Осень монарха

О днако вскоре по прибытии в Салалу сейид Кабус понял, что отец не спешит вводить его в курс госу­дарственных дел. Даже в поездках по султанату ему под тем или иным предлогом отказывалось.

Саида бин Теймура насторожили высказывания сына о тех принципах организации общества, с которыми он познакомил­ся в Европе. И он объявил о своем решении: теперь принцу нужно дополнить свое образование основательным изучени­ем Святого Корана, исламского права и истории Омана под руководством авторитетных богословов и кади.

Саид бин Теймур всегда придерживался авторитарного стиля правления. Но с годами это приобрело характер ме­лочной опеки как первых лиц государства, так и средних чиновников. Почти не было таких решений, которые при­нимались бы без одобрения султана. Даже вопросы выдачи виз для въезда в Оман он решал самолично. Среди сейидов, возглавлявших основные ведомства, это вызывало недо­вольство.

Тарика бин Теймура всегда угнетало то, что старший брат не давал ему ответственных постов и позволял зани­маться лишь второстепенными делами, его должность Маскатского градоначальника не давала ему серьезного влияния. В знак протеста против этого он в 1960 году оставил Оман вместе с семьей и перебрался в Германию, где когда-то жил со своей матерью.

Ахмед бин Ибрагим, племянник имама Аззана бин Кайса, верой и правдой несколько десятилетий служил Саиду бин Теймуру на посту главы министра внутренних дел, но и он был стеснен в своих полномочиях, так как обладал зыбким статусом «ведающий внутренними делами».

Дядя султана Шехаб бин Фейсал отвечал за вооруженные силы Ватины, за полицию, тюрьмы, занимался выдачей паспортов, а также представлял султана в периоды его отсутствия в Маскате, но без соответствующих полномочий.

Вали различных областей Омана, формально подчиняв­шиеся сейиду Ахмеду, тем не менее постоянно получал указания от султана, вызывались к нему для доклада. Поскольку Саид бин Теймур почти безвыездно жил в Салале высшие чиновники то и дело должны были совершать вояжи на юг,чтобы согласовывать с монархом всякое существенное решение.

После увиденного в Англии и в других передовых стра­нах сейиду Кабусу нелегко было вписаться в атмосферу огромной семьи, которой повелевал только один человек.

Семьей был весь Оман, а ее строгим отцом – султан. Он никого не считал достаточно самостоятельным и пере­проверял всякое решение, любой из подданных, невзирая на его возраст и положение, воспринимался главой этой семьи как ребенок, за которым необходимо приглядывать. По приказу султана у окна его дворцовых покоев был ус­тановлен телескоп, чтобы правитель мог наблюдать за по­ведением подданных. Поскольку Аль-Хусн возносился над всеми строениями Салалы, хозяину дворца были видны улицы и чужие дворы, базар и океанский берег. Заметив курильщика, человека с запрещенным зонтиком или, не дай Бог, с транзисторным приемником, монарх отдавал распо­ряжение задержать и наказать ослушника. На весь город только один человек имел разрешение ездить на мотоцикле - фаворит султана иранский знахарь Ахмад Шофиг.

Не довольствуясь надзором за рядовыми оманцами, Саид бин Теймур стремился регламентировать все действия своих чиновников, тем самым лишая их инициативы, порождал у них боязнь ответственности.

Такого рода формы правления были характерны для тех стран, где сильны были пережитки племенной жизни или традиции большой патриархальной семьи. Император Нико­лай I остался в памяти русского общества, среди прочего, огромным количеством распоряжений, определявших все стороны жизни. В государственных учреждениях того вре­мени висели инструкции, обязывавшие удалять золу из печей после топки оных, а крестьяне военных поселений под барабанный бой ходили строем косить траву, в то время как их бабы по звуку рожка начинали печь хлеб. Какая-то польза в том была - деревни, охваченные этим «экспериментом», отличались чистотой в сравнении с другими по соседству. Но то, что было оправданно для одной эпохи, не годится для другой. Если бы Саид бин Теймур был современником Николая I или королевы Виктории, он выглядел бы вполне динамичным и компетентным правителем. Но его соседями по веку были Кеннеди, Хрущев, Неру...

После волны антимонархических революций 50-х годов многим образованным людям в «третьем мире» монархия стала казаться пережитком прошлого. Большинство интел­лигенции и молодежи верили, что политические системы, пришедшие из далеких веков, должны уступить место новым, более эффективным. Даже западная демократия представ­илась многим отжившим режимом.

В странах, только что освободившихся от колониального господства, получили распространение разнообразные наци­оналистические и социалистические идеологии, от маоизма и негритюда. Но оманцам, долгие годы жившим в изоляции от остального мира, даже свержение королевской власти в 1952 году в Египте и в 1958 году в Ираке не казалось предвестием надвигающихся перемен.

Вряд ли многие подданные султана слышали даже названия революционных учений. Первое непосредственное знакомство населения страны с результатами революции произошло в 1964 году, когда в Оман хлынул поток бежен­цев с Занзибара. Несмотря на запрещение султана, многие из них поселились в областях обитания тех племен, к которым принадлежали предки реэмигрантов.

После 70-летнего правления от имени султанов династии Аль Бусаид Британия пошла на предоставление независимости островному государству. Территории на африканском материке были к тому времени утрачены, но и на самом Занзибаре положение арабской династии стало весьма зыбким. Выросшие под крылом колониальной администра­ции националистические партии, ставившие целью приход к власти черного большинства, готовились захватить власть сразу после ухода англичан.

Если суверенные правители Оманской империи, а затем Занзибарского султаната стремились к упрочению культур­но-религиозной однородности среди своих подданных, то Британия всегда искусно использовала в своей политике национальные и религиозные противоречия, предпочитая роль всемогущего арбитра. Это вело к обособлению различ­ных национальных групп и росту напряженности между ними, способствовало возникновению организаций, подоб­ных партии Афро-Ширази (ПАШ), поставившей своей целью изгнание арабов с Занзибара.

9 декабря 1963 года была провозглашена независимость султаната, а уже 12 января следующего года вооруженное восстание черных националистов привело к свержению последнего султана - 18-летнего Джамшида. На острове началась жестокая резня, в результате которой погибло около 20 тысяч арабов. Кто сумел спастись от банд ПАШ. бежали с Занзибара.

В приморских городах и во внутренних районах Омана появилось множество беженцев, нашедших приют у своих сородичей. В течение столетий происходило переселение части племен в заморские владения, так что почти каждое племя имело много родни на Занзибаре и на восточно-африканском побережье.

Слушая рассказы о произошедшем на далеком эквато­риальном острове, оманцы впервые по-настоящему сопри­коснулись с жестоким дыханием социальной и национальной ненависти.

Возвращение сейида Кабуса в страну совпало с занзи­барской трагедией, поэтому в тот период его не оставляли раздумья о судьбе монархии в современном мире. Способна ли она противостоять экстремистским силам, не только вооруженным автоматами и минами, но и несущим людям хлесткие лозунги, завлекающим их утопическими картинами равенства и благоденствия? В то время далеко не всем было ясно, что революционные вожди, пришедшие к власти, ста­новятся тиранами намного чаще, чем наследственные пра­вители. Тот, кто восходит на престол по праву рождения, гораздо меньше озабочен борьбой с конкурентами и может посвятить всю свою энергию стране и ее народу.

Законный наследник престола с юных лет получает образование и специальную подготовку, которых не может быть у выходца из социальных низов, освоившего разве что искусство демагогии и внутрипартийной интриги. Предста­витель династии ощущает ответственность перед теми по­колениями, которые правили до него, стремится передать государство своим преемникам в целости и сохранности, как рачительный отец, оставляющий потомству ухоженный дом. Поэтому среди наследственных правителей редки люди, склонные к авантюрам.

Тот же, кто получил власть в силу стечения обстоя­тельств, часто распоряжается ею как азартный игрок, став­ший обладателем большой суммы в результате шального выигрыша. Не оттого ли революционные самодержцы так агрессивны и безжалостны к людям? Чуть не каждый из них затевает войны или великие перетряски общества, им не дорого наследие веков, им кажутся нелепыми и косными народные традиции, они спешат переделать страну, каждого человека и саму природу.

Отец пожелал, чтобы сейид Кабус более основательно изучил историю Омана и исламское богословие. Если по­началу это могло показаться разумной мерой для приобще­ния сейида Кабуса к отечественным обычаям и культуре после долгих лет жизни на Западе, то по прошествии многих месяцев, а затем и лет желание султана стало выглядеть как наказание.

Размышляя над различными сюжетами из прошлого Омана, принц приходил к выводу, что наибольших успехов достигали те имамы и султаны, кто не стремился идти протоптанными путями, а находил такие решения, которые придавали мощное ускорение развитию страны. Особенно увлекал его пример Саида бин Султана, смело поменявшего внутри- и внешнеполитические приоритеты.

Вместо продолжения десятилетиями изнурявшей Оман борьбы за гегемонию в Заливе, он направил энергию племен на освоение Восточной Африки, смело пошел на сближение с Великобританией, правильно оценив ее экспансионистский потенциал, не стал стремиться к легитимизации своего прав­ления в глазах консерваторов, но добился существенного сужения их социальной базы, обеспечив благосостояние народа.

Сейид Кабус не мог не провести параллелей между полувековым правлением великого Саида и почти столь же долгим правлением второго Саида, его отца. И тот и другой боролись с мятежниками, противостояли экспансии сосед­них государств, но если первый добился превращения страны в одну из влиятельных держав своего времени, то второму приходилось постоянно доказывать миру свою суверенность.

После 1964 года, когда были обнаружены значительные запасы нефти в районах Фахуда, Натиха и на нескольких соседних месторождениях, Оман уже обладал тем потенциа­лом, который позволял строить вполне реальные планы быстрого развития. Эти нефтяные поля могли стать тем, чем был Занзибар для Саида бин Султана. Но Саид бин Теймур явно не обладал той волей к переменам, которая необходима была в этот поворотный момент истории.

Разложив на ковре большие фотографии коранических текстов, сделанные по его заказу в библиотеке Кембридж­ского университета, сейид часами изучает творения древних каллиграфов, вчитывается в толкования знатоков исламского богословия. Временами он отвлекается от занятий и вспоми­нает свой визит из Сандхерста в библиотеку этого старинного университета. Проводя рукой по древним фолиантам, он даже подумать не мог, что эти книги на долгие годы станут его главными собеседниками.

Его переполняют идеи, ему кажется, что время бездарно уходит, как вода меж пальцев. В нескольких сотнях миль отсюда кипит новая жизнь - возводятся новые города, прокладываются дороги, громадные воздушные лайнеры взлетают с только что построенных аэродромов, но Оман словно бы не в силах стряхнуть вековую дремоту. Принц любит родную старину, благоговеет перед трудами мусуль­манских мыслителей иных веков, но ведь он рожден не для того, чтобы корпеть над фолиантами, он чувствует в себе силы изменить жизнь своего народа к лучшему. Он не может понять, почему отец не хочет доверить ему хотя бы часть государственных дел.

Хотя Кабусу исполнилось 25 лет, он ни разу не видел Маската, не знал страны, которую ему, возможно, предсто­яло возглавить.

Сменялись дни, как две капли воды похожие один на другой. Долгие часы над раскрытыми книгами по истории и богословию. Прогулки по аллеям дворцового сада, вдоль океана в час отлива, когда песчаный берег кишит мелкими крабами и улитками, спешащими насытиться несчастными рыбешками, оставленными волной. Стаи птиц летят над волнами - чайки, утки, фламинго. Все живое встревоженно суетится, подает голос, когда день иссякает и солнце садится за Джебель-Камар.

Когда диск его касается холки горы, остается едва ли минута до полного исчезновения светила. Принц часто провожал его взглядом, наблюдая сквозь крону пальмы. Зеленая многопалая лапа листа дробит раскаленную поверхность солнца, и оно уже не так слепит глаза. Можно, не отводя взор, проследить, как оно стремительно задвига­ется за вершину, превращается в лимонную дольку, потом в узкий пылающий серп, потом в крохотный огненный мазок. Вот и все, завершился еще один день.

А небо еще долго продолжает пламенеть цветом спелой папайи, пробуждая в душе томление и тревогу. Что может быть печальнее ежедневных похорон солнца?

Однообразие немного скрашивали занятия музыкой. Из всех инструментов принца больше всего привлекала лютня. Когда-то, до начала бурного развития клавишных инстру­ментов в конце XVII века, это был излюбленный инструмент европейских музыкантов. Его богатые возможности позво­ляют исполнять и сложные классические произведения, инародные мелодии.

Запад познакомился с лютней через арабов во времена крестоносцев. Аль-уд с четырьмя или пятью парами струн, натянутыми на массивном широком грифе, стал предком многих разновидностей щипковых инструментов. Если в Евро­пе лютня постепенно стала редкостью, то в арабских странах ее собрат уд до сих пор является одним из самых распро­страненных инструментов.

Сейид Кабус не только играл известные произведения, но и часто импровизировал, создавал собственные компо­зиции, пытаясь передать свое настроение, выразить языком музыки владевшие им мысли. Они были далеко не безмя­тежными. Протест, нараставший в душе сейида Кабуса, тре­бовал выхода в каких-то действиях. Но именно этого опасался султан.

Находясь фактически под домашним арестом, Кабус бин Саид пребывал под неусыпным наблюдением дворцовых служащих и охраны. Даже занятие фотографией не очень-то нравилось султану, но оно было хоть не так опасно, как чтение.

Отец распорядился лишить принца даже газет. Если бы не мать, сейида Мизун, регулярно проносившая в складках одежды «Таймс» в покои сына, будущий монарх был бы в совершенном неведении о событиях в мире.

Для излечения человеку иной раз необходимо принимать горькое лекарство, а то и прибегать к хирургическому вмешательству, и родственники больного идут на эти жесткие меры не вопреки, а из-за любви к нему. Так и для спасения страны нужно бывает переступить через естественные чело­веческие чувства родственной привязанности[11]. В своих раздумьях о судьбе родины сейид Кабус постепенно пришел к пониманию того, что отец уже слишком устал для того, чтобы остановить тот процесс распада, который все явствен­нее обозначался вокруг. Еще год-другой, и может случиться то же, что в соседнем Йемене. Все наследственные правители небольших султанатов в 1967 году разом оказались чужа­ками у себя в стране и вынуждены были спасаться бегством от карающей руки революционных властей.

Назначенный в начале 1970 года новый командующий вооруженными силами (5АР) бригадир Джон Грэхем на пер­вой же аудиенции у монарха услышал жесткие слова о злых и опасных дофарцах, подлежащих уничтожению. Познако­мившись с состоянием вооруженных сил, англичанин сделал вывод об их слабости и неспособности добиться перевеса над партизанами. К тому же позиция Саида бин Теймура вызвала у Грэхема негативную реакцию. Он вовсе не настро­ен был вести средневековую войну на истребление.

Ему было ясно, что противник, вооруженный агрессив­ной идеологией и делающий ставку на пропаганду, может быть побежден прежде всего политическими методами. Требовался новый подход, успех на поле брани не мог быть достигнут без завоевания человеческих сердец.

Поиск по сайту: