Истоки позиции России: ливийская прелюдия

Сирийский кризис разразился вскоре после ливийского, однако ситуация в этих двух странах развивалась совершенно по-разному. В Ливии восстание против режима Муаммара Каддафи, вспыхнувшее в феврале 2011 г., получило решающую поддержку со стороны международного сообщества. В марте 2011-го, когда войска Каддафи готовились подавить сопротивление повстанцев в Бенгази, Совет Безопасности ООН принял резолюции № 1971 и 1973, осуждавшие действия ливийского лидера и устанавливавшие над этой страной бесполетную зону для защиты мирного населения от истребления правительственными силами. Результатом усилий международного сообщества в Ливии стало падение режима Каддафи в октябре 2011 г. То, что произошло в Сирии, укрепило Москву в ее позиции по поводу развивающегося сирийского кризиса, и одновременно дает представление международному сообществу относительно того, из чего исходит Россия в вопросе внешнего военного вмешательства во внутренние конфликты.

Относительно Ливии Россия пошла на беспрецедентный шаг — она не воспрепятствовала применению силы против суверенного государства в связи с внутренним конфликтом. Риторика тогдашнего российского президента Дмитрия Медведева мало чем отличалась от заявлений западных лидеров. До свержения ливийского диктатора оставалось более полугода, но Медведев уже назвал его «политическим трупом». Тогда же, в марте 2011 г., российский посол в Ливии Владимир Чамов — в своих донесениях он, судя по всему, выражал несогласие с новой линией Кремля — был отозван и в назидание другим отправлен в отставку.

Сторонником этого нового подхода был не только Медведев. Так, в ходе обсуждения вопроса в Совете безопасности России перед решающим голосованием в Совете Безопасности ООН предлагались лишь два варианта действий: воздержаться при голосовании или присоединиться к западным державам. В конечном счете, решено было воздержаться: возобладал более осторожный подход. Совет безопасности России счел, что предлагаемые параметры применения силы не полностью его удовлетворяют.

Владимир Путин (в то время он формально занимал пост главы правительства, но оставался верховным лидером России и был «наставником» Медведева), очевидно, придерживался более скептической точки зрения, чем его менее высокопоставленные коллеги, но и он не стал возражать против того, чтобы Россия воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН и тем самым позволила принять соответствующие резолюции. Но вскоре после этого голосования Путин, де факто позволивший создать бесполетную зону над Ливией, публично выразил озабоченность тем, что резолюция «разрешает все и напоминает средневековый призыв к крестовому походу».

Однако на деле видимое расхождение во взглядах между номинальным главой российского государства и всесильным премьером представляло собой попытку Москвы подыграть обеим сторонам, чтобы максимально увеличить выгоды и свести к минимуму возможный ущерб от конфликта. Роль Медведева в этой игре заключалась в том, чтобы обеспечить поддержку Западом усилий по модернизации России и добиться компромисса в вопросе о создании системы ПРО в Европе, Путин же должен был сохранить за Москвой контракты на 8 млрд долл., заключенные с режимом Каддафи.

Но по мере развития событий в Ливии скепсис Москвы приобрел более ярко выраженный характер. Обеспечение бесполетного режима было поручено НАТО, что пробуждало неприятные воспоминания о прошлых военных интервенциях Альянса на Балканах, в том числе в Косово в 1999 г. В то время Москва испытывала особую аллергию к любым предложениям о расширении миссии НАТО до общемирового масштаба, что, по ее мнению, могло привести к распространению зоны ответственности блока на постсоветское пространство.

Теперь российское руководство, не веря своим глазам, наблюдало за продолжительной «ничейной» ситуацией в борьбе между поддерживаемыми НАТО повстанцами и режимом, сложившейся в середине гражданской войны в Ливии, а затем было ошеломлено быстрым «эндшпилем», в ходе которого Запад оказал оппозиции тайную помощь в свержении Каддафи, а бывший ливийский правитель был жестоко убит повстанцами. Когда война в Ливии завершилась, российские официальные лица, включая Медведева, обвинили Запад в лицемерии (натовские бомбардировки ради спасения мирного населения на занятых повстанцами территориях оборачивались гибелью людей в городах, удерживаемых режимом Каддафи) и вероломстве (заявляя об отсутствии намерений свергнуть ливийский режим, он поступил в точности наоборот).

Кроме того, неприятным сюрпризом для Москвы стало быстрое изменение позиции США по ливийскому кризису. Поначалу Вашингтон создал у Кремля впечатление, что не будет вмешиваться в конфликт. Российскую сторону убедили трезвые аргументы в пользу невмешательства, публично изложенные тогдашним министром обороны США Робертом Гейтсом: он четко заявил, что для создания бесполетной зоны потребуется наступательная военная операция, и предостерег США от вовлечения в третий (наряду с Ираком и Афганистаном) конфликт в мусульманской стране. Поэтому, когда две недели спустя президент Барак Обама, поддавшись на уговоры советников, диаметрально изменил свою точку зрения и приказал готовиться к военной операции, Москва была ошеломлена явной непредсказуемостью действий Вашингтона.

В практическом плане позиция, занятая Россией в ходе ливийского кризиса в 2011 г., означала, что Москва не намерена автоматически защищать любой режим, попавший в немилость к Западу. Каддафи в годы «холодной войны» отнюдь не был советской марионеткой, и с Западом он примирился еще в 2003 г. Россия вплоть до начала восстания осуществляла деловое сотрудничество с Ливией, но в куда меньших масштабах, чем Европа. Президент Путин посещал Ливию и принимал Каддафи в Москве, но российское руководство не питало сочувствия к ливийскому диктатору и не считало себя ответственным за его судьбу. Свержение Каддафи оно восприняло без сожаления.

Кроме того, стало очевидно, что Россия — если ее будут признавать равноправным партнером — готова сотрудничать с Западом в организации и проведении военных операций под эгидой Совета Безопасности ООН, связанных с применением силы для защиты людей и гражданских свобод в третьих странах. Эта готовность к сотрудничеству, однако, не касается прямой смены режимов, подготовки государственных переворотов или давления на глав иностранных государств, чтобы заставить их отказаться от власти.

Возражения России против смены режимов в третьих странах связаны не только с двойным принципом нерушимости суверенитета и невмешательства во внутренние дела иностранных государств, но и с озабоченностью развитием событий после свержения старого режима. В Ливии после Каддафи российских наблюдателей беспокоит общий хаос, фактический распад страны, а также разграбление запасов оружия, накопленных свергнутым режимом, в результате чего это оружие распространяется по региону.

У Каддафи было немного друзей в России, и Путин среди них не числился, но в связи со свержением этого диктатора доверие к Западу оказалось под вопросом. Россия считает, что Запад должен воспринимать ее как равного партнера, уважать ее мнение и интересы. Однако в случае с Ливией Москва вскоре обнаружила, что в вопросах проведения санкционированной операции у нее не осталось рычагов влияния на Запад. Кроме того, когда Каддафи был свергнут, новые власти Ливии без промедления подтвердили контракты, заключенные его режимом с западными компаниями, однако в отношении контрактов с российскими фирмами этого не произошло. Таким образом, к возмущению, вызванному действиями НАТО, начавшего масштабные военные действия в Ливии, превысив свои полномочия по мандату ООН, предусматривавшему лишь защиту гражданского населения за счет создания бесполетной зоны, прибавились материальные потери.

Подобная ситуация вызвала в Москве серьезное недовольство, вскоре проявившееся в сирийском вопросе. Ливийский урок еще припомнят.

Поиск по сайту: