерку, ложится на пол, засыпает. Бабушка Катя наливает оставшуюся воду в блюдце, ставит перед Надей на стол.

Бабушка Катя: крестик – сюда давай.

Надя: вот...

Бросает крестик в блюдце с водой.

Надя: ты правда все видишь? И его сейчас видишь?

Бабушка Катя: ась?

Долго смотрит на воду. Потом переводит взгляд на Надю. Смотрят друг другу в глаза.

Бабушка Катя: все хорошо с Виктором... Теперь хорошо...

Молчание.

Надя: какой он сейчас? Где он?

Молчание.

Надя: а мне – можно посмотреть?

Бабушка Катя: ась?

Надя: Только на секунду? Один раз? Все такой же? В оспинах? Можно?

Бабушка Катя: (Пауза) можно. (Пауза) Как соберешь 13 золотых колец – так и приходи.

Надя: да, но…

Бабушка Катя: у меня-то с Богоматерью уговор. А вот чужим ничего за просто так показывать не будет. Нужна плата особая.

Надя: соберу.

Бабушка Катя: здесь твой Виктор... Недалёко совсем...

Надя: где здесь? В городе?

Пауза.

Пленный? Полицай? Беглый? Урою, старая карга, если не скажешь!!!

Бабушка Катя: ась?

Надя: да так... ничего...

Пауза. Бабушка Катя достает из сундука картонную икону с ликом Богоматери, протягивает Наде.

Бабушка Катя: пусть у тебя будет. Не сможешь молиться – не молись. Заступница небесная сама за тебя помолится. Ступай.

Надя: а когда...

Бабушка Катя: ступай-ступай. По главному проспекту не ходи – патруль там. Огородами пойдешь через Соляной дом – там спокойно будет…

Надя: в городе, говоришь он…?

Бабушка Катя: иди-иди…

Выталкивает Надю за дверь. Садится за стол. Вынимает из воды крестик, разглядывает его, пробует на зуб. Достает из-под половицы железную коробку, высыпает из нее золотые кольца, браслеты, цепочки. Пересчитывает их. Потом подходит к немцу, стаскивает с него сапоги, прячет их в погребе.

Поиск по сайту: