Аннотация 9 страница

– Флёр, как я рада вас видеть, вот уж приятная неожиданность, – прокаркала Эдвина. – Пойдемте ко мне.

Я отпихнула Берил Тимс и прошла за Эдвиной. С другого конца коридора донесся слабый крик сэра Квентина:

– Матушка!

Прежде чем уйти в тот вечер с Халлам-стрит, я получила расчет и трудовые документы. Еще я получила конверт от Эдвины – она украдкой извлекла его из наволочки и впихнула в карман моего пальто, сопровождая все это пронзительными взвизгами, так что Берил Тимс, которая пошла в ванную за водой для снотворного, не заподозрила об этой передаче.

Я пообещала Эдвине зайти проведать ее в ближайшем будущем. Вечно подворачивалась очередная причина, по какой я не могла разделаться с Халлам-стрит раз и навсегда. Это напоминало мне эпизоды в «Уоррендере Ловите», когда выдуманный мною филолог Прауди все время натыкается на письма от Марджери к Уоррендеру с объяснениями, почему она не может приехать к нему за город, тогда как вполне очевидно, что она не переставала ездить вплоть до гибели Уоррендера в автокатастрофе. На вопрос Прауди, зачем она снова и снова возвращалась в этот дом, Марджери отвечает: «Я хотела положить этому конец. Но кто бы тогда помог гречанке? И Пруденс, мне нужно было видеться с Пруденс».

Обо всем этом я подумала, усаживаясь в такси, чтобы ехать домой. Я вспомнила завязку романа – люди собрались, ждут Уоррендера – он должен к ним присоединиться. Уоррендер опаздывает. Вообще не приезжает. Он погиб в автомобильной катастрофе.

Вот какой был ход моих мыслей: Уоррендер Ловит погиб в автокатастрофе, когда все в сборе и ждут только его. Судьба Квентина Оливера, если он захочет сыграть Уоррендера Ловита, будет такой же. Эта мысль напугала меня, но в то же время прошла стороной, словно я смотрела чужую пьесу и не в моих силах было остановить спектакль. И тут мне, прямо в такси, снова подумалось, до чего чудесно быть женщиной и писательницей в двадцатом веке. Как будто сэра Квентина, можно сказать, и не было на самом деле, и я его просто выдумала, а Уоррендер Ловит – живой человек, по-настоящему живой, и с него-то я отчасти и списала сэра Квентина. Нервы у меня, правда, были напряжены до предела, но свои тогдашние ощущения я помню очень отчетливо.

В том, что сэр Квентин существует на самом деле, я убедилась, вернувшись к себе. Правда, я не заметила ничего подозрительного, вытащила из сумочки ключ от шкафа и открыла его. Соллина дорожная сумка стояла на своем месте. Я раскрыла ее и уставилась в пустоту, завороженная исполнением моих предчувствий и размерами собственной глупости, не давшей мне внять голосу интуиции. Сумка издевательски ощерилась на меня зияющей пастью. Здесь поработал профессионал. Ни малейших следов, что кто-то приложил руку к дверному замку, никаких царапин на дверце шкафа, изобличающих неумелую руку дилетанта. Утром привратник подтвердил, что, насколько ему известно, меня никто не спрашивал. А что, в доме вообще не было никого постороннего? От возмущения он начал метать громы и молнии, и в их свете передо мною предстал неоспоримый факт, о котором я уже и сама догадалась: чтобы проникнуть в дом и безошибочно добраться туда, где я держала биографии, был нанят профессиональный взломщик. Дотти знала расположение комнат и обстановку и, конечно, сама, возможно, о том не подозревая, выболтала все, что нужно. Я немедленно полезла за «Уоррендером Ловитом» под кровать, где теперь хранила рукопись в чемодане. От волнения я забыла, что перед уходом из дому извлекла ее и сунула к себе под подушку. Таким образом, в чемодане я обнаружила только один свежий машинописный экземпляр книги – два других забрал Солли. Но где же, где моя рукопись форматом 13x16 дюймов? Я битый час искала по всей комнате и, только ложась спать, почувствовала ее под подушкой.

Это напомнило мне о конверте, который Эдвина сунула в карман моего пальто. Я взвилась из-под одеяла – настолько это волнующее воспоминание взбодрило и придало мне сил. Я из той породы людей, кто быстро оправляется от физического изнеможения при малейшем умственном возбуждении. В скомканном, ненадписанном конверте я нашла несколько страничек, написанных от руки и, судя по всему, вырванных из чьего-то дневника. Вырвали их грубо – у многих слов, с которых начинались строки, не хватало первых букв, у слов же на обороте страничек – соответственно последних. Мне показалось, что почерк – сэра Квентина, а прочитав первую страницу, я поняла, что выдирки – из его дневника.

Вот они – я сберегаю их с того самого дня в память о моей удивительной Эдвине.

Поиск по сайту: