Культурный НАТО

«Г-н Ермилов, перевернитесь в гробу - вы взяли деньги ЦРУ!» Николай Набоков

Вскоре после событий с Макдональдом Мелвину Ласки предложили сменить Ирвинга Кристола в «Инкаунтере». Джоссельсон, который по-прежнему хотел занять место Кристола, был рад, когда Ласки согласился взять на себя работу в Лондоне. И Кристол принялся сибирать багаж. Джоссельсон наконец почувствовал уверенность, что политическая сторона журнала в надёжных руках. Не было бы никакого оправдания и никакой потребности для Управления, чтобы вмешиваться. Едва устроившись на редакционном стуле, Ласки узнал от Фредерика Уорбурга, что зарплата Спендеру выплачивалась Британским обществом за свободу культуры, «хотя такой организации в действительности не существовало» [807]. Учитывая, что «Инкаунтер» уже выполнял функции, под которые Британское общество и создавалось, оно вскоре прекратило функционировать. Но это была полезная ширма для субсидий МИ-6, основным проводником которых сейчас являлся Виктор Ротшильд.

Переписка между Ротшильдом, Уорбургом и Маггериджем демонстрирует, как деньги (750 фунтов стерлингов в квартал) сначала поступали на счёт Ротшильда в Сент-Эдмундском отделении Вестминстерского банка, затем переводились на личный счёт Секера и Уорбурга, после чего оказывались в банке «Барклайз» на счету Британского общества, которое уже в качестве «пожертвования» передавало такую же сумму в «Инкаунтер». В июле 1960 года Фредерик Уорбург предложил заменить «эту сумасшедшую процедуру оплаты через несуществующее общество с двумя участниками, Малкольмом Маггериджем и Ф. Дж. Уорбургом» «прямым переводом средств между домом Ротшильда и Пантон-хаус» [808] (адрес «Инкаунтера»).

Удивительно, но все годы, что Спендер работал в «Инкаунтере», его ежегодная зарплата неизменно составляла 2500 фунтов стерлингов. «Она никогда не изменялась в течение всего времени его работы там, - вспоминала Наташа Спендер. - Именно поэтому ему и пришлось взяться за всю эту работу в Америке».

Одним из следствий столь скудной зарплаты Спендера стало то, что ему пришлось искать другие способы повысить свой доход, в частности, он занялся международным обменом лекциями. Это означало длительные отсутствия в офисе «Инкаунтера», что вполне устраивало Ласки, давая ему возможность преспокойно заниматься политической стороной журнала. Основной целью Ласки, кажется, было подвести журнал поближе к той группе мыслителей и политиков от лейбористской партии, которых тайные стратеги давно признали «наконец осознавшими, что практического социализма в США, видимо, больше, чем в лейбористской партии, если под социализмом понимать личное благосостояние вместо доктринёрской классовой борьбы, памятуя при этом, что американский рабочий зачастую является более обеспеченным, чем его британский коллега, и к тому же более свободным человеком. Другими словами, {они) сейчас приходят к пониманию американского динамического демократического капитализма» [809].

Престиж лейбористской партии достиг максимума в конце Второй мировой войны, принеся ей победу с подавляющим большинством голосов на всеобщих выборах 1945 года и отправив тем самым Черчилля в отставку. Но к трагической зиме 1947 года энтузиазм уже был на спаде, холодная война также внесла существенный раздор в партию. Левые силы разделились на антисталинистов и тех, кто хотел пойти навстречу Советскому Союзу, правые же верили в необходимость борьбы с коммунизмом. Вторая группа организовалась вокруг журнала Socialist Commentary и имела среди своих самых знаменитых участников ДэнисаХили, Энтони Крослэнда (Anthony Crosland), Риту Хинден (Rita Hinden) и Хью Гайтскелла.

Это была группа, известная как «ревизионисты» - за своё желание модернизировать лейбористскую партию, включая отмену знаменитого «IV пункта» положения о национализации, что позволило ЦРУ попытаться притянуть британскую политическую мысль к своему представлению о будущей модели Европы. Планы США были чётко обрисованы в последовавших американских внешнеполитических доктринах: консолидация Атлантического альянса и Европейского оборонительного сообщества и создание Единого торгового пространства - это были цели, которые требовали от стран Европы пожертвовать определённой частью национального суверенитета в пользу коллективной безопасности. Но вашингтонские стратеги хорошо знали традиционное отношение Англии к собственному суверенитету. Один из докладов Государственного департамента завершался такими пессимистическими словами: «...едва ли можно сказать, что Соединённое Королевство с удовольствием откажется от каких-либо суверенных прав в интересах коллективной безопасности, за исключением тех, от которых было вынуждено отказаться, следуя логике обстоятельств» [810].

Основной группой влияния, которая стала продвигать идею объединённой Европы в сотрудничестве с Америкой, было Европейское движение - сложно структурированная организация, выполняющая широкий диапазон действий, направленных на политическую, военную, экономическую и культурную интеграцию. Направляемое Уинстоном Черчиллем, Авереллом Гарриманом и Полем-Анри Спаком (Paul-Henri Spaak) движение тщательно контролировалось американской разведкой и практически полностью финансировалось ЦРУ через фиктивную структуру, именуемую Американским комитетом объединённой Европы (American Committee on United Europe), первым исполнительным секретарём которого был Том Брейден. Вопросами культуры в Европейском движении занимался французский Европейский центр культуры (Centre Europeen de la Culture), директором которого являлся Дени де Ружмон. Кроме того, в 1950 году Брейденом была запущена широкая программа выдачи грантов студенческим и молодёжным ассоциациям, включая Европейскую молодёжную кампанию (European Youth Campaign). Выполняя указания ЦРУ, эти организации находились в авангарде пропагандистской кампании, разработанной, чтобы вырвать зубы у левых политических движений и подготовить почву для умеренного социализма.

Что касается либеральных интернационалистов, охваченных идеей Европы, объединённой вокруг внутренних процессов, не согласуясь с американскими стратегическими интересами, они, по мнению Вашингтона, были не лучше, чем нейтралисты. Управлению и Совету по психологической стратегии дали подробные указания «направлять СМИ и программы на искоренение» этой особой ереси.

Ключевую роль в операции играл Джей Лавстон, начальник Ирвинга Брауна, который с 1955 года находился в подчинении у Джеймса Джизуса Англтона. Задача Лавстона состояла в том, чтобы внедряться в европейские профсоюзы, избавляться от сомнительных элементов и способствовать продвижению лидеров, угодных Вашингтону. В этот период Лавстон снабжал Англтона пространными отчётами о делах профсоюзов в Великобритании, составленными при помощи контактов в Британском конгрессе тред-юнионов и лейбористской партии. Англтон позволял своим коллегам из британской разведки (тем немногим, которым он доверял) ознакомляться с «неофициальной информацией» Лавстона.

По сути, это была «лавстонизация» (даже если они не думали о ней как таковой) британских лейбористских кругов, в которых его последователей к концу 1950-х было уже большинство. Чтобы ускорить проникновение в эту группу, Управление использовало Конгресс за свободу культуры, за счёт которого Гайтскелл совершал поездки в Нью-Дели, Берлин, на остров Родос и в 1955 году посетил конференцию «Будущее свободы» в Милане (которая также привлекла Риту Хинден и Дэниса Хили).

После потери места в парламенте в 1955 году Энтони Крослэнд (Anthony Grosland), чья нашумевшая книга «Будущее социализма» была прочитана как «проектамериканизируемой Великобритании» [811], привлекался Джоссельсоном к разработке программы международных семинаров Конгресса, отданной под руководство Даниэлю Беллу, который был приглашён для этого из Америки. К началу 1960-х Крослэнд протоптал себе дорожку в Международный совет Конгресса. Рита Хинден, южноафриканский академик, работающая в Лондонском университете, которую Джоссельсон называл «одной из нас», в середине 1960-х помогала ему в подготовке гранта, выделяемого на развитие Venture - журнала Фабианского общества. Преданность журнала идее создания сильной объединённой Европой стала синонимом «гайтскеллизма».

Дэнис Хили, которого искренняя вера в будущее единой Атлантики привела к тесному сотрудничеству с американскими «левыми некоммунистами» (он был лондонским корреспондентом «Нью Лидер»), стал очередным верным союзником Конгресса, в особенности «Инкаунтера». Хили был также одним из получателей и обработчиков материала, поступающего из Департамента информационных исследований (ДИИ). В свою очередь, он снабжал ДИИ данными о членах лейбористской партии и профсоюзов [812].

Из всех вышеперечисленных Хью Гайтскелл, лидер лейбористской партии, был ключевой фигурой, и Ласки, едва прибыл в Лондон, сразу присоединился к небольшой группке интеллектуалов, собравшейся в доме Гайтскелла в Хэмпстеде, на Фрогнал-гарденс. Гайтскелл, который специализировался на пропаганде, работая во время войны на Управление специальных операций (Special Operations Executive), и который также был близок к ДИИ, не мог не знать о связях «Инкаунтера». И так получилось, что, когда он начал произносить свою знаменитую обвинительную речь в адрес сопутствующих левых на конференции лейбористской партии 1960 года в Скарборо, некоторые спросили, кому же он сам сопутствует. Отписываясь по итогам конференции Майклу Джоссельсону, Ласки сообщил, что Гайтскелл лично поблагодарил его, Ласки, за поддержку политики в «Инкаунтере». Кроме того, по словам Ласки, «Инкаунтер» цитировали на конференции, что свидетельствует о «высоком престиже» журнала [813].

Когда лейбористская партия при Гарольде Уилсоне (Harold Wilson) побеждала консерваторов на всеобщих выборах 1964 года, Джоссельсон написал Даниэлю Беллу: «Мы все очень рады иметь столько друзей в новом правительстве» [814] (в новом кабинете Уилсона было полдюжины постоянных корреспондентов «Инкаунтера»). Ласки подвёл «Инкаунтер» намного ближе к политической программе его тайных ангелов.

Цена, по утверждению Ричарда Воллхейма, была высока. «Журнал представлял собой очень серьёзное вторжение в британскую культурную жизнь - и нёс ответственность за терпимое отношение многих британских интеллектуалов и лейбористской партии к вьетнамской войне» [815].

Именно культурная сторона журнала (не говоря уже о сборах) и продолжала привлекать лучшие материалы, и за это ЦРУ стоило благодарить Спендера. «Люди вообще не написали бы для «Инкаунтера», если бы не Стивен, - сказал Стюарт Хемпшир. - Весь хороший материал, который Ласки обычно называл «Элизабет Боуэн и всё это дерьмо», добывался Стивеном. Он сделал журнал респектабельным» [816]. Конечно, это помогло поддержать репутацию Конгресса - организации, ориентированной прежде всего на культуру, а не политику.

Но холодная война постоянно испытывала на прочность идею, что культура и политика могут существовать порознь. Действительно, как показало проведённое Конгрессом летом 1960 года мероприятие, посвящённое пятидесятой годовщине смерти Толстого, «культурная борьба» была ещё жива.

Американская разведка долго прибегала к имени Толстого как к символу «свободы личности». Это связано с днями, когда ещё существовало Управление стратегических служб, и эмигрант Илья Толстой, внук известного романиста, был сотрудником этого Управления. Другие члены семьи Толстого поддерживали регулярные отношения с Советом по психологической стратегии в начале 1950-х и получали средства от ЦРУ для своего мюнхенского Фонда Толстого. В 1953 году Ч.Д. Джексон отметил в своих записях, что пообещал одному просителю позвонить Фрэнку Линдси (бывшему заместителю Уизнера, который перешёл в Фонд Форда) насчёт выделения средств для Фонда Толстого.

В декабре 1958 года Кэсс Кэнфилд сообщил Набокову, что Фонд Фарфилда вызвался выступить спонсором «юбилея Толстого на Западе», чтобы тем самым ответить на фестиваль Толстого, готовящийся в СССР, где, как он точно предсказал, великий писатель будет представлен как предшественник большевизма. «Контраст между этими двумя мероприятиями будет очевиден для любого независимого наблюдателя, что послужит нам превосходной рекламой» [817], - рассуждал Кэнфилд. На долю Набокова выпало придумать «достойный ответ коммунистической пропаганде», что приняло форму большого события, проходившего на венецианском острове Сан-Джорджо в июне-июле 1960 года. Среди гостей было множество выдающихся писателей и мыслителей, включая Альберто Моравиа, Франко Вентури (Franco Venturi), Герберт Рид, Айрис Мёрдок (Iris Murdoch), Джордж Кеннан, Джаяпракаш Нараян и Джон Дос Пассос. Также были приглашены 16 советских мыслителей, но вместо них прибыли четыре «марионетки».

«Очень забавно было позже вспоминать, например, силуэты двух русских - тощего, высокого и низкого, коренастого, - писал Набоков. - Тощий был генеральным секретарём Союза советских писателей, низкий - одним из одиозных сукиных сынов по фамилии Ермилов, неприятный мелкий партийный работник. Они оба стояли в очереди, чтобы получить свои суточные и проездные у административного секретаря Конгресса за свободу культуры. Они прибыли, скорее были присланы, чтобы посетить конференцию, посвящённую 50-й годовщине смерти Толстого». Набоков завершил воспоминание на ликующей ноте: «Господин Ермилов, перевернитесь в гробу - вы взяли деньги ЦРУ!» [818].

«Расходы, самое красивое слово в современном английском, - как-то сказал В.С. Причетт (V.S. Pritchett). - Если уж продавать свои души, то подороже». Те, кто не стоял в очереди за суточными в Венеции, могли получить их на другом мероприятии Конгресса, конференции «Прогресс в свободе», проходившей в июне того года в Берлине. Мэри Маккарти дала исключительно циничный отчёт в письме к Ханне Арендт о личной конкуренции и интеллектуальной путанице, которые витали в воздухе во время тайного совещания: «Главным эпизодом, с точки зрения чистейшего скандала, была серия разъярённых перепалок между г-ном Шилсом и Уильямом {Филлипсом) на тему массовой культуры. Я клянусь, что Шиле является перевоплощением доктора Пэнглосса (Pangloss), но без очарования и доброты последнего. Я так и сказала, почти столь же развёрнуто, когда сама вступила в дискуссию.

Другим занятным персонажем от Конгресса был {Роберт) Оппенгеймер, который пригласил меня на общий ужин и которого я сочла полностью и возможно даже опасно безумным. Страдающий параноидальной манией величия и уверенный в своём божественном предназначении... {Оппенгеймер) повернулся к Николаю Набокову... и сказал, что Конгрессом управляли «без любви». После того как он повторил это несколько раз, я заметила, что считаю слово «любовь» более подходящим для отношений между полами... Джордж Кеннан тоже присутствовал там и завершил наше заседание очень хорошей и проникновенной речью (которая должна была сокрушить г-на Шилса и весь его Люциферов лагерь навсегда), но про него ходил слух, что он также страдает сумасшествием, хотя лишь частично» [819]. Помимо этого и других подобных проявлений «общественной идиотии» Мэри Маккарти сообщила, что «сбор Конгресса проходил очень весело. Я наслаждалась обществом старых друзей и новых, которые владели тысячелетней мудростью и умели «отделять овец от козлищ» [820].

Щедростью ЦРУ в тот год также воспользовался ряд журналов, приглашённых ознакомиться с материалами информационно-аналитического центра Конгресса, который был создан как «эффективное и бесперебойное средство доведения до широкой международной общественности интереснейшей информации, доступ к которой сейчас имеет крайне ограниченный круг лиц» [821]. Помимо поиска способов распространения изданий, выпускаемых самим Конгрессом, информационно-аналитический центр должен был служить распределительным пунктом для других журналов о культуре, которые считались достойными членства в «мировой семье журналов Конгресса». В неё входили «Партизан Ревью», «Кеньон Ревью», «Хадсон Ревью», «Сивани Ревью», «Поэтри», «Жарнал истории идей» (The Journal of the History of Ideas) и «Дедал» (Daedalus; журнал Американской академии искусств и наук), которые, состоя в Совете литературных журналов, также получили от Фонда Фарфилда гранты на увеличение тиража за границей. Кроме того, Конгресс договорился с «Советом литературных журналов» о ежегодном вручении 5000 долларов лауреату премии «Американский писатель». Кому было доверено вручать премию? Конечно, Роби Маколею, который в июле 1959 года сменил Джона Кроу Рэнсома на должности редактора «Кеньон Ревью» [822]. За годы, что «Кеньон Ревью» был привязан к Конгрессу, Маколей смог увеличить тираж с 2000 до 6000 экземпляров. Он особенно хвалился тем, что «нашёл способы делать деньги, о которых г-н Рэнсом и мечтать не смел» [823].

Но в других вещах «Кеньон Ревью» только проигрывал от редакторства Маколея. Его длительные отсутствия, обусловленные работой на ЦРУ, и своенравная манера поведения (в 1963 г. он внезапно разогнал Совет консультативных редакторов) оказали сильное негативное воздействие на журнал. Выгода же для Конгресса, напротив, была значительной. Формализовав свои отношения с этими престижными американскими журналами, Конгресс мог теперь похвастаться печатным станком невероятного размера и влияния, который стал чем-то вроде корпорации «Тайм-Лайф» для думающих.

«Мы не продавали фирменный знак, таким образом, мы не всегда настаивали на предварительном одобрении выпусков Конгрессом» [824], - пояснял Джон Хант. Так, многие из журналов Конгресса нелегко было признать таковыми. Среди них был Hiwar, арабский журнал Конгресса, чей первый выпуск в октябре 1962 года содержал интервью с Т.С. Элиотом и призыв Силоне к независимости писательства и автономии искусства. Попытки скрыть принадлежность журнала к Конгрессу оказались неудачными, и это немедленно сработало как «троянский конь». Одна мусульманская газета написала, что Конгресс пытается «распространить свои злые теории, швыряясь деньгами направо и налево, выпуская привлекательные журналы и давая большие приёмы и конференции», и призвала «осудить и бойкотировать» Конгресс [825].

Были и другие журналы Конгресса, запущенные в 1960-х, например «Транзишн» (Transition) в Уганде, который привлёк таких писателей, как Пол Тэру (Paul Theroux) и успел достичь внушительного тиража в 12 тысяч экземпляров, прежде чем в 1968 году по его офисам прокатилась череда чисток, и его редакторы были отправлены в тюрьму. В 1964 году в Лондоне начал издаваться журнал «Сенсоршип» (Censorship). Его редактором стал Мюррей Миндлин (Murray Mindlin), эклектичный человек, который перевёл роман «Улисс» Джеймса Джойса на иврит. Консультативными редакторами был Даниэль Белл, швейцарец Арман Гаспар (Armand Gaspard), Энтони Хартли, Ричард Хоггарт (Richard Hoggart) и Игнацио Силоне. Журнал стоил Конгрессу 35 тысяч долларов в год и являлся абсолютно убыточным предприятием. Когда зимой 1967 года он закрылся, «Нью Стейтсмен» был вынужден заявить: «Это плохая новость для всех писателей, издателей и художников». Джоссельсон, который никогда не ладил с Мюрреем Миндлином, был менее всех склонен носить траур (он сказал, что «относительный успех журнала был основан на статьях о сексе, которые публиковались в нём время от времени»). «Сенсоршип» послужил моделью для журнала «Индекс он Сенсоршип» (Index on Censorship), который в 1972 году Стивен Спендер основал при помощи гранта, выделенного Фондом Форда.

Но из всех журналов, связанных с Конгрессом, история «Партизан Ревью» кажется наиболее интригующей. «Самая главная загадка «Партизан Ревью» для меня всегда заключалась в том, как издание, нацеленное на столь малочисленную и специфичную аудиторию... сумело стать самым известным серьёзным журналом в Америке, и конечно, из всех американских журналов с интеллектуальными амбициями, наиболее читаемым в Европе», - размышлял Лесли Фидлер в 1956 году [826]. Он хитро намекнул: «Одна часть разгадки заключается в финансировании журнала... детальное изучение экономических взлётов и падений «Партизан Ревью» даст материал для полноценной статьи» [827]. В 1937-1943 годах журнал в основном спонсировался абстрактным художником Джорджем Моррисом; после 1948 года его главным источником финансирования был Аллан Б. Даулинг (Allan В. Dowling), который до 1951-м «содержал его без посторонней помощи и с тех пор является президентом и главным вкладчиком фонда, который в настоящее время и издаёт журнал» [828].

Фидлер не упомянул об Анри Люсе, чьё щедрое пожертвование в 1952 году было сохранено в тайне. Но не один он заметил, что на «Партизан Ревью» «ссылаются в таких многотиражных журналах как «Лайф» и «Тайм», с полной уверенностью в том, что он вызовет правильную реакцию у их обширной аудитории» [829].

Естественно, никогда не упоминалось ЦРУ, предполагаемая причастность которого к самому влиятельному интеллектуальному журналу Америки потом ещё долго озадачивала историков. Известно, что «Партизан Ревью» получал доллары Фонда Фарфилда (через Американский Комитет) в начале 1953 года и это при подстрекательстве Корда Мейера. В начале 1960-х он также получил «грант на расходы» от Фарфилда [830]. Но в жизни журнала, измотанного финансовыми кризисами, это едва ли было значимо. В 1957 году вопрос безналогового статуса «Партизан Ревью» был снова поднят в Налоговой службе США: мало того что журнал имел шанс потерять этот статус, но речь также шла и о признании всех вкладов в «Партизан Ревью» с 1954 года и до настоящего времени подлежащими налогообложению. «Я считаю это абсолютно возмутительным!» - написал Ч.Д. Джексон Корду Мейеру [831].

Джексон и Мейер сплотились в вопросе «Партизан Ревью». Для начала они «замолвили словечко» о журнале в Отделении освобождения от налогов.

Спустя некоторое время Уильям Филлипс сообщил Джексону, что остался доволен, увидев предварительное решение Налоговой службы США. Затем Джексон обратился непосредственно к Аллену Даллесу. 12 ноября 1957 года Джексон отправил Даниэлю Беллу конфиденциальное письмо, описывающее позицию ЦРУ по данному вопросу: «У них нет прямых финансовых или оперативных планов на «Партизан Ревью». Нынешний редактор, однако, сочувствует Конгрессу за свободу культуры и сотрудничает с ним. Финансовые трудности журнала могут привести к смене его руководства, что не входит в интересы {ЦРУ). Следовательно, оно косвенно заинтересовано в том, чтобы просьба об освобождении от налогов была положительно рассмотрена» [832].

В апреле 1956 года проблемы «Партизан Ревью» обсуждались на заседании Совета по координации операций (СКО, Operations Coordinating Board). В последовавшем за этим обращении в штаб политического планирования Информационного агентства США СКО призвал к действиям, сообщив также о просьбе самого журнала помочь ему повысить свой доход. Не указывая имени её составителя (по мнению Фидлера, им был Сидни Хук, член редакционного и консультативного совета «Партизан Ревью» и «официальный представитель» журнала), СКО цитирует содержание поступившей просьбы: «Как вы знаете, в течение долгого времени я жаловался на тот факт, что специальное финансирование и прочая поддержка часто предназначаются для новых журналов, а старые рабочие лошадки, трудящиеся в антикоммунистической области, такие как «Нью Лидер» и «Партизан Ревью», не получают помощи или получают её не в должном объёме» [833].

После переговоров с Уильямом Филипсом казалось, что «идеальным вариантом {было бы), если бы американский Комитет за свободу культуры выступил в роли посредника, через которого подписка на такие журналы, как «Нью Лидер» и «Партизан Ревью», в качестве подарка передавалась наиболее заинтересованным в них заграничным интеллектуалам. Я думаю не только о тех, кто уже давно находится на нашей стороне... но также и той обширной армии интеллектуалов, которые не поддались коммунизму, но кто считает Америку в равной степени империалистической, материалистической, малокультурной и полуварварской страной» [834]. Обращение завершалось словами: «Я думаю, что такого рода просьбы и предложения представляют большую ценность, особенно если не очевидна заинтересованность американского правительства в достижении целей, обозначенных в идеологическом подходе» [835].

В течение месяца «Партизан Ревью» смог выделить Элизабет Бишоп щедрый грант в 2700 долларов. Деньги стали поступать из Фонда Рокфеллера, примерно 4000 долларов в год, в течение трёх лет и расходовались по усмотрению литературных сообществ. Это, возможно, было случайным стечением обстоятельств, но любопытно, что, на протяжении следующих десяти лет на все повторные просьбы редакторов журнала о финансовой помощи Фонд Рокфеллера отвечал отказом.

В начале 1958 года Уильям Филлипс поехал в Париж, где встретился с Майклом Джоссельсоном, чтобы обсудить будущее «Партизан Ревью». 28 марта 1958 года Филлипс написал Джоссельсону, спрашивая, возможно ли, по его мнению, «осуществить что-либо из того, о чем мы говорили» [836]. За нескольких месяцев Американский комитет за свободу культуры, умирающий в результате фактической и позорной приостановки своей деятельности в январе 1957 года, был реанимирован для единственной цели - стать официальным издателем «Партизан Ревью», в рамках договорённости, заключённой на ближайшие десять лет. Комментируя это событие, Хук сказал Джоссельсону, что не было «никакой другой причины возобновлять функционирование Американского комитета, кроме как приспособить его для «Партизан Ревью»...

Филлипс пойдёт на всё, чтобы добыть помощь для «Партизан Ревью» [837]. Сам Джоссельсон позже вспоминал, что «Комитет исчез бы полностью, если бы в последний момент не было решено позволить редакторам «Партизан Ревью» воспользоваться его свободным от налогообложения статусом, и с тех пор вся «деятельность» Комитета сводилась к изображению из себя спонсоров «Партизан Ревью» [838]. Фактически Комитет не субсидировал «Партизан Ревью», но обеспечивал ему лазейку в налоговом законодательстве.

Тем не менее, по словам Даниэля Белла, «в течение нескольких лет «Партизан Ревью» имел некоторую финансовую поддержку от Конгресса за свободу культуры в виде подписок, оформленных для иностранцев, которые получали журнал бесплатно. Насколько я знаю, это финансирование также держалось в секрете» [839]. Благополучие «Партизан Ревью» теперь зависело от Конгресса, который с 1960 года повысил объёмы продаж журнала до 3000 экземпляров в год, которые теперь распространялись последним за пределами США. В то же время Конгресс начал оказывать аналогичную помощь и другим серьёзным журналам о культуре, с которыми имел давние связи: «Кеньон Ревью» (1500 экземпляров), «Хадсон Ревью» (1500), «Сивани Ревью» (1000), «Поэтри» (750), «Дедал» (500) и «Журнал истории идей» (500).

В год закупка этих тиражей обходилась Конгрессу в 20 тысяч долларов. При программе помощи, рассчитанной изначально на три года, итоговые расходы Конгресса на эти журналы составили 60 тысяч долларов плюс ещё 5000 долларов на административные расходы. Распространять «Партизан Ревью» в Англии было поручено Фредерику Уорбургу [840]. Уорбург также получил право преимущественного приобретения антологии «Партизан Ревью» «Литература и современность» (отредактированной Филлипсом и Филипом Равом), почти все составители которой в какой-то момент поддерживали связь с Конгрессом за свободу культуры (включая Коэстлера, Кьяромонте, Мэри Маккарти и Альфреда Кэзина - Alfred Kazin).

Состояние «Партизан Ревью» продолжало улучшаться. «На днях вечером я повстречал Уилла Филлипса, - писал Кристол Джоссельсону в марте 1960 года, - и он пространно намекнул, что проблемы «Партизан Ревью» теперь полностью решены, хотя и не сообщил подробностей... Более того, он сказал, что у них теперь больше денег, чем, как они считали, им было необходимо!» [841]. Но Филлипс захотел большего: «Не думаю, что Конгресс согласится оплатить на основе какого-либо фанта мою деловую поездку в Европу в этом июне, ты как считаешь?» [842] - обратился он к Джоссельсону год спустя. Филлипс намекнул на желание получить грант, несмотря на свой позже описанный инстинкт «проверять бюрократическую маску {Конгресса) и его тайный контроль сверху». В 1990 году он гордо написал о том, что «ни Рава, ни меня не сочли достаточно персонально и политически благонадёжными, чтобы пригласить на открытие Конгресса 1950 года», представителей которого он описал как «легкомысленных, беспочвенных, необузданных, цинично антикоммунистических функционеров» [843]. Обмениваясь оскорблениями, Ласки позже назвал самого Филлипса неуправляемым: «Он не оправдал никаких ожиданий. Какого чёрта его послали в Париж? Он просто сидел без дела в Deux Magots» [844].

Уильям Филлипс позже утверждал, что он вообще ничего не должен Конгрессу. Признавая, что он был «непостоянным игроком в глобальной пропагандистской игре», он представил это как фактическое следствие его членства в исполнительном совете Американского комитета, в чьи «внутренние процедуры и расчёты, финансы», по его словам, он не был посвящён. Филлипс также утверждал, что был «потрясён - и возможно завидовал - роскошностью всей операции, шикарными квартирами чиновников Конгресса, казавшимися неистощимыми средствами для путешествий, крупными представительскими расходами и всеми другими льготами, обычно предоставляемыми руководителям крупных корпораций. В конце концов, «Партизан Ревью» всегда пытался сводить концы с концами, и мой опыт вынуждал меня полагать, что бедность всегда была свойственна серьёзным политическим начинаниям и литературным журналам. Что касается секретного финансирования, мне кажется, это противоречит самой природе свободного интеллектуального предприятия, особенно когда финансирование осуществляется хорошо организованной рукой правительства, с учётом его собственных политических интересов» [845].

У других, конечно, было иное представление о секретном финансировании. Как только «Партизан Ревью» начал извлекать выгоду из сотрудничества с Американским комитетом за свободу культуры, так «Нью Лидер» снова стал получать щедрую поддержку от своих тайных покровителей. В феврале 1956 года К.Д. Джексон написал Аллену Даллесу, предлагая увеличить спонсирование журнала Сола Левитаса. С 1953 года корпорация «Тайм» ежегодно выдавала «Нью Лидер» субсидии в размере 5000 долларов в обмен на «информацию о международной коммунистической тактике, особенно о лицах, осуществляющих коммунистическую пропаганду в рабочем движении» [846]. Но это была лишь часть средств, необходимых для удержания журнала на плаву.

По расчётам Джексона, требовалось не менее 50 тысяч долларов для обеспечения его деятельности. «Если капиталистическое предприятие обладает достаточной мудростью, чтобы оценить, что тот особый тон голоса, с которым Левитас обращается к особой группе людей здесь и за границей, уникален и исключительно важен, и готово поддержать это несколькими тысячами долларов, - сказал он, Даллесу, - я надеюсь, вы сможете согласиться с текущим предложением. Мне это кажется наилучшей формулой из тех, которыми мы пользовались для того, чтобы иметь при себе Левитаса и содержать его» [847].

Даллес легко признал, как и в предыдущих случаях, что грант Управления для «Нью Лидер» «хорошо оправдывался высоким потенциалом отдачи». К лету 1956 года движение «Спасём «Нью Лидер» собрало для журнала 50 тысяч долларов, в которых он так нуждался: Информационное агентство Соединенных Штатов, Фонд Форда, X.Дж. Хайнц (Н.J. Heinz) и корпорация «Тайм» выделили по 10 тысяч долларов. Недостающие 10 тысяч долларов поступили в форме «пожертвований»: 5000 долларов от издателя «Вашингтон пост» Филипа Грэхэма (Philip Graham) и ещё 5000 доларов, которые были записаны просто как «манна небесная» [848].

Как всегда Конгресс за свободу культуры предпринял новые меры как в отношении «Партизан Ревью», так и «Нью Лидер». Сотрудничество с Конгрессом, осуществлявшееся в форме совместных публикаций, официальных соглашений об ассоциации и обмена знаниями, принесло обоим журналам дальнейшие материальные блага. Плодовитая деятельность Конгресса в эти годы была неотъемлемой частью западной культурной жизни. С платформ его конференций и семинаров и через страницы научных обзоров интеллектуалы, художники, писатели, поэты и историки приобретали аудиторию для своих взглядов, которую не могла предоставить никакая другая организация, за исключением Коминформа. Парижский офис стал ферментом, притягивающим посетителей со всех континентов, и в 1962 году в его коридоре даже была взорвана бомба (событие, названное одним из участников «великим и великолепным, давно ожидаемым, действительно заслуживающим гордости и особого упоминания в летописи Конгресса») [849]. Для второго и третьего поколения потенциальных Хемингуэев Конгресс был теперь хранилищем всех романтичных мифов литературного Парижа, и они устремились в него толпами [850].

Но громкое имя Конгресса привлекало также и ненужное внимание. В 1962 году он стал предметом блестяще проницательной пародии Кеннета Тайнена (Kenneth Tynan) и команды из сериала «Такая выдалась неделька» с канала Би-би-си (ВВС). «А теперь, горячие новости с фронта культурной холодной войны, - начиналось шоу. - На этой схеме показан советский культурный блок. Каждая точка на карте представляет собой стратегический культурный объект: театральные базы, центры кинопроизводства, группы танцоров, производящих в большом количестве межконтинентальные «баллистические» ракеты, издательства, выпускающие обширные тиражи классики для миллионов порабощённых читателей. Однако пока вы смотрите на неё, массивное наращивание культурной силы продолжается. А как же дела обстоят у нас, на Западе? Имеем ли мы мощное оружие для нанесения эффективного ответного удара на случай глобальной культурной войны? Да! Есть старый добрый Конгресс за свободу культуры, который на американские деньги построил множество передовых баз в Европе и не только, готовых выступить остриём культурного возмездия. Эти базы замаскированы под журналы и имеют закодированные названия, например «Инкаунтер» - это сокращение от «Стратегии сил наступления». Затем слово взял «представитель Конгресса», который похвастался группой журналов, формирующей «культурное НАТО», чьей задачей являлось «Культурное сдерживание, или как некоторым мальчикам нравится выражаться - создание «кольца вокруг красных». Фактически, я не сказал бы, что у нас была цель. У нас была, скорее, историческая миссия: всемирное читательское доминирование... Но что бы ни случилось мы, в Конгрессе, считаем своим долгом поддерживать собственные базы в состоянии повышенной боевой готовности, постоянно наблюдая за действиями противника, вместо того чтобы впустую тратить бесценное время на тщательное изучение самих себя» [851].

Сатира была остра и безупречно составлена. Пока «представитель Конгресса» осуждал мещанство советского министра культуры, Тайней показал без тени иронии, кем были просвещённые покровители Конгресса: Окружной фонд Майами, Цинциннати, техасский Фонд Хоблитцелла и швейцарский Комитет помощи венгерским патриотам.

Столь точные указания спонсоров Конгресса хотя и не достигли основной цели, но вызвали у Джоссельсона бессонницу и подтвердили его страх, что настоящей ахиллесовой пятой Конгресса было ЦРУ. Напряжённость в отношениях между Джоссельсоном и его боссами из Управления нарастала, начиная с краха Американского комитета в начале 1957 года. Джоссельсон, в силу темперамента неспособный играть роль обезьянки шарманщика, теперь имел всё больше разногласий с Кордом Мейером, который отказывался отдавать свою власть. Мейер так никогда и не оправился от того кафкианского обращения с ним маккартистов в 1953 году. Дополняла всё это череда личных трагедий, которые делали его всё более и более мрачным и тяжёлым. Рассказ Мейера «Волны темноты» 1946 года о его участии в войне и чуть не оказавшемся фатальным ранении на пляжах Гуама также предопределял трагическое движение его дальнейшей жизни. В 1956 года его девятилетний сын Майкл был сбит несущимся автомобилем. Меньше чем через год после этого Корд развёлся с женой Мэри Пинчот Мейер [852].

Всё более упрямый и неблагоразумный Мейер стал неустанным, непримиримым защитником собственных идей, которые, казалось, вращались вокруг параноидного недоверия ко всем, кто не соглашался с ним. Его тон в лучшем случае был вызывающим, а в худшем - театральным и даже агрессивным. «Корд пришёл в Управление юным идеалистом и ушёл, когда Англтон высосал из него все соки, - сказал Том Брейден. - Англтон владел чёрной магией. Он раздражал всех в городе, включая меня. Независимо оттого, что Англтон думал, Корд считал по-своему» [853].

Артур Шлезингер, старый друг Мейера, теперь оказался жертвой этого идеалиста, превратившегося в сердитого интеллектуала-жандарма: «Он стал косным, непреклонным. Я помню, как однажды он позвонил мне и предложил вместе выпить. Я пригласил его в гости, и мы провели вечер за разговором на верхнем этаже дома. Несколько лет спустя, взяв в ЦРУ своё личное дело, я обнаружил, что последним документом в файле был отчёт обо мне Корда Мейера! Он выпивал со мной в моём собственном доме и написал после этого отчёт. Я не мог поверить в это» [854]. Точно так же, как персонаж Джеймса Стюарта в фильме «Окно во двор» Хичкока, Мейер и Англтон закончили тем, что отошли от нормы, с чем сами всю жизнь и боролись.

В октябре 1960 года Джоссельсон встречался с Кордом Мейером и группой сотрудников Отдела международных организаций в номере одного из вашингтонских отелей. Последовала горячая дискуссия, в которой, как рассказывал один из очевидцев, коллеги Джоссельсона из ЦРУ «напомнили ему, что яйца курицу не учат». Джоссельсон, у которого была, как её описывала Диана, «необычная связь разума и тела», почувствовал резкий скачок давления и стук в висках, после чего рухнул на пол. «Его эмоции всегда легко угадывались, - рассказывал Джон Томпсон. - Во время жаркого спора он мог лишиться чувств и получить сердечный приступ. Он был чересчур европейцем» [855].

Эти сердечные приступы были вполне реальными. Однажды в два часа ночи по местному времени Диану разбудил звонок Лу Латама (Lou Latham), начальника Парижского офиса (он находился в Вашингтоне, когда всё произошло), который сообщил, что Майкл был срочно доставлен в больницу с ударом. Диана первым же утренним самолётом вылетела из Парижа с четырёхлетней Дженнифер на руках. Ненадолго заскочив в отель, где она передала Дженнифер своей матери, Диана отправилась в больницу при Университете Джорджа Вашингтона. Там она нашла Майкла, лежащего в кислородной палатке. В течение нескольких следующих недель она дежурила у его кровати. Джоссельсон начал постепенно приходить в себя. И в этом беспомощном состоянии он продолжал выполнять свою безотлагательную миссию. «Всё время пребывания Майкла в больнице он «надиктовывал» мне, а я делала пометки, - вспоминала Диана. - Затем я подходила к двери палаты и «раздавала указания» Ли {Уильямсу) и другим подходившим болванам-исполнителям. Было забавно поменяться с ними ролями» [856].

Однажды, когда Джоссельсон всё ещё находился под кислородной маской, Билл Дёрки (Bill Durkee), заместитель руководителя подразделения Мейера, прогуливаясь с Ли Уильямсом по Вашингтону, повернулся к нему и сказал: «Теперь он там, где мы и хотели его видеть» [857]. Размышляя над этим несколько лет спустя, Диана пришла к выводу, что, хотя Управление и ценило Майкла за работу, которую он выполнял, «он, должно быть, одновременно был и занозой в их заднице, идущий собственным путём и сопротивляющийся им всякий раз, когда они пытались установить контроль. Майкл старался вести с ними весёлые беседы и силой своей индивидуальности не давал им осознавать собственную никчёмность. Он дружил с ними, справлялся об их семьях и карьерных перспективах, и я считала, наивная, что они им восхищались. Дёрки, я теперь уже уверена, говорил за большинство из них. Они, должно быть, не доверяли всем этим интеллектуалам, к тому же иностранцам, и страдали от того, что у них были все эти деньги и власть, но не было признания... Кроме того, Майкл не был человеком из Йеля, он был фактически русским и евреем, и именно он дружил с известными людьми, а не они» [858].

Однако было ясно, что здоровье больше не позволит Джоссельсону отдавать столько сил Конгрессу. Было решено, что он переедет на постоянное жительство в Женеву, где продолжит работать на Конгресс, но уже удалённо.

Джону Ханту передали руководство Парижским офисом, включая поддержание связи с Управлением. Придя в Конгресс в 1956 году, Хант провёл первые два года, как он вспоминал позднее, ведя себя как «мальчик-уборщик, никогда ничего не говорящий, зато наблюдающий и запоминающий» [859]. Постепенно он стал тем, кого сам описал как «офицер для особых поручений» директора Майкла. По существу, эти роли никогда не менялись за время существования Конгресса. Но при Джоссельсоне, работающем через секретаря в своём доме в Женеве, Хант почувствовал, что получил административный контроль над парижской штаб-квартирой.

Поиск по сайту: