Гетеанум, 10 января 1925. Рудольф Штайнер

ХАРАКТЕР ТАЙНОВЕДЕНИЯ

В качестве заглавия для этой книги было выбрано древнее слово «тайноведение». Слово это вызывает в настоящее время у различных людей совершенно противоположные ощущения. Для многих оно содержит нечто отталкивающее и вызывает в них насмешку, презрение или сострадательную улыбку; оно кажется им праздной мечтательностью, нелепой фантазией, за которой скрывается стремление возродить всяческие суеверия; по их мнению, человек, знакомый с методами истинной науки и стремящийся к истинному знанию, с полным правом будет избегать такой «мнимой науки». На других людей это слово «тайноведение» действует так, будто то, что им обозначается, должно сообщить нечто, что нельзя добыть никаким иным путем, и к чему их влечет — в зависимости от их индивидуальных наклонностей — глубокая внутренняя жажда к познанию или утонченное любопытство. Между этими резко противоположными мнениями существуют всевозможные промежуточные ступени условного приятия или же условного отрицания, в зависимости от того, что тот или иной себе представляет, когда он слышит слово «тайноведение». Нельзя отрицать того, что для некоторых людей слово «тайноведение» имеет магическую силу потому, что они хотят удовлетворить свое пагубное влечение к знанию о «непостижимом», таинственном, неясном, к знанию, не достижимому естественным путем. Ибо многие люди не склонны искать удовлетворения наиболее глубоких стремлений своей души посредством того, что может быть ясно и отчетливо познано. Они убеждены в том, что помимо того, что можно познать в мире, должно существовать еще нечто, что недоступно познанию. Они отрицают, не замечая странного противоречия, возможность удовлетворить самые глубокие стремления к познанию путем всего того, что «известно», и допускают только то, о чем нельзя утверждать, что оно известно из естественного исследования. Кто говорит о «тайноведении», не должен упускать из виду того, что он может натолкнуться на недоразумения, вызванные такими «защитниками» подобной науки, — защитниками, стремящимися, собственно говоря, не к знанию, а к чему-то противоположному.

Нижеследующее изложение обращено к читателям, которые не намерены отказываться от непредвзятости суждения, несмотря на то, что определенное слово, благодаря различным обстоятельствам, вызывает предубеждение.

Здесь не идет речь о каком-либо «тайном» знании, открытом лишь для немногих избранных. Слово это употребляется здесь в том же смысле, в каком его употреблял Гете, когда он говорил об «открытых тайнах» в явлениях мира. То, что в этих явлениях остается «тайным», неоткрытым, когда мы наблюдаем эти явления путем физических органов чувств и связанного с ними рассудка, — рассматривается здесь как объект и содержание сверхчувственного метода познания[3]

Для того, кто признает наукой только то, что познается через органы чувств и через рассудок, служащий им, «тайноведение» — так, как оно здесь понимается — не может быть наукой. Но если такой человек хочет разобраться в себе самом, он должен признать, что отвергает «тайноведение», не основываясь на понимании, а исходя из притязаний, идущих из его чисто личных ощущений. Чтобы это понять, достаточно вспомнить о том, как возникает наука и какое значение она имеет в человеческой жизни. Возникновение науки как таковой нельзя понять, исходя из предметов ее наблюдения, но оно познается по особому характеру деятельности души, проявляющейся в научной устремленности. Нужно обратить внимание на весь строй души, когда она оперирует научными данными. Если усвоить привычку осуществлять подобную деятельность души только тогда, когда дело идет об откровениях органов чувств, то мы будем придерживаться убеждения, что существенным в этом процессе является откровение органов чувств. Тогда не увидим того, что в этом частном случае определенная энергия человеческой души была направлена исключительно на данные органов чувств. Но можно перешагнуть через это произвольное самоограничение и, отвлекаясь от специальных случаев ее применения, рассмотреть характер научной деятельности как таковой. Этот способ рассмотрения имеется в виду здесь, когда мы говорим о познании внечувственного содержания мира (Weltinhalte) как о «научном» познании. Человеческие представления могут оперировать данными этого содержания так же, как они в иных случаях оперируют естественнонаучными данными. Тайноведение стремится к тому, чтобы отделить естественнонаучный метод и порядок исследования, относящийся к связи и течению чувственных фактов, от этого специального применения, но, с другой стороны, сохранить его в его мыслительной и иной особенности. Оно хочет о внечувственном говорить точно так же, как естествознание говорит о чувственном. Если естествознание ограничивает применение этого метода исследования пределами мира чувственных восприятий, то тайноведение рассматривает работу души в процессе познания природы как своего рода самовоспитание души, чтобы потом результаты этого самовоспитания применить к сфере внечувственного бытия. Тайноведение не исследует явления чувственного мира как таковые, но по отношению к вне-чувственным мировым событиям его позиция та же, что и позиция естествоиспытателя к чувственным данным. От естественнонаучного метода оно удерживает и сохраняет сопровождающий его душевный строй, то есть именно то, благодаря чему естествознание становится наукой. Поэтому тайноведение может быть названо наукой.

Кто размышляет о значении естествознания в человеческой жизни, тот придет к заключению, что это значение не может исчерпываться усвоением естественнонаучных познаний, ибо эти познания никогда не могут привести человека ни к чему иному, как только к переживанию того, чем сама человеческая душа не является. Не в том, что человек познает в природе живет его душевное начало, а в самом процессе познавания. Душа переживает себя в процессе деятельности по отношению к природе. То, что она приобретает для себя в этой полнокровной деятельности, есть нечто иное, чем само знание о природе, а именно саморазвитие — как результат познания природы. Достижение этого развития человека тайноведение желает применить к сферам, которые лежат вне природы как таковой. Тайновед не стремится игнорировать значимости естествознания; мало того, он признает эту значимость в еще большей мере, чем сам естествоиспытатель. Он знает, что без строгости представлений, господствующей в естествознании, не может основать никакой науки. Но он знает также и то, что если эта строгость была приобретена путем истинного проникновения в дух естественнонаучного мышления, то благодаря силе душевной, она может быть удержана для иных областей исследования.

При этом, однако, имеет место нечто, что может заставить призадуматься. При рассмотрении природы душа в гораздо большей мере ведома рассматриваемым объектом, чем при исследовании внечувственных миросодержаний. При этом последнем она должна в большей мере обладать способностью из чисто внутренних импульсов удержать сущность научного метода представлений. Поскольку очень многие люди подсознательно верят, что эта сущность может быть удержана только когда мы послушно следуем за путеводной нитью естественнонаучных явлений, то они бывают склонны решительно заявлять: как только эта путеводная нить оставлена, тотчас же душа и ее научный метод начинают блуждать в пустоте на ощупь. Такие люди не довели до своего сознания особенности этого метода; они образуют свое суждение на основании тех заблуждений, которые возникают, когда научное мышление не успело достаточно окрепнуть на изучении естественнонаучных явлений и когда, несмотря на это, душа все же стремится к изучению сферы внечувственного бытия. Тогда действительно возникает много ненаучных суждений о внечувственных мировых явлениях, — не потому, что такие суждения по существу своему не могут быть научными, но потому, что в этом особом случае отсутствует научное самовоспитание на основе естественнонаучного наблюдения.

Кто намеревается говорить от имени тайноведения, должен — в силу вышесказанного — соблюдать необходимую осторожность по отношению ко всем возможным неясностям, ведущим к соблазнам и заблуждениям, которые возникают, когда о тайнах мира берутся судить люди, чуждые научному строю мысли. Но было бы бесполезно говорить здесь, в самом начале тайноведческих исследований, о всех возможных заблуждениях, которые дискредитируют в душах людей охваченных предрассудками, любое исследование в этом направлении, так как такие люди на основании многих заблуждений приходят к выводу о неправомерности подобного стремления. Кроме того, поскольку у ученых или научно настроенных критиков отрицание тайноведения основано большей частью на вышеуказанном произвольном и априорном суждении и ссылка на заблуждения является — часто подсознательно — лишь отговоркой, предлогом, то объяснения с такими противниками были бы в значительной мере бесплодным занятием. Ведь им ничто не мешает сделать следующее безусловно основательное возражение: никак невозможно a priori установить, что вышеупомянутой твердой почвой под ногами обладает тот, кто полагает, будто другие люди находятся в заблуждении.

Поэтому стремящемуся к тайноведческому познанию остается лишь излагать то, что он считает возможным сказать. Суждение о его компетентности принадлежит только тем лицам, кто, тщательно избегая предвзятых и произвольных мнений, может объективно проникнуть во все особенности его сообщений о явных тайнах вселенского бытия. К задачам духовного исследователя принадлежит необходимость показать, как относятся излагаемые им факты к другим достижениям науки и жизни, какие возражения могут высказать противники и в какой мере непосредственная, внешняя чувственно воспринимаемая действительность подтверждает его наблюдения. Но духовный исследователь никогда не должен стремиться к тому, чтобы его изложение воздействовало не через свое содержание, а благодаря приемам диалектики.

Часто можно услышать следующее возражение против тайноведческих сообщений: они не доказывают то, что излагают; они выставляют то или иное утверждение и говорят: это установлено тайноведением. Кто думает, что последующее изложение следует этой тенденции, тот не понимает его истинного смысла. Целью его было подготовить воспитанные на познании природы элементы душевной жизни к дальнейшему развитию так, чтобы они могли развиваться согласно своей собственной сущности; далее — привлечь внимание к тому, что при таком развитии душа сама подходит вплотную к сверхчувственным фактам. При этом предполагается, что всякий читатель, могущий проникнуться изложенным здесь, неизбежно наталкивается на эти факты. Отличие от естественнонаучного исследования становится, впрочем, очевидным в тот момент, когда исследователь вступает в духовнонаучную область. Для естествознания факты находятся в поле чувственного восприятия; научное изложение рассматривает необходимую при этом деятельность души как нечто отступающее на задний план — по сравнению со взаимодействием и течением чувственных фактов. Напротив, духовнонаучное изложение должно выдвинуть эту деятельность души на первый план, ибо читатель только тогда может подойти вплотную к фактам, когда в состоянии правомерным образом сделать такую деятельность души своею собственной. Факты духовного порядка, в отличие от естественнонаучных фактов, не предстают нашему восприятию независимо от деятельности души (впрочем, и по отношению к естествознанию мнение это ошибочно); они делаются объектами наблюдения только посредством соответствующей деятельности души. Изображающий духовно-научные факты исходит, следовательно, из предпосылки, что Читатель совместно с ним ищет эти факты. Его изображению придана такая форма, что он повествует о поиске этих фактов, причем в форме его рассказа господствует не личный произвол, но научный строй мыслей, воспитанный на естествознании. Поэтому он будет принужден говорить также и о средствах, которые ведут к созерцанию нечувственного — сверхчувственного — бытия; кто проникнется изложенными духовнонаучными фактами, тот вскоре заметит, что благодаря им он приобрел представления и идеи, которыми раньше не обладал. Таким образом, он приходит к новым, раньше ему неизвестным, мыслям также и относительно сущности «доказательств». Он начинает понимать, что «доказательства» в сфере естественнонаучного изложения суть нечто, что мы присоединяем к ней как бы извне. Но в духовнонаучном мышлении та деятельность, которую душа в естественнонаучном мышлении направляет на доказательства, проявляется уже в самом поиске фактов. Эти факты не могут быть найдены, если путь, ведущий к ним, не является сам «доказательным». Действительно следующий этому пути уже пережил его доказующую силу; к его внутреннему опыту ничего не могли бы прибавить искусственно навязанные извне доказательства. Много недоразумений вызывает тот факт, что эта особенность тайноведения оставляется без внимания.

Всякое тайноведение прорастает из двух мыслей, которые могут, найти почву в каждом человеке. Для тайноведа эти две мысли выражают собой факты, которые можно пережить, если пользоваться для этого правильными средствами. Для многих уже сами эти мысли являются в высшей степени спорными утверждениями, допускающими много возражений, или даже чем-то таким, невозможность чего можно «доказать».

Обе эти мысли заключаются в том, что за видимым миром существует невидимый, скрытый пока для внешних чувств и прикованного к ним мышления, и что человек через развитие дремлющих в нем способностей способен проникнуть в этот скрытый мир.

Такого скрытого мира не существует, говорят одни. Мир, который человек воспринимает посредством своих внешних чувств, есть единственный мир. Его загадки могут быть разрешены из него самого. Если человек в настоящее время еще очень далек от того, чтобы быть в состоянии ответить на все вопросы бытия, то все же наступит время, когда чувственный опыт и опирающаяся на него наука смогут дать эти ответы.

Нельзя утверждать, что не существует скрытого мира за миром видимым, говорят другие; но человеческие познавательные силы не могут проникнуть в этот мир. У них есть границы, которых они не могут переступить. В таком мире пусть ищет своего прибежища потребность «веры»: истинная наука, опирающаяся на достоверные факты, не может заниматься подобным миром.

Третья группа считает своего рода дерзостью желание человека посредством познавательной работы проникнуть в область, по отношению к которой нужно отказаться от «знания» и ограничиться «верой». Приверженцы этого мнения считают незаконным стремление слабого человека проникнуть в мир, который может принадлежать исключительно религиозной жизни.

Приводится еще и довод, что возможно общее для всех людей познание фактов чувственного мира; относительно же сверхчувственных явлений вопрос может идти исключительно о личном мнении каждого человека и не следовало бы говорить об общезначимой достоверности по отношению к этим вещам.

Поиск по сайту: