Жан Ануй. Оркестр

---------------------------------------------------------------

Изд. "Самодеятельный театр'85. Французская одноактная драматургия. Приложение к "Библиотечке" 1985 года."

Москва, "Искусство", 1986

Перевод - С.А. Володина

OCR: Стекунов Владислав Александрович.

---------------------------------------------------------------

Пьеса-концерт

Действующие лица

ПАТРИЦИЯ

первая скрипка

ПАМЕЛА

вторая скрипка.

МАДАМ ОРТАНС

контрабас и руководительница оркестра.

СЮЗАННА ДЕЛИСИАС

виолончель.

ЭРМЕЛИНА

альт.

ЛЕОНА

флейта (она немного горбата).

ПИАНИСТ.

МСЬЕ ЛЕБОНЗ.

ОФИЦИАНТ.

ДОКТОР.

Из-за занавеса доносится веселая музыка. Занавес открывается. Перед

нами -- женский оркестр, выступающий на эстраде кафе курортного городка. Зал

не виден. Оркестрантки одеты в полувечерние платья; их стремление

принарядиться выдает дурной вкус.

Спиной к зрителям, за роялем, сидит худощавый невзрачный человек --

вначале его даже трудно заметить, пианист. У края эстрады на пюпитре

выставлена планшетка с цифрой "3". Музыка смолкает. Оркестрантки тут же

начинают разговаривать.

Патриция. Потом я мелко рублю лук и ставлю его тушить. Но не больше чем

на десять минут! Когда подливка готова, режу телятину на мелкие кубики...

П а м ел а. Я кладу лярд.

Патриция. Позвольте вам заметить: в пуатвинскую запеканку лярд никогда

не кладут.

Памела. А я кладу.

Патриция (поджимая губы). Тогда это не запеканка, а варево для кошек. Я

родилась в Лудене!

Они отдают свои ноты подошедшей мадам О р т а н с.

Памела. Чем гордиться! Я родилась в Батиньоле!

Патриция (едко). О! Париж!

Мадам Ортанс, собирая ноты, проходит перед Сюзанной Делисиас, которая

украдкой вяжет, пряча вязанье за своей виолончелью.

Мадам Ортанс (тоже продолжает прерванный разговор). Три петли лицевые,

две изнаночные, потом три спускаете и повторяете снова.

Сезанна Дел и сиас. Это японская резинка.

Мадам О ртанс. Нет. В японской резинке, моя дорогая, одна петля

изнаночная, а у меня две лицевые.

Сезанна (с ядовитым смешком). Вы меня извините, конечно, но если вы

делаете один накид, то в вашей резинке остаются просто-напросто две

изнаночные петли! И для мужского свитера это совсем не подходит.

Мадам Ортанс. Это уж как кому нравится. Но японская резинка -- слишком

избито.

Эрмелина (заканчивая разговор с Леоной). Тогда я ему говорю: "Эдмон,

безнаказанно так мучить женщину нельзя!"

Л е о н а. А он что?

Эрмелина. Выругался.

Мадам Ортанс (заигрывает с пианистом, продолжая свой обход). А вы, мсье

Леон, как всегда, витаете в облаках! Ну! Где ваша "Игра сновидений", а то мы

опять запутаемся с партитурами! Вот мечтатель! Мне кажется, у вас стало

больше перхоти.

Пианист. У артистов всегда перхоть.

Мадам Ортанс. Почему вы не попробуете "Папский бальзам", как я вам

советовала?

Пианист. У него какой-то восточный запах. Мне кажется, мужчине не идет.

Мадам Ортанс (с улыбкой). Когда я познакомилась с мсье Ортансом, он им

пользовался. А я могу похвалиться, что за двадцать лет замужества никакую

женщину так не любили, как меня! Ах! Женщине о большем нечего и мечтать!

Пианист (скромно). Он был скрипач. А скрипачи...

Мадам Ортанс (значительно). Встречаются и пианисты с огненным

темпераментом...

Пианист (по-прежнему скромно). Пианисты реже.

Мадам Ортанс относит ноты к столику в глубине эстрады, на котором лежат

стопки партитур.

Сюзанна Делисиас (откладывает вязанье и отставляет виолончель, встает и

подходит к пианино). Она опять за свое?

Пианист. Да мы просто поговорили.

Сюзанна Делисиас. Если вы не заставите ее замолчать, я сделаю это сама.

Пианист. Не могу же я запретить ей говорить, мы на работе... Ведь она

-- руководительница оркестра!

Сюзанна Делисиас (возвращаясь на место). Трус! Жалкий трус!

Патриция (продолжает разговор с Памелой). Я протираю шерстяной

тряпочкой и беру чуть-чуть полироля.

Памела. А я считаю -- лучше капля нашатыря.

Патриция (сердито). Нашатырь не выводит пятна, а снимает весь лак!

Памела (тоже агрессивно). У каждого свой метод!

Патриция. Это, конечно, так, но ведь бывают плохие методы. И вообще

есть женщины, которые ничего не смыслят в домашнем хозяйстве!

Памела. У меня дома не хуже, чем у вас! (Хохочет.) Правда, салфеточек

меньше!

Патриция. Не всем же иметь изысканный вкус! Я люблю свое теплое и

уютное гнездышко, и все мое сувениры... А кружевные салфеточки как раз и

создают уют!

Памела. Зато и пыли в таких гнездышках! У меня обстановка современная,

и я этим горжусь. Мебель из металла и пластика. Все светло и чисто. Ничего

лишнего.

Патриция (с нервным смешком). Представляю себе как в операционной! Нет,

увольте! Я не больная!

Памела. По-вашему, я больная?

Патриция. С такими глазами, как у вас!

Памела. Может быть, моя дорогая, у меня под глазами круги, но это

оттого, что у меня есть мужчина, и он меня безумно любит, чего уж, конечно,

нельзя подумать о вас! И кроме того, мои глаза не смотрят в разные стороны!

Патриция. О! Намекать на физический недостаток! Впрочем, совсем

незаметный! Вы самая низкая женщина, какую я только знаю. Что же касается

вашего любовника, но тут нечем хвастаться. Работает вышибалой!

Памела (добродушно смеется). Каждый работает, как может! Главное --

хорошо работать. Я люблю людей, которые делают хорошо то, за что берутся! (С

вызывающим видом что-то напевает.)

Патриция. Какая мерзость! Не понимаю, как в приличных оркестрах терпят

таких, как вы!

Мадам Ортанс (которая тем временем сменила номер и раздает ноты). Дамы,

дамы! На эстраде не скандалить! Публика смотрит на нас, даже когда мы не

играем. Улыбки... очарование... Можно прекрасно говорить друг другу все, что

думаешь, и при этом улыбаться. Памела, ваш цветок!

Памела. Что -- мой цветок?

Мадам Ортанс. Завял! Я требую, чтобы розы всегда были свежие!

Патриция (смеется). У розы была ночь любви!

Памела с яростью наступает ей на ногу.

Ай!

Мадам Ортанс. Мадам!

Патриция. Дрянь! Она наступила мне на ногу!

Мадам Ортанс (строго смотрит на женщин, но по-прежнему улыбается). Что

бы ни случилось, сохраняйте пристойный вид. Это ваш долг, перед вами

публика! Патрон сказал мне, когда выбрал нас после прослушивания с

известными оркестрами "Маг-Стар" и "Симфони-банд": "Я беру вас, потому что

мне нужны женственность и обаяние! Я хочу, чтобы оркестр вызывал у

посетителей приятные мысли".

Памела. О каких приятных мыслях можно говорить здесь, где лечатся от

запоров! И вы думаете -- они нас слушают? Они только говорят о болезнях.

Сравнивают!

Мадам Ортанс (строго). Нас не касается, о чем думают посетители и запор

у них или понос. Элегантность и изящество -- для этого нас наняли. И

женственность. Сейчас мы играем "Осенние мелодии" Шандуаси в обработке

Гольдштейна. Больше чувства и вибрато, пожалуйста. (Проходя мимо пианиста,

засовывает палец ему за воротник.) Как вы вспотели, мсье Леон! Воротник

совсем мокрый!

Пианист. У меня всегда есть запасной. Я сменю в антракте. После марша

из "Тангейзера".

Сюзанна Делисиас (возмущенно). Прекрати! Прекратите! Или я ухожу из

оркестра!

Пианист (жалким тоном). Умоляю, без скандалов.

Она сказала, что мне жарко. Ну не могу же я ей сказать "не жарко"!

Сюзанна Делисиас. Чудовище! Мучитель!

Мадам Ортанс (командирским тоном). Обратите внимание на диез в репризе

в вашем соло, мадемуазель Делисиас!

Эрмелина (заканчивая разговор с Леоной). Все! Все! Я ему все выложила.

На одном дыхании! За квартиру не уплачено, бедная мать болеет, и костюм

плохо сидит.

Леона. Ну и что он?

Эрмелина. Ничего. Заснул.

Леона. Какое хамство! Я бы Андре такого никогда не

позволила!

Мадам Ортанс тихо стучит смычком по контрабасу. Начинается следующий

отрывок.

Во время исполнения в удобные моменты оркестрантки переговариваются

между собой.

Патриция. Я -- женщина! И, может быть, гораздо больше женщина, чем вы,

хотя и не вешаюсь на шею первому встречному! Я жду человека, в котором

своими глазами увижу душу!

Памела (прыскает, не переставая играть). Обоими сразу -- для вас

затруднительно!

Патриция (при этом намеке еле сдерживает рыдание),

О! Опять...

Памела. Или ему нужно метаться из стороны в сторону.

Патриция (сдерживая рыдание). О! Я не вынесу!

Мадам Ортанс слегка ударяет ее смычком по голове. Патриция, превозмогая

себя, играет с исступлением. Музыка.

Эрмелина (продолжает). Так вот, мы входим в ресторан, его друзья нас

пригласили. Такое шикарное место, и я ему говорю: "Эдмон, куда мне сесть?"

Леона. А он что?

Эрмелина (возмущенно). "Садись, куда хочешь,только нам мозги не..."

Ударяя Эрмелину смычком по голове, мадам Ортанс останавливает последнее

слово, которое, кстати, заглушается музыкой. Патетическими аккордами с

блеском заканчивается отрывок. Когда музыка прекращается, мадам Ортанс

проходит, собирая ноты, и снимает планшетку с цифрой.

Патриция. Что этот официант тянет? Уже время обслуживать оркестр.

Умираю, хочу пить. Нам положено!

Памела (стремясь примириться). Посетители прежде всего, а на наше пиво,

простите за грубое выражение, ему наплевать!

Патриция. Конечно, артисты всегда на последнем месте.

Мадам Ортанс (меняя цифру). В антракте, мадам! Вы же знаете, какой

порядок. Мы имеем право на бесплатный напиток, но в антракте.

Патриция. Вчера он нам принес в двенадцать ночи. А вот по субботам,

когда он ждет от нас чаевых, он торопится! За эту неделю я дам двадцать су.

Ах, жить среди этого хамья!.. Есть люди, которые считают это нормальным! Но

я воспитана по-другому. Я дочь офицера! И попасть в эту клоаку!

Мадам Ортанс (оскорбленно). Это первоклассное заведение. И вы были

очень рады, моя милая, когда вас сюда взяли. Не плюйте в колодец.

Патриция. С моим талантом! Я же концертировала! Я была солисткой!

Однажды на благотворительном празднике в зале был Массне, великий Массне!

Когда концерт окончился, он поцеловал мне руку. Я исполнила переложение для

оркестра из "Миньон" и вложила всю душу. У маэстро на глазах стояли слезы!

Он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова! Вам, конечно, этого не

понять!

Мадам Ортанс. У всех были свои успехи! Господин Ортанс был первой

скрипкой в трактире Цурки в Петербурге... Это было до революции -- он играл

перед коронованными особами. Но кроме взлетов бывают и падения. Тем не

менее, он к музыке относился очень серьезно. Он говорил мне: "Зелия, музыка

-- это как суп: он всегда хорош".

Патриция. Душу вкладывать -- помогать лечить поносы и запоры!

Мадам Ортанс. Запор не мешает ценить музыку! Больше скажу -- наоборот!

У нас здесь много тонких знатоков. Вчера, например, один крупный бельгийский

промышленник рассыпался в комплиментах. Он и о вас говорил.

Патриция (внезапно преобразившись). Правда? Как забавно! А что он

сказал?

Мадам Ортанс. Он спросил, не из Рента ли вы. Там вроде бы одна женщина

на вас похожа. Гардеробщица в курзале.

Эр мели н а (продолжая говорить с Леоной). И тогда я ему сказала:

"Эдмон, может быть, тебе это и не нравится, но не порть другим настроение!"

Леона. Бац!

Э р мели на. Бац! В точку! И добавила: "Я женщина, а женщине не

запретишь чувствовать себя и относиться к жизни по-женски". И, моя милая, я

поняла, что удар попал в цель.

Леона. И что он?

Эр мел и на. Ничего. Продолжал чистить зубы.

Леона. А ты что?

Э р м е л и н а. Положила ножницы -- я стригла ногти -- и вышла из

ванной!

Леона. Взяла и вышла?

Эр мел и н а. Понимаешь, как я ему врезала? Я надела пояс, чулки. Опять

ничего, моя милая, рот полощет. Тогда я надела платье, я была готова на все

-- ты меня знаешь -- и вышла, хлопнув дверью! Во мне все кипело. Я бы пошла

с первым, кто бы мне попался навстречу, с первым, кто бы сказал мне ласковое

слово! Но внизу был только ночной сторож, старый негр, а в этом городе, ты

знаешь, -- на улицах ни одной собаки. Я болталась сколько могла, чтобы он

как следует испугался. Я даже до собора дошла, говорят, он очень красив, но

ночью ничего не было видно. В четверть третьего я вернулась. Я еле держалась

на ногах. На мне были розовые туфли -- те, которые я тебе потом отдала,

потому что они жмут, -- и я натерла ногу. И потом, я боялась. Я ведь

сказала, уходя, что с этим надо кончать раз и навсегда, и он мог заявить в

полицию, из-за Алье. А мне совсем ни к чему неприятности.

Леона. А кто этот Алье?

Эрмелина. Господи! Река в этом Мулене. Всем известно, что, когда

женщина в таком состоянии, ей может прийти неизвестно что, скажем река.

Кстати, я и к реке ходила, но было очень темно. Я повернула обратно.

Леона. А! Понимаю! Он подумал, что ты умерла? И что он сказал, когда

тебя увидел?

Эрмелина. Ничего. Он меня не увидел. Он тоже ушел из дома.

Леона. Побежал в полицию?

Эрмелина. Нет. Пошел играть в карты с друзьями в бар на вокзале.

Сюзанна Делисиас (стоя у рояля). Я все сносила! То, что мы встречаемся

тайно и редко и в паршивой гостинице, где хозяин обращается со мной, как с

проституткой, со мной, которая мечтала ходить с высоко поднятой головой,

рука об руку с любимым человеком! Но есть одно, Леон, с чем я не могу

мириться, -- это заигрывания этой ужасной женщины с моим избранником, с

человеком, которому я принадлежу! Когда речь идет о вашей несчастной

калеке-жене, я молчу, я понимаю чувство жалости, пусть даже я считаю вашу

жену низкой и ее ухищрения отвратительными. Но здесь, на моих глазах,

выставлять напоказ свои вожделения! Перед всем оркестром!

Пианист. Наши отношения не выходят из чисто служебных рамок, моя

любовь.

Сюзанна Делисиас. Совать вам палец за воротник? А гладить вас по голове

-- это тоже служебные рамки?

Пианист. Она указала на то, что на воротнике перхоть. Это ее

обязанность и законное право.

Сюзанна Делисиас. Законное право на ваш воротник имею только я! Так же,

как на ваши волосы! Я вам все отдала, мою девственность, мои мечты, доброе

имя моей семьи, пожертвовала всем, даже сестрой-монахиней, которая умрет,

если узнает. Все ваше-- отныне мое! Я выцарапаю когтями, как львица!

Пианист (смиренно). Львицы кусаются, а царапаются тигрицы, я вам

говорил, любовь моя!

Сюзанна Делисиас. Отлично! Тогда вырву зубами!

В это время мадам Ортанс проходит мимо нее. Сюзанна оскаливает зубы и

рычит, как бы собираясь ее укусить.

Мадам Ортанс (останавливаясь). Вам плохо?

Сюзанна Делисиас разражается рыданиями.

Пианист (бормочет). Это чисто нервное. Чисто нервное.

Мадам Ортанс. Чистое или грязное, милочка, но оркестра это не касается.

Только не здесь! Мы лицо всего заведения. (Леону.) Похлопайте ее по спине,

ну! Пусть думают, что она закашлялась. Никаких скандалов на эстраде!

Пианист (хлопая Сюзанну по спине). Мой зайчонок, мой мышонок, моя

козочка, моя лапочка...

Мадам Ортанс. Баснями Лафонтена займетесь потом! Я вас не спрашиваю,

как вы проводите свободное от работы время!

Сюзанна Делисиас (раздраженно). Да перестань, те же, наконец! Мне

больно! (Вызывающе выпрямляется перед мадам Ортанс.) Я люблю и любима, если

хотите знать, мадам!

Мадам Ортанс. Нет, мадемуазель Делисиас! Нет! Я не хочу этого знать!

Здесь мы в храме музыки!

Сюзанна. О, это слишком легко -- заткнуть мне рот во имя искусства! Вы

думаете, я стыжусь? Нет, я хожу с высоко поднятой головой! Да, с высоко

поднятой! (Высоко подняв голову, делает несколько шагов по крохотному

пространству перед ней на эстраде.)

М а д а м Ортанс (вырывает у нее из рук партитуру и потрясает ею).

Единственное, о чем я вас прошу,-- это беречь мои ноты! Вы не представляете,

во сколько обходится составление программы! Посмотрите только! "Кокарды и

кукареку" все измяты. А эти ноты редкость!

Сюзанна Делисиас (разражаясь высокомерным смехом). Разрешите заметить,

мадам Ортанс: со вкусом у вас дело обстоит весьма плачевно! Не музыка, а

треньканье! Редкость! Композитор Дюверже!

Мадам Ортанс. В аранжировке Бенуассо, милочка! А этот человек знал толк

в своем ремесле! Сожалею, что для вас это новость. Я его знала еще по казино

в Руане -- вот был расцвет симфонической музыки! Да, это был музыкант с

большой буквы!

Сюзанна Делисиас. Я всосала классику с молоком матери. О Бетховен! О

Сен-Санс!

Мадам Ортанс. В заведения, подобные нашему, приходят играть

в карты и в домино, чтобы отвлечься от мыслей о болезнях. Единственное, что

посетителям нужно,-- приятный музыкальный фон. Этот отрывок веселый,

вибрато, с подъемом. Он вызывает, мысли о Франции. А в кафе это то, что

нужно.

Сюзанна Делисиас. Ах, как низко я пала! Какая пошлость! Какие унижения!

Я умираю, я задыхаюсь! Я не буду петь ариозо Весталки. У меня пропал голос.

Мадам Ортанс (строго). Ариозо весталки напечатано в программе. Черным

по белому. А изменение в программе всегда производят плохое впечатление.

Мсье Лебонз нам это категорически запретил. Это выбивает слушателей из

колеи. Вы будете петь!

Сюзанна Делисиас (падает на стул и стонет). Нет! Нет! Это слишком!

Слишком для моих нервов! На помощь, Леон! Эта женщина попирает меня но гами!

Мадам Ортанс. Вы жалкое существо, и мсье Леон, как мужчина и как

артист, обязательно придет к такому выводу. (Величественно шествует,

раздавая

ноты.)

Э р мели н а. Я, конечно, молчу, это не моя забота, но если бы

кто-нибудь хоть на десятую долю так заигрывал с Эдмоном, как она с этим

бедным мальчиком, я бы дошла до белого каления. Однажды в казино в Палавасе

я в антракте выхожу на минуточку. Возвращаюсь -- его на эстраде нет. И

знаешь, с кем я его нахожу?

Леона. Нет.

Эрмелина. С девушкой из туалета.

Леона. Не может быть!

Эрмелина. Да! Крашеная блондинка, о которой такое рассказывали!

Представляешь себе? С уборщицей из туалета!

Леона. И что он делал?

Эрмелина. Говорил, будто разменивал у нее франк на мелочь. Но меня не

проведешь! Знаешь, что я ему сказала?

Леона. Нет.

Эрмелина. Ничего не сказала! Только так посмотрела на них, вошла в

туалет и спросила: "А где бумага?"

Леона. Бац! А что он?

Эрмелина. Вошел в свой туалет, не говоря ни слова! Но поверь мне --

бледен как полотно. Я увидела, что он понял, что попался!

Леона. Ты правильно сделала. Их надо время от времени осаживать.

Мадам Ортанс (неожиданно из глубины сцены). Мужчины! У меня их было

навалом! Высоких, красивых, с античными фигурами! После смерти мсье Ортанса

я отдыхаю. Но я хочу сказать, к вашему сведению, что если я только пожелаю

мужчину...

Сюзанна Делисиас. Разрешите полюбопытствовать: что же будет?

Мадам Ортанс. Я найду себе что-нибудь получше!

Сюзанна Делисиас (выпрямившись). Я вам не позволю!

Пианист (пытается не дать разгореться скандалу; он смешон и жалок).

Сударыни!

Сюзанна Д е л и с и а с. Леон прекрасен! У него греческий нос!

Мадам О р т а н с. При чем тут нос! Вся сила в груди!

П и а н и с т. Сударыни!

Мадам Ортанс. Мсье Ортанс был как зеркальный шкаф. Вот это любовь!

Сюзанна Дел не и а с. Как это примитивно, мадам!

II и а н и ст. Сударыни!

С ю з а н н а Д е л и с и а с. Я презираю ваших официантов, грузчиков!

До тошноты! Я скорее умру, чем позволю этим животным до меня дотронуться. У

Леона тело херувима, нет и намека на живот. Леон! Покажите ей! Я не допущу,

чтобы говорили, что вы не прекрасны!

Пианист (в ужасе). Сюзанна! На сцене!

Сюзанна Д е л и с и ас (в запале). А почему нет? Я горжусь нашей

любовью. Я брошу вызов каждому, я брошу вызов общественному мнению. Я брошу

вызов всему земному шару!

Мадам Ортан с (смотрит в зал, испуганно). Сюзанна Делисиас, патрон на

нас смотрит! Вы же знаете, он не выносит разговоров на эстраде. А контракт

наш возобновляется каждые две недели! (Угодливо кричит.) Сейчас, мсье

Лебонз! Сейчас! Начинаем! Вы готовы, сударыни? "Кокарды и кукареку". Быстро.

Очень приподнято. Один такт для счета. Раз, два, три, четыре...

Оркестрантки быстро занимают свои места и начинают играть бравурный

музыкальный отрывок.

Сюзанна Делисиас (шепчет, яростно ударяя и струнам виолончели). Я

наложу на себя руки!

Пианист (стонет, играя). Сюзанна!

Музыка.

Сюзанна Д е л и с и а с. Отравлюсь снотворным!

Пианист (опять стонет, но с другой интонацией). Сюзанна!

Музыка.

Сюзанна Д е л и с и а с. Утоплюсь!

Пианист (не своим голосом). Сюзанна!

Музыка.

Сюзанна Д е л и с и а с. Брошусь под поезд!

Пианист. Сюзанна!

Музыка.

Сюзанна Д е л и с и а с (разражаясь злорадным смехом). Впрочем, нет! Не

доставлю ей этого удовольствия. Не толкну вас в ее объятия! Знаете, что я

завтра сделаю? Куплю себе новое платье. Самое дорогое, в "Парижаночке". На

всю получку. У меня будет осиная талия, а для нее это -- нож в сердце!

Пианист. Сюзанна!

Музыка.

Сюзанна Делисиас. Леон, вы меня любите?

Пианист. Я обожаю вас. Кроме вас, я никого никогда не буду любить.

Музыка.

Сюзанна Делисиас. Вы не боитесь умереть?

П и а н и с т. Вместе с вами?

Сюзанна Делисиас (экзальтированно). Да!

Пианист (уступая). Нет!

Сюзанна Делисиас. Умрем же вместе, если будем очень несчастны! Мы им

покажем!

Пианист (вяло). Вот именно!

Музыка.

Сюзанна Делисиас (играет с самым мрачным видом, в то время как музыка

становится все веселей и веселей). Смерть -- это прекрасно!

Пианист (вяло). Восхитительно!

Конец патетического отрывка. В зале раздаются редкие аплодисменты.

Мадам Ортанс, сияя от радости, встает и сдержанно кланяется. Жестом руки она

приказывает поклониться и всему оркестру. Затем идет собирать ноты.

Мадам Ортанс. Вы слышали, как нам аплодировали? Так что же, "Кокарды и

кукареку" в аранжировке Бенуассо -- это, по-вашему, треньканье? Какой

эффект, дети мои, какой эффект! Вы видели? Этот отрывок берет за душу!

Француз чувствует, что это написано для него! (В сторону Сюзанны Делисиас.)

Нужно иметь рыбью кровь и не любить свою родину, чтобы не чувствовать пафоса

этой музыки!

Сюзанна Делисиас. Отвечаю вам полным презрением!

Мадам Ортанс. Патриотизм у меня в крови! Во время войны, при полной

безработице, я отказалась от контракта на целый сезон в Виши! А я знаю

кое-кого, в ком совесть молчала, кто даже играл для оккупантов!

Сюзанна Д е л и с и ас. Ваши инсинуации разбиваются о каменную стену!

Это верно, что в сороковом году я играла в Париже в пивной, но весь оркестр

был как бы в Сопротивлении. Мы дали друг другу слово играть фальшиво, если в

зале будут немцы. Для этого нужно было иметь мужество! Мы жили как под

дамокловым мечом -- ведь немцы разбираются в музыке.

Мадам Органе (хохочет). Насколько я вас знаю, играть фальшиво вы можете

без труда!

Сюзанна Д е л и с и а с (выпрямляется). О! Это слишком! Раз уж дело

дошло до моего мастерства, раз меня здесь не ценят -- я удаляюсь! (Встает и

спускается с эстрады.)

Пианист догоняет ее у самого выхода.

Патриция (Памеле). Это она напрасно! Сама она, может быть, и не играла

в Виши, но на радио работала.

Пианист (внизу, Сюзанне, стараясь ее удержать). Эта ссора нелепа, как

вообще любая ссора. Разве речь о вашем таланте? Сюзанна!

Сюзанна (горько хохочет). Мой талант! Я смеюсь над ним! Вполне

возможно, что и у меня его тоже никогда не было. Я-то думала, что отдаю всю

душу музыке! Как все смешно! Вы не находите, что смешно? Значит, ничего я не

дала ни искусству, ни Франции, ни вам.

Пианист (все происходящее ему очень неприятно). Разумеется, нет! То

есть, разумеется, да! Умоляю вас, Сюзанна, не надо скандала!

Сюзанна Д е л и с и а с. Я выше скандалов! Леон, сколько я страдала!

О меблированные комнаты! (Кричит как безумная.) Меблированные!

Пианист (жалко бормочет). Успокойтесь, Сюзанна, успокойтесь. Гостиница

не бывает без мебели. Во всяком случае, в Европе... И, кроме того, во время

путешествий...

Сюзанна Д е л и с и а с (нервно смеется). О каких путешествиях вы

говорите! Разве мы куда-нибудь с вами ездили? Только пешком, на другой конец

города! "Путешественники". Даже без чемоданов! Довольно мучений! А взгляд

хозяина, когда мы спрашивали номер... Он мысленно был на вашем месте...

Пианист. Сюзанна, что вы придумываете, он порядочный человек,

женатый...

Сюзанна Д е л и с и а с (горько смеясь). Все вы порядочные и женатые...

Мы любили друг друга, Леон, глядя на часовые стрелки, чтобы ваша дорогая и

несчастная больная жена не забила тревогу из-за ваших постоянных

опозданий... А я, я -- разве я не более несчастна и обездолена, чем она?

Пианист (бормоча). Сюзанна, это разные вещи...

Сюзанна Д е л и с и а с (продолжает, не обращая на него внимания). Мы

путешествовали без чемоданов, но зато часы никогда не забывали! Каждый клал

свои на столик у кровати. Любящие слушают, как бьются в унисон их сердца, а

мы слушали, как тикают часы. Вдруг отстают... Ах! Эти часы, эти часы,

ненавижу! (Снимает с руки часы и топчет их ногами.) Я их бросаю оземь! Я их

топчу ногами! Дайте мне ваши! (Пробует сорвать у него с руки часы.)

Пианист (закрывает рукой свои часы, поднимает с земли часы Сюзанны).

Любовь моя... Нас все видят!.. К счастью, стекло цело... Вы слишком

принимаете все близко к сердцу, Сюзанна. В наше время все живут по часам.

Современный человек не сводит глаз с циферблата!

Сюзанна Д е л и с и а с. Ха! Знаю я эту современную жизнь! Ха! Я была

свободной женщиной, как говорится, без предрассудков. Какие цепи висят на

современной женщине! Какие гири! И самые тяжелые -- от часов. Я была

свободной женщиной, сгибавшейся под тяжестью цепей часовых гирь! Разве это

не забавно?

Пианист. Я с самого начала сказал вам, что не могу оставить мою

несчастную больную жену. Это ее убьет. И вы мне ответили, что наша любовь

так велика, что вынесет все.

Сюзанна Д е л и с и а с (трагически искренне). Нет, она не была так уж

велика! Мы положили нашу любовь под гильотину часовых стрелок. Десятки раз я

предлагала вам умереть вместе, Леон! Умереть вместе -- это было бы достойно.

Это был бы лучший выход!

Пианист (бормочет). Это на словах только выход, моя любовь... Я не имею

права ее оставить...

Сюзанна Делисиас (кричит). А меня, меня вы имеете право оставлять

каждый день? После отведенных мне ежедневных сорока пяти минут? Смейтесь над

старой девой, прождавшей годы, чтобы отдать свое сердце, свою любовь -- на

сорок пять минут в день! Быть замужем в день всего три четверти часа! Ни

минутой больше! По хронометру! По двум хронометрам!

Пианист (поправляет ее). Час! Даже полтора часа! Вы же отлично знаете,

что я сказал жене, что выступление начинается на час раньше.

Сюзанна Делисиас (она тоже смешна, но вместе с тем глубоко

трогательна). Да, но какие концы! Я имела право быть вашей женой на другом

краю города. Не дай бог увидят! Идти рядом, делая вид, что мы незнакомы.

Пианист (пробует перейти на поэтический тон). Разве это важно? Ведь мы

друг друга любим! И какое значение имеет время?

Сюзанна Делисиас (серьезно и строго). Решающее. Вся жизнь слагается из

времени. (Констатирует.) А я упустила свое время. Потеряла его. Какое

смешное выражение, правда? Потерять свое единственное время! (Внезапно

патетически спрашивает.) Который час на ваших, Леон? У нас одинаковое время?

На моих без четверти одиннадцать.

Пианист (машинально смотрит на часы). На моих без двенадцати. Самая

середина программы, Сюзанна. Вернемся на сцену. Объяснимся в антракте, моя

любовь. У нас будет больше четверти часа.

Сюзанна Делисиас (высокопарно). Благодарю. Моя программа окончена.

Мадам Ортан с (спускается к ним с эстрады; разъяренным шепотом). Этому

скоро будет конец? Хозяин на нас смотрит! Хотите, чтобы всех нас выгнали? Вы

этого хотите, ведьма?

Сюзанна Делисиас (благородно). Нет, мадам. Впрочем, что касается меня,

вопрос решен. Я окончательно отказываюсь фальшиво играть. Прощайте, мадам, я

вам его оставляю. Да, вы правы: он жидковат. (Высокомерно оборачивается и

спрашивает.) А часы у вас точные? (Разражается нервным смехом и выходит.)

М а д а м О ртан с (кричит вслед). Я вам влеплю пятьдесят франков

штрафа, деточка! И предупреждаю, что в субботу возьму вам замену!

Пианист (с поникшей головой поднимается на эстраду). Она страдает,

мадам Ортанс. Вы злоупотребляете своей властью. (Со стоном, усаживаясь за

рояль.) Как вам не стыдно?

Мадам Ортанс. Это вам должно быть стыдно, мсье Леон, с вашей бедной

больной женой. Она ненормальная -- еще пойдет и все ей выложит, чтобы

облегчить себе душу!

Пианист (в отчаянии). Перестаньте, перестаньте!

Мадам Ортан с. О мсье Леон, я знаю, что такое мужчина. Я дрессировала и

почище вас. Мужчине нужно, чтобы он получал удовольствие. И в вашем

положении никто вам этого в вину не поставит. Но вы доверьтесь женщине,

которая разбирается в жизни. Я сейчас покривила душой: совсем я не думаю,

что вы такой уж тощий. Вы немного хрупкий, но меня это только привлекает,

потому что у меня развито материнское чувство. О! Как ему жарко, как ему

жарко, безобразнику! И он еще не хочет, чтобы его приласкали! А ему так

нужно, чтобы его кто-то взял под крылышко!

Пианист (плачет, опустив голову на руки). Эти сцены терзают мне душу. Я

артист.

Я не создан для такой жизни.

Мадам Ортанс. Ничего, деточка, найдутся люди, которые вас поддержат. Я

вас так понимаю. Разве можно устраивать сцены из-за каждого пустяка? Разве

немножко радости, втайне от всех,-- это не счастье? Вы как мышь. Смените

воротник, моя лапочка.

Пианист (повержен, но героически сопротивляется). Только после марша из

"Тангейзера". (Хнычет.) Не думайте, что я не люблю свою жену. Двенадцать лет

не перечеркнешь. Я мог бы положить ее в больницу. Она неизлечима, меня бы

никто не упрекнул. Но я оставил ее дома, несмотря на ее болезненную

ревность. Я нанял прислугу, женщину, на которую могу положиться. Но сколько

это стоит! Иногда я чувствую себя таким одиноким!..

Мадам Ортанс. Вам нужна родная душа, которая бы вам помогла, а не

прибавляла терзаний. Вот и все! Нужен кто-то, кто разделял бы ваши чувства.

Пианист (стонет). Я как арфа. Любое неосторожное прикосновение может

меня разбить.

Мадам О ртан с. Вы артист. А артист вне искусств не должен иметь

никаких переживаний. Маленькие удовольствия -- да, но не больше. Все

остальное -- музыке. Вы обратили внимание, что в нашем оркестре все

неприятности -- только из-за этой тронутой?

Пианист. Она тоже арфа!

Мадам О р т а н с. Да, но с испорченными струнами! Уйти из оркестра --

так, по капризу! И как раз перед "Кубинской негой"... Леона, деточка, будьте

добры, пойдите посмотрите, что там с этой дурой! Наверное, слезами весь

туалет залила!

Леона встает и уходит.

Чувство--это, конечно, прекрасно, по нельзя же срывать программу. Ведь

каждый из нас в любую минуту может потерять свое место. Патрон всюду рыщет.

Не знаю, что с ним сегодня, словно чует что-то. (Начинает торопливо

разбирать партитуры.)

Патриция (Памеле, продолжая разговор, неожиданно принявший дружеский

оборот). Все-таки она гнусно ведет себя. Во-первых, война, о таких вещах

вообще не нужно вспоминать. Я тоже, как и все, была за Сопротивление. Каждый

вечер слушала передачи из Лондона. Словом, делала, что могла. Ведь у меня на

руках была старая мать. Надо же было ей чем-то жизнь скрашивать!

Памела. Она все еще живет с вами?

Патриция (с хихиканьем, в котором слышатся железные нотки). Конечно!

Бедная клянча! Это я ее так ласково называю. Она теперь мой грудной ребенок.

Я решила посвятить ей свою жизнь. Ей и моему искусству -- кроме этого, да

еще моего уютного гнездышка, для меня в жизни ничего не существует.

Памела. А вот я, представьте себе, ни за что бы так не смогла! Когда я

езжу к своей в Батиньоль - она неплохо живет, она консьержка -- вначале я

рада. "Здравствуй, мамочка! Как поживаешь, мамочка?" Мне кажется, что я

опять стала маленькой. Она готовит мне баранину с фасолью -- фасоль -- ее

любимое блюдо,-- но уже на третьей ложке мы начинаем орать друг на друга.

Тарелки летят в воздух, и я выскакиваю из дома.

Патриция (хитро). Не надо думать, что у нас с клянчей все тишь да

гладь!

На старости лет она стала совсем как маленькая! По любому поводу

капризы. Но я с ней строга-а-а! Вижу -- хочет, мошенница, стащить конфетку,

сразу по пальцам -- бац! Она, конечно, ничего, похнычет-похнычет, зато потом

как шелковая. Самое трудное -- это, конечно, с "пипи" и "кака": сколько ни

заставляю ее проситься, никак не хочет слушаться.

П а м е л а. Ничего, надо перетерпеть. Со временем перестанет.

Патриция. Да ей скоро восемьдесят, вряд ли успеет научиться. Но и в

этом отношении я решила быть железной. Я переодеваю ее три раза в день. И

если она в промежутке забудется -- тем хуже для нее. Но иногда можно

подумать -- она делает нарочно. Я уже при полном параде, в перчатках, выхожу

на работу -- а она просится!

П а м е л а. С ними надо быть строгой. Когда моя дочка жила у меня...

Патриция (перебивая). Представляете себе, что она придумала прошлой

зимой? Стала большой палец сосать!

Памела. Моя мать мазала мне горчицей. Но как со стариками -- я не знаю.

Патриция. Горчицей, еще чего! Да для нее это лакомство! Она обожает

горчицу!

Она обожает все, от чего ей плохо! Что бы было, если бы я разрешала ей

есть все, что она хочет! Но я, если вижу,-- сразу по рукам! И за обедом без

десерта! Это для нее самое страшное! Да у меня бы все деньги только на

сладкое и уходили, если бы я ей разрешала!.. Но тут у меня принцип. Чтобы в

доме -- ни конфетки! Если кто-то приходит в гости и приносит, я прячу

коробку и даю по одной, раз в неделю,

в воскресенье -- и то, если хорошо себя ведет! Вы бы послушали, как она

хнычет перед буфетом, где они лежат, если она наказана. "Конфетку!..

Конфетку!" Совсем дитя малое!..

П а м е л а. Да это все для их же пользы! У них от сладкого зубки

портятся!

Патриция (с такой же злобной усмешкой). Бедная клянча! У нее они все

давно выпали! Но здесь, вы

понимаете, дело принципа. Только начни им уступать...

Памела. Все-таки не так уж легко вам приходится!

Патриция (торжественно). Сознание выполненного долга дает глубокое

удовлетворение. Мамочка -- для меня все в жизни, кроме, конечно, искусства.

Я приношу себя в жертву, но приношу с радостью. Поверьте, я могу, не

хвастаясь, сказать, что я образцовая дочь. Только нужно, чтобы она не

вытворяла фокусов.

Памела. Я свою дочь отдала в деревню. С мужем я рассталась, потому что

при моей работе невозможно иначе. И потом, я женщина. А мужчину никогда не

устраивает ребенок в доме. И даже если случайно попадется такой, который

может примириться, вы же знаете -- в один прекрасный день появится новый. Но

все, что я зарабатываю, идет на ее наряды! Ах! Я хочу, чтобы она была

нарядной, моя кисанька! Хочу, чтобы она была совсем как маленькая женщина. В

пять лет на день рождения я подарила ей костюм маркизы -- настоящий, из

шелка, с фижмами и бантами... Обошелся мне в двенадцать тысяч франков.

Видите, ради нее я ни перед чем не останавливаюсь. Я перевела по почте

деньги, чтобы ей сделали в парикмахерской завивку, и послала лак для ногтей

и губную помаду -- в гарнитуре. Это было чудо! Глаз нельзя было оторвать, и

эти красненькие ноготочки, губки накрашенные, и вся такая прелесть! Вылитая

я, моя крошка! Потому-то я ее и обожаю! К сожалению, остаться я не могла, я

поссорилась с Фернаном, он не захотел выйти из машины, не переставая гудел.

"Мамочка! Мамочка! -- Она прямо рыдала малютка.-- Ты меня даже не

поцеловала!" (Вздыхает.) Хотелось бы с ней почаще видеться, но что вы хотите

-- жизнь есть жизнь. В конце концов, она получила костюм маркизы. Вырастет

-- вспомнит.

Памела. У настоящих артистов доброе сердце. Мне вот друзья говорят, что

я должна ее отдать в специальный дом, где за ней будет полный уход и у нее

будет все, что ей нужно, у бедной клянчи! Конечно, ей там было бы лучше, чем

дома, где она почти все время одна -- я-то ведь на работе! Но я, честное

слово, не смогла бы... Лучше я буду ее наказывать со всей строгостью, когда

она не просится, зато я знаю, что выполняю свой долг. Она же мне мать!

Друзья говорят: "Патриция, вы -- святая!" Я отвечаю: "Такой родилась!"

Памела. И вы знаете, лучше оставаться такими, какими родились! Даже

если бы мы и захотели перемениться, вряд ли стали бы лучше. Возьмите меня:

ведь я могла бы остаться с ее отцом и она жила бы дома. Он меня застал с

Жоржем, но, в конце концов, он поверил, что это в первый раз. В каких семьях

такого не бывает; потом все налаживается, худо-бедно, особенно если есть

ребенок. Жорж мне сказал: "Я уезжаю в Канны!" Я от него была без ума.

Вначале я вообще думала, что без этого мужчины не смогу жить. Так я дочку и

оставила. Кстати, с Жоржем мы тоже расстались через два месяца, но откуда

мне было знать! Жизнь есть жизнь!

Патриция. А ваш муж -- он, может быть, согласился бы, чтобы вы

вернулись?

Памела. Я вообще-то думала... конечно, ради ребенка... развод еще не

состоялся, а он был такой человек, что стоило бы ему меня увидеть -- и все

бы сразу уладилось. Я собрала чемоданчик и поехала. Но в поезде встретила

одного... Я была при деньгах, заказала себе рюмочку, в купе мы были одни.

Знаете, как это бывает! (Вздыхает.) А ведь я купила дочке такой красивый

каннский костюм, со шляпкой и корзиночкой из соломы! Все в тон! Словом, я

послала его по почте... Она все же, наверно, была очень рада, моя лапочка...

Подружки ее в школе полопались от зависти. Она мне написала, что они

говорили: "Везет же, у тебя такая мать!" Еще бы! Вы подумайте -- я купила

самую красивую модель, фартучек из настоящего шелка... Я ради своего ребенка

ни перед чем не остановлюсь!

Патриция. Так же, как я ради своей матери: я все отдаю, всем жертвую,

и единственное, что мне нужно,-- чтобы она слушалась, а иначе -- бац!

-- и потом без десерта. Мы себя приносим в жертву, так будьте любезны,

платите благодарностью!

Входит Л е о н а.

Леона. Я ее всюду искала, и в туалете ее нет. Там вообще-то одна

кабинка была занята, но я побоялась стучать.

Мадам Орта нс. Дрянь! Тем хуже. Начнем без нее "Кубинскую негу". Мсье

Лебонз уже смотрел на часы -- наверно, не понимает, чего мы тянем. Леона,

скорей на место! Шляпки! Скажем, что она отравилась. На прошлой неделе

отравился же один посетитель -- грибов поел.

Леона устраивается на своем месте, в то время как мадам Ортанс раздает

ноты.

Эр мел и н а. Она же страдает! Ты знаешь, я могу понять, что любовь

убивает. Однажды я так и сказала Эдмону прямо в лицо: "Эдмон, чувство --

страшная вещь. Если я тебя застану с другой, я закрою глаза и нажму на

гашетку! Женщину, которая столько выстрадала, сколько я,-- есть во Франции

законы -- оправдают без суда". Пианист. И что он тебе ответил?

Эр мел и на. Ничего. Он хотел было зевнуть, но остановился и взял

газету.

П и а н и ст. Бац!

Эрмелина. Бац! Я поняла, что попала в цель.

Мадам Ортанс. Начали! Очень горячо, очень страстно. (Тихонько стучит

смычком по пюпитру, отсчитывает один такт вступления.)

Оркестрантки надели шляпки. Оркестр начинает играть "Кубинскую негу" --

синкопированный отрывок. Все играют с подъемом. Леона сменила флейту на

экзотический инструмент. Мелодия содержит припев, все напевают под сурдинку:

"Кубинская нега, Кубинская нега,

Кубинская нега, нега, нега!

Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"

Памела (шепотом Патриции). Как на меня действует эта мелодия! Сразу

наводит на мысли...

Патриция (сухо, играя). Да ведь это музыкой нельзя назвать.

П а м е л а. Но заставляет думать о любви. Вы, моя милая, меня не

поймете. Но если женщина, как я, например, без мужчины жить не может... Ну

сами посудите, этот мой Жорж. Как я о нем жалела! А он меня бил, и глуп

был... Просто придурок. Но ночью... В конце концов, ну что можно сказать

друг другу днем?.. Неужели вы правда ни разу не были с мужчиной?

Патриция. Есть вопросы, которые даже женщины не должны задавать друг

другу. Я вам уже сказала, что посвятила всю себя искусству и бедной клянче!

Все поют:

"Кубинская нега,

Кубинская нега,

Кубинская нега, нега, нега!

Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"

Музыка.

Мадам Ортан с (шепотом пианисту). Начать с того, что она щепка.

Небольшим мужчинам, как вы, мсье Леон, нужно, чтобы женщина о них

заботилась, окружала вниманием, чтобы с ней было тепло. Нужна женщина в теле

и знающая жизнь. Для любовника такая женщина -- настоящая мать!

Пианист (неожиданно со стоном). О-о-ох! Мамочка! Только мамочка меня и

любила.

Мадам О р т а н с. Я буду тебе вместо матери, мой птенчик! А щепки

только о себе и думают. У них ничего нет лишнего, чтобы предложить другому.

Пианист (снова со стоном). О! Мамочка!

Музыка. Все поют:

"Кубинская нега,

Кубинская нега,

Кубинская нега, нега, нега!

Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"

Патриция (неожиданно глухо). Вы думаете, я не страдаю? Иногда я

разденусь и смотрю на себя в зеркало в шкафу. Я красивая. Да, красивая! Но я

не могу!

Памела (простодушно-доброжелательно). Однако это совсем нетрудно!

Музыка.

Все поют:

"Кубинская пега,

Кубинская пега,

Кубинская нега, пега, пега!

Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"

Эрмелина (Леоне, тем же тоном, что и раньше). Теперь ты понимаешь, что

Эдмон -- хам! Большего негодяя не найти. Никогда ни одного ласкового слова.

И вообще ни слова. Нем. Как рыба!

Л е о н а. Медведь!

Эрмелина. Но вот в чем дело: он -- часть меня. Когда он уходит, как

будто уходит моя часть, я вся -- ожидание, когда он соизволит вернуться и

когда я снова стану целой. Не знаю, ты понимаешь, что я хочу сказать?

Леона. Яснее ясного. Дело не в нем, дело в тебе.

Эрмелина. Именно поэтому он и получит всю обойму, если попробует

приударить за другой. Паф! Паф! Паф! Паф! Паф! Паф!

Леона.И -- бац!

Эрмелина. Это и есть любовь!

Все поют:

"Кубинская нега,

Кубинская нега,

Кубинская нега, нега, нега!

Кубинская, кубинская, Нега, нега, нега-а-а!"

Конец отрывка. Бурные аплодисменты.

Пианист (вдруг поворачивается и восклицает с надрывом). И вообще,

наплевать мне на все! Жена все плачет в кресле... а эта -- тоже со страстями

и слезами. Плевать мне на них. (Кричит.) Плевать! Что за крест: я с ними

плачу, с обеими, два раза в день! Первый раз -- в гостинице, и второй раз --

дома. Один раз -- одетый, второй -- раздетый. Я худею, извожусь, мучаюсь. У

меня рези в желудке, но в глубине души, совсем в глубине, на самом дне, я

вынужден признать, что мне на все наплевать. Иногда я сбегаю от них и один,

совсем один, иду на берег реки, туда, где пляж и бассейн, и смотрю на

женщин, которые купаются или лежат на солнце. Я делаю вид, что просто гуляю

или ищу кого-то, но это не так, я никого не ищу. Я сам--солнце! И все они

мои! И я могу менять! То я с блондинкой, то с рыжей, то с крашеной, то с

тощей, то с толстой! Все -- мои! Все мне повинуются. И совсем молоденькие,

которые еще ничего не умеют, и матери, которые, если отдаются, то

наслаждение -- наверняка! Мне предлагается все самое лучшее, самое

сокровенное -- распластанное и обнаженное, чтобы не упустить ни единого

лучика! Им вдолбила реклама, что нужно обжариваться со всех сторон! (С

циничным хохотом.) Обжарено! 3ажарено! Пережарено! На вертеле! Шашлык! И

повар -- я! Я Нерон! Я Тиберий! Все! Все мои! И с одними я ласков --

поцелуйчики, сантименты, а других я -- плеткой.

Некоторых я вообще потом приказываю казнить. (У него не хватает

дыхания, он выбился из сил и добавляет лирическим тоном.) Все знают, что

есть проститутки, но к ним нужно пойти, и они дорого стоят, и потом страшно

-- можно заразиться, а тут, представьте, порядочные женщины все мои, самые

красивые, все до одной! И бесплатно! (Внезапно кричит как безумный.) Да

здравствуют курорты! (Добавляет отрывисто и четко.) Огромный пляж и все

голые! Все! Закон. Под страхом смерти.

Мадам О ртан с (испуганно). Мсье Леон! Птенчик мой! Нельзя так вести

себя в оркестре! Ну, успокойтесь же! Патрон на нас смотрит!

Внезапно раздастся звук отдаленного выстрела. Оркестрантки обеспокоено

поднимают головы. Приглушенный говор толпы. Через сцену пробегают Л е б о н

з и о ф и ц и а н т.

Мсье Лебонз (через некоторое время возвращается, и вне себя). Кто

послал вас на мою голову? Что, свиньи, я вам за это плачу, да? За то, чтобы

вы стрелялись у меня в туалете! И еще в часы пик! Чтобы всех посетителей

распугать! Какие у вас тут драмы, мне наплевать! Завтра нанимаю другой

оркестр! Ну, музыка! Играйте же, идиотки... Живее! И чтобы все заплясали!

Чтоб было весело! Чтобы никто ничего не заметил!

Мадам О р т а н с. Она умерла?

Мсье Лебонз. Не знаю! Сейчас взломают дверь. Послали за врачом. Музыка

же! Черт побери! Музыка-а! Зрителям сказали, что это прожектор лопнул.

(Быстро убегает.)

Мадам Ортанс в панике мечется между оркестрантками, заменяя ноты. Все

они сталкиваются друг с другом, роняют пюпитры.

Мадам Ортанс. Скорее, дети, скорее! Ариозо весталки пропускаем. Номер

шесть! Меняйте номер! Играем "Гавот маленьких маркиз"! Ах, дура! Я

говорила,-- она нам принесет несчастье! Для чего ей вздумалось покончить с

собой -- только чтобы насолить другим! Всем шляпки! И с подъемом!

Оркестрантки в сутолоке рассаживаются по местам. Все надевают на головы

маленькие смешные картонные шляпки по моде времен Людовика XIV.

Считаю один такт! Ну! Раз, два, три! Грациозно!

Оркестр начинает играть "Гавот маленьких маркиз", легкий и грациозный

отрывок. Все в забавных маскарадных шапочках, играют весело, с комическими

жестами под строгим взглядом возвратившегося Лебонза. Официант снова

пробегает через сцену, за ним торопится врач. Оркестр продолжает, веселая

музыка сопровождается шутливыми жестами и мимикой.

Поиск по сайту: