 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
XXXVIII 2 страница
|
Читайте также: |
XLI
Станица Каргинская стала опорным пунктом для 1-й повстанческой дивизии.Григорий Мелехов, прекрасно учитывая стратегическую выгодность позиции подКаргинской, решил ни в коем случае ее не сдавать. Горы, тянувшиесялевобережьем реки Чира, были теми командными высотами, которые даваликазакам прекрасную возможность обороняться. Внизу, по ту сторону Чира,лежала Каргинская, за ней на много верст мягким сувалком уходила на югстепь, кое-где перерезанная поперек балками и логами. На горе Григорий самвыбрал место установки трехорудийной батареи. Неподалеку был отличныйнаблюдательный пункт - господствовавший над местностью насыпной курган,прикрытый дубовым лесом и холмистыми складками. Бои шли под Каргинской каждый день. Красные обычно наступали с двухсторон: степью с юга, со стороны украинской слободы Астахове, и с востока,из станицы Боковской, продвигаясь вверх по Чиру, по сплошным хуторам.Казачьи цепи лежали в ста саженях за Каргинской, редко постреливая.Ожесточенный огонь красных почти всегда заставлял их отступать в станицу,а затем, по крутым теклинам узких Яров, - на гору. У красных не былодостаточных сил для того, чтобы теснить дальше. На успешности ихнаступательных операций резко отрицательно сказывалось отсутствие нужногоколичества конницы, которая могла бы обходным движением с фланговпринудить казаков к дальнейшему отступлению и, отвлекая силы противника,развязать руки пехоте, нерешительно топтавшейся на подступах к станице.Пехота же не могла быть использована для подобного маневра ввиду ее слабойподвижности, неспособности к быстрому маневрированию и потому, что указаков была преимущественно конница, которая могла в любой момент напастьна пехоту на марше и тем отвлечь ее от основной задачи. Преимущества повстанцев заключались еще и в том, что, прекрасно знаяместность, они не теряли случая незаметно перебрасывать конные сотни побалкам во фланги и тыл противника, постоянно грозить ему и парализоватьего дальнейшее продвижение. К этому времени у Григория созрел план разгрома красных. Ложнымотступлением он хотел заманить их в Каргинскую, а тем временем броситьРябчикова с полком конницы по Гусынской балке - с запада и по Грачам - свостока, во фланг им, с тем чтобы окружить их и нанести сокрушительныйудар. План был тщательно разработан. На совещании вечером все командирысамостоятельных частей получили точные инструкции и приказы. Обходноедвижение, по мысли Григория, должно было начаться с рассветом, для тогочтобы лучше замаскироваться. Все было просто, как в игре в шашки. ИГригорий, тщательно проверив и прикинув в уме все возможные случайности,все, что непредвиденно могло помешать осуществлению его плана, выпил двастакана самогонки, не раздеваясь повалился на койку; покрыв голову влажнойполой шинели, уснул мертвецки. На следующий день около четырех часов утра красные цепи уже занималиКаргинскую. Часть казачьей пехоты для отвода глаз бежала через станицу нагору, по ним, лихо повернув лошадей, строчили два пулемета с тачанок,остановившихся на въезде в Каргинскую. По улицам медленно растекалиськрасные. Григорий был за курганом, около батареи. Он видел, как красная пехотазанимает Каргинскую и накапливается около Чира. Было условлено, что послепервого орудийного выстрела две сотни казаков, лежавшие под горой в садах,перейдут в наступление, а в это время полк, пошедший в обход, начнетохват. Командир батареи хотел было прямой наводкой ударить по пулеметнойтачанке, быстро катившейся по Климовскому бугру к Каргинской, когданаблюдатель передал, что на мосту в хуторе Нижне-Латышском, верстах в трехс половиной, показалось орудие: красные одновременно наступали и состороны Боковской. - Полохните по ним из мортирки, - посоветовал Григорий не отнимая отглаз цейссовского бинокля. Наводчик, перекинувшись несколькими фразами с вахмистром, исполнявшимобязанности командира батареи, быстро установил прицел. Номераизготовились, и четырехсполовинойдюймовая мортирка, как определили ееказаки, осадисто рявкнула, пахая хвостом землю. Первый же снаряд угодил вконец моста. Второе орудие красной батареи в этот момент въезжало на мост.Снаряд разметал упряжку лошадей, из шестерых - как выяснилось впоследствии- уцелела только одна, зато ездовому, сидевшему на ней, начисто срезалоосколком голову. Григорий видел: перед орудием вспыхнул желто-серый клубдыма, тяжко бухнуло, и, окутанные дымом, взвиваясь на дыбы, как срезанные,повалились лошади; падая, бежали люди. Конного красноармейца, бывшего вмомент падения гранаты около передка, вместе с лошадью и перилами моставынесло и ударило о лед. Такого удачного попадания не ожидали батарейцы. На минуту под курганомвозле орудия установилась тишина; лишь находившийся неподалекунаблюдатель, вскочив на колени, кричал что-то и размахивал руками. И сейчас же снизу, из густых зарослей вишневых садов и левад, донеслосьнедружное "ура", трескучая зыбь винтовочных выстрелов. Позабыв обосторожности, Григорий взбежал на курган. По улицам бежали красноармейцы,оттуда слышны были нестройный гул голосов, резкие командные вскрики,шквальные вспышки стрельбы. Одна из пулеметных тачанок поскакала было набугор, но сейчас же, неподалеку от кладбища, круто повернула, и черезголовы бежавших и припадавших на бегу красноармейцев пулемет застрочил показакам, высыпавшим из садов. Тщетно Григорий старался увидеть на горизонте казачью лаву. Конница,под командой Рябчикова ушедшая в обход, все еще не показывалась.Красноармейцы, бывшие на левом фланге, уже подбегали к мосту черезЗабурунный лог, соединявшему Каргинскую со смежным хутором Архиповским, вто время как правофланговые еще бежали вдоль по станице и падали подвыстрелами казаков, завладевших двумя ближними к Чиру улицами. Наконец из-за бугра показалась первая сотня Рябчикова, за ней - вторая,третья, четвертая... Рассыпаясь в лаву, сотни круто повернули влево,наперерез бежавшим по косогору к Климовке толпам красноармейцев. Григорий,комкая в руках перчатки, взволнованно следил за исходом боя. Он бросилбинокль и смотрел уже невооруженным глазом на то, как стремительноприближается лава к Климовской дороге, как в замешательстве поворачиваютобратно и бегут к архиповским дворам кучками и в одиночку красноармейцы и,встречаемые оттуда огнем казачьей пехоты, развивающей преследование вверхпо течению Чира, снова устремляются на дорогу. Только незначительной частикрасноармейцев удалось прорваться в Климовку. На бугре, страшная тишиной, началась рубка. Сотни Рябчикова повернулисьфронтом к Каргинской и, словно ветер листья, погнали обратнокрасноармейцев. Возле моста через Забурунный человек тридцатькрасноармейцев, видя, что они отрезаны и выхода нет, началиотстреливаться. У них был станковый пулемет, немалый запас лент. Едва изсадов показывалась пехота повстанцев, как с лихорадочной быстротой начиналработать пулемет, и казаки падали, переползали под прикрытие сараев икаменной огорожи базов. С бугра видно было, как по Каргинской казаки бегомтащили свой пулемет. Возле одного из крайних к Архиповке дворов онизамешкались, потом вбежали во двор. Вскоре с крыши амбара в этом дворерезко затакало. Вглядевшись, Григорий увидел в бинокль и пулеметчиков.Разбросав ноги в шароварах, заправленных в белые чулки, согнувшись подщитком, один лежал на крыше; второй карабкался по лестнице, обмотавшисьпулеметной лентой. Батарейцы решили прийти на помощь пехоте. Местососредоточения сопротивлявшейся группы красных покрыла очередь шрапнели.Последний бризантный снаряд разорвался далеко на отшибе. Через четверть часа возле Забурунного пулемет красных внезапно умолк, исейчас же вспыхнуло короткое "ура". Между голыми стволами верб замелькалифигуры конных казаков. Все было кончено. По приказу Григория, сто сорок семь порубленных красноармейцев жителиКаргинской и Архиповки крючьями и баграми стащили в одну яму, мелко зарыливозле Забурунного. Рябчиков захватил шесть патронных двуколок с лошадьми ипатронами и одну пулеметную тачанку с пулеметом без замка. В Климовкеотбил сорок две подводы с военным имуществом. У казаков убито было четыречеловека и ранено - пятнадцать. После боя на неделю в Каргинской установилось затишье. Противникперебросился на 2-ю дивизию повстанцев и вскоре, тесня ее, захватил рядхуторов Мигулинской станицы: Алексеевский, Чернецкую слободку и подошел кхутору Верхне-Чирскому. Оттуда ежедневно утренними зорями слышался орудийный гул, но сообщенияо ходе боев приходили с большим опозданием и не давали ясногопредставления о положении на фронте 2-й дивизии. В эти дни Григорий, уходя от черных мыслей, пытаясь заглушить сознание,не думать о том, что творилось вокруг и чему он был видным участником, -начал пить. Если повстанцы испытывали острую нужду в муке при огромныхзапасах пшеницы (мельницы не успевали работать на армию, и зачастую казакипитались вареной пшеницей), то в самогоне не было недостатка. Рекой лилсясамогон. На той стороне Дона сотня дударевских казаков пьяным-пьяна пошлав конном строю в атаку, в лоб на пулеметы, и была уничтожена наполовину.Случаи выхода на позиции в пьяном виде стали обычным явлением. Григориюуслужливо доставляли самогон. Особенно отличался в добыче Прохор Зыков.После боя в Каргинской он, по просьбе Григория, привез три ведерныхкувшина самогона, созвал песенников, и Григорий, испытывая радостнуюосвобожденность, отрыв от действительности и раздумий, пропил с казакамидо утра. Наутро похмелился, переложил, и к вечеру снова понадобилисьпесенники, веселый гул голосов, людская томаха, пляска - все, чтосоздавало иллюзию подлинного веселья и заслоняло собой трезвую лютуюдействительность. А потом потребность в пьянке стремительно вошла в привычку. Садясь сутра за стол, Григорий уже испытывал непреодолимое желание глотнуть водки.Пил он много, но не перепивал через край, на ногах всегда был тверд. Дажепод утро, когда остальные, выблевавшись, спали за столами и на полу,укрываясь шинелями и попонами, - он сохранял видимость трезвого, толькосильнее бледнел и суровел глазами да часто сжимал голову руками, свесивкурчеватый чуб. За четыре дня беспрерывных гульбищ он заметно обрюзг, ссутулился; подглазами засинели мешковатые складки, во взгляде все чаще стал просвечиватьогонек бессмысленной жестокости. На пятый день Прохор Зыков предложил, многообещающе улыбаясь: - Поедем к одной хорошей бабе, на Лиховидов? Ну, лады? Только ты,Григорий Пантелевич, не зевай. Баба сладкая, как арбуз! Хучь я ее и непробовал, а знаю. Только неука, дьявол! Дикая. У такой не сразу выпросишь,она и погладить не дается. А дымку варить - лучше не найдешь. Перваядымоварка по всему Чиру. Муж у нее в отступе, за Донцом, - будто междупрочим закончил он. На Лиховидов поехали с вечера. Григорию сопутствовали Рябчиков,Харлампий Ермаков, безрукий Алешка Шамиль и приехавший со своего участкакомдив Четвертой Кондрат Медведев. Прохор Зыков ехал впереди. В хуторе онсвел коня на шаг, свернул в проулок, отворил воротца на гумно. Григорийследом за ним тронул коня, тот прыгнул через огромный подтаявший сугроб,лежавший у ворот, провалился передними ногами в снег и, всхрапнув,выправился, перелез через сугроб, заваливший ворота и плетень по самуюмакушку. Рябчиков, спешившись, провел коня под уздцы. Минут пять Григорийехал с Прохором мимо прикладков соломы и сена, потом по голому,стеклянно-звонкому вишневому саду. В небе, налитая синим, косо стоялазолотая чаша молодого месяца, дрожали звезды, зачарованная ткалась тишина,и далекий собачий лай да хрусткий чок конских копыт, не нарушая, толькоподчеркивали ее. Сквозь частый вишенник и разлапистые ветви яблонь желтозасветился огонек, на фоне звездного неба четкий возник силуэт большого,крытого камышом куреня. Прохор, перегнувшись в седле, услужливо открылскрипнувшую калитку. Около крыльца, в замерзшей луже, колыхался отраженныймесяц. Конь Григория копытом разбил на краю лужи лед и стал, разомпереведя дух. Григорий прыгнул с седла, замотал поводья за перильца, вошелв темные сени. Позади загомонили, спешившись и вполголоса поигрываяпесенки, Рябчиков с казаками. Ощупью Григорий нашел дверную скобку, шагнул в просторную кухню.Молодая низенькая, но складная, как куропатка, казачка со смуглым лицом ичерными лепными бровями, стоя спиной к печи, вязала чулок. На печке спала,раскинув руки, белоголовая девчурка лет девяти. Григорий, не раздеваясь, присел к столу. - Водка есть? - А поздороваться не надо? - спросила хозяйка, не глядя на Григория ивсе так же быстро мелькая углами вязальных спиц. - Здорово, если хочешь! Водка есть? Она подняла ресницы, улыбнулась Григорию круглыми карими глазами,вслушиваясь в гомон и стук шагов в сенцах: - Водка-то есть. А много вас, поночевщиков, приехало? - Много. Вся дивизия... Рябчиков от порога пошел вприсядку, волоча шашку, хлопая по голенищампапахой. В дверях столпились казаки; кто-то из них чудесно выбивал надеревянных ложках ярую плясовую дробь. На кровать свалили ворох шинелей, оружие сложили на лавках. Прохоррасторопно помогал хозяйке собирать на стол. Безрукий Алешка Шамиль пошелв погреб за соленой капустой, сорвался с лестницы, вылез, принес в полахчекменя черепки разбитой тарелки и ворох мокрой капусты. К полуночи выпили два ведра самогонки, поели несчетно капусты и решилирезать барана. Прохор ощупью поймал в катухе ярку-перетоку, а ХарлампийЕрмаков - тоже рубака не из последних - шашкой отсек ей голову и тут жепод сараем освежевал. Хозяйка затопила печь, поставила ведерный чугунбаранины. Снова резанули плясовую в ложки, и Рябчиков пошел, выворачивая ноги,жестоко ударяя в голенища ладонями, подпевая резким, но приятным тенором: Вот таперя нам попить, погулять, Когда нечего на баз загонять... - Гулять хочу! - рычал Ермаков и все норовил попробовать шашкойкрепость оконных рам. Григорий, любивший Ермакова за исключительную храбрость и казачьюлихость, удерживал его, постукивая по столу медной кружкой: - Харлампий, не дури! Харлампий послушно бросал шашку в ножны, жадно припадал к стакану ссамогоном. - Вот при таком кураже и помереть не страшно, - говорил Алешка Шамиль,подсаживаясь к Григорию, - Григорий Пантелевич. Ты - наша гордость! Тобойтолько и на свете держимся! Давай шшелканем ишо по одной?.. Прохор, дымки! Нерасседланные кони стояли ввольную у прикладка сена. Их по очередивыходили проведывать. Только перед зарей Григорий почувствовал, что опьянел. Он словноиздалека слышал чужую речь, тяжело ворочал кровяными белками и огромнымнапряжением воли удерживал сознание. - Опять нами золотопогонники владеют! Забрали власть к рукам! - оралЕрмаков, обнимая Григория. - Какие погоны? - спрашивал Григорий, отстраняя руки Ермакова. - В Вешках. Что же, ты не знаешь, что ли? Кавказский князь сидит!Полковник!.. Зарублю! Мелехов! Жизнь свою положу к твоим ножкам, не дайнас в трату! Казаки волнуются. Веди нас в Вешки, - все побьем и пустим вдым! Кудинова, полковника - всех уничтожим! Хватит им нас мордовать! Давайбиться и с красными и с кадетами! Вот чего хочу! - Полковника убьем. Он нарочно остался... Харлампий! Давай Советскойвласти в ноги поклонимся: виноватые мы... - Григорий, на минуту трезвея,вкривь улыбнулся: - Я шучу, Харлампий, пей. - Чего шутишь, Мелехов? Ты не шути, тут дело сурьезное, - строгозаговорил Медведев. - Мы хотим перетряхнуть власть. Всех сменим и посадимтебя, Я гутарил с казаками, они согласны. Скажем Кудинову и его опричинедобром: "Уйдите от власти. Вы нам негожи". Уйдут - хорошо, а нет - двинемполк на Вешки, и ажник черт их хмылом возьмет! - Нету больше об этом разговоров! - свирепея, крикнул Григорий. Медведев пожал плечами, отошел от стола и пить перестал. А в углу,свесив с лавки взлохмаченную голову, чертя рукой по загрязненному полу,Рябчиков жалобно выводил: Ты, мальчишечка, разбедняжечка, Ой, ты склони свою головушку. Ты склони свою головушку... И-эх! на правую сторонушку. На правую, да на левую, Да на грудь мою, грудь белую. И, сливая с его тенорком, по-бабьи трогательно жалующимся, свойглуховатый бас, Алешка Шамиль подтягивал: На грудях когда лежал, Тяжелехонько вздыхал... Тяжелехонько вздыхал И в остатний раз сказал: "Ты прости-прощай, любовь прежняя, Любовь прежняя, черт паршивая!.." За окном залиловел рассвет, когда хозяйка повела Григория в горницу. - Будя вам его поить! Отвяжись, чертяка! Не видишь, он не гожий никуда,- говорила она, с трудом поддерживая Григория, другой рукой отталкиваяЕрмакова, шедшего за ними с кружкой самогона. - Зоревать, что ли? - подмигивал Ермаков, качаясь, расплескивая изкружки. - Ну да, спать. - Ты с ним зараз не ложись, толку не будет... - Не твое дело! Ты мне не свекор! - Ложку возьми! - падая от приступа пьяного смеха, ржал Ермаков. - И-и-и, черт бессовестный! Залил зенки-то и несешь неподобное! Она втолкнула Григория в комнату, уложила на кровать, в полусумерках сотвращением и жалостью осмотрела его мертвенно бледное лицо с невидящимиоткрытыми глазами: - Может, взвару выпьешь? - Зачерпни. Она принесла стакан холодного вишневого взвару и, присев на кровать, дотех пор перебирала и гладила спутанные волосы Григория, пока не уснул.Себе постелила на печке рядом с девочкой, но уснуть ей не дал Шамиль.Уронив голову на локоть, он всхрапывал, как перепуганная лошадь, потомвдруг просыпался, словно от толчка, хрипло голосил:...Да со служби-цы до-мой! На грудях - по-го-ни-ки, На плечах - кресты-ы-ы... Ронял голову на руки, а через несколько минут, дико озираясь, опятьначинал: Да со служб'цы д'мой!..XLII
Поиск по сайту: