Третья картина

Берег большой реки. Дует холодный ветер, и солнце печет. Бабы в одних рубахах – кто по пояс, кто по колено в воде – разбирают плоты. На берегу – десятка два полицаев. Среди них – Митька, весь морщинистый, без переднего зуба.

Митька: ныхт шпрэхын. Арбыйтен! Арбыйтен!

Тоша Малютина: ишь, Митька-то важный какой. Все по-немецки бачыт – культурным казаться хочет. А рожа-то колхозная!

Тетя Муха: это он со страху все.

Старуха в шали: а чего бояться: шо при царском прижиму, шо при советском прижиму. А при немцах – так жили уже.

Надя: эй, хорош! Хорош! Осторожно! Задавите!

Выкатывают бревно на берег, тяжело дышат, садятся.

Митька: ныхт шпрэхын! Арбыйтен! Арбыйтен!

Тоша, Надя и тетя Муха снова идут к воде.

Брюхатая баба: все. Не могу больше. (Держится за живот)

Марька: шо не можешь? Ты не можешь – а я, тащи?

Брюхатая баба: ишь, как топчется... будто боженька в кирзочи его обул...

Марька: живот-то за ночь отрастила?

Брюхатая баба: шо?

Марька: Нарочно так, да?

Брюхатая баба: шо нарочно…

Марька: нарочно у тебя там подушка?

Брюхатая баба: кто подушка...

Марька: а ну вытряхивай из-под рубахи все! (Бьет ее по животу)

Брюхатая баба: (шепчет) а у вас с Надькой картошка украдённая!

Марька: Да ты... чего?

Брюхатая баба: больно, говорю. По-живому бьешь. По-родному... Сама-то не носила – вот и не знаешь!

Митька: арбыйтен! Арбыйтен! Ныхт шпрэхын!

Тоша Малютина: вежливый, значит, такой. На танцы меня приглашает – по воскресеньям в клуб. А еще говорит, что я красивая. Сразу видно – культурный человек!

Тетя Муха: А наш фотокарточки каждый вечер показывает. Лопочет все по-своему, а мы и киваем. Вроде, как сын у него с дочкой. Чудно, да? Немец, а вот тоже любит кого-то. И смотрят так... знаете, не по-нашему смотрят. Взгляд у них глуповатый. Зато одеты славно. Не по-русски одеты, не по-советски. В натуральный трикотаж.

Тоша Малютина: а почем знаешь – шо натуральный?

Муха: щупала же я. У них так все сделано, что настоящие ткани сквозь фотокарточку проступают, и можно потрогать.

Старуха в шали: а наш вчера вечером молчал-молчал, и вдруг заплакал.

Тоша Малютина: культура!...Марька, ты-то шо молчишь? Ваш-то какой?

Марька: кто?

Тоша Малютина: да немец ваш?

Марька: не видишь – брюхатка со мной? Корячимся еле-еле?

Тоша Малютина: ты шо хамишь?

Марька: а шо ты спрашиваешь?

Тоша: так и скажи, что влюбилась...

Марька: я???

Тоша: втюрилась, а он тебя на танцы-то и не зовет. Да?

Марька: а бревно на ногу?

Митька: ныхт шпрэхын. Арбыйтен! Арбыйтен!

Надя: эй...

Тоша: шо?

Надя: Тише! Иди сюда...

Тоша: ну?

Надя: ты принесла?

Тоша: а шо взамен?

Надя: духи. Немецкие.

Тоша: с собой что ль? А ну покажи!

Надя вытирает руки о рубаху, достает из кармана флакон.

Тоша: ба, красотища-то какая. Культура!

Надя: понюхай.

Тоша: и правда. Вот это да...

Надя: намажешься. Красивой будешь...

Тоша: красивой? (Задумывается)

Надя: ну что? Меняемся?

Тоша: нет.

Надя: как... как нет? Бери, говорю!

Тоша: мне их одеть не с чем будет. У меня юбка, да кофта. Как мазаться-то? На смех поднимут же…

Надя: не веришь, что немецкие? Да вот тут везде не по-нашему даже написано!

Тоша: шо ты рядисся? Ты сходи к жидам. Там без мешка муки с тобой и разговаривать не станут!

Надя: как знаешь.

Прячет духи обратно.

Тоша: куда? Я же ничего не говорю…Беру я духи-то... только у меня цепочка крестик-то, настоящий. Сама понимаешь...

Надя не отвечает. Берется за бревно.

Тоша: куда? Эту вдвоем не утащим!

Надя не отвечает.

Тоша: да тише ты! Раскочегарилась! Говорю – не поднять нам! Тяжелущая...

Надя: ну хочешь – сапоги мои возьми?

Тоша: это где подошву подвязывать надо?

Надя: только на правом.

Тоша: Нет уж, спасибо. У меня такие тоже есть.

Надя: ну... постой...

Тоша: да ты сходи к жидам! Сходи-сходи! Узнай, что почем.

Надя: платье у меня есть...

Тоша: платье?

Надя: тссс... (Шепотом) Новое. Я... случайно нашла.

Пауза.

Надя: оно и не надёванное почти... Продать хотела, да чего уж там. Забирай вместе с духами...

Пауза.

Надя: нарядишься в платье, духами помажешься. И пойдешь – с ним – под руку по улице.

Пауза.

Тоша: ну хорошо…Только духи сейчас!

Надя: на, забирай... (Отдает ей духи, забирает крестик)

Тоша: куды? Так не договаривались!

Надя: тихо! (прячет крестик)

Тоша: а ну отдай!

Митька: (подходит к ним) Арбыйтен! Шо встали?

Надя: о! По-русски заговорил!

Митька долго смотрит на Надю.

А ты, Надежда, шо со мной теперь не здороваешься?

Надя молчит.

Митька: когда полицейский спрашивает, нужно отвечать.

Надя: а я тебя ныхт ферште. Я теперь тока немецкие команды – ферште.

Митька: а ты забыла, как Виктор на бюст вождя плюнул?

Надя: тебе шо от меня надо?

Митька: а я его не выдал. Он плюнул, а я промолчал. А ты со мной теперь не здороваешься. Я промолчал, а ты не здороваешься. (Смеется)

Надя: я поздоровалась же. Ты не услышал.

Митька: а кто тебе работу здесь устроил?

Надя: ну здравствуй, теперь услышал?

Митька: А за сестру твою кто хлопотал? Ей лет-то сколько? А то на днях эшелон уходит в Германию. А я ведь вас тут обеих устроил, на свой страх и риск, так сказать. А ты не здороваешься.

Надя: (кричит) здрассте!!! Здрассте!!! Здрассте!!! Все?

Пауза. Митька улыбается.

Митька: А ты, Надежда, случайно, не жидовка?

Надя: я?

Митька: а с виду похожа. Скрываешься?

Марька: не евреи мы. Знаешь ведь.

Митька: странно. А я говорю – есть что-то в профиле.

Надя хочет что-то сказать, но отмахивается.

Митька: да ну ты не волнуйся. Я тебя не выдам. Не такой я человек... Не первый день друг друга знаем, все-таки соседи. Видишь, какие папиросы? Хорошие, да? Это все мой друг, штурмфюрер, меня угостил – во как!... (Смеется) Шо встала – работать, жидовка...

Надя долго смотрит на Митьку, потом идет к воде.

Митька: куда пошла? Стой!

Надя оборачивается.

Митька: не понял? Чего стоишь? Отдыхаешь? Жидовка…

Надя: да ты поговори мне…!!!

Кидается на Митьку, бьет его камнем в висок. Митька отшатывается, держится за висок, размазывает рукавом кровь.

Очкастый полицай: шо? Шо, нарушение порядку???

Митька мотает головой, смеется. Снимает с плеча винтовку.

Надя: все? Стрелять будешь? Вот так сразу?

Тоша Малютина: дак как же это? Погоди... ее нельзя, она же Витьку ждет…

Митька: а ну идем.

Толкает Надю винтовкой в спину. Надя оборачивается на Митьку, смеется.

Надя: и правда стрелять собрался ведь.

Митька: заткнись.

Надя: рожа-то колхозная, а все туда же. Куда ж тебе с такой рожей винтовку-то держать, а?

Митька: пошла.

Надя: (перестает смеяться) одеться дай по-человечески... Неприятно будет голой валяться в яме. Неприлично как-то это, знаешь.

Митька: одевайся.

Тоша Малютина: погодите. Коли ее стрелять точно уже будешь – так пусть обратно мой крестик отдает! Ну, правда. Шо за зря-то отдавать… не пригодится уж. Надька, будь человеком, а?

Митька: (не слушает Тошу) одевайся быстрее, ну!

Надя одевает чью-то юбку, залезает босыми ногами в чьи-то сапоги, накидывает сверху чужое пальто. Отходят от берега, идут по дороге в сторону поля.

Надя: здесь?

Митька: нет.

Надя: здесь?

Митька: нет…да подожди ты...

Надя: а почему остановились тогда?

Митька: нет – сказал же! Нет!

Надя: а давай ты за яр меня поведешь?

Митька: там мин полно.

Надя: жаль. Красиво там, наверное, сейчас. За яром. Говорят, если там загадать желание, оно сбудется. Брехня. Мы с Витькой много раз туда бегали. И загадывали. Ничего не сбылось.

Митька: Надя...

Опускает винтовку. Смотрит Наде в глаза.

Митька: я того... я... не за тем. Я спросить хотел только: брусники хочешь?

Пауза.

Надя: хочу...

Митька: совсем чуть-чуть набрал. Помялась правда.

Достает из обоих карманов по горсти полураздавленных ягод.

Надя: вкусная...

Митька: хочешь, еще наберу?

Надя: не надо.

Молчат.

Надя: ты откуда живой?

Митька: был в котле под Вязьмой. Теперь вот здесь везде хожу.

Надя: а Виктор?

Митька: не знаю. Правда, не знаю.

Молчат.

Митька: красивая ты баба.

Надя: а ты гнилой насквозь.

Митька глядит на Надю.

Митька: а про твоего алкаша не знамо. Стреляет, поди, сейчас в кого-то. И в него стреляют...

Надя: я бы хотела, чтобы он был таким же, как ты – гнилым и трезвым. И чтоб живой с винтовкой ходил по берегу. А твой штурмфюрер папиросами его угощал.

Молчат.

Митька: и что ты за меня не пошла тогда?

Смотрят друг другу в глаза.

Митька: а ты еще раз подумай. Хорошенько подумай. Много раз подумай. Зинка-то… Зинку-то…

Надя качает головой.

Митька: ясно. Понял. (Усмехается) Шо встала? Пшла к реке... Жидовка...

Надя не двигается.

Митька: пшла, а то и правда порешу!

Надя спускается к реке.

Тоша Малютина: шо? Живая? Отпустил?

Надя: отойди.

Тоша: вот ведь нелюдь, а? это, поди, бабушка Катя тебя спасла. Она всегда все про всех знает. Она в блюдце с водой смотрит – и все у нее, как на ладони. Давеча из гетто двух еврейчиков вывела. Мальчика и девочку. Прямо на глазах у тех, кто охраняет. А обер-какой-то-там-фюрер даже их на своей машине довез, а потом и вовсе где-то сгинул пьяный… Ведьма она, точно ведьма…

Надя: у меня нож под рукавом. Пырну – легко умирать будет. Отойди – сказала!

Тоша: антихрист, нелюдь. Да разве так можно обращаться с человеком? Ой-ой-ой, нелюдь.

Недалеко от берега останавливается мотоцикл с коляской. Водитель, человек с очень голубыми глазами, не заглушив мотора, слезает с мотоцикла, закуривает, улыбается. Глядит на толпу женщин, выкатывающих бревна из воды. Топчет окурок, поднимает голову, смотрит на солнце, не щурясь и не моргая – и от этого по его лицу текут слезы. Закрывает глаза, раскачивается на месте, о чем-то думает. Потом берет фотоаппарат, подходит ближе к реке, долго смотрит через объектив на Надю.

Поиск по сайту: