ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. РАСПЯТИЕ ПО-АМЕРИКАНСКИ

СТАНОВИЛОСЬ ТЕМНО, когда мы ехали по вымокшим от дождя улицам Портленда днем в середине ноября. Эскорт полиции размером с президентскую кавалькаду окружал роллс-ройс. Было по крайней мере пятьдесят полицейских, выглядевших огромными, в блестящей черной одежде, с лицами, закрытыми шлемами и очками, мчащихся на мощных харлей-дэвидсонах.

Все дороги контролировались на каждом перекрестке, и мотоциклы делали впечатляющие хореографические маневры, когда двое на каждой стороне машины плавно заменялись другими двумя - они ехали внутри уличного движения как каскадеры.

Среди фанфар, сирен и окруженный гигантскими телохранителями, Ошо вышел из машины, не затронутый, как обычно, тем, что происходило снаружи, и мягко вплыл в комнату суда, сопровождаемый шестью или восьмью полицейскими в гражданском. Я вышла с другой стороны машины и вступила в хаос: орды толкающихся людей, пресса и тележурналисты.

Мне не разрешили последовать за Ошо в ту же самую дверь, и мгновение я стояла, наблюдая, как он исчезает в море серых и черных костюмов, которые заполнили коридор здания суда. Я протолкалась сквозь толпу и нашла другой вход, и после разных препирательств я сидела рядом с Ошо в комнате суда.

Ошо сидел расслабленный и спокойный, наблюдая за драмой сверху. Позже Ошо говорил: "Правительство шантажировало моих адвокатов. Обычно такого никогда не бывает, что правительство берет на себя инициативу в переговорах; но прямо перед моим судебным процессом они вызвали моих адвокатов для переговоров и делали разные намеки... Они ясно сказали, что: "У нас нет никаких свидетельств, никаких доказательств: мы знаем это, и вы это знаете, что если вы будете продолжать дело, вы выиграете. Но мы хотим, чтобы было ясно, что правительству не понравится, если его победит индивидуум; мы не позволим индивидууму выиграть дело. Дело может продолжаться двадцать лет, и Бхагван останется в тюрьме. И всегда есть риск для жизни Бхагвана, это вы должны понимать очень ясно". Нирен плакал, когда адвокаты вышли с этой встречи. Он сказал: "Мы не можем ничего сделать, мы бессильны; нам стыдно просить тебя, чтобы ты сказал, что ты виновен. Ты не виновен, а мы просим тебя, чтобы ты сказал, что ты виновен, потому что правительство заявило, оно дало ясно понять, что твоя жизнь в опасности". "Они сказали мне", -продолжал Ошо, - "что если я признаю два небольших преступления, я буду освобожден и просто депортирован. Я был готов остаться и умереть в тюрьме - в этом не было проблемы, но они начали говорить: "Подумайте о ваших людях", и тогда я подумал, что это (имея в виду, что он виновен, когда он не виновен) можно не принимать серьезно".

Ошо был обвинен в тридцати четырех нарушениях иммиграционных законов и два были приняты. Что же случилось с остальными тридцатью двумя? Судья, должно быть, был преступник, потому что были переговоры, а какие могут быть переговоры о преступлении? Разве преступление это бизнес? Даже те два преступления, которые были приняты, были фальшивыми, одно - это то, что он прибыл в Америку с намерением остаться, и второе - что он помогал иностранцам вступать в брак с американцами.

Ошо писал в министерство внутренних дел, запрашивая иммиграционный статус, несколько лет, но они не ответили ни на одно из его писем. Почему?

Он был обвинен в том, что он устроил тысячи браков и по крайней мере "один с определенностью" - это что, шутка? Один был с определенностью! А что же стало с другими тысячами, и в любом случае этот один не был доказан.

Я открыла рот, когда услышала, как судья зачитал, что Ошо прибыл в Америку для того, чтобы создать место для медитации для многих людей, потому что его ашрам в Индии был слишком маленьким. Это было преступлением! Ошо не шевелился, он был скромным, и все же он был королем. Его детская невинность и ранимость каким-то образом делали его недостижимым. Он полностью принимал, но не подставлял другую щеку. Противоположности встречаются, там, где пустота достаточно широка, и я слышала, как он говорил: Мастер как небо, Кажется, что он есть, но его нет.

Он был таким же, каким я его видела сидящим в его комнате или в Будда Холле медитирующим с нами. Я думаю, что если личность ушла, и человек больше не управляется своими старыми умственными стереотипами, тогда нет эго, которое можно задеть, и нет "Я", которое чувствует себя оскорбленным.

Судья Ливи спросил Ошо: "Вы виновны?" Ошо сказал: "Это я".

Наш адвокат Джек Рансон, который стоял рядом с Ошо, сказал: "Виновен". Это случилось дважды, и потом, позже, я спросила Ошо о его ответе на вопрос о виновности, и он сказал мне, смеясь: "Потому что я не виновен! Мой ответ просто констатировал, что я существую". Наш адвокат сразу же ответил: "Виновен". Это его проблема, виновен он или нет".

Суд вынес приговор о десяти годах тюрьмы, с отсрочкой приведения его в исполнение. Ошо также будет подвергаться проверке в течение пяти лет, при условии, что он покинет Соединенные Штаты и согласится не возвращаться туда во время пятилетнего проверочного срока без разрешения министра юстиции Соединенных Штатов.

Когда судья спросил Ошо, понимает ли он, что он не может въехать в Америку в ближайшие пять лет, Ошо сказал: "Конечно, но вам не нужно лимитировать мой въезд пятью годами, я больше не вступлю на эту землю". Судья сказал: "Вам может прийти на ум и другое решение", - но Ошо ничего не сказал и улыбнулся. Позже я спросила его, почему он ничего не сказал и улыбнулся, и Ошо ответил: "По той же самой причине, по какой Иисус ничего не сказал, когда Понтий Пилат спросил его: "Что есть истина?" Я тоже молчал и улыбнулся, потому что этот бедный парень не понимает, что у меня нет ума, который я бы мог изменить".

Ошо был приговорен к полумиллиону долларов штрафа за два небольших нарушения, которые 'обычно наказываются двадцатипятидолларовым штрафом и депортацией. Хасия с помощью друзей собрала штраф за десять минут, Ошо был выпущен из зала суда, и ехал по мокрым улицам Портленда. Толпы людей стояли на улицах, некоторые махали руками, а некоторые показывали палец. Огни магазинов отражались в лужах, я смотрела из окна машины и видела, что витрины магазинов полны рождественских украшений. Жизнь вышла за пределы эксцентричности в последние несколько недель, но это! Это лицемерие называемое Рождеством было уже слишком.

Мы поехали прямо в аэропорт, где группа санньясинов и репортеров ждала у ступеней самолета Ошо, а Вивек стояла в дверях, приветствуя его. Когда он поднялся по ступенькам, он повернулся, чтобы помахать. Я смотрела на него, лил дождь, и ветер развевал его бороду в ночном воздухе. Я была загипнотизирована его мягкой красотой и парализована огромной важностью момента.

До свидания, Америка. До свидания, Мир.

Дверь начала закрываться, когда я вдруг поняла, что я тоже уезжаю, и я пробралась вперед через толпу, поднялась по ступенькам и вошла в теплый заполненный людьми салон. Вивек опустила вниз три кресла и сделала импровизированную постель. Подушки и одеяла были приготовлены, он лег и закрыл глаза. Необычный вид стал слишком обычным в течение следующего года, когда время от времени салон самолета, летящего над планетой, должен был становиться нашим единственным "домом".

Когда мы летели над Америкой, я чувствовала себя лучше, чем когда-либо последнее время. Мы открыли бутылку шампанского и отпраздновали, а Ошо мирно спал. Ошо спал от момента взлета до момента посадки всегда и везде. Он просыпался с выражением вновь родившегося ребенка, видевшего все в первый раз, и удивлялся, что он все еще вместе с нами на Земле.

В самолете были Вивек, Деварадж, Нирупа, Мукти, Хасия, Ашиш и Рафия. Это был маленький самолет - большой самолет, который мы ожидали, был отменен, когда они услышали, кто будут их пассажиры, и поэтому большинство людей, включая семью Ошо, осталось позади в Портленде, чтобы последовать за нами коммерческими рейсами.

Мы приземлились на Кипре, потому что у нас не было разрешения на полет над арабскими странами, а так как там был мусульманский праздник, нам бы все равно никто бы не дал разрешения. Перед нами был прекрасный вид аэропорта в Кипре. Мы прилетели из орегонской зимы в невыносимую жару Средиземноморья, одетые в сапоги, меховые пальто, шарфы и шапки.

Мы все восемь были одеты в красное, а на Ошо с его длинной серебряной развевающейся бородой была его длинная роба и вязаная шапка (усыпанная бриллиантами, как писала пресса).

Официальные лица сходили с ума от волнения и старались понять, что происходит и что они должны делать. Ситуации не помог заблудший репортер, который оказался в аэропорту и кричал официальным лицам: "Бхагван Шри Раджниш! Он только что был депортирован из Америки". Однако после часа заполнения форм, во время которого Ошо сидел в грязной, наполненной дымом комнате ожидания, нам разрешили пребывание на Кипре, и мы поехали на такси в "лучший" отель.

Было около двух часов ночи, и мы были слишком возбуждены, чтобы спать, так что я села на балконе моей комнаты в отеле. Я смотрела в ночь и плакала. Я была свидетелем распятия в наши дни, и я была переполнена воспоминаниями об Ошо в цепях, в тюрьме, о нереальных сценах в суде, конце Раджнишпурама и прекрасных людях там.

Я знала истину того, что мы пытались создать в Америке, знала невинность и радость всех людей, и я чувствовала, как будто само существование повернулось против нас, и не было шанса в мире для таких людей, как мы.

"Почему ты покинул нас?" -спрашивала я.

На следующий день с разрешением лететь над арабскими странами, мы были на пути в Индию. Индия! Моя последняя надежда.

Америка доказала, что она варварская и у нее нет понимания Ошо, но Индия будет другой. Индийские люди понимают, что такое просветление, они знают про поиск Истины и они уважают "святых" людей. Если даже только из предрассудков, индийские люди уважают человека, если он великий учитель, и, конечно, они знают Ошо. Он провел тридцать лет, путешествуя по Индии, иногда давая лекции толпам по пятьдесят тысяч человек.

Я была уверена, что Индия будет приветствовать их "Божьего человека" дома с открытыми руками. То обращение, которое Ошо получал в Америке, подтвердит их подозрения, что Запад не имеет понимания внутреннего богатства. "Они дадут ему землю и место, где жить", - думала я. Мы прибыли в Дели в два тридцать утра, на двадцать четыре часа позже, чем ожидалось, из-за нашей остановки на Кипре. Это позволило тысячам людей прибыть в аэропорт, и это, должно быть, создало очень напряженную атмосферу, поскольку люди ждали, и ждали, и ждали. Когда мы прибыли к иммиграционным стойкам, и я посмотрела на толпу за ними, я испугалась. Там были сотни репортеров и тележурналистов с камерами, и они стояли на стульях и столах; это было как море взволнованных, неистовых людей, толкающих и пихающих друг друга, они все хотели коснуться Гуру.

Лакшми была там, все ее четыре фута и десять дюймов, и Анандо, которая прибыла с Лакшми из Америки несколько дней назад (Анандо, которую я встретила в белом туннеле в начале моего санньясинского путешествия).

Остальные люди нашей группы застряли на таможне, и это позволило Вивек и Ошо достичь выхода и сесть в ожидающую машину, пройдя через сумасшедшую толпу. Я последовала за ними несмотря на то, что Вивек кричала мне "иди назад, иди назад". Я до сих пор не могу понять, почему она говорила это, это была невозможная ситуация, люди тащили Ошо за одежду, одна женщина прыгнула на него сзади и обхватила его за шею, остальные падали к его ногам, задевали, наступали на его ноги и почти сбили его на землю. Люди сзади сильно толкались, чтобы принять участие в действиях, а репортеры прыгали перед Ошо, стараясь задать вопросы. Был только один путь через это все, и я не собиралась возвращаться к иммиграционной стойке и наблюдать. Я хватала людей за руки или за волосы, за все, за что я могла ухватить, и старалась очистить дорогу. Анандо делала то же самое, и Лакшми, несмотря на свои маленькие размеры, тоже оказалась хорошим борцом. Ошо улыбался каждому, и с руками, сложенными в намасте, спокойно скользил по предательской дороге. Когда мы в конце концов достигли машины, потребовалось по крайней мере пять минут, чтобы просто открыть дверь, из-за толпы народа, и много сил, для того, чтобы держать дверь открытой, чтобы Ошо мог сесть вовнутрь. Я стояла, дрожа, когда машина уезжала, и я начала расслабляться. Мы были в Индии, и Ошо был в безопасности!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. КУЛУ.

РЕЙС

в Кулу Манали был в 10.00 утра из Дели.

Уже совсем рассвело, когда Ошо давал пресс-конференцию в 7.00 в Хайятт Ридженси Отеле. Он не оставил камня на камне от Америки, выражая все, что он о ней думает.

Я перехватила пару часов сна перед хаотической гонкой, от которой вставали дыбом волосы, через Дели на грузовике с сундуками, которые индийская пресса описывала как "серебряные, инкрустированные бриллиантами". Это были как раз те же самые сундуки, которые я упаковывала две ночи назад, и которые были куплены в обычном хозяйственном магазине в центре провинциального сельского штата. Мама Ошо, Матаджи, присоединилась к нам с некоторыми членами своей семьи, рядом был также Харидас, который жил вместе с нами в Раджнишпураме.

Ашу, молодая, с рыжими волосами, кожей, похожей на фарфор и озорным смехом, была стоматологическая сестра Ошо, и она путешествовала вместе с Харидасом и Муктой.

Мукта была одной из первых западных санньясинов Ошо и происходила из греческой семьи судовладельцев. У нее была грива серебряных волос, и она была садовницей Ошо много лет.

Я была счастлива, что Рафия путешествовал вместе с нами. Он был ближайшим другом Вивек в последние два года. Он излучал силу, центр которой находился глубоко внутри, и все же он был очень легким и игривым, и всегда был готов смеяться.

Мы заполнили самолет, но сундуки не влезали, так что они должны были нас догнать - мы надеялись! Аа! Какое счастье было в конце концов сидеть в самолете, который взлетает - ничего больше не надо делать. Я посмотрела через проход в самолете и видела Ошо, который сидел рядом с окном и пил сок.

Ошо говорил так много о Гималаях, и я чувствовала волнение, что увижу их и смогу увидеть его смотрящим на них. Однако, это были не романтически покрытые снегом пики, это были только предгорья Гималаев, но все же...

Хасия и Анандо должны были остаться в Дели и работать. Ошо подозревал, что правительство будет чинить трудности западным ученикам, и нужно было найти контакты и сделать приготовления для покупки собственности. Полет занимал всего два часа, и потом мы ехали по извивающимся дорогам вверх в горы. Местные жители, которых мы видели по дороге, были очень бедные, но у них было величие, которого не было у подавленных бедностью душ в Бомбее. У них были прекрасные лица, которые говорили о смешанной крови, может быть, тибетской?

Поместье, называемое Спан, было в пятнадцати километрах, и дорога большую часть пути шла параллельно реке, затем через шатающийся мостик проходя мимо примитивно выглядевших каменных стен и зимнего ландшафта.

Машины неожиданно повернули направо, и мы въехали в совершенно другой мир. Здесь был прекрасно выглядевший курорт примерно с десятью коттеджами, сгрудившимися вокруг большого каменного здания, с двумя стенами окон, смотрящими на реку. Одно из маленьких бунгало недалеко от реки было для Ошо, а в большом доме мы должны были есть, смотреть фильмы и кричать в телефон в течение многих безуспешных попыток поговорить с Хасией.

Но было что-то в этом месте, что не совсем подходило. Администрация в большом здании никогда не обращалась с нами как с людьми, которые купили эту собственность, и мне это было странно! Может быть, они еще не знали, что мы были новые арендаторы.

Ошо на следующее утро гулял по поместью и говорил Рафии, что нужно купить горы, которые за рекой, и построить мост к ним через реку. Он гулял вокруг, рука на бедре, и говорил Рафии о своем видении этого места и его возможностей. Этот трогательный и вдохновляющий сценарий повторялся, куда бы Ошо ни прибывал. Сразу же у него было видение этого места, и он указывал на здания, бассейны и сады, которые должны были быть построены. Для Ошо, где бы он ни был, это было Место.

Индийские журналисты приезжали интервьюировать Ошо, иногда два раза в день, и это происходило или в его жилой комнате, или на веранде, которая смотрела на реку.

Ложе реки было очень скалистым, и поэтому вода производила сильный шум, когда она проносилась мимо. Однако это была маленькая река, и как кто-то мог представить остров в ее середине - это было выше моего понимания.

Ошо гулял каждый день вдоль реки и проходил мимо коттеджей к скамейке, где он сидел и смотрел на Гималаи. Каждый день можно было видеть приближающийся снег, который покрывал горы.

Много старых друзей и санньясинов приходили повидать его, и он встречал их во время своей прогулки и болтал с ними. Иногда я сопровождала его на прогулке и сидела вместе с ним на скамье, в то время как река с ревом проносилась мимо, и бледное зимнее солнце окрашивало верхушки гор золотом. Доходили новости из Раджнишпурама, и я слышала, что американское правительство заморозило все активы коммуны и объявило ее банкротом. Сотни санньясинов покидали коммуну и уходили обратно в мир без денег. Я чувствовала себя как во время войны, когда семьи и друзья расстаются и теряются.

Я всегда предполагала, что коммуна будет там навсегда, и теперь я думала обо всех тех случаях, когда я была несчастна, потому что мой друг выбрал быть с другой женщиной. Я могла использовать это время для того, чтобы наслаждаться собой, если бы я только знала, насколько временным все это было. Я размышляла о том, что однажды придет смерть, в точности как пришло американское правительство, и я поклялась, что я не буду смотреть назад и сожалеть. Не было времени, чтобы быть несчастной.

Репортер спросил Ошо: "Вы чувствуете какую-то ответственность относительно ваших санньясинов, которые жили в вашей коммуне, вложили деньги, иногда те, которые они получили по наследству, вложили свою работу в проекты коммуны?..

" Ошо:

"Ответственность для меня это что-то индивидуальное. Я могу быть ответственным только за мои собственные действия, мои мысли. Я не могу быть ответственным за ваши действия и ваши мысли. Были люди, которые вложили все свое наследство. Я тоже вложил всю свою жизнь. Кто ответственен? Они не ответственны, потому что я отдал всю свою жизнь им, а их деньги не более ценны, чем моя жизнь. Имея мою жизнь, я могу найти тысячи людей как они. Но с их деньгами они не могут найти другого меня. Но я не считаю, что они ответственны за это. Это было моей радостью, и я любил каждый момент этого, и я буду продолжать давать мою жизнь моим людям до самого последнего вздоха, не вселяя ни в кого чувство вины, что он ответственен...»

Сарджано приехал с визитом во время первой недели декабря для того, чтобы сделать интервью с Ошо в журнале. Он был одним из диких итальянских учеников Ошо, и, что было достаточно необычным, он всегда умудрялся поддерживать контакт с миром журналистов благодаря своему таланту фотографа и своим статьям, и он также провел несколько лет, сидя у ног Ошо. Чтобы продолжить статью, он договорился о приезде телевизионной компании с целью сделать документальный фильм об Ошо. Он связался с Эндзо Бьяджи, который представлял итальянское национальное телевидение. Бьяджи был известным продюсером в Италии, у которого было свое собственное шоу - "Прожектор".

Индийское посольство отказалось дать визы, и для меня это было первое указание на то, что Индия неспособна распознать Будду так же, как любая другая страна. Прокурор Соединенных Штатов Чарльз Тернер дал ясно понять, что намерением правительства США было изолировать Ошо в Индии, отрезать его от иностранных учеников, ограничить доступ иностранной прессе и ограничить свободу речи. Совершенно ясно, что работа Ошо и его весть миру в этом случае была бы закончена, и видно было, что Индия находилась в сфере достижимости сильного американского давления.

Тем временем мы жили одним днем, и мои дни были наполнены стиркой, которая была очень отлична от того, как это проходило в Раджнишпураме! Я стирала одежду в ведре, в ванной комнате в индийском стиле, в которой был один кран, из которого шла вода с ржавчиной. В рядом находящейся спальне на кровати я гладила и развешивала одежду для просушки, ставя ведра и тазы, чтобы в них стекала вода. Прекрасные робы Ошо скоро начали терять свою форму, пропитываться влажным запахом Кулу, и белые становились коричневыми. Но я была счастлива, так как в течение пары недель должен был прийти снег, и тогда уже не будет электричества и воды совсем, только снег, чтобы его растапливать.

Ошо часто говорил с прессой два раза в день, а мы сидели снаружи, слушая его на фоне звуков мчащейся реки с бледным светом солнца на наших лицах. Я слышала, как он говорил: "Вызов делает тебя сильным". Его терпение с теми, кто его интервьюировал, было огромным. Многие индийские журналисты прерывали его, когда он говорил, чтобы согласиться или не согласиться. Я никогда не была свидетелем подобных вещей, и иногда эти взаимодействия были уморительно забавными.

Нилам и ее дочка Прия прибыли из Раджнишпурама. Они были с Ошо пятнадцать лет, с тех пор, как Прия только что родилась, и это были прекрасные женщины, которые выглядели как сестры. Они были двумя из многих индийских учеников Ошо, которые были совершенной смесью Запада и Востока. Нилам подавала Ошо обед и сопровождала его на прогулке в тот день, когда мы, девять человек, уехали, чтобы получить продление наших виз у мистера Неги, начальника полиции в Кулу.

У нас была прекрасная встреча с ним, он предлагал нам бесконечные чашки чая, и, видимо, ему было приятно иметь живую аудиторию, которой он мог рассказывать истории о туристах, которые были съедены медведями. Он уверил нас, что не будет никаких проблем, мы пожали друг другу руки и счастливые вернулись назад в Спан. На следующий день десятого декабря я была в моей комнате, когда вошел Деварадж и сказал мне, что продление наших виз отменено. Я почувствовала тошноту и села на кровати. Как такое возможно? Эффективность индийского иммиграционного офиса очень беспокоила. Я думала про себя, что это должен быть серьезный и важный случай для них, я никогда не видела, чтобы индийские власти делали что-нибудь быстро. В это время было трудно даже сделать телефонный звонок, потому что этому препятствовала зима. Погодные условия ухудшались, и рейсы в Дели начали регулярно отменяться.

Связь с Хасией в Дели стала такой трудной, что однажды она решила, что быстрее сесть на самолет и приехать к нам, чем пытаться говорить по телефону.

В тот же день полиция прибыла в Спан, вызвала всех иностранцев и поставила штамп в их паспортах: "Приказано покинуть Индию немедленно". Вивек, Деварадж, Рафия, Ашу, Мукта и Харидас разминулись с ними буквально на минуты, потому что они уехали в Дели, чтобы попробовать еще раз подать на продление виз. За день до отъезда Вивек в Дели я слышала, как она разговаривала с Нилам и говорила ей, что Ошо сказал, что если нас всех депортируют, он тоже уедет. Вивек попросила Нилам: "Пожалуйста, не позволяй ему следовать за нами, потому что по крайней мере в Индии он в безопасности".

Хасия и Анандо были заняты в Дели, встречаясь там с официальными лицами. Арун Неру был тогда министром внутренней безопасности, и он был в центре этой проблемы, но встречи с ним постоянно отменялись. Когда они все-таки встретились с ним, им было "доверительно" сказано, что им нужно посмотреть внутри своей группы, чтобы увидеть, откуда идут проблемы. Выяснилось, что Лакшми написала в министерство по внутренним вопросам и дала полное описание всех иностранных учеников, и ее слова повторяли нам: "Нет необходимости, чтобы иностранные ученики заботились об условиях жизни Ошо".

На самом деле это было необходимо, потому что для Ошо его работа была более важна, чем его жизнь, и для этого нужны были западные люди. Ошо говорил: "Мои индийские ученики медитируют, но они не сделают ничего для меня. Мои западные ученики сделают все для меня, но они не медитируют". Я не понимала этого в то время, но скоро я научилась. В тот день, как раз перед тем, как Ошо собирался пойти на прогулку вдоль реки, были большие беспорядки перед главными воротами в Спане. Я пошла посмотреть, что происходит, и увидела, что администрация Спана была в безнадежной борьбе с группой выпивших сикхов, которые прибыли на автобусе и агрессивно кричали об Ошо и о том, что они хотят его видеть. Я бежала по газонам и зигзагам между коттеджами к веранде, на которой уже стоял Ошо, собираясь пойти на прогулку. Он был виден с дороги, и я сказала ему, пожалуйста, войди внутрь, потому что там автобус выпивших сикхов, которые становятся агрессивными.

Мы вошли внутрь, и я задернула занавески в гостиной. Снаружи начался дождь, в комнате потемнело, и когда я посмотрела на Ошо, он сказал: "Сикхи! Но я никогда не говорил ничего о сикхах. Какая глупость! Чего хотят эти люди?". И потом он сел на край дивана, ссутулился и сказал: "Этот мир безумен, какой смысл жить?" Я никогда не видела Ошо в каком-нибудь другом состоянии кроме блаженства. В период тюрьмы и разрушения коммуны он оставался незатронутым. Сейчас он не был в печали или гневе, просто усталый. Он выглядел усталым, когда он сидел и смотрел в никуда, а я стояла в нескольких футах от него, не способная двигаться. Все, что я могла сказать, было бы поверхностным, любой жест, который я могла бы сделать, был бы бессмысленным. В моем уме проплыла мысль, что это его свобода чувствовать так, и нет ничего, что я должна была бы сделать, чтобы вмешаться. Мы оставались застывшими в нашем положении, а звуки падающего дождя наполняли комнату, и я чувствовала, как будто я стою на краю пропасти, вглядываясь в темную глубину. Как много прошло времени, я не знаю, но краем глаза я увидела луч солнца, который проник через занавеску. Я пересекла комнату и отдернула занавески - дождь прекратился. Я посмотрела наружу, там было тихо. Сикхи уехали.

"Ошо, ты хотел бы пойти на прогулку?" - спросила я. Когда мы гуляли вдоль реки, я чувствовала такую переполняющую радость, что я с трудом удерживала себя от того, чтобы не затанцевать вокруг него, как щенок, когда он шел.

Он улыбался и ждал у поляны, где несколько санньясинов пришли приветствовать его. Среди них были старые друзья, Кусом и Капил, супружеская пара, которые были из первых людей, которые приняли санньясу, с их выросшим ребенком, которого Ошо не видел с тех пор, как он родился. Он с любовью коснулся мальчика и болтал с ним на хинди долгое время. Я гуляла по воздуху. Это был первый день моей жизни, все было таким новым и свежим. С этого дня всегда, когда я окружена темнотой и безнадежностью, я останавливаюсь тихо и жду. Я просто жду. Ночью я читала для Ошо. Я читала Библию, или скорее Сексуальную Библию, написанную Беном Эдвардом Акирли. Это была только что опубликованная книга, которая состояла из трех сотен страниц, взятых прямо из Библии, без всяких подделок. Эти страницы были чистой порнографией, и это была одна из самых больших шуток для меня, что, видимо, даже Папа не читает Библию, иначе он бы сошел с ума. Когда мы покинули Раджнишпурам, каждый из нашей маленькой группы оставил свои драгоценности для продажи. Ошо подарил мне ожерелье, кольцо и часы, и посмотрев на мое голое запястье однажды в Кулу, он спросил меня, где мои часы. За несколько дней перед этим Кусом и Капил подарили Ошо браслет из золотой цепочки, и он сказал мне, чтобы я пошла и взяла браслет, который лежит в его спальне на столе, он мой. Я была тронута, потому что у него тоже ничего не было, и это был первый подарок, который он получил после того, как он оставил все позади в Америке.

Он сказал: "Пожалуйста, пусть Кусом не видит этого, потому что это может ее расстроить". Мои глаза наполнились слезами, когда он после этого продолжал: "Однажды, когда все успокоится, я смогу подарить каждому подарок". Я увидела, как однажды утром прибыла полиция, и когда они вошли в здание администрации, я побежала, чтобы сказать Ошо, и объявила их прибытие в очень цветистых выражениях.

"Для чего они здесь?" - спросил он. "О, они просто еще одни актеры в драме", - сказала я, театрально взмахнув рукой. Он посмотрел на меня взглядом, который сказал мне, что он определенно НЕ нуждается в эзотерическом ответе от меня. Он хочет знать, что действительно происходит, так что чувствуя себя немного глупо, я побежала к Нилам, чтобы узнать плохие новости. Мы должны были уезжать - немедленно. Полиция уехала, и Ашиш, Нирупа и я упаковывали наши сумки. Мы успевали на самолет в Дели.

Я пошла сказать "до свидания" Матаджи, маме Ошо, Тару и всей семье. Я плакала так много, что я даже начала немного волноваться, что это слишком, и я расстроила Матаджи. Было такое чувство, что мы расстаемся навсегда. Перед тем, как приблизиться к Ошо, я смотрела на него несколько минут. Он сидел на веранде, сзади были Гималаи, пики теперь были покрыты снегом. Роба, которая была на нем, всегда была одной из моих самых любимых; она была темно-синяя и одна из нескольких, которые действительно хорошо стирались. Его глаза были закрыты, и он выглядел как будто он был очень-очень далеко. Я была здесь раньше, "дежа вю", ученик оставляет своего мастера в горах. Это все было так знакомо, когда я прикоснулась к его ногам и коснулась лбом земли. Он наклонился и коснулся моей головы, и со слезами, которые лились из глаз, я поблагодарила его за все, что он дал мне. Я сказала "до свидания" и потащила свое онемевшее тело к машине, и мы уехали. Когда мы выезжали из ворот, я повернула голову и посмотрела назад. Двумя часами позже мы были в аэропорту в Кулу, и, с еще большими слезами говоря "до свидания", мы подошли к самолету, неся наши чемоданы. Пилот с рейса Дели - Кулу передал нам письмо, которое Вивек сунула ему в Дели, в нем она писала нам, что им не удалось получить продления, но так как это был конец недели (была пятница), нам надо остаться с Ошо до понедельника. В любом случае мы должны до вторника официально выехать из страны. Мы поехали прямо обратно в Спан, и я была в гостиной Ошо, моя драма несколько часов назад была в световых годах от меня. Он проснулся после своего короткого послеобеденного сна и вошел в гостиную: "Привет, Четана", - и он тихо засмеялся.

•••

Полиция снова приехала, и они были в ярости по поводу нас. Они видели нас в аэропорту и хотели знать, почему мы не сели на самолет. Мы шутим с ними шутки?

Нилам, с достаточным обаянием, чтобы остановить ураган, объяснила ситуацию. Был конец недели; самолет улетел; дороги были покрыты льдом; в любом случае мы не могли покинуть Индию сегодня и так далее. Они подняли бурю и сказали, что они вернуться через несколько часов, но не вернулись. Ошо говорил о том, чтобы поехать в Непал, и индийцам не нужна виза в Непал, так что это было бы легко. Его работа не могла бы расти здесь, на заднем дворе огромного мира, всего с несколькими преданными, которым любили бы его и заботились о нем; но это было не для него, просто жить счастливо с несколькими учениками. Его послание должно достичь сотен тысяч во всем мире. Он сказал на Крите несколькими месяцами спустя: "В Индии я сказал санньясинам, чтобы они не приезжали в Кулу Манали, мы хотели приобрести землю и дома в Кулу Манали; если бы тысячи санньясинов стали прибывать, тогда сразу же ортодоксальные старомодные люди начали бы сходить с ума. А политиканы всегда ищут возможности... Эти несколько дней, когда я не был со своими санньясинами, не разговаривал с ними, не смотрел в их глаза, не видел их лиц, не слышал их смеха, я чувствовал, что мне не хватает питания".

("Сократ Отравлен Снова Через Двадцать Пять Столетий")

Так начались несколько дней, которые, я уверена, Ашиш никогда не забудет. Весть должна была дойти до Хасии, Анандо и Джаеша, который присоединился к ним в Дели. Они должны были сделать приготовления, чтобы Ошо мог поехать в Непал.

Телефоны не работали, в уикенд не было самолетов, и это означало двенадцатичасовое путешествие на такси для Ашиша, чтобы доставить послание, получить ответ и сразу возвращаться назад.

Дороги были скользкими ото льда, и падающий снег был таким густым, что многие дороги были полностью закрыты. Расстояние между Кулу и Дели семьсот километров.

В первую ночь Ашиш уехал на машине с инструкцией "наладить контакты с кабинетом министров в Непале".

Один из них на самом деле был санньясином, и стало известно, что король читал книги Ошо. Но мы не знали в то время всей ситуации, а она состояла в том, что у короля был злобный брат, который контролировал армию, промышленность и полицию. Ашиш достиг Дели в шесть часов утра, позавтракал и прибыл в Кулу ранним вечером. Ага! Новое послание. Найти дом в Непале, дворец на берегу озера. Ашиш быстро съел ужин и сказал нам, что туман на дороге был таким густым, что ему пришлось выйти из машины и идти впереди нее, чтобы водитель не въехал в канаву. Он нанял другое такси до Дели и возвратился на следующий день с ответом, но он немного пошатывался, и у него были мутные глаза. В это путешествие машина потерялась в тумане, и когда Ашиш начал обследовать окрестности, он оказался в сухом русле реки. При свете луны, выглянувшей на минутку из облаков, он увидел силуэты трех верблюдов. Он не мог спать в такси, и теперь уже было две ночи и два дня, как он не спал. Еще одно сообщение, очень важное. Ашиш был уже на грани. Он, пошатываясь, вышел в холодную ночь со своим посланием и возвратился как раз вовремя, чтобы поймать самолет на Дели и улететь с Нирупой и мной. Когда Ашиш попадал в экстремально трудные ситуации, он расцветал.

Однажды в Пуне он работал день и всю ночь, чтобы сделать новое кресло для Ошо, и Ошо сказал, что у него (у Ашиша) было психоделическое переживание, когда кресло было закончено.

Ашиш, Нирупа и я коснулись ног Ошо, сказали "до свидания" и еще раз покинули Спан. Полиция эскортировала нас к самолету, а когда мы прибыли в Дели, мы встретили остальных членов нашей группы в маленьком отеле. Вивек, Деварадж и Рафия должны были полететь в Непал первыми и найти дворец. Мы должны были последовать на следующий день и остановиться в коммуне Покре, примерно в ста восьмидесяти километрах от Катманду.

Несколькими днями позже продление визы Хасии, которое было гарантировано без всяких проблем несколькими неделями раньше, было отменено, полиция приехала к ней в отель и увезла ее в аэропорт под дулом пистолета. Калькуттская газета "Телеграф" 26 декабря 1985 года сообщала: "Правительство накинуло одеяло запрещения на въезд иностранных последователей Бхагвана Раджниша в страну". Говорилось, что решение было принято Аруном Неру совместно с министерствами внутренних дел и иностранных дел.

В дополнение, индийские посольства и иностранные местные представительства были проинструктированы не давать продления визы любому иностранцу "если он или она были идентифицированы как последователи Бхагвана Раджниша. Такой человек не должен получать визу даже как турист". Чтобы придать видимость справедливости действиям правительства, было сказано, что Бхагван был шпионом ЦРУ!

Очень усталые, Ашиш, Нирупа, Харидас, Ашу, Мукта и я прибыли в аэропорт в Дели, собираясь садиться на самолет в Непал, когда один из официальных лиц увидел, что у меня не хватает одной из многих бумаг, которые были нам выданы властями. Он сказал, что я не могу покинуть страну! Я показала на страницу в моем паспорте, где было написано: "Приказано покинуть Индию немедленно", и спросила его, о чем, черт побери, он говорит, и что если он не прекратит вмешиваться, я опоздаю на самолет.

Он тогда позвал всех назад из зала выхода, переписал наши имена и потом снова разрешил всем идти, кроме меня. Он к этому времени вызвал еще трех офицеров, и у меня кружилась голова от безумия ситуации. У меня с собой была роза, которую я собиралась посадить в непальскую почву как какое-то символическое подношение. Я отдала ему розу, он взял ее в большом смущении, положил ее быстро на свой стол и разрешил мне идти.

Поиск по сайту: