Оркестр и дирижер

Д ень 9 ноября 1999 года выдался теплый - 34 градуса поЦельсию. Такая температура может свести с ума в Москве, но в окрестностях Низвы она воспринимается иначе - для Внутреннего Омана это не жара, а приятная, мягкая погода. Сидя в большом зеленом шатре в шерстяном костюме, я совершенно не ощущал неудобств, точно так же, как и посол Ирана, сидевший напротив меня в еще более строгом официальном одеянии черного цвета. Оманцы, одетые в легкие дишдаши, чувствовали себя тем более комфортно. Мы ожидали аудиенции у султана, настроение у всех было приподнятое...

Через распахнутые входы в палатку видна плоская рав­нина, поросшая редкими деревцами с зонтиковидной кроной. В отдалении желто-пепельной грядой поднимаются горы. Уже не в первый раз полевой лагерь султана расположился здесь, в урочище Сех аль-Баракат (в оманском диалекте сех — это узкая плодородная полоса между пустыней и горами, а баракат значит благословенный).

Останавливаясь здесь во время тура по стране, монарх не только встречается с подданными, но и принимает ино­странных гостей, которые могут за три часа добраться сюда из Маската по прекрасному шоссе, рассекающему горный хребет. В противоположной стороне лежит Низва.

Небо прозрачно и безмятежно. Великая тишина царит над Землей. Ничто не потревожит мистической сосредото­ченности мудреца и властелина, погруженного в раздумья. Быть может, и в минувшие века располагались здесь для неспешных бесед духовные и светские лидеры Омана.

Сегодня в многочисленных палатках, оборудованных самыми современными средствами связи, работают министры и генералы. Невидимые миллионы бит информации стекаются сюда, донося тревожное дыхание большого мира, позволяя ощутить ровный пульс страны. По разветвленной паутине трубопроводов, этой системе кровообращения эко­номики султаната, струятся миллионы баррелей нефти.

По медным проводам неслышно льются сотни тысяч киловатт электрической энергии, дающие животворящую силу машинам и механизмам, гонящим воду в дома и на поля, плавящим медь, вращающим цементные печи. Спаянные единой волей в могучую армаду, в тревожной готовности стоят вереницы самолетов, танков и бронемашин.

Вся мощь современного государства повинуется движе­нию мысли человека, сидящего на ковре в большой темно-красной палатке. Среди аскетического убранства, такого же, как то, что окружало имамов, разбиравших племенные споры и рассуждавших с законоведами о тонкостях фикха, сегодня рассматриваются инвестиционные проекты стоимостью в сотни миллионов долларов, планы широчайшего внедрения Интер­нета, создания современных металлургических и химических производств, прокладки газопровода по дну Индийского океана.

Наступают сумерки. Из пустыни тянет прохладой. Небо на западе мало-помалу приобретает тот оттенок, который Кнут Гамсун сравнил с цветом лососины. Я вспоминаю этот образ, но стараюсь найти ему соответствие в реалиях ок­ружающей жизни.

Быть может, здесь подойдет иная метафора - цвета дыни? Перебираю в воображении краски оманских просто­ров - это прежде всего пастельные тона голых холмов, песчаных дюн, старинных селений, сливающихся с пейза­жем. Даже верблюды кажутся продолжением складок земли. Эта удивительная однородность цветов не нарушается и ра­стительностью - благородная бледность листвы, словно подер­нутой пеплом, дополняет приглушенную гамму. Но небо живет иными красками, они сродни отблескам костра на клинке, золотым таинственным бликам на женских браслетах...

В шатер входит гвардеец в дишдаше песчаного цвета. Я слышу в его быстрой речи знакомое слово малик (царь).

Значит, кто-то из нас сейчас отправится на встречу с мо­нархом. Сопровождающий подает мне знак - следовательно, это моя очередь.

Прошли недолгие минуты в размышлении о поэтических метафорах, а день уже сгорел, и звезды усеяли небосвод. Джип медленно катит по неровной грунтовой дороге, вы­хватывая фарами каменистое пространство, покрытое ред­ким кустарником. Вдруг свет гаснет, и мы едем в полной темноте, ориентируясь по лучикам фонарей, мигающим впереди. Остановились, выходим.

В темноте угадываются островерхие очертания палатки. Над освещенным входом ее небольшой козырек из полотна, обшитого тесьмой. Под ним на ковре стройная фигура в белой дишдаше. Черты лица еще не различить, но обрам­ляющую его седую коротко стриженную бороду невозможно не узнать.

Энергичное сердечное рукопожатие. Проницательный и теплый взгляд султана. Легкая улыбка на губах. Как мало он похож на те сотни портретов, которые я внимательно разглядывал в книгах, журналах и газетах. Он выглядит по крайней мере на десять лет моложе всех своих фотоизо­бражений. Живость реакции, блеск глаз, благородную сдер­жанность мимики и жестов не передаст ни фотоснимок, ни даже видеопленка.

Мы сидим в легких креслах. Между нами лишь неболь­шой круглый столик. На полу тонкий персидский ковер. Вот и все убранство. Во время беседы султан изредка жестику­лирует правой рукой. Узкая ладонь, длинные пальцы, сереб­ряный перстень на мизинце. Движения грациозны и скупы, но в них угадывается скрытая энергия. В том, как сидит, говорит и улыбается этот человек, выражается абсолютная раскованность и свобода. Невозможно определить особен­ность этой манеры держаться иначе как словами «царствен­ная простота». Так сидеть может лишь тот, чьи предки две сотни лет восседали на троне. Я много раз видел телеви­зионные репортажи, посвященные мероприятиям с участием султана Кабуса, и всякий раз поражался совершенству его осанки. Столь идеальную посадку можно наблюдать лишь на стенах египетских храмов - так изображались фараоны, принадлежавшие к тысячелетним династиям.

Беседа плавно переходит от детских лет Его Величества ко временам учения и армейской службы, касается его представлений об историческом прошлом и сегодняшних проблемах Омана, о музыкальных вкусах и любимых книгах. То, что я слышу, существенно дополняет уже известное мне, заставляет по-новому увидеть некоторые факты. Но эту ин­формацию невозможно измерить количественно. Главное в другом: гора сведений, почерпнутых мною из книг, газет, интервью и других источников, начинает выстраиваться в стройное единство, подобно тому как разрозненные стек­лышки при повороте калейдоскопа образуют совершенный узор.

В искренней и горячей интонации, с которой султан говорит о дорогих для него именах титанов человеческо­го духа, об образовании, о нравственных ценностях, мне открывается гораздо больше, чем в фолиантах, посвя­щенных политике монарха в области просвещения и куль­туры.

Не могу себе представить политического деятеля в со­временной России, да и где-либо еще, для которого музы­кальные переживания были бы столь же значимы, как и перипетии игры на великой шахматной доске, где фигурами являются армии и символы экономического могущества. Вот это и есть видимое проявление превосходства монархиче­ской модели. Никогда из кучи-малы, преграждающей путь к вершине власти в современной демократии, не выберется человек, для которого одинаково важны вопросы сохране­ния хрупкого мира природы и задачи наращивания военной мощи. Из этой свалки скорее всего выберется изрядно помятый персонаж, перепачканный слюной и кровью, кото­рый взгромоздится на президентский трон и будет зорко поглядывать, не грозит ли кто-нибудь или что-нибудь его исключительному положению.

Я уж не говорю о правящей верхушке тоталитарных ре­жимов, состоящей, как правило, из людей, пробившихся наверх благодаря умению быть лакеем и тираном одновременно.

Султан Кабус выдвинул задачу облагораживания облика своей страны. Для обозначения этого процесса в переведенных на английский язык документах правительства используется термин beautification от beautiful (красивый, прекрасный) -«бьютификация». Можно ли перевести это на русский как «опрекраснивание»?

В Омане нигде никаких признаков «наглядной агита­ции» не приметишь, но если бы возникла необходимость на советский манер сформулировать цель развития этой страны, то, перефразируя ленинское опрделение коммуниз­ма, я бы сказал так: «Современная монархия - это наслед­ственная власть плюс бьютификация всей страны». Но здесь, слава Богу, нет потребности в подобного рода изысках. Народ, строящий новую жизнь на тысячелетних нравст­венных устоях, не нуждается в пропагандистских инъек­циях.

Бьютификация в Омане проявляется во всем - от мас­совой реставрации памятников старины (крепости, мечети, базары) и современного строительства в духе архитектурных заветов старины до создания симфонических оркестров и организации показов национальных женских нарядов. На всем этом лежит печать личного вкуса султана.

Облик Маската, удачно избежавший космополитическо­го обезличивания (от которого заметно пострадало боль­шинство арабских столиц) и вызывающий представление о классическом городе мусульманского Востока, позволя­ет судить о той бережности, с которой монарх относится к традициям. Чарующее впечатление оставляет сочетание суровых гор с застывшими на их склонах древними фортами и белых дворцов, осененных пальмами.

Духовной основой модернизации является ислам. Четыре тысячи мечетей, построенных и обновленных за годы прав­ления султана Кабуса, пять раз в день заполняются ревно­стными оманцами, так же, как и их предки, соблюдающими все установления Пророка. Столь же велика их преданность национальным обычаям - наверное, нет другой страны в арабском мире, где в такой степени сохраняются бытовые привычки, доставшиеся в наследство от прошлого. Национальная одежда предпочитается всеми без исключения - от студента до министра. Всякое официальное лицо при исполнении служебных обязанностей вооружено ханджаром.

Любовь к оманским народным обычаям сочетается у Кабуса бин Саида с глубоким знанием этикета иных стран. Он везде ощущает себя легко и свободно, так как внима­тельно изучает протокол тех государств, где ему приходится бывать. Его способность очаровывать людей имеет не только межличностное, но и политическое измерение. Недаром Оман за годы его правления посетили едва ли не все ми­ровые лидеры.

Если для некоторых соседних стран визиты глав иност­ранных государств - экстраординарное событие, то посещение Омана звездами мировой политики - обычное дело. В списке высокопоставленных гостей султана за эти годы - короли Фахд, Хусейн и Бирендра, королева Елизавета II, шах Мухаммед Пехлеви, султан Болкиах и шейх Зайед, Джордж Буш-старший (в бытность вице-президентом США) и Франсуа Миттеран, Индира Ганди и Атал Бихари Ваджпаи, Тосики Кайфу и Курт Вальдхайм, Маргарет Тэтчер, Билл Клинтон и Виктор Черномырдин.

Принц Чарлз и принцесса Диана, руководители автори­тетных международных организаций, посетившие Маскат, могли бы вслед за саудовским принцем Халедом бин Султа­ном повторить: «Я удостоился приватной беседы с правителем Омана султаном Кабусом - корректным, высокообразован­ным и очень информированным человеком, заслуживающим всяческого уважения».

Мировых лидеров привлекает, конечно, не только личное очарование султана. Прежде всего они ценят возможность обменяться мнениями с одним из опытнейших и проницатель­нейших политиков, заслужившим неофициальное прозвище «Мудрый человек Залива». Так же как великолепная осве­домленность о внутреннем положении Омана, его глубокие познания относительно ситуации в других странах позволяют ему реалистически строить свою политику и просчитывать результаты самых сложных ходов на годы вперед.

Только увидев и услышав султана лично, начинаешь глубже понимать природу его политики. Эта ярко выражен­ная творческая личность привносит артистизм во все, чем занимается. И ежегодные туры по стране, представляющие собой цепь блистательных мизансцен, и стремительные военные операции, приводящие в восторг сочетанием легко­сти и мощи, дерзости и точного расчета, и поражающие силой интуиции ходы во внешней политике - отражение богатой, жадной до дела натуры монарха.

Говорят, что временами султан отправляется за рулем автомобиля в своеобразные инспекционные поездки по столице и ее окрестностям, чтобы посетить интересующие его объекты, оценить работу городских служб по озелене­нию и поддержанию чистоты на улицах.

Выезды эти происходят под покровом темноты, дабы избежать лишней помпы. В этом смысле монарх следует очень давним традициям исламских правителей, стремившихся к получению неприукрашенной информации о настрое­ниях народа и о делах в государстве. Так поступали Гарун аль-Рашид, фатимидский халиф Египта Хаким, а в наше время этот обычай практиковал король Иордании Хусейн, много времени проведший за рулем под личиной словоохот­ливого таксиста на шоссе Амман - Эз-Зарка. Но, наверное, никто из современных правителей не сделал систему обрат­ной связи с народом одной из основ государственной системы. Султан Кабус за тридцать лет своего правления посетил, наверное, каждое селение Омана, побеседовал со всеми людьми, имеющими авторитет в своей округе, или хотя бы пожал им руку.

Вспоминается пушкинская строфа о Петре Великом: «То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник, он всеобъемлющей душой на троне вечный был работник».

Султан Омана из этой породы тружеников. Уже перечень занимаемых им постов дает представление об объеме дел, требующих его решения ежедневно. В одном из своих ин­тервью он пожаловался: «Бумаги, бумаги, бумаги! Они приносят мне бумаги даже после обеда. Я назначаю своих представителей, но они все же хотят моих комментариев.

И становится все хуже и хуже. В начале было всего одно министерство, Министерство внутренних дел - а теперь...»

Министр Дивана свидетельствовал: «Очень большой объем документов поступает к султану. Декреты, указы, верительные грамоты, наградные документы. Какие-то вопросы он откладывает, на 2-й, на 3-й раз. Для Его Величества характерна взвешенность решений. Но если необходима срочность, документ подписывается быстро».

Министр Дивана лучше, чем кто-либо, знал о том объеме дел, с которым приходится справляться монарху. Ведь именно это ведомство формирует его повестку дня, получая заявки от министерств и зарубежных стран. Сводя их во­едино, Диван готовит программу и на перспективу, и на каждый день, которую султан утверждает.

Отвечая на вопрос об особенностях трудового распоряд­ка главы государства, министр рассказал, что обычно день складывается напряженно. Султан очень ценит человеческие контакты, поэтому старается как можно чаще встречаться как с государственными деятелями, так и с простыми людь­ми. Он читает очень много писем.

Характерно, что почти на каждом из них есть его по­метки - Кабус бин Саид даже исправляет грамматические ошибки, обводит слова, которые не понял, просит разъяс­нить ему их значение. В большинстве случаев на письмах есть резолюция монарха. Отслеживается исполнение реше­ний по ним. Письма подаются едва ли не каждый день, ибо всякий человек может дождаться у дворца выхода султана и подать ему просьбу.

Его Величество чуть не ежедневно выходит из дворца поговорить с людьми, а если собралось некоторое количе­ство народа, это бывает и дважды в день. Султан выходит один, без охраны. Здесь, как и в ходе ежегодных поездок по стране, вопросы ставятся очень откровенно. Часто ре­шения по жалобам принимаются немедленно.

Нередко прошения передаются в суд для дальней­шего разбирательства. Если человек пожаловался на долж­ностное лицо, обязательно следует строгое расследование дела. Этот стиль монарха подстегивает и чиновников, они стараются не зарастать жиром, сидя в офисах, но тоже стремятся больше общаться с людьми, чтобы быть в курсе настроений, уметь дать точный ответ на запрос султана, не попасть впросак.

Когда я беседовал с женщинами - членами Государствен­ного совета, то узнал, что нередки случаи, когда к султану за помощью обращаются вдовы или малоимущие женщины. Монарх отдает соответствующее распоряжение, и Диван выплачивает денежное пособие.

Помимо текущих дел по управлению страной монарх осваивает большой объем сведений по разным вопросам, направляемых министерствами, - аналитические записки, подборки статей из прессы. В случае необходимости уточ­нить какой-то вопрос султан звонит министрам, руководи­телям вооруженных сил, своим советникам. При этом он не ограничивается знакомством с подобранными и отрефери­рованными материалами. Министр по иностранным делам так говорит об источниках информации султана: «Он читает очень много и по собственному выбору. Султан лично следит за всеми новостями с помощью современных средств ком­муникации, в том числе телевидения».

Как трудно отделить в деятельности монарха те момен­ты, когда он занят изучением документа, от тех, когда он «просто смотрит» выпуск теленовостей, так же нелегко обозначить дни и часы, которые посвящены отдыху. Ми­нистр Дивана рассказывал: «Время для отдыха у султана очень ограничено. Не получается полностью отстраниться от дел. У нас такая практика - летом мы объявляем, что Его Величество в отпуске, но на деле и тогда у него постоянно встречи, ознакомление с документами, подписание бумаг». Даже когда монарх выезжает с частной поездкой в Европу (это случается раз в 3-4 года), ему не удается отвлечь­ся от государственных забот. Когда соответствующие ве­домства султаната готовят такие визиты, они все равно получают от властей страны, куда едет султан, заявки на встречи.

Если свободная минута все же выдается, Кабус бин Саид предается чтению книг по истории, политике, науке и военному искусству[27]. Он опытный наездник и знаток лошадей, поэтому с удовольствием проводит время в прекрасных конюшнях, выстроенных неподалеку от его дворца, занима­ется выездкой, совершает верховые прогулки. Водная стихия также привлекает его, и время от времени он отправляется в океан на своей яхте. Судно оборудовано всеми видами связи, поэтому и вдали от берегов монарх, случается, принимает решение по делам, не терпящим отлагательства. Еще одно хобби султана - стрельба из всех видов оружия.

Но наиболее сильное из всех увлечений монарха - музыка. Трудно даже говорить об этой стороне его натуры как об одном из пристрастий. Быть может, музыка значит для него столько же, как и политика.

Познания султана в области музыки очень значительны[28]. На вопрос, кто из русских композиторов близок ему, он быстро ответил: Чайковский, Римский-Корсаков, Рахмани­нов. И тут же добавил: «Мне нравятся многие европейские композиторы - например, финский Сибелиус. Кроме того, Брамс, Бах, Эльгар, Олсон. Прежде всего классика. Но я наслаждаюсь и народной музыкой разных стран и конти­нентов - польскими, румынскими, арабскими танцевальными мелодиями. К сожалению, исполнительский уровень в араб­скойтрадиционной музыке значительно снизился. Нарушена преемственность, среди исполнителей немного тех, кто может в неприкосновенности сохранять нашу классику. Мы в Омане стараемся сохранять музыкальное наследие.

Я не могу отдать предпочтение какому-то одному на­правлению или отдельным произведениям. Меня привлекает музыка Андалузии, турецкая и иранская музыка, многое в индийской и африканской музыке. Разумеется, я очень люблю музыку разных арабских стран, особенно Йемена. Оманская музыкальная культура развивалась под воздей­ствием многих других культур - Индии, Белуджистана, Африки. Наша музыка чрезвычайно многообразна и выра­зительна. К счастью, в Омане прекрасно сохранились исполнительские традиции, и я стараюсь всеми силами спо­собствовать их развитию. Но на этом мы не замыкаемся. У нас созданы оркестры всех основных типов - симфони­ческий, военный, джазовый и т.д.

Я надеюсь, что все эти усилия по развитию музыки приведут к осуществлению моей цели - подъему культур­ного уровня народа в целом и музыкального образования в частности».

Сформированный благодаря участию султана Оманский симфонический оркестр сегодня достиг зрелости, входящие в него музыканты прошли обучение у знаменитых маэстро, некоторые закончили специальные курсы во всемирно известных европейских музыкальных центрах, особенно в Великобритании. Развивается музыкальное образование и в султанате, так что у сегодняшних исполнителей растет достойная смена. Созданы прекрасные оркестры при различ­ных видах вооруженных сил. —

Министерство информации организовало Центр по изу­чению народной музыки, издает фольклорные записи, выпу­стило энциклопедию традиционной музыки; большой объем эфирного времени на радио и телевидении занимает транс­ляция выступлений народных музыкальных коллективов.

Министр информации, рассказывая об этом, приводит пословицу: «Кто знает благое, сам благой человек». Это мудрое высказывание могло бы служить одним из ключей к пониманию личности монарха. Воистину, влюбленность султана в высшие достижения человеческой культуры, его огромные познания в области религии и истории не могут не создавать вокруг него своего рода поля благости.

Усилия распространить культуру в народе, способство­вать сохранению духовного наследия лучше всего свидетельствуют о щедрости властителя, ибо затраты на эти цели никогда не диктуются соображениями прибыльности...

Когда у султана выдаются минуты отдохновения, он берет лютню и, перебирая струны, импровизирует. Иной раз играет на органе, но это бывает редко.

В одном из интервью, отвечая на вопрос о том, какое музыкальное произведение он взял бы с собой на необита­емый остров, монарх сказал, что это была бы 6-я пастораль Бетховена. И это признание, и другие высказывания султана о его музыкальных предпочтениях позволяют сделать вывод о том, что это уравновешенный человек, живущий в согласии с самим собой.

И совершенно закономерными видятся соответствия его политического стиля с его художественными предпочтени­ями? Человек, обладающий таким вкусом, вряд ли станет действовать в политике, как внутренней, так и внешней, методами диктата.

Если уподобить лидера нации руководителю музыкаль­ного коллектива, то его сверхзадача - добиться полного раскрытия возможностей каждого исполнителя, а для этого нужно дать простор инициативе артиста и умело направлять усилия каждого к раскрытию идеи произведения.

Вся тридцатилетняя история оманского Ренессанса про­шла под знаком гармонии, красоты и согласия.

Султан обычно начинает свои речи с обращений: «Ува­жаемые земляки», «Мой дорогой народ». Это не просто ритуальные обороты, но отражение глубокого внутреннего убеждения. Выше всего монарх ценит глубоко человечные и доверительные взаимосвязи, сложившиеся в оманском обществе; их можно уподобить отношениям в большой и дружной семье.

Беседуя с английской журналисткой Вероникой Маклин, он сказал: «Я чувствую себя в ответе за весь мой народ. Монарх должен чувствовать себя, отцом своего народа. Монарх - это зеркало. Он отражает религию своего народа, его историю, его культуру. Народ чувствует свою коллек­тивную натуру лучше через монарха. Монарх должен всегда понимать народ, узнавать о его нуждах. Он должен действо-вать в его интересах, прежде чем народ попросит его об этом... Молодым людям скучно со старыми королями. Они думают, что всё понимают лучше. Так что система не может стоять на месте, она должна все время улучшаться, и вы ни­когда не должны позволять появляться трещинам. Никогда».

Если понимать народ как существующую на каждом кон­кретном историческом этапе часть нации, то уподобление монарха главе семьи закономерно. Но по отношению к вне­временному понятию нации, возникшей на заре истории, глава государства является одним из ее сынов. Только тот, кто чтит вековые обычаи, кто сознательно хранит культур­ный код своей нации, достоин этого имени. Хотя все люди, принадлежащие к одному народу, являются сынами нации, не каждый достоин этого имени в высшем, духовном зна­чении слова.

Саид бин Теймур, проживший последние два года своей жизни в люксе любимой им лондонской гостиницы «Дор­честер», сопереживал своему сыну и, наверное, испытывал угрызения совести за то, что без всяких оснований шесть лет продержал его на положении узника.

В воспоминаниях бывшего статс-секретаря по иностран­ным делам Омана Нейла Иннеса, часто видевшегося с экс-султаном, есть такое свидетельство: «Он принял ситуацию очень философски, и в каком-то отношении, я думаю, он обрадовался, что его освободили от его прошлых обязан­ностей и что у него появилась возможность расслабиться. По крайней мере, его сын принял от него власть без более страшной революции, которой он опасался и которая могла бы полностью перевернуть султанат. Я думаю, что в глубине души он гордился сыном»[29].

Это на самом деле так: известно, что Саид бин Теймур писал из Лондона сыну письма, полные нежности и заботы. И хотя в душе у Кабуса бин Саида еще долго жила обида, он преодолел ее. Свидетельством исторического примирения отца и сына всегда будет служить великолепная мечеть Саида бин Теймура в маскатском районе Хуваир, построен­ная по указанию султана Кабуса.

Отношения Кабуса бин Саида к его матери всегда от­личались особой теплотой. В самые трудные для сына годы сейида Мизун своим участием и проникновенным словом помогала ему обрести силы и веру в будущее.

И став султаном, он постоянно прислушивался к ее сове­там, высоко ценя ее острый и практичный ум. Когда 12 августа 1992 года она скончалась, это было громадной потерей для монарха. Ее погребли на родине, в Таке, неподалеку от Салалы.

В ограде мечети на старинном кладбище высится не­сколько одинаковых мраморных плит, под которыми поко­ятся дед, дядя и мать султана. На надгробном камне сейиды Мизун помещена традиционная эпитафия:

«О ты, душа упокоившаяся!

Вернись к твоему Господу довольной и снискавшей довольство!

Войди с моими рабами,

Войди в мой рай!».

(Сура 89, 27-30)

Люди из племени маашан, населяющие Таку, рассказы­вают, что иногда ночами к древнему кладбищу подъезжает джип, из которого выходит человек с коротко постриженной седой бородой, знакомой всему Оману. Он подолгу стоит возле могилы, скрывшей прекрасную мудрую женщину. Султан не хочет, чтобы вокруг собралась толпа, поэтому выбирает ночное время, когда городок спит.

Только шепот океанских волн может нарушить его без­молвный разговор с дорогим для него образом, навсегда оставившим этот мир. Наверное, не раз он уносится вооб­ражением в те годы, когда он посещал сейиду Мизун, строй­ную, красивую, в доме, где он появился на свет. Он готов был подолгу беседовать с ней, порой забывая обо всем на свете...

В Таке перед восходом тысячи птиц гомонят в кронах пальм. Солнце встает на границе суши и океана. Его лучи очерчивают на поверхности воды силуэты множества рыбац­ких лодок. Стаи чаек кружат над сетями, надеясь на добычу. Там и сям океанская гладь вдруг вскипает - тысячи мелких рыбешек выбрасываются из воды, спасаясь от хищника.

Медленно-медленно отлив отдаляет береговую линию, ос­тавляя на песке разнообразную поживу для кошек и птиц.

Глядя на эти вечно повторяющиеся картины мирной жизни, которые Кабус бин Саид видел перед собой из окон дворца Аль-Хусн, постигаешь один из истоков его личности. Думается о том, что его уравновешенный, гармоничный характер формировался не только под воздействием его семьи и нации, но и под влиянием ритмичного, глубокого дыхания океана, всегда служившего символом свободы и бесконечности бытия.

Оманские арабы уже в давние времена были открыты миру. Их караваны уносили за тысячи миль по горам и пу­стыням драгоценные дары земли - мирру и ладан. Их ко­рабли бросали якоря у далеких берегов, населенных людьми иных рас, иных культур. В шелесте песков и в бессвязном лепете волн они старались расслышать зов вечности, разоб­рать веления Бога. Те, кто постигал это, оказывались из­бранниками истории - вожди, религиозные подвижники, мудрецы. Эти отцы народа становились предметом гордости последующих поколений, а образы их сделались со временем символами национальной чести, достоинства, героизма.

Пройдут годы, десятилетия и века. И созерцая вечно повторяющиеся картины жизни океана, поэты иных времен все так же будут стараться проникнуть в смысл нескончаемой саги, слагаемой волнами, и кто-то из них, так же как и мы, станет искать в ней ключ к образу незабываемого сына этой земли, преобразившего ее на рубеже тысячелетий...

Сергей Николаевич Плеханов

Поиск по сайту: