Условия проживания. 1 страница

Место, где расположена школа, предоставляет хорошие возможно­сти для отдыха и восстановления сил. В главном здании, которое раньше было частным домом, для школьных целей отведены зал, сто­ловая, устроены изолятор, комната для занятий искусством, неболь­шая мастерская и спальни для девочек. Самые младшие дети спят в коттедже, и там же находится их классная комната. Спальни для маль­чиков и остальные классные комнаты размещаются в домиках в саду, рядом находятся спальни некоторых сотрудников. Двери всех поме­щений открываются прямо в сад. Классные комнаты небольшие, но удобные для занятий, поскольку обучение ведется в малых группах. Одна из спален представляет собой примечательный результат совме­стных усилий мальчиков и персонала — они строили изолятор, но в нем, по-видимому, так и не оказалось нужды. Устройство спален — по обычным меркам — довольно примитивно, однако, учитывая, что со­стояние здоровья учащихся обычно хорошее, его можно считать удов­летворительным. Имеется достаточное число ванных комнат.

Хотя эти садовые постройки и выглядят на первый взгляд непри­вычно примитивными и чересчур открытыми для посторонних глаз, на самом деле они поразительно хорошо помогают постоянно поддер­живать в школе атмосферу, характерную для летних лагерей отдыха. Такая атмосфера — важная черта школы. Кроме того, устройство этих садовых домиков дало возможность увидеть, как дети спокойно зани­маются своими делами, нисколько не отвлекаясь на многочисленных посетителей, которые находились в школе в день инспекции.

Персонал.

Сотрудники школы получают 8 фунтов в месяц плюс питание и про­живание. Найти мужчин и женщин, которые не только твердо верили бы в принципы школы, но к тому же были бы достаточно зрелы и уравновешенны, чтобы жить в одинаковых с детьми условиях, доста­точно квалифицированны в своем предмете и умелы в преподавании, и убедить их работать за 8 фунтов в месяц, наверное, не простая задача для директора. Служба в Саммерхилле отнюдь не является хорошей рекомендацией для очень многих руководителей других школ, а уж необходимое для работы в этой школе сочетание преданности, само­отверженности, характера и способностей вообще большая редкость. Как уже отмечалось, не все сотрудники в равной степени соответству­ют требованиям, тем не менее в целом персонал здесь гораздо лучше, чем во многих независимых школах, в которых платят значительно более высокое жалованье. Среди преподавателей есть обладатели уче­ных степеней: магистр искусств Эдинбургского университета, препо­дающий английский язык, магистр искусств и бакалавр наук Ливерпульского университета, ранглер Кембриджа[22], бакалавр из Лон­дона, преподающий французский и немецкий языки, и кембридж­ский бакалавр по истории. Четверо преподавателей имеют специальную педагогическую подготовку. Кроме перечисленных сле­дует отметить учителей искусств и ремесел, которые имеют иностран­ные дипломы и относятся к числу лучших педагогов этой школы. Хотя кое-кому из учителей не помешало бы некоторое усовершенствование в том или ином отношении, наличный их состав далеко не слаб. Если бы путем посещения курсов, а также занятий других педагогов они расширили и освежили свой опыт и привели собственный уровень в соответствие с сегодняшним днем, они могли бы стать очень хороши­ми преподавателями. В то же время вряд ли можно надеяться, что жа­лованье в 96 фунтов в год сможет и дальше привлекать в эту школу таких педагогов, которые ей необходимы. Представляется совершен­но очевидным, что эту трудную проблему придется как-то решать.

Директор школы — человек глубокой убежденности и искренности. Его вера и терпение, должно быть, неистощимы. Он обладает редкой способностью быть сильной личностью и при этом не подавлять дру­гих. Невозможно, наблюдая его деятельность в школе, не испытать к нему глубокого уважения, даже если ты не соглашаешься с ним или, более того, не принимаешь некоторых его идей. У него есть чувство юмора, теплая человечность и сильный здравый смысл, что позволило бы ему быть хорошим директором в любой школе, а его счастливая се­мейная жизнь протекает на глазах детей, для которых этот пример так же важен, как и для всех остальных людей. Он смотрит на образование широко, как на средство научиться полноценно жить, и хотя он и готов принять по крайней мере некоторые замечания этого доклада, но чув­ствует, что основанием дня оценки его школы должно быть то, какими людьми она дает возможность вырасти своим ученикам, а не то, каким конкретным навыкам и умениям она их обучает. Если принять такие основания для оценки, то можно сказать:

1. Дети полны горячего интереса к жизни, в них нет и следа скуки или апатии. Всю школу пронизывает атмосфера удовлетворенности жизнью и терпимости всех членов сообщества по отношению друг к другу. В частности, свидетельством успеха работы школы может слу­жить привязанность, которую к ней испытывают ее бывшие ученики. В среднем до 30 бывших учеников приезжают в школу на спектакли и вечера но поводу окончания семестра, очень многие из них выбирают школу в качестве места отдыха во время отпуска.

Здесь, вероятно, стоит отметить, что если вначале в школе учились почти исключительно трудные дети, то в настоящее время в школе учатся дети из вполне обычных семей средних слоев населения.

2. Повеление детей просто восхитительно. В соблюдении некоторых условностей им, возможно, и недостает каких-то навыков, но друже­любие, легкость, естественность, полное отсутствие как застенчиво­сти, так и самолюбования делает их очень легкими и приятными в общении людьми.

3. Система воспитания, действующая в школе, поощряет инициати­ву, ответственность и сотрудничество, и, насколько о таких вещах во­обще можно судить, они здесь действительно развиваются.

4. Имеющаяся в нашем распоряжении информация не дает основа­ний считать, что выпускники Саммерхилла оказываются не способ­ными войти в нормальное общество, после того как покидают школу. Приведенные ниже данные, конечно, не исчерпывают историю шко­лы, но показывают, что образование, полученное в Саммерхилле, во­все не перекрывает дорогу к успеху в мире. Среди выпускников Саммерхилла имеются капитан королевских инженерных войск, командир батареи, летчик — пилот бомбардировщика и командир эс­кадрильи, старшая медсестра, стюардесса, кларнетист гвардейского оркестра, сотрудник королевского колледжа, танцовщица в известной труппе, радист, корреспондент серьезной национальной ежедневной газеты и специалист по маркетингу в большой фирме. Есть среди них люди, имеющие ученые степени, в частности такие: бакалавр Кемб­риджа по экономике, бакалавр наук первого класса по физике Лон­донского университета, бакалавр искусств Кембриджа по истории, бакалавр искусств первого класса Манчестерского университета по современным языкам.

5. Взгляды директора Саммерхилла на образование делают эту шко­лу исключительно подходящим местом для получения образования того типа, в котором основная учебная работа определяется интереса­ми детей. Это, в частности, означает, что учеба не регламентируется жестко экзаменационными требованиями. Создать ситуацию, в кото­рой процветало бы академическое образование преимущественно ин­теллектуального толка, причем самого высокого класса, было бы, конечно, большим достижением, но на самом деле такое образование здесь не процветает, и эта великая возможность оказывается упущен­ной. При более высоком уровне преподавания на всех этапах, и преж­де всего для детей 8 — 10 лет, оно могло бы успешно развернуться, в результате чего этот в высшей степени интересный эксперимент полу­чил бы более полную возможность проявить себя.

У нас остаются некоторые сомнения по поводу как основных прин­ципов, на которых основано воспитание в Саммерхилле, так и конк­ретных методов преподавания. Более близкое и длительное знакомство со школой могло бы, вероятно, какие-то из них снять, а другие, возможно, усилить. Но не подлежит никакому сомнению то, что здесь осуществляется великолепное и ценное образовательное ис­следование, с которым было бы полезно познакомиться всем рабо­тникам образования.

Заметки иа полях доклада инспекторов Ее Величества

Нам действительно повезло, что к нам прислали двух инспекторов таких широких взглядов. Мы сразу отбросили всякие формальности и отказались от официального тона в обращении друг с другом. В тече­ние их двухдневного пребывания у нас случилось всего несколько споров, притом вполне дружеских.

Я чувствовал, что инспекторы привыкли появляться перед классом с учебником французского языка под мышкой и опрашивать детей, чтобы выяснить, насколько хорошо они подготовлены. На мой взгляд, подготовка и опыт такого рода были мало пригодны для определения качества работы школы, в которой учебные занятия отнюдь не входят в число основных приоритетов. Я сказал одному из инспекторов: «Вряд ли вы сможете проинспектировать Саммерхилл, потому что наши критерии — это счастье, искренность, уравновешенность и об­щительность». Он усмехнулся и заметил, что так или иначе, а им при­дется попробовать. И надо сказать, оба наши инспектора на редкость удачно приспособились к атмосфере школы — настолько, что очевид­ным образом получали от этого удовольствие. Их поражали простые веши. Один отметил: «Какое восхитительное потрясение — войти в класс и обнаружить детей, не обращающих на тебя никакого внима­ния. И это после того, как многие годы целые классы мгновенно вска­кивали по стойке «смирно» при твоем появлении». Нет, правда, нам действительно очень повезло с ними обоими.

Но обратимся к самому докладу: «Инспекторов... несколько удиви­ли финансовые трудности, на которые жаловался директор». Мои жа­лобы были вызваны в основном нашей тяжелой тогдашней задолженностью, но не только ею. В докладе упоминается годовая зарплата в 96 фунтов, но с тех пор мы постарались учесть рост цен на протяжении последних лет, так что средняя годовая зарплата повыси­лась практически до 250 фунтов. При таких расходах почти ничего не остается на ремонт зданий, покупку новых приборов и т. п. Однако всякого рода разрушения в Саммерхилле гораздо значительнее, чем в обычной строгой школе. Саммерхиллским детям позволено естест­венно проживать разбойничий период их развития, а следовательно, у нас существенно больше ломается мебели.

В докладе отмечено, что у нас 70 детей. Сегодня их число снизилось до 45 — факт, который некоторым образом компенсирует малую зар­плату.

В докладе говорится также о слабом преподавании для 8 — 10-летних детей. Да, эта трудность была у нас всегда. Даже превосходному учите­лю с трудом удается наладить обычную для частной школы учебную ра­боту, хотя бы уже потому, что детям предоставлена свобода заниматься другими вещами. Если бы детям в возрасте 10 — 12 лет в любой частной школе была дана возможность лазать по деревьям или копать землян­ки, вместо того чтобы ходить на уроки, их результаты были бы такими же, как наши. Но мы просто принимаем тот факт, что у наших мальчи­ков и девочек настанет период, в течение которого уровень их учебных достижений снизится. Мы принимаем это спокойно, ибо считаем, что в этот период их жизни игра для них важнее, чем учение.

Даже если признать, что дети этого возраста существенно отстают по школьным предметам, остается справедливым, что уже через год те же самые дети, став старше, сдают оксфордские экзамены с очень хо­рошими результатами. Наши ученики были проэкзаменованы в об­щей сложности по 39 предметам, т. е. в среднем по шести с половиной предметам на каждого ученика. Результат таков: 24 оценки «очень хо­рошо», т. е. более 70%. Из всех 39 экзаменов только один был прова­лен. Несоответствие ученика 8—12 лет в Саммерхилле требованиям обычной школы вовсе не обязательно означает, что он будет так же от­ставать и тогда, когда перейдет в старшие классы. Что до меня, то мне всегда нравились те, кто не сразу после старта вырывается вперед. Мне приходилось видеть, как одаренные дети, в 4 года декламировав­шие Мильтона[23], к 24 годам становились пьяницами и бездельника­ми. Мне нравится, когда человек лет в 50 с лишком говорит, что он не знает, чем бы ему еще заняться в жизни. У меня есть подозрение, что мальчик, который в 7 лет точно знает, кем он хочет быть, на самом деле чувствует себя неполноценным и впоследствии попытается тем или иным способом спрятаться от жизни.

В докладе говорится: «Создать ситуацию, в которой процветало бы академическое образование преимущественно интеллектуального толка, причем самого высокого класса, было бы, конечно, большим достижением, но на самом деле такое образование здесь не процветает и эта великая возможность оказывается упущенной» — единственный абзац, в котором инспекторы не смогли подняться над своими акаде­мическими пристрастиями. Наша система успешно работает, когда ребенок стремится к академическому образованию, и результаты эк­заменов показывают это. Но, возможно, здесь инспекторы имели в виду, что при лучшей постановке обучения для 8 — 12-летних большее число детей «захотело бы» сдавать выпускные и вступительные экза­мены.

Не пора ли нам поставить академическое образование на подоба­ющее ему место? Академическое образование слишком часто пытает­ся сделать шелковый кошелек из свиного уха. Не знаю, чем бы могло помочь академическое образование некоторым из бывших учеников Саммерхилла — модельеру, парикмахеру, танцовщику, нескольким музыкантам, нескольким няням для малышей, нескольким механи­кам, нескольким инженерам и полдюжине актеров.

И все-таки это справедливый доклад, искренний и великодушный. Я публикую его просто потому, что хочу дать читательской аудитории возможность увидеть Саммерхилл не только моими глазами. Заметьте, доклад не содержит никакого официального признания со стороны министерства образования. Лично меня это нисколько не волнует. Тем не менее такое признание было бы желательно по двум причинам: наши учителя в этом случае подпадали бы под государственную систе­му пенсий по выслуге лет, а у родителей учеников было бы больше шансов получить помощь от местных муниципалитетов.

Я хотел бы также отметить тот факт, что у нас не было никогда ника­ких трудностей в отношениях с министерством образования. Любой мой запрос или приход в министерство всегда встречался любезно и дружелюбно. Единственный отказ, который я получил, случился сразу после войны — тогда министр отказался разрешить одному скандинавскому родителю беспошлинно ввезти стройматериалы и поставить дом.

Когда я думаю о том властном интересе, с которым относятся к ча­стным школам европейские правительства, я радуюсь, что живу и ра­ботаю в стране, предоставляющей такие широкие возможности для частной инициативы. Я проявляю терпимость по отношению к детям, министерство проявляет терпимость по отношению к моей школе. Я доволен.

Будущее Саммерхилла

Теперь, когда мне идет 84-й год, я чувствую, что уже не буду писать следующую книгу об образовании, ибо смогу предложить мало ново­го. Но кое-что я должен сказать в свою пользу: последние 40 лет я про­вел не за созданием теорий о детях. Большая часть всего, что я написал, основана на наблюдениях за детьми и на совместной жизни с ними. Вначале я действительно черпал свое вдохновение из Фрейда, Гомера Лейна и других. Но со временем я научился отбрасывать тео­рии, которые не выдерживали проверки реальностью.

Странное занятие — писательство. Как будто выступая по радио, ав­тор отправляет какое-то сообщение людям, которых не видит и даже не может сосчитать. Моя аудитория всегда была особенной. Те, кого можно назвать официальной публикой, не желают меня знать. Рабо­тникам Би-Би-Си наверняка никогда не пришло бы в голову пригла­сить меня на радиопередачу об образовании. Ни один университет, включая мой родной Эдинбургский, никогда бы не подумал предло­жить мне почетную степень. Когда я читаю лекции студентам Окс­форда или Кембриджа, ни один профессор или доцент не приходит меня послушать. Я полагаю, что могу всем этим гордиться, ибо, когда тебя признают чиновники, это означает, что ты устарел.

Было время, когда я обижался, что «Тайме» ни разу не опубликовал ни одного моего письма; сегодня я воспринимаю отказы газеты как комплимент.

Этим я не хочу сказать, что вполне перерос желание признания. И все же с возрастом происходят определенные изменения, особенно в структуре ценностей. Недавно я читал лекцию 700 шведам, набив­шимся в шестисотместный зал, и не испытывал от этого ни восторга, ни гордости. Я полагал, что мне это действительно безразлично, пока не задал себе вопрос: «А как бы ты себя чувствовал, если бы в аудито­рии было всего 10 человек?» Ответом было: «Ужасно бы расстроился!» Так что хотя тщеславия у меня и в самом деле нет, но и разочарований я не хочу.

Амбиции с возрастом умирают, но признание — это другой вопрос. Мне бы не хотелось увидеть книгу с названием, скажем, «История прогрессивных школ», в которой не было бы упомянуто о моей рабо­те. И вообще, до сих пор мне не довелось еще встретить человека, ко­торый был бы искренне равнодушен к признанию.

У возраста есть свой комический аспект. Годами я старался идти в ногу с молодыми — молодыми учениками, молодыми учителями, мо­лодыми родителями, — видя в старости тормоз прогресса. Теперь, ког­да я состарился и стал одним из тех Стариков, против которых я так долго выступал, я чув.ствую себя иначе. Недавно, когда я беседовал с 300 студентами в Кембридже, я чувствовал себя самым молодым чело­веком в зале. Это правда. Я сказал им: «Зачем вам нужно, чтобы такой старый человек, как я, приходил и рассказывал вам о свободе?» Теперь я размышляю о жизни не в категориях юности и старости. Мне кажет­ся, что годы мало влияют на образ мыслей человека. Я знаю 20-летних парней, которым 90, и 60-летних мужчин, которым 20. Я думаю о лю­дях, используя понятия свежести восприятия, энтузиазма, отсутствия консерватизма, омертвелости или пессимизма.

Не знаю, смягчился я с годами или нет. Я совсем не так легко, как раньше, переношу дураков, меня гораздо сильнее раздражают скуч­ные разговоры и меньше интересуют личные проблемы разных людей. Но я слишком много их выслушал за последние 30 лет. Меня гораздо меньше интересуют веши, и мне редко хочется что-нибудь купить. Я уже сто лет не заглядывал в витрину магазина одежды. И даже люби­мые раньше магазины инструментов на Юстон-роуд больше меня не привлекают.

Если я и достиг того этапа, когда детский шум утомляет меня боль­ше, чем раньше, я не могу сказать, что возраст принес с собой нетер­пимость. Я по-прежнему могу спокойно смотреть, как ребенок делает всякие глупости, изживая свои старые комплексы, зная, что придет время и этот ребенок станет хорошим гражданином. Старость утишает страхи, но и ослабляет мужество. Раньше, много лет назад, увидев мальчишку, который грозит выпрыгнуть из высокого окна, если не будет сделано то, что он хочет, я бы с легкостью сказал ему: «Вперед, прыгай!» Я не слишком уверен, что сегодня я сделал бы то же самое.

Вопрос, который мне часто задают: «Разве Саммерхилл — это не те­атр одного актера? Разве он смог бы существовать без вас?» Саммер­хилл ни в коем случае не является театром одного актера. Вклад моей жены и других педагогов в повседневную работу школы ничуть не меньше, чем мой. Такой, какая она есть, нашу школу создала идея не­вмешательства в развитие ребенка и отказ от давления на него.

Известен ли Саммерхилл всему миру? Едва ли. Он известен горстке педагогов. Лучше его знают в Скандинавских странах. На протяжении последних 30 лет у нас были ученики из Норвегии, Швеции, Дании, иной раз до 20 человек одновременно. У нас были также ученики из Австралии, Новой Зеландии, Южной Африки и Канады. Мои книги переведены на многие языки, в том числе на японский, иврит, хинди и гуджарати. Саммерхилл имеет некоторое влияние в Японии. Более 30 лет назад у нас в гостях побывал Сейши Шимода, выдающийся пе­дагог. Его переводы моих книг расходились довольно хорошо, и мне рассказывали, что учителя в Токио собираются и обсуждают наши ме­тоды. В 1958 г. господин Шимода снова приехал и провел с нами це­лый месяц. Директор одной суданской школы рассказывал мне, что идеи Саммерхилла очень интересуют тамошних учителей.

Я отмечаю все эти факты — переводы, визиты, сообщения — без всяких иллюзий. Остановите тысячу людей на Оксфорд-стрит и спро­сите у них, о чем говорит им слово «Саммерхилл». Очень возможно, что ни один из них ничего не ответит. Надо развивать в себе чувство юмора в отношении собственной значимости или ее отсутствия.

Я думаю, что мир не будет долго — если вообще когда-нибудь бу­дет — использовать образовательные методы Саммерхилла. Мир при­думает лучший способ. Только пустоголовый дурак может считать свою работу последним словом в какой-либо области, мир просто обя­зан найти лучший путь. Потому что политика не спасет человечество, она никогда не могла это сделать. Большинство политических газет наполнены ненавистью, всегда одной только ненавистью. Слишком многие становятся социалистами не потому, что любят бедных, а по­тому, что ненавидят богатых.

Разве могут у нас существовать счастливые семьи, живущие в люб­ви, если родной дом — это маленький уголок родины, сотнями спосо­бов повседневно проявляющей ненависть? Я не могу считать, что образование — это экзамены, классы, уроки и учение. Школа не обра­щает внимания на самое главное: все на свете греческие языки, мате­матики и истории не помогут сделать семью более любящей, детей — свободными от подавления, а родителей — свободными от неврозов.

Будущее Саммерхилла как такового, вероятно, не имеет большого значения, но будущее идеи Саммерхилла имеет огромное значение для человечества. У новых поколений должен быть шанс вырасти в свободе. Подарить свободу — это подарить любовь, а только любовь может спасти мир.

Часть 2

ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ

Несвободный ребенок

Формируемый, регулируемый, наказываемый, подавляемый, не­свободный ребенок, имя которому — Легион, живет в каждом уголке планеты. Он живет и в нашем городе, прямо в доме напротив, он си­дит за скучной партой в скучной школе, а потом, когда вырастет, за еще более скучным столом в каком-нибудь учреждении или на скамье у фабричного конвейера. Он тих, готов подчиняться власти, боится критики и почти фанатичен в своем желании быть нормальным, быть правильным, быть «как все». Он принимает все, чему его учили, почти без вопросов и передаст свои комплексы, страхи и фрустрации[24] собст­венным детям.

Психологи согласны с тем, что самый большой вред психике ребен­ка наносится в первые 5 лет жизни. Вероятно, правильнее сказать: в первые 5 месяцев, или первые 5 недель, или, может быть, даже в пер­вые 5 минут ребенку может быть причинен вред, который пребудет с ним во всю его жизнь.

Несвобода начинается с рождения. Нет, она начинается задолго до рождения. Если ребенка носит затюканная женщина со скованным телом, знает ли кто-нибудь, как материнская скованность скажется на новорожденном?

Вряд ли будет преувеличением сказать, что все дети в нашей циви­лизации появляются на свет в жизнеотрицаюшей атмосфере. Сторон­ники кормления по расписанию по своей сути — враги удовольствия. Они требуют дисциплины питания для ребенка, поскольку кормление не по расписанию предполагает оргастическое удовольствие у груди матери. Приводимые при этом аргументы в пользу такого питания не что иное, как рационализация**. Глубинный мотив — желание превра­тить ребенка в дисциплинированное существо, которое ставит долг выше удовольствия.

Рассмотрим жизнь среднего ученика грамматической школы Джо­на Смита. Его родители сами ходят в церковь лишь время от времени, однако настаивают, чтобы Джон ходил в воскресную школу каж­дую неделю без исключения. Родители поженились почти наверняка вследствие взаимного сексуального влечения, им пришлось, поженить­ся, потому что в их среде молодые люди не могли жить вместе, не при­дав этому респектабельного вида, т. е. не освятив совместную жизнь браком. Как часто бывает, сексуального влечения оказалось недоста­точно, и разница темпераментов сделала их дом довольно напряжен­ным местом, где между родителями время от времени происходят объяснения на повышенных тонах. Конечно, нередко бывали и тихие, нежные моменты, но их маленький Джон принимал как должное, а вот громкие ссоры между родителями били его прямо в солнечное сплете­ние, он пугался и плакал, а его шлепали за беспричинный плач.

Его жизнь регулировали с самого начала. Большие огорчения при­носило ему кормление по расписанию. Когда он был голоден, часы говорили, что до еды остался еще час. Его заворачивали в слишком бо­льшое количество пеленок и слишком туго. Он обнаружил, что не мо­жет брыкаться так свободно, как ему хотелось бы. Огорчения в связи с кормлением заставили его сосать большой палец, но семейный доктор сказал, что не следует формировать у малыша вредные привычки, и велел маме завязывать ему концы рукавов или намазывать кончики пальцев каким-нибудь скверно пахнущим веществом. Естественные отправления оставляли в покое, пока младенец был в пеленках, но, когда он начал ползать и делать на пол, в доме зазвучали такие слова, как «гадость» и «грязь», и с этого момента его начали безжалостно приучать к чистоплотности.

Но еще раньше всякий раз, когда ручонка касалась гениталий, ее отодвигали, и вскоре запрет на прикосновение к гениталиям связался у него с приобретенным отвращением к экскрементам. В результате многие годы спустя, когда Джон Смит стал разъездным торговым агентом, тематика его анекдотов в основном сводилась к сексу и фи­зиологическим отправлениям.

То, чему его учили, в большой мере зависело от убеждений родст­венников и соседей. Мать и отец изо всех сил старались воспитывать его правильно, т. е. делать то, что должно; так что, когда приходили родственники или соседи, Джон должен был показывать себя хорошо воспитанным ребенком. Он обязан был говорить «спасибо», когда те­тушка давала ему кусок шоколада, он обязан был очень тщательно следить за собой за столом, и, что особенно важно, он обязан был мол­чать, когда говорили взрослые.

Его противный воскресный костюм был куплен ради соседей. Этой тренировке в респектабельности сопутствовала неизбежная система лжи — система, которую он не осознавал. Ложь вошла в его жизнь рано. Джону говорили, что Бог не любит дрянных мальчишек, кото­рые употребляют слово «черт», и что кондуктор отшлепает его, если он будет бродить по коридору поезда.

Вся его любознательность, касающаяся происхождения жизни, на­талкивалась на ложь, неуклюжую, но столь эффективную, что любо­знательность исчезла. Ложь относительно жизни и рождения детей соединилась со страхом, когда в 5 лет мать застала сына за гениталь- ной игрой с его сестрой 4 лет и девочкой из соседнего дома. Последо­вавшая жестокая порка (отец еще добавил, когда пришел домой с работы) заставила Джона запомнить навсегда, что секс порочен и гре­ховен — нечто такое, о чем человек даже думать никогда не должен. Бедному Джону пришлось заглушить свой интерес к сексу вплоть до наступления полового созревания, — ив этом возрасте он мог грубо загоготать в кинотеатре, услышав, как какая-то женщина на экране сказала, что у нее трехмесячная беременность.

В интеллектуальном отношении Джон развивался нормально. Он легко учился и таким образом избегал глумления и наказаний, кото­рые дурак-учитель мог бы ему устроить. Он вышел из школы с грудой по большей части бесполезного знания и культурными потребностя­ми, которые легко удовлетворялись дешевыми бульварными издания­ми, банальными фильмами и детективным чтивом. Имя Мильтона ассоциировалось у Джона только с зубной пастой, а Бетховен и Бах были занудами, чья музыка так и лезет, когда пытаешься настроить приемник на Элвиса Пресли или джаз Бейдербека.

Богатый кузен Джона Смита Реджинальд Уортингтон посещал част­ную школу, но развитие его в основных чертах шло, как и у бедного Джона. Кузен также принимал в жизни все второсортное, также был порабощен существующим положением вещей, также отрицал любовь и радость.

Не являются ли эти портреты Джона и Реджинальда односторонни­ми и карикатурными? Нет, это не совсем карикатуры, хотя, конечно, представленная картина неполна. Осталась не упомянутой их теплая человечность, которая выживает даже под самым тяжелым и злобным давлением на характер. В жизни и Смиты, и Уортингтоны в целом — милые, дружелюбные люди, полные детских веры и суеверий, довер­чивости и привязанностей. Они и их друзья — это те самые простые граждане, которые составляют законы и требуют гуманности. Это они — те люди, которые заявляют: животных надо убивать гуманно, о домашних животных необходимо как следует заботиться, но они от­ступают, когда речь идет о негуманном отношении человека к челове­ку. Они, не задумываясь, принимают жестокие, антихристианские уголовные законы и считают убийство других людей на войне естест­венным явлением.

И Джон, и его богатый кузен как к должному относятся к дурац­ким, злым и полным ненависти законам о браке. Они согласны с тем, что должен существовать один закон для мужчин и другой для жен­щин — в том, что касается любви. Они оба требуют, чтобы девушки, на которых они женятся, были девственны. Если их спросить, девственны ли они сами, они нахмурятся и ответят: мужчина — это другое дело.

Они оба — верные сторонники патриархального социального устройства, даже если никогда не слышали этих слов. Их сформиро­вали как людей, которые необходимы патриархальному государству для поддержания своего существования. Их эмоции — это чаще на­строения толпы, чем переживания отдельных людей.

Через много лет после окончания школы, которую ненавидели мальчиками, они воскликнут: «В школе меня лупили, и это принесло мне большую пользу», — а затем засунут своих сыновей в ту же самую или точно такую же школу. Говоря на языке психологии, они прини­мают отца без конструктивного бунта против него, и таким образом традиция отцовской власти передается из поколения в поколение[25].

Поиск по сайту: