Земля, океан, люди

В прочем, до учения дойдет не скоро. Сначала сейид Кабус познает ближний, но такой загадочный мир. Как только он начнет ходить, его первые открытия будут сделаны в покоях старинного дворца. Сколько здесь восхи­тительных и загадочных предметов! Старинные ларцы и ук­рашенные инкрустацией ружья. Длинные, слегка изогнутые мечи и маленькие щиты из кожи. Персидские и кашмирские ковры. Зеркала в золоченых рамах и резные подставки для книг. И сами книги - сотни и тысячи фолиантов.

Воздух напоен благовониями - там и сям попадаются ярко расписанные курильницы из обожженной глины, над которыми поднимается дым. Здесь, в Дофаре, каждое жи­лище - от резиденции монарха до сплетенной из пальмовых листьев хижины кочевника - окуривается ладаном.

Первые самостоятельные шаги за пределами дворца — и новые потрясающие открытия. Громадные, уходящие в небо стволы кокосовых пальм. Их рощи сплошной полосой тя­нутся за стеной, отделяющей дворец от города. Гладкое песчаное побережье, легкой покатостью спускающееся к океану. И сам океан - беспредельное пространство, не­заметно смыкающееся с небом в блещущей дали. Иногда он лежит неподвижно, лишь изредка всплескивая короткой волной. Но чаще поверхность его вздымается, увенчанные пеной валы один за одним накатывают на берег и с глухим шипением гаснут у самых ног мальчика. А когда океан откатывается во время отлива, тогда на мокром песке ос­тается столько всякой всячины, что Кабус готов часами возиться с обретенными сокровищами - раковинами всевоз­можных форм, морскими звездами, крохотными крабами, судорожно закапывающимися в норки.

Когда Кабусу исполнится три года, жизнь вокруг резко переменится. Неподалеку от Салалы возникнет английская военно-воздушная база, которая станет одним из главных пунктов воздушного пути из Европы на Средний Восток и в Индию. После побед над немцами в Северной Африке империя снова начнет активные действия против японцев в Бирме. В Салале станут приземляться и тяжелые самолеты американцев, занятые переброской военного снаряжения через Иран на Дальний Восток и в Россию.

Принц подолгу стоит у окна, наблюдая, как заходят на посадку и взлетают темно-серые транспортные машины, похожие на тунцов, как проносятся над плетеными крышами крестьянских и рыбацких хижин истребители, разрисован­ные как хищные птицы или морские чудовища.

Территория военной базы обнесена заграждением из колючей проволоки, на вышках видны часовые у пулеметов. Солдаты-африканцы, солдаты-индусы, солдаты-гуркхи, бе­локожие солдаты - кого только не увидишь здесь! И многие из них радостно приветствуют сейида Кабуса, когда его провозят мимо базы во время автомобильной прогулки. Как радостно мальчику сознавать себя частью этого мужского братства, объединившего людей со всех концов Земли!

Это только первые прикосновения к загадочному миру взрослых людей. Время его познания придет позже, когда великая война уже станет историей, зато полем битвы сделается земля Омана. Кабус, как и его отец, будет вос­питан в той духовной среде, которая много веков назад сложилась в Аравии и почти без изменений просуществовала до середины XX века. И культуру Запада он также будет познавать через призму англосаксонской цивилизации, ко­торая все-таки одержит верх над германизмом. Мы не можем детально проследить за становлением личности будущего монарха, но в нашей власти перенестись воображением в ту эпоху, в тот мир, в котором он рос.

Один из первых вопросов, который начинает задавать взрослым маленький сейид: почему моя страна зовется Оманом? Для других его сверстников время таких вопросов наступит гораздо позднее. Для принца название отечества не отвлеченная идея. Ему предстоит носить титул, который, по сути дела, станет неотъемлемой частью его собственного имени - Кабус бин Саид, султан Омана. Поэтому он нередко размышляет о рассказанном старшими. Они говорят, что никто точно не знает происхождение названия страны. Известно только, что за несколько веков до начала проповеди величайшего из посланников Аллаха римские историки и географы знали название Оман. Арабские писатели в начале исламской эпохи по-разному пытались объяснить его: одни утверждали, что это имя племени, другие полагали, что это название долины в Йемене, где когда-то обитали могу­щественные аздиты, затем занявшие юго-восток Аравии. Существовали и мнения, что название произошло от имени человека, построившего здесь город. Конечно, последнее объяснение было самым привлекательным - можно было подставлять себе, как загорелый мускулистый вождь распоряжается возведением оборонительных стен в дикой необжитой стране, как он и его соплеменники отражают нападения львов, как сражаются с иноземцами.

Курильницы с ладаном, расставленные повсюду во дворце, наверное, воспринимались как что-то само собой разумею­щееся. Тем удивительнее было узнать, что когда-то по всей земле эти полупрозрачные кусочки затвердевшей древесной смолы считались величайшей ценностью и с благоговением приносились в жертву богам. Тогда люди еще не знали единого Бога. Быть может, из-за множества тех, кому они поклонялись, и ладана требовалось так много?

Во всех храмах Земли воскурялись благовония, добыва­емые на плато Дофар. Затвердевшая смола неказистого деревца, растущего по опаленным солнцем лощинам, стала одним из самых ценных товаров древнего мира. Местность, поставлявшая его на рынки от Китая до Рима, получила у античных писателей наименование АгаЫа РеНх (Счастли­вая Аравия). Наверное, не спроста трудные времена для этой земли настали с упадком Римской империи и ее богов. На всю громадную державу остался один Иисус...

На территории Омана веками существовали три различ­ные культуры, три общества. Первое - морское, второе - оазисно-земледельческое, третье - кочевое. Взаимодействие между ними было условием единства страны. Но если при­морские жители были склонны к переменам и заимствова­ниям, то у обитателей внутренних районов гораздо сильнее была приверженность племенным обычаям. То, что разные части страны не слились в однородное целое, стало причи­ной большого культурного многообразия.

Оман никогда не был густо заселен из-за ограниченности земельных ресурсов, пригодных для возделывания. Важней­шие земледельческие районы тянутся узкими полосами вдоль берега Оманского залива и склонов хребта Джебель Аль Ахдар, где количество осадков относительно велико и где имеются источники пресной воды. Да еще есть несколько оазисов и небольшие угодья в разных частях Омана, осо­бенно в местности Аш-Шаркия. А океан служит транспорт­ным путем и изобилует рыбой. Но в десятке верст за хребтом начинается пустыня. Почти тысячекилометровый путь от гор до узенькой полоски земли, где лежит Салала, проходит по почти безводной, лишенной растительности равнине. Если отклониться от этой дороги, идущей на юг, и повернуть к западу в сторону священной Мекки, вскоре увидишь громадные песчаные барханы - Руб эль-Хали, в переводе с арабского - Пустая Четверть. Одна из величайших пустынь Земли, почти лишенная колодцев, почти лишенная жизни. Веками она служила непреодолимым рубежом, отгоражи­вавшим Оман от любого завоевателя с суши.

Арабские корабли, которые бороздят солнечный простор океана, называются по-разному. Принц уже отличает боль­шие бумы, ленги, багли от самбуков и джалибутов. Он знает, что рыбаки предпочитают баданы и бакара. Когда людям нужна хорошая новая посудина для морского промысла, они отправляются на север, в Сур. Там могут сделать любую лодку, любой океанский парусник. Кабус мечтает о том дне, когда он подрастет и тоже поедет в Сур. Тогда он сам увидит на старой верфи, заваленной грудами стволов тикового дерева, привезенных из Индии, остовы различных судов. А пока он представляет себе города, лежащие далеко на севере, по рассказам старших. Он так часто и подробно расспрашивает их о том, как живут люди в разных частях Омана, что может вообразить себя в разных местностях, среди незнакомых людей. Он обожает географию. Листая книгу об Омане, принц подолгу рассматривает фотоснимки. И незаметно переносится мыслями то в один город, то в другой...

Вот он представляет себе Сур. Старая верфь на берегу бухты Аль-Батх. Рабочие действуют молча. Каждый занят отдельным узлом конструкции судна. Топоры, пилы и долота вонзаются в красно-коричневую древесину, издавая удиви­тельно слаженные звуки. И слышится странная музыка, рожденная металлом и деревом, под эти звуки можно незаметно перенестись помыслами в океанский простор, к зеленым блаженным островам, куда пойдет под свежим ветром этот корабль. Могучие удары волн будут проверять на крепость хрупкую с виду конструкцию. Теперь киль со шпангоутами похож на обглоданный рыбий скелет, но когда его обошьют досками, он станет несокрушимым на долгие десятилетия.

Узкий залив, где расположилась верфь, усеян чайками. Над прибрежными холмами поднимаются круглые башенки фортов. Красные флаги султаната полощутся на свежем соленом ветру. Если плыть прямо в море, оставив Сур за кормой, через сотню с небольшим миль уткнешься в по­бережье океана, где сходятся Иран и Британская Индия. Неподалеку оттуда лежит гавань Гвадар, принадлежащая Оману, со всех сторон окруженная британскими владениями. Последняя заморская территория некогда великой империи.

Но большие суда редко идут в сторону севера. Бумы и доу движутся вдоль побережья: одни - на восток, те, что держат путь в Африку, другие - на запад, те, что возвра­щаются в порты Залива. А те из них, что несут на корме красный флаг, направляются в Маскат или Сохар...

Каждый город в Омане отличается от остальных не только промыслами и характером жителей. Даже одежда иязык в каждой местности имеют свои особенности. А в Суре приметно больше темнокожих - город веками был связан с африканской торговлей.

В те времена, когда в приморские области Омана попали предки нынешних темнокожих подданных, султан Саид бин Султан проводил в его заморских владениях даже больше времени, чем в Маскате. Там он посещал свадьбы и праз­дники своих рабов, веселился вместе с ними.

Эта жизнь диктовалась не теми правилами, которым сле­довали европейские журналисты, воспылавшие нелюбовью к работорговле. Они уподобили несравнимое - каторжный труд черных африканцев на плантациях Северной Америки и патриархально-семейную зависимость в мусульманских общинах. Такое механическое перенесение европейских понятий на иные области жизни Востока оборачивалось непониманием и враждой, до сих пор питающими высоко­мерие, с одной стороны, и фундаментализм - с другой...

Найти свое место в общине старинного приморского города Сура выходцам из Африки, возможно, помогало и то, что здешняя музыка и песни напоминали те, что были привычны для обитателей побережья от Сомали до Мозам­бика. Арабская культура давно переплелась там с культурами черных племен, образовав причудливый мир, говоривший на языке суахили, танцевавший в горячих экваториальных ритмах. Не из тех ли краев залетела мелодия песни сурских моряков «Шубани»? А может, она родилась в Суре, но пряный колорит ей придало исполнение под аккомпанемент барабанов и нумана, шестиструнной лиры, завезенной когда-то сюда африканскими невольниками.

...Если Сур навевал мысли о неведомых землях, об океан­ских странствиях, то селения, лежащие за хребтом на границе пустыни, пробуждали в воображении совсем иные картины. Старинная Низва, окруженная полукольцом гор, почти вся укрыта кронами пальм. Лишь форты да минареты вздымаются над морем зелени. Эта роскошная растительность, вдруг встающая стеной после многодневного пути по бесплодной земле, кажется райским садом. Думы о вечности, о покое невольно завладевают путником. Очарование оазиса таково, что он кажется центром земли, который нет сил оставить.

Джебель-Ахдар, нависающий над Низвой, порос невысо­ким кустарником, а если подняться на гребень первой горы, откроется голая вершина Джебель Шамс. Там так высоко, что зимой склоны на несколько недель белеют, словно обсыпанные солью. Так, во всяком случае, говорят местные старики. В поднебесье этом почти нет селений, кто же выдержит такой холод! Только пастухи забираются туда со своими отарами. Живущие у хребта люди кажутся более спокойными, менее разговорчивыми, чем южане. Как не по­хожи они на жителей Дофара! У них и песни совсем иные - в них слышится светлая грусть, в их протяжности есть сродство с пейзажем пустыни, открывающимся с вы­соты.

Низва - центр серебряных ремесел. Здесь изготавливают ханджары - кинжалы, украшающие пояс любого мужчины. Изумительная чеканка по серебру и золоту, украшения ножен из витой серебряной проволоки, наборные пояса, а главное - искусно сделанные рукоятки из дерева, слоновой кости и рога носорога - вот что создало славу Низвы.

Каждый бедуин обязательно приведет на здешний базар своих верблюдов или овец для продажи, чтобы потом за­казать умельцу разукрасить серебряными бляхами приклад своей винтовки, а еще лучше - сделать серебряную всечку на стволе со стихом из Корана. Своим женам он привезет отсюда массивные браслеты для рук и ног, кольца, серьги и подвески. Да еще прикупит несколько пудов отменных фиников. И целый год потом будет вспоминать прохлад­ную воду из фаладжа, слаще которой не сыщешь от моря до моря.

Юному принцу много рассказывали об удивительном изобретении древних земледельцев, которое исправно рабо­тало и в давние времена, и ныне. Фаладж - это подземный канал, прорытый от источника на склоне горы в долину. Вода поступает в селения и на поля, сохранив свежесть и вкус в самые жаркие дни.

Низва славилась на весь исламский мир своими учеными мужами. Здесь возникло несколько школ исламского права. В здешних медресе учились студенты со всей Аравии. А древние мечети города и его крепости становились об­разцами для подражания далеко от этих мест.

Если ехать от Низвы вдоль хребта в сторону Договор­ного Омана[1], то и дело будешь встречать небольшие оазисы и старинные крепости. Совсем недалеко первая из древних твердынь, построенная еще до эпохи ислама, - Бахла. Гро­мадные осыпающиеся руины и сегодня способны дать приют целой армии, и она сможет долго удерживаться в них.

В нескольких милях далее высится замок Джибрин, ук­репленный дворец имамов. Издали он похож на броненосец. Аскетичный чисто выметенный двор, несколько старинных пушек на деревянных лафетах, огромные потрескавшиеся кувшины, шеренгой выстроившиеся у стены. Внутри дворца протекает фаладж, освежая сухой горячий воздух пустыни. Своды покрыты изящно выписанными цитатами из Корана -лежа на персидском ковре можно вновь и вновь перечиты­вать отрывки из священных сур, погружаясь в их сокровен­ный смысл. Поднявшись на крышу, можно увидеть гряду невысоких каменистых холмов по одну сторону дворца и бескрайнюю скудную равнину - по другую. В мечети, рас­положенной на крыше дворца, его владелец пять раз в день представал перед Аллахом, но, случалось, и укры­вался от опасности. Узкие бойницы в стенах мечети слу­жили не только для наблюдения за мятежниками или иноземными интервентами. Здесь, на границе двух миров, у врат великой пустыни имам возносил молитвы о своем народе, здесь он внимал голосам земли, умиротворенным или возмущенным.

В одном из помещений нижнего этажа дворца располо­жена могила имама Балараба бин Султана, построившего Джибрин в конце XVII века. В этом замке он несколько лет выдерживал осаду, предпринятую его родным братом Саифом, здесь же окончил свои дни. Мавзолей Саифа - в по­лусотне миль отсюда, за хребтом Джебель-Ахдар, под защитой крепости Рустака. Земля уравняла тех, кто не смог поделить власть при жизни.

На западе от Джибрина можно увидеть еще много сто­рожевых башен и фортов, цепью протянувшихся вдоль древнего торгового пути. Перебираясь от одной крепости к другой, шли когда-то караваны с благовониями. Укрепле­ния давали приют воинам, которые в случае надобности могли быстро прийти на помощь купцам, подвергшимся нападению из пустыни. За несколько дней верблюд с покла­жей мог дойти этой дорогой до группы оазисов Бурейми, одного из самых шумных и оживленных мест Аравии. Если отправиться из Низвы по дороге, ведущей через хребет к океану, то попадешь в Батину. Так от арабского батин (внутреннее, скрытое) зовется низменность, лежащая между хребтом и водным простором. Ширина ее - от нескольких миль до десятка, а протянулась она на две сотни миль. Там, где Батина кончается и горы подступают вплотную к морю, лежит Маскат. Само имя города от арабского маскат (место падения) отразило природу места: здесь горы падают в океан...

С древнейших времен именно Батина была самым при­влекательным местом на востоке Аравии. Достаточное го­довое количество осадков и богатые запасы подпочвенных вод сделали эту плодородную равнину житницей всех при­легающих областей. Финиковая пальма, зерновые, маслич­ные культуры выращивались и выращиваются по всей Батине; с моря она кажется сплошным садом. Поскольку главные торговые пути древности проходили рядом, это давало до­полнительные преимущества обитателям побережья. Богатея на земледелии и посреднической торговле, на строительстве судов, на промысле жемчуга в Заливе, население этой части Омана становилось основным источником поступлений в государственную казну, и от благосостояния Батины за­висела судьба страны. Оттого с глубокой древности здесь повсюду строились крепости для защиты от возможных нашествий. Здесь же находились все столицы, кроме Низвы. Сначала это был Сохар, затем Рустак, после него снова Сохар и, наконец, Маскат.

Все эти города сейид Кабус увидел много позднее, когда впервые попал на север из Салалы. Отец его, султан Саид, не любил жаркий и влажный Маскат и предпочитал жить в мягком климате, поэтому главный дворец Аль-Алам (Знамя) почти всегда пустовал. Проходя по устланным коврами покоям, посетители резиденции все время видели через стрельчатые окна залив, подходивший к самым стенам. Обступившие гавань скалы, увенчанные мощными фортами, и такой же скалистый остров напротив дворца почти скры­вали от глаз океанскую гладь.

Может быть, отсутствие простора, ощущение сдавленно­сти, которое возникало в городе, тоже были причинами того, что Саид бин Теймур редко надолго оставался в Маскате. А ведь Маскат приобрел выдающееся значение именно из-за своего хорошо защищенного местоположения. В прежние времена многие чужеземцы даже не подозревали о суще­ствовании удобной гавани среди скалистых утесов. Нелегко было подойти к столице и с суши - узкие горные проходы защищали постоянные гарнизоны, размещенные в неболь­ших фортах.

Сохар, который расположен в центре Батины на берегу океана, напротив, открыт всем ветрам. Этот город был сто­лицей страны почти тысячу лет с перерывами. Стоя на стене белого дворца, сохранившегося с XVIII века, когда в Омане воцарилась династия Аль Бусаид, можно увидеть и далекий океанский горизонт, и желтую цепь хребта Джебель-Ахдар. Хорошо встречать вечернюю прохладу, слушая гобой, зву­чащий на песчаном берегу. Мужчины в белых дишдашах, ритмично приплясывая, хором исполняют «Лева». В этом танце, в сопровождающих его песнопениях можно почув­ствовать влияние африканских ритмов, хотя и не столь очевидное, как в мелодиях Сура. Сохарцы тоже славились как мореходы, отсюда вышло много знаменитых капитанов, сражавшихся на черных страшных гурабах.

Если же в городе праздник или свадьба, услышишь «Малид» - славословие Пророку. Это коллективное испол­нение молитв, похожее на хоровое пение, присуще только Сохару.

Невдалеке от Сохара, возле самого подножия гор, лежит еще одна прежняя столица - Рустак. Отсюда пошли многие традиционные ремесла Омана, такие же, как и в Низве. Здесь делают лучшую оманскую халву, прессуют финики. Здешний базар привлекает людей и с Ватины, и с гор. Долгие годы Рустак был центром сопротивления персидской оккупации.

Первый имам династии Аль Бусаид сделал этот город своей столицей. С мощной крепости, окруженной пальмовыми рощами, виден мавзолей Саифа бин Султана I, могуществен­ного имама из предыдущей династии Йаруба. Наверное, не раз, глядя на него, основатель новой династии предавался размышлениям о том, что ждет его собственный род. Ведь внук великого устроителя земли Саиф бин Султан II ока­зался никчемным правителем, из-за него страна едва не утратила независимость.

Рассказы о разных местностях страны увлекали сейида Кабуса не меньше, чем уроки истории. Его тянуло к людям из народа. Царедворцы и слуги казались ему совсем дру­гими, он знал, что может сказать каждый из них. Общаясь с человеком из пустыни, с рыбаком или торговцем, он всякий раз узнавал что-то новое для себя. Взрослые с удивлением отмечали внимание, с которым принц выслушивал даже случайных собеседников, встреченных во время нечастых выездов из дворца.

Первоначальное образование сейид Кабус получил во дворце Аль Хусн, куда приходили учителя школы Сайидия, единственного учебного заведения Салалы. Именно они под­готовили его к дальнейшему обучению в частной школе в Англии.

Оман очень разнообразен не только в природном отно­шении. Его положение на самом краю Аравии определило я удивительную чересполосицу племен и народов. Предки арабов были первыми насельниками этой земли. Эти люди со смуглой кожей отличались воинственностью и выносли­востью. Потомков этих древних жителей Аравии исследо­ватели позднейших времен признали в людях Дофарского плато, нависающего над Салалой.

Основой племенной структуры Омана были два мощных объединения - Хинави и Гафири. Племена, входящие в первое объединение, считают себя выходцами из Йемена, а те, что составляют вторую федерацию, возводят свой род в ос­новном к арабам Неджда и Хиджаза. С глубокой древности умение учитывать интересы племен лежало в основе поли­тического искусства арабских лидеров.

На Аравийском полуострове дожили до наших дней те формы организации общества, которые когда-то были свой­ственны всем народам. И в Европе, и в России, и на Востоке в целом стадия племенной жизни закончилась сравнительно недавно. Везде государство старалось подчинить себе вер­хушку племен и постепенно свести на нет их значение. Почти повсюду это удалось.

До настоящего времени племенная структура сохрани­лась в виде более или менее сильных пережитков. У арабов, особенно в Аравии, племенное членение общества тради­ционно рассматривалось как государствообразующая струк­тура. Самоуправление племен освобождало государство от исполнения многих функций. Племенные формирования служили основой вооруженных сил. Жизнь в условиях свободы от деспотизма в течение веков сформировала гор­дый и независимый характер араба.

В древности вожди и цари шли на битву впереди войска, оттого история минувших веков пестрит известиями о ги­бели монархов в сражениях. Право на власть необходимо было подтверждать личным мужеством, а также демонстра­цией личной силы и выносливости. Все это давно стало историей, только у арабов традиции военной демократии дожили до наших дней.

Кабус с ранних лет видел, как много посетителей при­ходит во дворец, наблюдал, как отец его встречается с шейхами племен. Видел, как метко упражняется он в стрель­бе по бутылкам, расставленным под стеной дворца. Несмотря на ухоженный вид, на безукоризненные манеры, на хорошее образование и в традиционном исламском смысле, и в за­падном духе (Саид бин Теймур учился в английском кол­ледже в Индии), султана нельзя было назвать изнеженным.

Первые годы, проведенные во дворце, были самым без­заботным временем в жизни сейида Кабуса, как у всякого ребенка. Но закончился этот период намного раньше, чем у других сверстников. У отпрысков королевских родов детство гораздо короче - уже в младые лета им начинают прививать сознание своей государственной значимости. Если лля обычного мальчика изучение истории носит отвлеченный характер, то для будущего монарха ознакомление с ней равнозначно познанию собственной личности.

Брошенное когда-то Людовиком XIV «государство - это я», несмотря на парадоксальность, имеет глубокий внутрен­ний смысл. Становясь символом государственного бытия своей нации, венценосец как бы прибавляет к годам своей земной жизни все те века, которые прожила страна до его появления на свет. Потому, пытаясь написать биографию наследственного правителя, невозможно ограничить ее временными рамками его жизни. Любой монарх - этап истории его страны, его династии в каждый отдельный момент его жизни.

Те отрывочные сведения о прошлом, которые стали достоянием Кабуса в первые годы его учения, во время встреч с людьми разных наций и племен, постепенно скла­дывались в привлекательную, но расплывчатую картину. Потребность увидеть и детали, и всю даль оманской истории, и место страны в мире привели к углубленным занятиям пол руководством талантливого наставника, которого выбрал султан для своего сына.

Поиск по сайту: