Anonymous

Очередное утро. И дежурный прием лекарственных средств. Рут выглядит по-прежнему: омерзительно, но притягательно. Только к глазам подступила эта усталостная синева, больше похожая на отпечатки кулаков главного врача. Или мужа, которого у нее, похоже, никогда и не было.

- Открой рот.

Меня немного раздражает, когда в мой адрес отпускают подобные фразы. В исповедальне все происходит несколько иначе. Но ничего не поделаешь. Осмотр длился не дольше секунды.

Я спрашиваю ее, когда меня выпустят? И почему после того инцидента я оказался здесь, а не в обыкновенном госпитале?

- Мне не положено об этом говорить.

Так же, говорю, как и не положено допускать ошибки при исполнении своих обязанностей. С этими словами я выплюнул две таблетки себе на грудь.

Мечта Джессики поблекла на фоне ее же оплошности. Ее цель вышла из-под контроля.

Я не хотел обижать медсестру, но обмен информацией в случае пациент-сотрудник вынуждает пойти на крайние меры.

Повторяю вопрос: почему я оказался здесь? Мне не нужны подробности, долгие и витиеватые разъяснения.

Ее огромные глаза заблестели.

- В последнее время ты часто попадал в ситуации, вызывающие аффективное состояние. Одно из свойств аффекта - аккумуляция негативных переживаний. В конечном итоге - бурная разрядка, проявляющаяся в неуправляемом аффективном поведении. Достаточно объяснений?

Но...что я сделал?

- Я не могу сказать.

И она вышла, захлопнув за собой дверь.

У меня достаточно времени, чтобы постараться вспомнить, что произошло в тот злополучный вечер. Я помню Паркера Уильямса, журналиста из "Спэллинга", получившего несколько пулевых ранений.

Девушка. Там была девушка, которую зачем-то отвели в туалет.

И жирдяй, устремившийся к свободе.

Недостаток информации провоцирует ложные воспоминания. Так можно переписать всю жизнь, разместить в кластерах памяти новые единицы и нули. В "Лэнготе" по сути этим и занимались. Только поджаривали мозги доверившихся им самаритян.

Когда ты прикован к постели, свобода кажется чем-то необходимым.

Чем-то таким, что никогда тебя не волновало.

Но теперь это отобрали, и ты как ребенок жаждешь вернуть причитающееся. Несмотря на то, что ты прекрасно обходишься и без свободы. Только испражняешься в "судно", питаешься с помощью санитаров и ничего не видишь, кроме однотонного спокойствия потолочной плитки из полистирола. Крохотное зарешеченное окно транслирует дождь. Иногда я представляю, что это "Нэшенл Джеографик" или "Эксплорэр". И я лично веду репортаж из города дождя, невозмутимого серого гиганта, тонущего в килотоннах водных масс. Мои воображаемые зрители вникают в поток информации.

Если в Португалии ожидается дождь с грозой, то на работу можно не идти.

В пустыне лишь редкая капля дождя достигает поверхности земли, не успевая целиком испариться.

Как и вы, мои зрители. Нет никакого движения вверх. Мы капли дождя. И хорошо, если мы долетаем до поверхности земли. Такой понятной и нужной.

В Уганде можно услышать раскаты грома двести пятьдесят раз в году.

Муссонные дожди в Индии в состоянии спровоцировать оползни, разрушение домов, гибель сотен людей.

Ну, вы помните. Ненужные нейроны, дефективные людишки. С этим все ясно.

Словно маринист, упивающийся вдохновенной эрекцией на бесконечные осадки, я сворачиваю весь мир в эти капли. Больше мне ничего и не остается. Память не желает возвращать должок, Рут не спешит начинять меня новой порцией каких-нибудь барбитуратов, даже доктор Джигелски, забегавший лишь раз, не ищет встречи с моим растворяющимся в кровати телом. Причина моего нахождения здесь постепенно начинает рыть туннели в извилинах, подбирается к мозолистому телу, крошит его останки на гипоталамус и нацеливается на гипофиз, разъедая средний мозг. А там - безумие. И оно заразно.

Зачастую лишь какой-то незначительный по размерам фрагмент памяти способен отравить твою жизнь. Что-то незначительное с точки зрения вселенной, крохотное. Но дай своей обсессии время, и она уничтожит тебя, обольет керосином и подожжет, после чего будет наблюдать за тем, как ты изворачиваешься в обжигающих языках пламени.

Пытаешься потушить себя.

Так ты ищешь ответы. Но не получаешь ровным счетом ничего.

Убивает не враждебная среда. Убивает твое восприятие среды.

И вбрасывая в атмосферу гигатонны любовных признаний или безадресных молитв, вы заставляете систему реагировать. Сопротивляться всему тому вымыслу, которым вы пытаетесь придать хоть какой-то смысл своему окружению. Фанатизм, с которым человек пытается объявить всему миру о своих чувствах в отношении возлюбленного, угнетает любую возможность на спасение. Система не терпит сбоев, она заметает следы любого прогресса, подтирает последние пятна благоразумия. Делает нас нелогичными, метастабильными и уродливыми. Какими мы и должны быть. И нужно признать - из семени льна вырастает лен.

Вставая на колени перед неизбежным и начиная молиться, вы превращаете себя в отличную мишень.

Помоги, господи.

И господи тебя убивает.

Дай бог здоровья.

И метастазы.

Словно боженька выстрелил ядовитой дробью в твое алчущее здравия тельце.

В этом бесконечном антагонизме и протекает наша жизнь. Мы пытаемся сломать систему, но получается лишь припудрить ей носик. Мы продавливаем ее любовью и раболепием, но это лишь тени на глазах. Мы гримируем систему до тех пор, пока наши усилия не смоются с новым дождем. С новым показом.

И тогда истинное лицо системы пугает еще больше.

Ее желание вернуться в изначальное состояние оказывается непреодолимым. И все, чем вы гордились, чему придавали колоссальное значение, что боготворили и отождествляли с наивысшим земным счастьем - все это утопает в отдаче.

А чего мы хотели? Чем мы гордились?

Семь миллиардов ответов.

Как мы хотели? Как мы гордились?

Слова, слившиеся в признания и просьбы. В хвастовство и ханжество. В благодарности и угрозы.

Не много ли однообразия на семь миллиардов индивидуальностей? Таких неповторимых и замечательных индивидов, выблевавших свои души, чтобы ими же и козырять. Да, теперь, чтобы тебя услышали, нужно выстрелить. Чтобы поняли - умереть. Но и этого может оказаться недостаточно. Остается признать - ты никогда не победишь. Никогда. И от тебя останется короткое воспоминание паре поколений, увлеченных новыми возможностями, данными тобой же.

Мы всю жизнь пытаемся создать нечто такое, что облегчит жизнь, эту перманентную бойню с режимом тотального бессилия, передаем лучшие наши идеи молодым последователям. А на смертном одре впадаем в недоумение: что с нами случилось?

Я скажу тебе, покойник. Тобой пользуются. И пользовались. А теперь умирай и не придавай этому особого значения.

Хозяев собак заставляют убирать дерьмо за своими питомцами.

Одни носят с собой салфетки, подбирают говно и выбрасывают в контейнеры.

Другие - просто накрывают газетой или бумагой.

Так вот. Ты - та самая бумажка, которой пытаются прикрыть все дерьмо этого мира. Твоими мыслями и словами. Скомканная, ненужная макулатура.

Обидно, ведь смятая бумага никогда больше не будет идеальной.

Ну, а теперь закрывай глаза. Поздно что-либо исправлять.

Комнату наполнил свет коридорных ламп, а затем и Джессика. Я хотел сказать Рут.

- Завтра снимут ремни. Открой рот.

Могла бы и не просить. Удивление справилось и без меня.

- Да, кстати, под дверью лежала записка, я не читала ее. - Рут положила какой-то листок под мою подушку.

Спасибо, что законсервировала мое время. Теперь "завтра" никогда не наступит.

Поиск по сайту: