Основной, или, как иногда говорят, конституирующей, характеристикой 7 страница

чально отвлекаясь от формы, в которой они протекают.

Идея анализа деятельности как метод научной психологии человека была

заложена как я уже говорил, еще в ранних работах Л.С.Выготского. Были

введены понятия орудия, орудийных ("инструментальных") операций, понятие

цели, а позже - и понятие мотива ("мотивационной сферы сознания"). Прош-

ли, однако, годы, прежде чем удалось описать в первом приближении общую

структуру человеческой деятельности и индивидуального сознания74. Это

первое описание сейчас, спустя четверть века, представляется во многом

неудовлетворительным, чрезмерно абстрактным. Но именно благодаря его

абстрактности оно может быть взято в качестве исходного, отправного для

дальнейшего исследования.

До сих пор речь шла о деятельности в общем, собирательном значении

этого понятия. Реально же мы всегда имеем дело с особенными деятельнос-

тями, каждая из которых отвечает определенной потребности субъекта,

стремится к предмету этой потребности, угасает в результате ее удовлет-

ворения и воспроизводится вновь - может быть, уже в совсем иных, изме-

нившихся условиях.

Отдельные конкретные виды деятельности можно различать между собой по

какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществления, по их

эмоциональной напряженности, по их временной и пространственной характе-

ристике, по их физиологическим механизмам и т.д. Однако главное, что от-

личает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов.

Ведь имено предмет деятельности и придает ей определенную направлен-

ность. По предложенной мной терминологии предмет деятельности есть ее

действительный мотив75. Разумеется, он может быть как вещественным, так

и идеальным, как данным в восприятии, так и существующим только в вооб-

ражении, в мысли. Главное, что за этим всегда стоит потребность, что он

всегда отвечает той или иной потребности.

Итак, понятие деятельности необходимо связано с понятием мотива. Дея-

тельности без мотива не бывает; "немотивированная" деятельность - это

деятельность не лишенная мотива, а деятельность с субъективно и объек-

тивно скрытым мотивом.

Основными "составляющими" отдельных человеческих деятельностей явля-

ются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчи-

ненный сознательной цели. Подобно тому, как понятие мотива соотносится с

понятием деятельности, понятие цели соотносится с понятием действия.

Возникновение в деятельности целенаправленных процессов - действий

исторически явилось следствием перехода к жизни человека в обществе. Де-

ятельность участников совместного труда побуждается его продуктом, кото-

рый первоначально непосредственно отвечает потребности каждого их них.

Однако развитие даже простейшего технического разделения труда необходи-

мо приводит к выделению как бы промежуточных, частичных результатов, ко-

торые достигаются отдельными участниками коллективной трудовой дея-

тельности, но которые сами по себе не способны удовлетворять их потреб-

ности. Их потребность удовлетворяется не этими "промежуточными" ре-

зультатами, а долей продукта их совокупной деятельности, получаемой каж-

дым из них в силу связывающих из друг с другом отношений, возникших в

процессе труда, т.е. отношений общественных.

Легко понять, что тот "промежуточный" результат, которому подчиняются

трудовые процессы человека, должен быть выделен для него также и субъек-

тивно - в форме представления. Это и есть выделение цели, которая, по

выражению Маркса, "как закон определяет способ и характер его

действий..."76.

Выделение целей и формирование подчиненных им действий приводит к то-

му, что происходит как бы расщепление прежде слитых между собой в мотиве

функций. Функция побуждения, конечно, полностью сохраняется за мотивом.

Другое дело - функция направления: действия, осуществляющие дея-

тельность, побуждаются ее мотивом, но являются направленными на цель.

Допустим, что деятельность человека побуждается пищей; в этом и состоит

ее мотив. Однако для удовлетворения потребности в пище он должен выпол-

нять действия, которые непосредственно на овладение пищей не направлены.

Например, цель данного человека - изготовление орудия лова; применит ли

он в дальнейшем изготовленное им орудие сам или передаст его другим и

получит часть общей добычи - в обоих случаях то, что побуждало его дея-

тельность, и то, на что были направлены его действия, не совпадают между

собой; их совпадение представляет собой специальный, частный случай, ре-

зультат особого процесса, о котором будет сказано ниже.

Выделение целенаправленных действий в качестве составляющих содержа-

ние конкретных деятельностей естественно ставит вопрос о связывающих их

внутренних отношениях. Как уже говорилось, деятельность не является ад-

дитивным процессом. Соответственно действия - это не особые "отдельнос-

ти", которые включаются в состав деятельности. Человеческая деятельность

не существует иначе, как в форме действия или цепи действий. Например,

трудовая деятельность существует в трудовых действиях, учебная дея-

тельность - в учебных действиях, деятельность общения - в действиях (ак-

тах) общения и т.д. Если из деятельности мысленно вычесть осуществляющие

ее действия, то от деятельности вообще ничего не останется. Это же можно

выразить иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс -

внешний или внутренний, - то со стороны его отношения к мотиву он высту-

пает в качестве деятельности человека, а как подчиненный цели - в ка-

честве действия или совокупности, цепи действий.

Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлинные и

притом не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие мо-

жет осуществлять разные деятельности, может переходить из одной дея-

тельности в другую, обнаруживая таким образом свою относительную самос-

тоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: допустим, что у меня

возникает цель - прибыть в пункт N, и я это делаю. Понятно, что данное

действие может иметь совершенно разные мотивы, т.е. реализовать совер-

шенно разные деятельности. Очевидно и обратное, а именно, что один и тот

же мотив может конкретизоваться в разных целях и соответственно породить

разные действия.

В связи с выделением понятия действия как важнейшей "образующей" че-

ловеческой деятельности (ее момента) нужно принять во внимание, что

сколько-нибудь развернутая деятельность предполагает достижение ряда

конкретных целей, из числа которых некоторые связаны между собой жесткой

последовательностью. Иначе говоря, деятельность обычно осуществляется

некоторой совокупностью действий, подчиняющихся частным целям, которые

могут выделяться из общей цели; при этом случай, характерный для более

высоких ступеней развития, состоит в том, что роль общей цели выполняет

осознанный мотив, превращающийся благодаря его осознанности в мотив -

цель.

Одним из возникающих здесь вопросов является вопрос о целеобразова-

нии. Это очень большая психологическая проблема. Дело в том, что от мо-

тива деятельности зависит только зона объективно адекватных целей.

Субъективное же выделение цели (т.е. осознание ближайшего результата,

достижение которого осуществляет данную деятельность, способную удовлет-

ворить потребность, опредмеченную в ее мотиве) представляет собой осо-

бый, почти не изученный процесс. В лабораторных условиях или в педагоги-

ческом эксперименте мы обычно ставим перед испытуемым, так сказать, "го-

товую" цель; поэтому самый процесс целеобразования обычно ускользает от

исследователя. Пожалуй, только в опытах, сходных по своему методу с из-

вестными опытами Ф.Хоппе, этот процесс обнаруживается хотя и односторон-

не, но достаточно отчетливо - по крайней мере, со своей количествен-

но-динамической стороны. Другое дело - в реальной жизни, где целеобразо-

вание выступает в качестве важнейшего момента движения той или иной дея-

тельности субъекта. Сравним в этом отношении развитие научной дея-

тельности, например, Дарвина и Пастера. Сравнение это поучительно не

только с точки зрения существования огромных различий в том, как проис-

ходит субъективно выделение целей, но и с точки зрения психологической

содержательности процесса их выделения.

Прежде всего в обоих случаях очень ясно видно, что цели не изобрета-

ются, не ставятся субъектом произвольно. Они даны в объективных обстоя-

тельствах. Вместе с тем выделение и осознание целей представляет собой

отнюдь не автоматически происходящий и не одномоментный акт, а относи-

тельно длительный процесс апробирования целей действием и их, если можно

так выразиться, предметного наполнения. Индивид, справедливо замечает

Гегель, "не может определить цель своего действования, пока он не

действовал..."77.

Другая важная сторона процесса целеобразования состоит в конкретиза-

ции цели, в выделении условий ее достижения. Но на этом следует остано-

виться особо. Всякая цель - даже такая, как "достичь пункта N" - объек-

тивно существует в некоторой предметной ситуации. Конечно, для сознания

субъекта цель может выступить в абстракции от этой ситуации, но его

действие не может абстрагироваться от нее. Поэтому помимо своего интен-

ционального аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой

операционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), ко-

торый определяется не самой по себе целью, а объективно-предметными ус-

ловиями ее достижения. Иными словами, осуществляющееся действие отвечает

задаче; задача - это и есть цель, данная в определенных условиях. Поэто-

му действие имеет особое качество, особую его "образующую", а именно

способы, какими оно осуществляется. Способы осуществления действия я на-

зываю операциями.

Термины "действие" и "операция" часто не различаются. Однако в кон-

тексте психологического анализа деятельности их четкое различение совер-

шенно необходимо. Действия, как уже было сказано, соотносительны целям,

операции - условиям. Допустим, что цель остается той же самой, условия

же, в которых она дана, изменяются; тогда меняется именно и только опе-

рационный состав действия.

В особенно наглядной форме несовпадение действий и операций выступает

в орудийных действиях. Ведь орудие есть материальный предмет, в котором

кристаллизованы именно способы, операции, а не действия, не цели. Напри-

мер, можно физически расчленить вещественный предмет при помощи разных

орудий, каждое из которых определяет способ выполнения данного действия.

В одних условиях более адекватным будет, скажем, операция резания, а в

других - операция пиления; при этом предполагается, что человек умеет

владеть соответствующими орудиями - ножом, пилой и т.п. Так же обстоит

дело и в более сложных случаях. Допустим, что перед человеком возникла

цель графически изобразить какие-то найденные им зависимости. Чтобы сде-

лать это, он должен применить тот или иной способ построения графиков -

осуществить определенные операции, а для этого он должен уметь их выпол-

нять. При этом безразлично, как, в каких условиях и на каком материале

он научился этим операциям; важно другое, а именно, что формирование

операций происходит совершенно иначе, чем целеобразование, т.е. порожде-

ние действий.

Действия и операции имеют разное происхождение, разную динамику и

разную судьбу. Генезис действия лежит в отношениях обмена деятельностя-

ми; всякая же операция есть результат преобразования действия, происхо-

дящего в результате его включения в другое действие и наступающей его

"технизации". Простейшей иллюстрацией этого процесса может служить фор-

мирование операций, выполнения которых требует, например, управление ав-

томобилем. Первоначально каждая операция - например, переключение пере-

дач - формируется как действие, подчиненное именно этой цели и имеющее

свою сознательную "ориентировочную основу" (П.Я.Гальперин). В дальнейшем

это действие включается в другое действие, имеющее сложный операционный

состав, - например, в действие изменения режима движения автомобиля. Те-

перь переключение передач становится одним из способов его выполнения -

операцией, его реализующей, и оно уже перестает осуществляться в качест-

ве особого целенаправленного процесса: его цель не выделяется. Для соз-

нания водителя переключение передач в нормальных случаях как бы вовсе не

существует. Он делает другое: трогает автомобиль с места, берет крутые

подъеме, ведет автомобиль накатом, останавливает его в заданном месте и

т.п. В самом деле: эта операция может, как известно, вовсе выпасть из

деятельности водителя и выполняться автоматом. Вообще судьба операций -

рано или поздно становиться функцией машины78.

Тем не менее операция все же не составляет по отношению к действию

никакой "отдельности", как и действие по отношению к деятельности. Даже

в том случае, когда операция выполняется машиной, она все же реализует

действия субъекта. У человека, который решает задачу, пользуясь счетным

устройством, действие не прерывается на этом экстрацеребральном звене;

как и в других своих звеньях, оно находит в нем свою реализацию. Выпол-

нять операции, которые не осуществляют никакого целенаправленного

действия субъекта, может только "сумашедшая", вышедшая из подчинения че-

ловеку машина.

Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую

жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях,

анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности - по кри-

терию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия - процессы, под-

чиняющиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непос-

редственно зависят от условий достижения конкретной цели.

Эти "единицы" человеческой деятельности и образуют ее макроструктуру.

Особенность анализа, который приводит к их выделению, состоит в том, что

он пользуется не расчленением живой деятельности на элементы, а раскры-

вает характеризующие ее внутренние отношения. Это - отношения, за кото-

рыми скрываются преобразования, возникающие в ходе развития деятельнос-

ти, в ее движении. Сами предметы способны приобретать качества побужде-

ний, целей, орудий только в системе человеческой деятельности; изъятые

из связей этой системы, они утрачивают свое существование как побужде-

ния, как цели, как орудия. Орудие, например, рассматриваемое вне связи с

целью, становится такой же абстракцией, как операция, рассматриваемая

вне связи с действием, которое она осуществляет.

Исследование деятельности требует анализа именно ее внутренних сис-

темных связей. Иначе мы оказываемся не в состоянии ответить даже на са-

мые простые вопросы - скажем, о том, имеем ли мы в данном случае

действие или операцию. К тому же, деятельность представляет собой про-

цесс, который характеризуется постоянно происходящими трансформациями.

Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она

превратится в действие, реализующее, может быть, совсем другое отношение

к миру, другую деятельность; наоборот, действие может трансформироваться

в способ достижения цели, в операцию, способную реализовать различные

действия.

Подвижность отдельных "образующих" системы деятельности выражается, с

другой стороны, в том, что каждая из них может включать в себя единицы,

прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся

общей цели может происходить выделение промежуточных целей, в результате

чего целостное действие дробится н ряд отдельных последовательных

действий; это особенно характерно для случаев, когда действие протекает

в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировавшихся

операций. Противоположный процесс состоит в укрупнении выделяемых единиц

деятельности. Это случай, когда объективно достигаемые промежуточные ре-

зультаты сливаются между собой и перестают сознаваться субъектом.

Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение также и

"единиц" психических образов: переписываемый неопытной рукой ребенка

текст членится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графи-

ческие элементы; позже в этом процессе единицами восприятия становятся

для него целые слова или даже предложения.

Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц

деятельности и психического отражения - как при внешнем наблюдении, так

и интраспективно - сколько-нибудь отчетливо не выступает. Исследовать

этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными

индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так назы-

ваемый оптокинетический нистагм, изменения циклов которого, как показали

исследования, позволяют при выполнении графических действий установить

объем входящих в их состав двигательных "единиц". Например, написание

слов на иностранном языке расчленяется на гораздо более дробные единицы,

чем написание привычных слов родного языка. Можно считать, что такое

членение, отчетливо выступающее на окулограммах, соответствует расщепле-

нию действия на входящие в его состав операции, по-видимому, наиболее

простые, первичные79.

Выделение в деятельности образующих ее "единиц" имеет первостепенное

значение для решения ряда капитальных проблем. Одна из них - уже затро-

нутая мной проблема единения внешних и внутренних по своей форме процес-

сов деятельности. Принцип или закон этого единения состоит в том, что

оно всегда происходит точно следуя "швам" описанной структуры.

Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются сущест-

венно - внутренними; такой может быть, например, познавательная дея-

тельность. Более частый случай состоит в том, что внутренняя дея-

тельность, отвечающая познавательному мотиву, реализуется существенно -

внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние

действия, либо внешне-двигательные операции, но никогда не отдельные их

элементы. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осу-

ществляющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму

внутренних, умственных процессов, но опять-таки именно и только либо как

действия, либо как операции - в их целостности, неделимости. Основание

такого, прежде всего фактического, положения вещей лежит в самой природе

процессов интериоризации и экстериоризации: ведь никакое преобразование

отдельных "осколков" деятельности вообще невозможно. Это означало бы со-

бой не трансформацию деятельности, а ее деструкцию.

Выделение в деятельности действий и операций не исчерпывает ее анали-

за. За деятельностью и регулирующими ее психическими образами открывает-

ся грандиозная физиологическая работа мозга. Само по себе положение это

не нуждается в доказательстве. Проблема состоит в другом - в том, чтобы

найти те действительные отношения, которые связывают между собой дея-

тельность субъекта, опосредствованную психическим отражением, и физиоло-

гические мозговые процессы.

Соотношения психического и физиологического рассматривается во мно-

жестве психологических работ. В связи с учением о высшей нервной дея-

тельности оно наиболее подробно теоретически освещено С.Л.Рубинштейном,

который развивал мысль, что физиологическое и психическое - это одна и

та же, а именно рефлекторная отражательная деятельность, но рассматрива-

емая в разных отношениях, и что ее психологическое исследование является

логическим продолжением ее физиологического исследования80. Рассмотрение

этих положений, как и положений, выдвинутых другими авторами, выводит

нас, однако, из намеченной плоскости анализа. Поэтому, воспроизводя не-

которые из высказывавшихся ими положений, я ограничусь здесь только воп-

росом о месте физиологических функций в структуре предметной деятельнос-

ти человека.

Напомню, что прежняя, субъективно-эмпирическая психология ограничива-

лась утверждением параллелизма психических и физиологических явлений. На

этой основе и возникла та странная теория "психических теней", которая -

в любом из ее вариантов, - по сути, означала собой отказ от решения

проблемы. С известными оговорками это относится и к последующим теорети-

ческим попыткам описать связь психологического и физиологического, осно-

вываясь на идее их морфности и интерпретации психических и физиологичес-

ких структур посредством логических моделей81.

Другая альтернатива заключается в том, чтобы отказаться от прямого

сопоставления психического и физиологического и продолжить анализ дея-

тельности, распространив его на физиологические уровни. Для этого, одна-

ко, необходимо преодолеть обыденное противопоставление психологии и фи-

зиологии как изучающих разные "вещи".

Хотя мозговые функции и механизмы составляют бесспорный предмет физи-

ологии, но из этого вовсе не следует, что эти функции и механизмы оста-

ются вовсе вне психологического исследования, что "кесарево должно быть

отдано кесарю".

Эта удобная формула, спасая от физиологического редукционизма, вместе

с тем вводит в пущий грех - в грех обособления психического от работы

мозга. Действительные отношения, связывающие между собой психологию и

физиологию, похожи скорее на отношения физиологии и биохимии: прогресс

физиологии необходимо ведет к углублению физиологического анализа до

уровня биохимических процессов; с другой стороны, только развитие физио-

логии (шире - биологии) порождает ту особую проблематику, которая сос-

тавляет специфическую область биохимии.

Продолжая эту - совершенно условную, разумеется, - аналогию, можно

сказать, что и психофизиологическая (высшая физиологическая) проблемати-

ка порождается развитием психологических знаний; что даже такое фунда-

ментальное для физиологии понятие, как понятие условного рефлекса, роди-

лось в "психических", как их первоначально назвал И.П. Павлов, опытах.

Впоследствии, как известно, И.П.Павлов высказывался в том смысле, что

психология на своем этапном приближении уясняет "общие конструкции пси-

хических образований, физиология же на своем этапе стремится продвинуть

задачу дальше - понять их как особое взаимодействие физиологических яв-

лений"82. Таким образом, исследование движется не от физиологии к психо-

логии, а от психологии к физиологии. "Прежде всего, - писал Павлов, -

важно понять психологически, а потом уже переводить на физиологический

язык"83.

Важнейшее обстоятельство заключается в том, что переход от анализа

деятельности к анализу ее психофизиологических механизмов отвечает ре-

альным переходам между ними. Сейчас мы уже не можем подходить к мозговым

(психофизиологическим) механизмам иначе, как к продукту развития самой

предметной деятельности. Нужно, однако, иметь в виду, что механизмы эти

формируются в филогенезе и в условиях онтогенетического (особенно -

функционального) развития по- разному и, соответственно, выступают не

одинаковым образом.

Филогенетически сложившиеся механизмы составляют готовые предпосылки

деятельности и психического отражения. Например, процессы зрительного

восприятия как бы записаны в особенностях устройства зрительной системы

человека, но только в виртуальной форме - как их возможность. Однако

последнее не освобождает психологическое исследование восприятия от про-

никновения в эти особенности. Дело в том, что мы вообще ничего не можем

сказать о восприятии, не апеллируя к этим особенностям. Другой вопрос,

делаем ли мы эти морфофизиологические особенности самостоятельным пред-

метом изучения или исследуем их функционирование в структуре действий и

операций. Различие в этих подходах тотчас же обнаруживается, как только

мы сравниваем данные исследования, скажем, длительности зрительных пос-

леобразов и данные исследования постэкспозиционной интеграции сенсорных

зрительных элементов при решении разных перцептивных задач.

Несколько иначе обстоит дело, когда формирование мозговых механизмов

происходит в условиях функционального развития. В этих условиях данные

механизмы выступают в виде складывающихся, так сказать, на наших глазах

новых "подвижных физиологических органов" (А.А. Ухтомский), новых "функ-

циональных систем" (П.К.Анохин).

У человека формирование специфических для него функциональных систем

происходит в результате овладения им орудиями (средствами) и операциями.

Эти системы представляют собой не что иное, как отложившиеся, ове-

ществленные в мозге внешне-двигательные и умственные - например, логи-

ческие - операции. Но это не простая их "калька", а скорее их физиологи-

ческое иносказание. Для того чтобы это иносказание было прочитано, нужно

пользоваться уже другим языком, другими единицами. Такими единицами яв-

ляются мозговые функции, их ансамбли - функционально-физиологические

системы.

Включение в исследование деятельности уровня мозговых (психофизиоло-

гических) функций позволяет охватить очень важные реальности, с изучения

которых, собственно, и началось развитие экспериментальной психологии.

Правда, первые работы, посвященные, как тогда говорили, "психическим

функциям" - сенсорной, мнемической, избирательной, тоническое, - оказа-

лись, несмотря на значительность сделанного ими конкретного вклада, тео-

ретически бесперспективными. Но это произошло именно потому, что функции

эти исследовались в отвлечении от реализуемой ими предметной деятельнос-

ти субъекта, т.е. как проявления неких способностей - способностей души

или мозга. Суть дела в том, что в обоих случаях они рассматривались не

как порождаемые деятельностью, а как порождающие ее.

Впрочем, уже очень скоро был выявлен факт изменчивости конкретного

выражения психофизиологических функций в зависимости от содержания дея-

тельности субъекта. Научная задача, однако, заключается не в том, чтобы

констатировать эту зависимость (она давно констатирована в бесчисленных

работах психологов и физиологов), а в том, чтобы исследовать те преобра-

зования деятельности, которые ведут к перестройке ансамблей мозговых

психофизиологических функций.

Значение психофизиологических исследований состоит в том, что они

позволяют выявить те условия и последовательности формирования процессов

деятельности, которые требуют для своего осуществления перестройки или

образования новых ансамблей психофизиологических функций, новых функцио-

нальных мозговых систем. Простейший пример здесь - формирование и зак-

репление операций. Конечно, порождение той или иной операции определяет-

ся наличными условиями, средствами и способами действия, которые склады-

ваются или усваиваются извне; однако спаивание между собой элементарных

звеньев, образующих состав операций, их "сжимание" и их передача на ни-

жележащие неврологические уровни происходит подчиняясь физиологическим

законам, не считаться с которыми психология, конечно, не может. Даже при

обучении, например, внешнедвигательным или умственным навыкам мы всегда

интуитивно опираемся на эмпирически сложившиеся представления о мнеми-

ческих функциях мозга ("повторение - мать учения") и нам только кажется,

что нормальный мозг психологически безмолвен.

Другое дело, когда исследование требует точной квалификации изучаемых

Поиск по сайту: