 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ 4 страница
X
Цепь дней. Звено, вкованное в звено. Переходы, бои, отдых. Жара. Дождь.Смежные запахи конского пота и нагретой кожи седла. В жилах от постоянногонапряжения - не кровь, а нагретая ртуть. Голова от недосыпания тяжелейснаряда трехдюймовки. Отдохнуть бы Григорию, отоспаться! А потом ходить помягкой пахотной борозде плугатарем, посвистывать на быков, слушатьжуравлиный голубой трубный клич, ласково снимать со щек наносное серебропаутины и неотрывно пить винный запах осенней, поднятой плугом земли. А взамен этого - разрубленные лезвиями дорог хлеба. По дорогам толпыраздетых, трупно-черных от пыли пленных. Идет сотня, копытит дороги,железными подковами мнет хлеба. В хуторах любители обыскивают семьиушедших с красными казаков, дерут плетьми жен и матерей отступников... Тянулись выхолощенные скукой дни. Они выветривались из памяти, и ниодно событие, даже значительное, не оставляло после себя следа. Буднивойны казались еще скучнее, нежели в прошлую кампанию, быть может -потому, что все изведано было раньше. Да и к самой войне все участникипрежней относились пренебрежительно: и размах, и силы, и потери - все всравнении с германской войной было игрушечно. Одна лишь черная смерть, также, как и на полях Пруссии, вставала во весь свой рост, пугала и понуждалапо-животному оберегаться. - Рази это война? Так, одно подобие. В германскую, бывало, немец каксыпанет из орудий - полки выкашивал под корень. А зараз двоих из сотнипоранют - урон, говорят! - рассуждали фронтовики. Однако и эта игрушечная война раздражала. Копились недовольство,усталость, озлобление. В сотне все настойчивее говорили: - Выбьем из донской земли краснюков - и решка! Дальше границы непойдем. Нехай Россия - сама по себе, мы - сами по себе. Нам у них своипорядки не устанавливать. Под Филоновской всю осень шли вялые бои. Главнейшим стратегическимцентром был Царицын, туда бросали и белые и красные лучшие силы, а наСеверном фронте у противных сторон не было перевеса. Те и другие копилисилы для решительного натиска. Казаки имели больше конницы; используя этопреимущество, вели комбинированные операции, охватывали фланги, заходили втыл. Перевес был на стороне казаков лишь потому, что противостояли имморально шаткие части из свежемобилизованных красноармейцевпреимущественно прифронтовой полосы. Саратовцы, тамбовцы сдавалисьтысячами. Но как только командование бросало в дело рабочий полк,матросский отряд или конницу - положение выравнивалось, и вновь инициативагуляла из рук в руки, и поочередно одерживались победы чисто местногозначения. Участвуя в войне, Григорий равнодушно наблюдал за ее ходом. Он былуверен: к зиме фронта не станет; знал, что казаки настроены примиренческии о затяжной войне не может быть и речи. В полк изредка приходили газеты.Григорий с ненавистью брал в руки желтый, набранный на оберточной бумагеномер "Верхне-Донского края" и, бегло просматривая сводки фронтов, скрипелзубами. А казаки добродушно ржали, когда он читал им вслух бравурные,притворно-бодрые строки: "27 сентября на филоновском направлении бои с переменным успехом. Вночь на 26-е доблестный Вешенский полк выбил противника из хутораПодгорного, на плечах его ворвался в хутор Лукьяновский. Взяты трофеи иогромное количество пленных. Красные части отступают в беспорядке.Настроение казаков бодрое. Донцы рвутся к новым победам!" - Сколько пленных-то забрали мы? Огромное число? Ох-ох, су-у-укинысыны! Тридцать два человека взяли-то! А они... ах-ха-ха-ха!.. -покатывался Митька Коршунов, во всю ширь разевая белозубый рот, длиннымиладонями стискивая бока. Не верили казаки и сведениям об успехах "кадетов" в Сибири и на Кубани.Больно беззастенчиво и нагло врал "Верхне-Донской край". Охваткин -большерукий, огромного роста казак, - прочитав статью о чехословацкоммятеже, заявил в присутствии Григория: - Вот придавют чеха, а потом как жмякнут на нас всю армию, какая подним была, - и потекет из нас мокрая жижа... Одно слово - Расея! - И грознозакончил: - Шутишь, что ля? - Не пужай! Аж возле пупка заноило от дурацкого разговору, - отмахнулсяПрохор Зыков. А Григорий, сворачивая курить, с тихим злорадством решил про себя:"Верно!" Он долго сидел в этот вечер за столом, ссутулясь, расстегнув воротвыгоревшей на солнце рубахи с такими же выгоревшими защитными погонами.Загорелое лицо его, на котором нездоровая полнота сровняла рытвины иострые углы скул, было сурово. Он ворочал черной мускулистой шеей,задумчиво покручивал закурчавившийся, порыжелый от солнца кончик уса инапряженно глядел в одну точку похолодевшими за последние годы, злымиглазами. Думал с тугой, непривычной трудностью и, уже ложась спать, словноотвечая на общий вопрос, сказал: - Некуда податься! Всю ночь не спал. Часто выходил проведывать коня и подолгу стоял накрыльце, повитый черной, шелково шелестящей тишиной. Знать, еще горела тихим трепетным светом та крохотная звездочка, подкоторой родился Григорий; видно, еще не созрела пора сорваться ей илететь, сожигая небеса падучим холодным пламенем. Три коня были убиты подГригорием за осень, в пяти местах продырявлена шинель. Смерть как будтозаигрывала с казаком, овевая его черным крылом. Однажды пуля насквозьпробила медную головку шашки, темляк упал к ногам коня, будтоперекушенный. - Кто-то крепко за тебя молится, Григорий, - сказал ему Митька Коршунови удивился невеселой Григорьевой улыбке. Фронт перевалил за линию железной дороги. Ежедневно обозы подвозилимотки колючей проволоки. Ежедневно телеграф струил по фронту слова. "Со дня на день прибудут войска союзников. Необходимо укрепиться награницах Области до прихода подкреплений, сдержать натиск красных любойценой." Мобилизованное население долбило пешнями мерзлую землю, рыло окопы,опутывало их колючей проволокой. А по ночам, когда казаки бросали окопы ишли к жилью обогреваться, к окопам подходили разведчики-красноармейцы,валяли укрепы и цепляли на ржавые шипы проволоки воззвания к казакам.Казаки читали их с жадностью, словно письма от родимых. Было ясно, что втаких условиях продолжать войну немыслимо. Полыхали морозы, сменяясьоттепелями и обильными снегопадами. Окопы заметал снег. В окопах труднобыло пролежать даже час. Казаки мерзли, отмораживали ноги и руки. Впехотных и пластунских частях у многих не было сапог. Иные вышли на фронтсловно на баз скотине наметать: в одних чириках и легких шароварах. Всоюзников не верили. "На жуках они едут!" - горестно сказал однаждыАндрюшка Кашулин. А сталкиваясь с разъездами красных, казаки слышали, какте горланили: "Эге-гей! Христосики! Вы к нам на танках, а мы к вам насанках! Мажьте пятки салом - скоро в гости приедем!" С середины ноября красные перешли в наступление. Они упорно оттесняликазачьи части к линии железной дороги, однако перелом в операциях наступилпозднее. 16 декабря красная конница после длительного боя опрокинула 33-йполк, но на участке Вешенского полка, развернувшегося возле хутораКолодезянского, натолкнулась на отчаянное сопротивление. Из-за оснеженнойкромки гуменных прясел вешенцы-пулеметчики встречали противника,наступавшего в пешем строю, шквальным огнем. Правофланговый пулемет вопытнейших руках каргинского казака Антипова бил с рассеиванием вглубь,выкашивал перебегавшие цепи. Сотня крылась дымом выстрелов. А с левогофланга уже тронулись две сотни в обход. К вечеру вяло наступавшие красноармейские части сменил только чтоприбывший на фронт отряд матросов. Они пошли в атаку на пулеметы в лоб, неложась, без крика. Григорий стрелял непрерывно. Задымилась накладка. Ствол накалился иобжигал пальцы. Охладив винтовку, Григорий снова вгонял обойму, ловилприжмуренным глазом далекие черные фигурки на мушку. Матросы сбили их. Сотни, разобрав лошадей, проскакали хутор,выметнулись на бугор. Григорий оглянулся и безотчетно бросил поводья. Сбугра далеко виднелось тоскливое снежное поле с мысами занесенного снегомбурьяна и лиловыми предвечерними тенями, лежавшими по склонам балок. Понему на протяжении версты черной сыпью лежали трупы порезанных пулеметнымогнем матросов. Одетые в бушлаты и кожаные куртки, они чернели на снегу,как стая присевших в отлете грачей. К вечеру, расчлененные наступлением, сотни, потерявшие связь с Еланскимполком и бывшим справа от них одним из номерных полков Усть-Медведицкогоокруга, стали на ночевку в двух хуторах, расположенных у крохотнойречонки, притока Бузулука. Уже в сумерках Григорий, возвращаясь от места, где по приказаниюкомандира сотни он расставил заставы, встретился в переулке с командиромполка и полковым адъютантом. - Где третья сотня? - натягивая поводья, спросил командир. Григорий ответил. Всадники тронули лошадей. - Потери в сотне большие? - отъехав, спросил адъютант; ответа он нерасслышал, переспросил: - Как? Но Григорий пошел, не отвечая. Всю ночь через хутор тянулись какие-то обозы. Возле двора, где ночевалс казаками Григорий, долго стояла батарея. Сквозь одинарное оконцеслышались матерная брань, крик ездовых, суетня. В хату входилиобогреваться номера, ординарцы штаба полка, каким-то образом очутившиеся вэтом хуторе. В полночь, разбудив хозяев и казаков, вломились трое изприслуги батареи. Они неподалеку в речке увязили орудие и решилизаночевать, чтобы утром выручить его быками. Григорий проснулся, долгоглядел, как батарейцы, кряхтя, счищая с сапог липкую мерзлую грязь,разуваются и развешивают на боровке подземки мокрые портянки. Потом вошелпо уши измазанный офицер-артиллерист. Он попросился переночевать, стянулшинель и долго с безразличным видом размазывал по лицу рукавом френчабрызги грязи. - Одно орудие мы потеряли, - сказал он, глядя на Григория покорными,как у усталой лошади, глазами. - Сегодня такой бой был, как под Мачехой.Нас нащупали после двух выстрелов... Ка-ак саданет - и моментально перешиббоевую ось! А орудие стояло на гумне. Уж куда лучше замаскировано было!..- К каждой фразе он привычно и, наверное, бессознательно пристегивалпохабное ругательство. - Вы Вешенского полка? А чай пить будете? Хозяюшка,вы бы нам самоварчик, а? Он оказался болтливым, надоедливым собеседником. Чай поглощал безустали. И через полчаса Григорий уже знал, что родом тот из Платовскойстаницы, окончил реальное, был на германской войне и два раза неудачноженился. - Теперь аминь Донской армии! - говорил он, слизывая пот с бритой губыострым и красным языком. - Война приходит к концу. Фронт завтрарасползется, а через две недели мы будем уже в Новочеркасске. Хотели сбосыми казаками штурмовать Россию! Ну не идиоты ли? А кадровые офицеры -все негодяи, ей-богу! Вы ведь из казаков? Да? Вот вашими руками они ихотят каштанчики из огня таскать. А сами по интендантствам лавровый листда крупу отвешивают! Он часто моргал пустоцветными глазами, шевелился, наваливаясь на столвсем крупным и плотно сбитым корпусом, а углы большого, растянутого ртабыли мрачно и безвольно опущены, а на лице хранилось целостным прежнеевыражение покорной замордованной лошади. - Раньше, хотя бы в эпоху Наполеона, добро было воевать! Сошлись двеармии, цокнулись, разошлись. Ни тебе фронтов, ни сиденья в окопах. Атеперь начни разбираться в операциях - сам черт голову сломит. Если раньшеисторики брехали, то в описании этой войны такого наворочают!.. Скукаодна, а не война! Красок нет. Грязцо! И вообще - бессмыслица. Я бы этихверховодов свел один на один и сказал: "Вот вам, господин Ленин, вахмистр- учитесь у него владеть оружием. А вам, господин Краснов, стыдно неуметь". И пускай бы, как Давид с Голиафом, бились: чей верх, того власть.Народу все равно, кто им правит. Как вы думаете, господин хорунжий? Григорий, не отвечая, сонно следил за тугими движениями его мясистыхплеч и рук, за неприятно часто мелькавшим в скважине рта красным языком.Хотелось спать, злил навязчивый, придурковатый артиллерист, вызывалтошноту исходивший от потных ног его запах псины... Утром Григорий проснулся с нудным ощущением чего-то невырешенного.Развязка, которую он предвидел еще с осени, все же поразила его своейвнезапностью. Проглядел Григорий, как недовольство войной, вначалежурчившееся по сотням и полкам мельчайшими ручейками, неприметно слилось вмогущественный поток. И теперь - видел лишь этот поток, стремительно-жадноразмывающий фронт. Так на провесне едет человек степью. Светит солнце. Кругом - непочатыйлиловый снег. А под ним, невидимая глазу, творится извечная прекраснаяработа - раскрепощение земли. Съедает солнце снег, червоточит его,наливает из-под исподу влагой. Парная туманная ночь - и наутро уже сшорохом и гулом оседает наст, по дорогам и колесникам пузырится зеленаянагорная вода, из-под копыт во все стороны талыми комьями брызжет снег.Тепло. Отходят и оголяются супесные пригорки, первобытно пахнет глинистойпочвой, истлевшей травой. В полночь мощно ревут буераки, гудятзаваливаемые снежными оползнями яры, сладостным куревом дымитсябархатисто-черная обнаженная зябь. К вечеру, стоная, ломает степнаяречушка лед, мчит его, полноводная, туго налитая, как грудь кормилицы, ипораженный неожиданным исходом зимы, стоит на песчаном берегу человек,ищет глазами места помельче, щелкает запотевшего, перепрядывающего ушами,коня плетью. А кругом предательски и невинно голубеет снег, дремотная ибелая лежит зима... Весь день полк отступал. По дорогам скакали обозы. Где-то правее, засерой тучей, застлавшей горизонт, рыхлыми обвалами грохотали орудийныезалпы. По оттаявшей унавоженной дороге хлюпали сотни, месили мокрый снеглошади с захлюстанными щетками. По обочинам дорог скакали ординарцы.Молчаливые грачи, затянутые в блестящее синеватое оперенье, кургузые инеловкие, как пешие кавалеристы, важно и качко расхаживали сбоку отдороги, пропуская мимо себя, как на параде, отступающие казачьи сотни,колонны оборванных пластунов, валки обозов. Григорий понял, что стремительно разматывающуюся пружину отступленияуже ничто не в силах остановить. И ночью, исполненный радостнойрешимостью, он самовольно покинул полк. - Ты куда собрался, Григорь Пантелев? - спросил Митька Коршунов,насмешливо наблюдавший, как Григорий надевает поверх шинели дождевик,цепляет шашку и наган. - А тебе что? - Любопытно. Григорий поиграл зарозовевшими желваками скул, но ответил весело, сподмигом: - На кудыкино поле. Понял? И вышел. Конь его стоял нерасседланный. До зари он скакал по дымящимся от ночного заморозка шляхам. "Поживудома, а там услышу, как будут они идтить мимо, и пристану к полку", -отстранение думал он о тех, с кем сражался вчера бок о бок. На другой день к вечеру он уже вводил на отцовский баз сделавшегодвухсотверстный пробег, исхудавшего за два дня, шатавшегося от усталостиконя.XI
Поиск по сайту: