 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
XXXVIII 9 страница. LXII Аксинья Астахова поселилась в Вешенской у своей двоюродной тетки,жившей на краю станицы, неподалеку от новой церкви
|
Читайте также: |
LXII
Аксинья Астахова поселилась в Вешенской у своей двоюродной тетки,жившей на краю станицы, неподалеку от новой церкви. Первый день онаразыскивала Григория, но его еще не было в Вешенской, а на следующий деньдопоздна по улицам и переулкам свистали пули, рвались снаряды, и Аксиньяне решилась выйти из хаты. "Вызвал в Вешки, сулил - вместе будем, а сам лытает черт те где!" -озлобленно думала она, лежа в горнице на сундуке, покусывая яркие, но ужеблекнущие губы. Старуха тетка сидела у окна, вязала чулок, после каждогоорудийного выстрела крестилась. - Ох, господи Иисусе! Страсть-то какая! И чего они воюют? И чего онивзъелися один на одного? На улице, саженях в пятнадцати от хаты, разорвался снаряд. В хате,жалобно звякая, посыпались оконные глазки. - Тетка! Уйди ты от окна, ить могут в тебя попасть! - просила Аксинья. Старуха из-под очков усмешливо осматривала ее, с досадой отвечала: - Ох, Аксютка! Ну и дурная же ты, погляжу я на тебя. Что я, неприятель,что ли, им? С какой стати они будут в меня стрелять? - Нечаянно убьют! Ить они же не видют, куда пули летят. - Так уж и убьют! Так уж и не видют! Они в казаков стреляют, казаки им,красным-то, неприятели, а я - старуха, вдова, на что я им нужна? Онизнают, небось, в кого им целить из ружьев, из пушков-то! В полдень по улице, по направлению к нижней луке промчался пригнувшийсяк конской шее Григорий, Аксинья увидела его в окно, выскочила на увитоедиким виноградом крылечко, крикнула: "Гриша!.." - но Григорий уже скрылсяза поворотом, только пыль, вскинутая копытами его коня, медленно оседалана дороге. Бежать вдогонку было бесполезно. Аксинья постояла на крыльце,заплакала злыми слезами. - Это не Степа промчался? Чегой-то ты выскочила как бешеная? - спросилатетка. - Нет... Это - один наш хуторный... - сквозь слезы отвечала Аксинья. - А чего же ты слезу сронила? - допытывалась любознательная старуха. - И чего вам, тетинка, надо? Не вашего ума дело! - Так уж и не нашего ума... Ну, значит, любезный промчался. А то чегоже! Ни с того ни с сего ты бы не закричала... Сама жизню прожила, знаю! К вечеру в хату вошел Прохор Зыков. - Здорово живете! А что у вас, хозяюшка, никого нету из Татарского? - Прохор! - обрадованно ахнула Аксинья, выбежала из горницы. - Ну, девка, задала ты мне пару! Все ноги прибил, тебя искамши! Он итькакой? Весь в батю, взгальный. Стрельба идет темная, все живоепохоронилось, а он - в одну душу: "Найди ее, иначе в гроб вгоню!" Аксинья схватила Прохора за рукав рубахи, увлекла в сенцы. - Где же он, проклятый? - Хм... Где же ему быть? С позицией пеши припер. Коня под ним убилиноне. Злой пришел, как цепной кобель. "Нашел?" - спрашивает. "Где же я еенайду? - говорю. - Не родить же мне ее!" А он: "Человек не иголка!" Да какзыкнет на меня... Истый бирюк в человечьей коже! - Чего он говорил-то! - Собирайся и пойдем, боле ничего! Аксинья в минуту связала свой узелок, наспех попрощалась с теткой. - Степан прислал, что ли? - Степан, тетинка! - Ну, поклон ему неси. Что же он сам-то не зашел? Молочка бы попил,вареники, вон, у нас осталися... Аксинья, не дослушав, выбежала из хаты. Пока дошла до квартиры Григория - запыхалась, побледнела, уж оченьбыстро шла, так что Прохор под конец даже стал упрашивать: - Послухай ты меня! Я сам в молодых годах за девками притоптывал, носроду так не поспешал, как ты. Али тебе терпежу нету? Али пожар какой? Язадвыхаюсь! Ну кто так по песку летит? Все у вас как-то не по-людски... А про себя думал: "Сызнова склещились... Ну, зараз их и сам черт нерастянет! Они свой интерес справляют, а я должон был ее, суку, под пулямиискать... Не дай и не приведи бог - узнает Наталья, да она меня с ног и доголовы... Коршуновскую породу тоже знаем! Нет, кабы не потерял я коня свинтовкой при моей пьяной слабости, черта с два я пошел бы тебя искать постанице! Сами вязались, сами развязывайтесь!" В горнице с наглухо закрытыми ставнями дымно горел жирник. Григорийсидел за столом. Он только что вычистил винтовку и еще не кончил протиратьствол маузера, как скрипнула дверь. На пороге стала Аксинья. Узкий белыйлоб ее был влажен от пота, а на бледном лице с такой исступленной страстьюгорели расширившиеся злые глаза, что у Григория при взгляде на неерадостно вздрогнуло сердце. - Сманул... а сам... пропадаешь... - тяжело дыша, выговаривала она. Для нее теперь, как некогда, давным-давно, как в первые дни их связи,уже ничего не существовало, кроме Григория. Снова мир умирал для нее,когда Григорий отсутствовал, и возрождался заново, когда он был около нее.Не совестясь Прохора, она бросилась к Григорию, обвилась диким хмелем и,плача, целуя лоб, глаза, губы, невнятно шептала, всхлипывая: - Из-му-чи-лась!.. Изболелась вся! Гришенька! Кровинушка моя! - Ну вот... Ну вот видишь... Да погоди!.. Аксинья, перестань... -смущенно бормотал Григорий, отворачивая лицо, избегая глядеть на Прохора. Он усадил ее на лавку, снял с головы ее сбившуюся на затылок шаль,пригладил растрепанные волосы: - Ты какая-то... - Я все такая же. А вот ты... - Нет, ей-богу, ты - чумовая! Аксинья положила руки на плечи Григория, засмеялась сквозь слезы,зашептала скороговоркой: - Ну как так можно? Призвал... пришла пеши, все бросила, а его нету...Проскакал мимо, я выскочила, шумнула, а ты уж скрылся за углом... Вотубили бы, и не поглядела бы на тебя в остатний разочек... Она еще что-то говорила несказанно-ласковое, милое, бабье, глупое и всевремя гладила ладонями сутулые плечи Григория, неотрывно смотрела в егоглаза своими навек покорными глазами. Что-то во взгляде ее томилось жалкое и в то же времясмертельно-ожесточенное, как у затравленного зверя, такое, отчего Григориюбыло неловко и больно на нее смотреть. Он прикрывал глаза опаленными солнцем ресницами, насильственноулыбался, молчал, а у нее на щеках все сильнее проступал полыхающим жаромрумянец и словно синим дымком заволакивались зрачки. Прохор вышел, не попрощавшись, в сенцах сплюнул, растер ногой плевок. - Заморока, и все! - ожесточенно сказал он, сходя со ступенек, идемонстративно громко хлопнул калиткой.LXIII
Двое суток прожили они как во сне, перепутав дни и ночи, забыв обокружающем. Иногда Григорий просыпался после короткого дурманящего сна ивидел в полусумраке устремленный на него внимательный, как бы изучающийвзгляд Аксиньи. Она обычно лежала облокотившись, подперев щеку ладонью,смотрела, почти не мигая. - Чего смотришь? - спрашивал Григорий. - Хочу наглядеться досыта... Убьют тебя, сердце мне вещует. - Ну уж раз вещует - гляди, - улыбался Григорий. На третьи сутки он впервые вышел на улицу" Кудинов одного за другим сутра слал посыльных, просил прийти на совещание. "Не приду. Пущай без менясовещаются", - отвечал Григорий гонцам. Прохор привел ему нового, добытого в штабе коня, ночью съездил научасток Громковской сотни, привез брошенное там седло. Аксинья, увидев,что Григорий собирается ехать, испуганно спросила: - Куда? - Хочу пробечь до Татарского, поглядеть, как наши хутор обороняют, да,кстати, разузнать, где семья. - По детишкам скучился? - Аксинья зябко укутала шалью покатые смуглыеплечи. - Скучился. - Ты бы не ездил, а? - Нет, поеду. - Не ездий! - просила Аксинья, и в черных провалах ее глазниц начиналигорячечно поблескивать глаза. - Значит, тебе семья дороже меня? Дороже? Итуда и сюда потягивает? Так ты либо возьми меня к себе, что ли. С Натальеймы как-нибудь уживемся... Ну, ступай! Езжай! Но ко мне больше не являйся!Не приму. Не хочу я так!.. Не хочу! Григорий молча вышел во двор, сел на коня. Сотня татарских пластунов поленилась рыть траншеи. - Чертовщину выдумывают, - басил Христоня. - Что мы, на германскомфронте, что ли? Рой, братишки, обыкновенные, стал быть, окопчики по коленоглубиной. Мысленное дело, стал быть, такую заклеклую землю рыть в двааршина глуби? Да ее ломом не удолбишь, не то что лопатой. Его послушали, на хрящеватом обрывистом яру левобережья вырыли окопчикидля лежания, а в лесу поделали землянки. - Ну вот мы и перешли на сурчиное положение, - острил сроду неунывающий Аникушка. - В нурях будем жить, трава на пропитание пойдет, а товсе бы вам блинцы с каймаком трескать, мясу, лапшу с стерлядью... Адонничку не угодно? Татарцев красные мало беспокоили. Против хутора не было батарей.Изредка лишь с правобережья начинал дробно выстукивать пулемет, посылаякороткие очереди по высунувшемуся из окопчика наблюдателю, а потом опятьнадолго устанавливалась тишина. Красноармейские окопы находились на горе. Оттуда тоже изредкапостреливали, но в хутор красноармейцы сходили только ночью, и тоненадолго. Григорий въехал на свое займище перед вечером. Все здесь было ему знакомо, каждое деревцо порождало воспоминания...Дорога шла по Девичьей поляне, на которой казаки ежегодно на петров деньпили водку, после того как "растрясали" (делили) луг. Мысом вдается взаймище Алешкин перелесок. Давным-давно в этом, тогда еще безыменном,перелеске волки зарезали корову, принадлежавшую какому-то Алексею - жителюхутора Татарского. Умер Алексей, стерлась память о нем, как стираетсянадпись на могильном камне, даже фамилия его забыта соседями и сородичами,а перелесок, названный его именем, живет, тянет к небу темно-зеленые кроныдубов и караичей. Их вырубают татарцы на поделку необходимых вхозяйственном обиходе предметов, но от коренастых пней весною выметываютсяживучие молодые побеги, год-два неприметного роста, и снова Алешкинперелесок летом - в малахитовой зелени распростертых ветвей, осенью - какв золотой кольчуге, в червонном зареве зажженных утренниками резныхдубовых листьев. Летом в Алешкином перелеске колючий ежевичник густо оплетает влажнуюземлю, на вершинах старых караичей вьют гнезда нарядно оперенныесизоворонки и сороки, осенью, когда бодряще и горько пахнет желудями идубовым листом-падалицей, в перелеске коротко гостят пролетные вальдшнепы,а зимою лишь круглый печатный след лисы протянется жемчужной нитью пораскинутой белой кошме снега. Григорий не раз в юношестве ходил ставить вАлешкин перелесок капканы на лис... Он ехал под прохладной сенью ветвей, по старым заросшим колесникампрошлогодней дороги. Миновал Девичью поляну, выбрался к Черному яру, ивоспоминания хмелем ударили в голову. Около трех тополей мальчишкойкогда-то гонялся по музгочке за выводком еще нелетных диких утят, вКруглом озере с зари до вечера ловил линей... А неподалеку - шатристоедеревцо калины. Оно стоит на отшибе, одинокое и старое. Его видно смелеховского база, и каждую осень Григорий, выходя на крыльцо своегокуреня, любовался на калиновый куст, издали словно охваченный краснымязыкастым пламенем. Покойный Петро так любил пирожки с горьковатой ивяжущей калиной... Григорий с тихой грустью озирал знакомые с детства места. Конь шел,лениво отгоняя хвостом густо кишевшую в воздухе мошкару, коричневых злыхкомаров. Зеленый пырей и аржанец мягко клонились под ветром. Луг крылсязеленой рябью. Подъехав к окопам татарских пластунов, Григорий послал за отцом. Где-тодалеко на левом фланге Христоня крикнул: - Прокофич! Иди скорее, стал быть, Григорий приехал!.. Григорий спешился, передал поводья подошедшему Аникушке, еще издалиувидел торопливо хромавшего отца. - Ну, здорово, начальник! - Здравствуй, батя. - Приехал? - Насилу собрался! Ну, как наши? Мать, Наталья где? Пантелей Прокофьевич махнул рукой, сморщился. По черной щеке его скользнула слеза... - Ну, что такое? Что с ними? - тревожно и резко спросил Григорий. - Не переехали... - Как так?! - Наталья дня за два легла начисто. Тиф, должно... Ну, а старуха незахотела ее покидать... Да ты не пужайся, сынок, у них там всепо-хорошему. - А детишки? Мишатка? Полюшка? - Тоже там. А Дуняшка переехала. Убоялась оставаться... Девичье дело,знаешь? Зараз с Аникушкиной бабой ушли на Волхов. А дома я уж два раз был.Середь ночи на баркасе тихочко перееду, ну и проотведовал. Наталья дюжеплохая, а детишечки ничего, слава богу... Без памяти Натальюшка-то, жар уней, ажник губы кровью запеклись. - Чего же ты их не перевез сюда?! - возмущенно крикнул Григорий. Старик озлился, обида и упрек были в его дрогнувшем голосе: - А ты чего делал? Ты не мог прибечь загодя перевезть их? - У меня дивизия! Мне дивизию надо было переправлять! - запальчивовозразил Григорий. - Слыхали мы, чем ты в Вешках займаешься... Семья, кубыть, и безнадобностев? Эх, Григорий! О боге надо подумывать, ежели о людях недумается... Я не тут переправлялся, а то разве я не забрал бы их? Мойвзвод в Елани был, а покедова дошли сюда, красные уже хутор заняли. - Я в Вешках!.. Это дело тебя не касается... И ты мне... - ГолосГригория был хрипл и придушен. - Да я ничего! - испугался старик, с неудовольствием оглядываясь натолпившихся неподалеку казаков. - Я не об этом... А ты потише гутарь,люди, вон, слухают... - и перешел на шепот: - Ты сам не махонькое дите,сам должен знать, а об семье не болей душой. Наталья, бог даст,почунеется, а красные их не забижают. Телушку-летошницу, правда, зарезали,а так - ничего. Поимели милость и не трогают... Зерна взяли мер сорок. Нуда ить на войне не без урону! - Может, их зараз бы забрать? - Незачем, по-моему. Ну, куда ее, хворую, взять? Да и дело рисковое. Ими там ничего. Старуха за хозяйством приглядывает, оно и мне так спокойнее,а то ить в хуторе пожары были. - Кто сгорел? - Плац весь выгорел. Купецкие дома все больше. Сватов Коршуновыхначисто сожгли. Сваха Лукинична зараз на Андроповом, а дед Гришака тожеостался дом соблюдать. Мать твоя рассказывала, что он, дед Гришака-то,сказал: "Никуда со своего база не тронуся, и анчихристы ко мне не взойдут,крестного знамения убоятся". Он под конец вовзят зачал умом мешаться. Но,как видать, красюки не испужались его креста, курень и подворье ажникдымом схватились, а про него и не слыхать ничего... Да ему уж и помиратьпора. Домовину исделал себе уж лет двадцать назад, а все живет... А жгетхутор друзьяк твой, пропади он пропастью! - Кто? - Мишка Кошевой, будь он трижды проклят! - Да ну?! - Он, истинный бог! У наших был, про тебя пытал. Матери так и сказал:"Как перейдем на энту сторону - Григорий ваш первый очередной будет нашворку. Висеть ему на самом высоком дубу. Я об него, говорит, и шашкипоганить не буду!" А про меня спросил и - ощерился. "А энтого, говорит,хромого черти куда понесли? Сидел бы дома, говорит, на печке. Ну, а ужежли поймаю, то до смерти убивать не буду, но плетюганов ввалю, покеда духиз него пойдет!" Вот какой распрочерт оказался! Ходит по хутору, пущаетогонь в купецкие и в поповские дома и говорит: "За Ивана Алексеевича да заШтокмана всю Вешенскую сожгу!" Это тебе голос? Григорий еще с полчаса проговорил с отцом, потом пошел к коню. Вразговоре старик больше и словом не намекнул насчет Аксиньи, но Григорий ибез этого был угнетен. "Все прослыхали, должно, раз уж батя знает. Кто жемог пересказать? Кто, окромя Прохора, видал нас вместе? Неужели и Степанзнает?" Он даже зубами скрипнул от стыда, от злости на самого себя... Коротко потолковал с казаками. Аникушка все шутил и просил прислать насотню несколько ведер самогона. - Нам и патронов не надо, лишь бы водочка была! - говорил он, хохоча иподмигивая, выразительно щелкая ногтем по грязному вороту рубахи. Христоню и всех остальных хуторян Григорий угостил припасенным табаком;и уже перед тем, как ехать, увидел Степана Астахова. Степан подошел, неспеша поздоровался, но руки не подал. Григорий видел его впервые со дня восстания, всматривался пытливо итревожно: "Знает ли?" Но красивое сухое лицо Степана было спокойно, дажевесело, и Григорий облегченно вздохнул: "Нет, не знает!"LXIV
Через два дня Григорий возвратился из поездки по фронту своей дивизии.Штаб командующего перебрался в хутор Черный. Григорий около Вешенской далконю отдохнуть с полчаса, напоил его и, не заезжая в станицу, направился вЧерный. Кудинов встретил его весело, посматривал с выжидающей усмешкой. - Ну, Григорий Пантелеев, что видал? Рассказывай. - Казаков видал, красных на буграх видал. - Много делов ты усмотрел! А к нам три аэроплана прилетали, патроновпривезли и письмишки кое-какие... - Что же тебе пишет твой корешок генерал Сидорин? - Мой односум-то, - в том же шутливом тоне продолжая начатый разговор,переспросил необычно веселый Кудинов. - Пишет, чтобы из всех силовдержался и не давал красным переправляться. И ишо пишет, что вот-вотдвинется Донская армия в решительное наступление. - Сладко пишет. Кудинов посерьезнел: - Идут на прорыв. Говорю только тебе и совершенно секретно! Черезнеделю порвут фронт Восьмой красной армии. Надо держаться. - И то держимся. - На Громке готовятся красные к переправе. - Досе стучат топорами? - удивился Григорий. - Стучат... Ну, а ты, что видал? Где был? Да ты, случаем, не в Вешкахли отлеживался? Может, ты и не ездил никуда! Позавчера, никак, всю станицуя перерыл, тебя искал, и вот приходит один посыльный, говорит: "Наквартире Мелехова не оказалось, а ко мне из горенки вышла какая-то дюжекрасивая баба и сказала: "Уехал Григорий Пантелевич", - а у самой глазаприпухлые". Вот я и подумал: "Может, наш комдив с милушкой забавляется, аот нас хоронится?" Григорий поморщился. Шутка Кудинова ему не понравилась: - Ты бы поменьше разных брехнев слухал да ординарцев себе выбирал скороткими языками! А ежели будешь посылать ко мне дюже языкастых, так я имзагодя буду языки шашкой отрубать... чтобы не брехали чего зря. Кудинов захохотал, хлопнул Григория по плечу: - Иной раз и ты шутки не принимаешь? Ну, хватит шутковать! Есть у меняк тебе и дельный разговор. Надо бы раздостать нам "языка" - это одно, адругое - надо бы ночушкой где-нибудь, не выше Казанской грани, переправитьна энту сторону сотни две конных и взворошить красных. Может, даже наГромок переправиться, чтобы им паники нагнать, а? Как ты думаешь? Григорий помолчал, потом ответил: - Дело неплохое. - А ты сам, - Кудинов налег на последнее слово, - не поведешь сотни? - Почему сам? - Боевитого надо командира, вот почему! Надо дюже боевитого, через то,что это - дело нешутейное. С переправой можно так засыпаться, что ни одинне возвернется! Польщенный Григорий, не раздумывая, согласился: - Поведу, конечно! - Мы тут плановали и надумали так, - оживленно заговорил Кудинов, вставс табурета, расхаживая по скрипучим половицам горницы. - Глубоко в тылзаходить не надо, а над Доном, в двух-трех хуторах тряхнуть их так, чтобыим тошно стало, разжиться патронами и снарядами, захватить пленных и темже следом - обратно. Все это надо проделать за ночь, чтобы к рассвету бытьуж на броду. Верно? Так вот, ты подумай, а завтра бери любых казаков навыбор и бузуй. Мы так и порешили: окромя Мелехова, некому это проделать! Апроделаешь - Донское войско тебе не забудет этого. Как только соединимсясо своими, напишу рапорт самому наказному атаману. Все твои заслугираспишу, и повышение... Кудинов взглянул на Григория и осекся на полуслове: спокойное до этоголицо Мелехова почернело и исказилось от гнева. - Я тебе что?.. - Григорий проворно заложил руки за спину, поднялся. -Я за-ради чинов пойду?.. Наймаешь?.. Повышение сулишь?.. Да я... - Да ты постой! -...плюю на твои чины! - Погоди! Ты не так меня... -...Плюю! - Ты не так понял, Мелехов! - Все я понял! - Григорий разом вздохнул и снова сел на табурет. - Ищидругого, я не поведу казаков за Дон! - Зря ты горячку порешь. - Не поведу! Нету об этом больше речи. - Так я тебя не силую и не прошу. Хочешь - веди, не хочешь - какхочешь. Положение у нас зараз дюже сурьезное, поэтому и решили им тревогинаделать, не дать приготовиться к переправе. А про повышение я же шутейносказал! Как ты шуток не понимаешь? И про бабу шутейно тебе припомнил, апотом вижу - ты чегой-то лютуешь, дай, думаю, ишо его распалю! Ить ятознаю, что ты недоделанный большевик и чины всякие не любишь. А ты подумал,что я это сурьезно? - изворачивался Кудинов и смеялся так натурально, чтоу Григория на миг даже ворохнулась мыслишка: "А может, он и на самом деледурковал?" - Нет, это ты... х-х-хо-хо-хо!.. по-го-ря-чился, браток!Ей-богу, в шутку сказал! Подражнить захотел... - Все одно за Дон идтить я отказываюсь, передумал. Кудинов играл кончиком пояска, равнодушно, долго молчал, потом сказал: - Ну что же, раздумал или испугался - это неважно. Важно, что план нашсрываешь! Но мы, конешно, пошлем ишо кого-нибудь. На тебе свет клином покане сошелся... А что положение у нас зараз дюже сурьезное - сам суди. Нынчеиз Шумилинской прислал нам Кондрат Медведев новый приказ. Направляют нанас войска... Да вот почитай сам, а то ты как раз не поверишь... - Кудиновдостал из полевой сумки желтый листок бумаги с бурыми пятнами засохшей наполях крови, подал его. - Нашли у комиссара какой-то Интернациональнойроты. Латыш был комиссар. Отстреливался, гад, до последнего патрона, апотом кинулся на целый взвод казаков с винтовкой наперевес... Из них тожебывают, из идейных-то... Комиссара подвалил сам Кондрат. Он и нашел у негов грудном кармане этот приказ. На желтом, забрызганном кровью листке мелким черным шрифтом былонапечатано: ПРИКАЗ По экспедиционным войскам 8 N 100 Богучар. 25 мая 1919 г. Прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях и командах. Конец подлому Донскому восстанию! Пробил последний час! Все необходимые приготовления сделаны. Сосредоточены достаточные силы,чтобы обрушить их на головы изменников и предателей. Пробил час расплаты сКаинами, которые свыше двух месяцев наносили удары в спину нашимдействующим армиям Южного фронта. Вся рабоче-крестьянская Россия сотвращением и ненавистью глядит на те Мигулинские, Вешенские, Еланские,Шумилинские банды, которые, подняв обманный красный флаг, помогаютчерносотенным помещикам: Деникину и Колчаку! Солдаты, командиры, комиссары карательных войск! Подготовительная работа закончена. Все необходимые силы и средствасосредоточены. Ваши ряды построены. Теперь по сигналу - вперед! Гнезда бесчестных изменников и предателей должны быть разорены. Каиныдолжны быть истреблены. Никакой пощады к станицам, которые будут оказыватьсопротивление. Милость только тем, кто добровольно сдаст оружие и перейдетна нашу сторону. Против помощников Колчака и Деникина - свинец, сталь иогонь! Советская Россия надеется на вас, товарищи солдаты. В несколько дней мы должны очистить Дон от черного пятна измены. Пробилпоследний час. Все, как один, - вперед!LXV
Поиск по сайту: