Эволюция политики России

Все эти соображения — от озабоченности вопросами международного устройства, мнений и позиций внешних акторов до внутриполитических проблем — оказывают решающее влияние на политический курс России по Сирии, со временем претерпевающий изменения, которые отражают эволюцию этих сил.

В начале сирийского кризиса, в марте 2011 г., ситуация виделась в Москве следующим образом: дружественному, но далекому авторитарному режиму противостоит разношерстная группа протестующих. Естественно, руководство России понимало, что Сирию одолевают во многом те же социально-политические проблемы, что и в Тунисе и Египте: закосневший режим, слишком долго находящийся у власти и погрязший в коррупции, не замечал перемен в обществе, которое начало требовать большей открытости и демократии¹⁶. Эту потенциально опасную ситуацию властям следовало бы разрядить, сочетая твердость с некоторыми уступками оппозиции.

Еще на начальном этапе сирийского кризиса эксперты из российских государственных структур пришли к выводу, что его исход отнюдь не предопределен, но Башар Асад сможет достаточно долго противостоять натиску противников. Действительно, население алавитских анклавов на западе страны, в том числе Тартуса, вряд ли поддержит радикальные силы, возглавляемые суннитами. Быстрая смена режима, полагали россияне, скорее всего возможна лишь в результате внешнего вмешательства.

Первые полгода сирийский кризис углублялся параллельно с военной операцией НАТО в Ливии. В результате главной задачей для Москвы стало не допустить повторения ливийского сценария в Сирии. После того как в марте 2011 г. Вашингтон диаметрально изменил свою позицию по Ливии, у российской стороны не могло быть уверенности, что Соединенные Штаты не решат в какой-либо форме нанести удар по сирийским правительственным войскам. «США, — саркастически заметил министр иностранных дел Сергей Лавров, — никогда ничего не исключают»¹⁷.

На уровне практической политики, и не только на Ближнем Востоке, Россия предпочитает иметь дело с действующими правительствами, а не их оппонентами, особенно если речь идет о недемократических государствах. Очевидно, что Москва однозначно отдает предпочтение существующему правительству в Дамаске перед оппозицией. Сирийская власть действительно жестока, признавали в неофициальной обстановке представители России, но в этом она мало отличается от большинства других режимов в регионе. По крайней мере, указывали они, эта власть носит светский характер, и служит оплотом против исламистского радикализма и террористических организаций типа «аль-Каиды».

Российская сторона никогда не восхищалась сирийской оппозицией. Кремль сегодня в принципе негативно относится к любым революциям и позиционирует Россию как твердого сторонника статус-кво. Москва в целом не придает значения той части оппозиции, которая состоит из прозападно настроенных интеллектуалов и бывших политиков, давно живущих за пределами Сирии и во многом утративших связь с родиной, в том числе Сирийскому национальному совету, ставшему теперь одним из элементов широкого «фронта» оппозиционеров. В то же время она теплее относится к умеренным светским оппонентам правительства внутри страны, склонным к диалогу с властями, например, к Национальному координационному совету.

Что же касается радикалов из Свободной армии Сирии, стремящихся свергнуть режим Асада силой, то их российская сторона рассматривает как опасную группировку. В этой организации есть и демократы, но исламистов там намного больше. Еще в начале конфликта Москва выявила за кулисами сирийской оппозиции представителей «аль-Каиды». В России опасаются: когда конфликт затянется, эти радикалы займут господствующие позиции среди оппонентов режима.

С начала конфликта Москва считает, что радикальная оппозиция постоянно пытается спровоцировать власти на массированное и безразборное применение силы, чтобы максимально усилить страдания мирного населения, как это было в ходе боев за Алеппо в 2012 г., и активизировать западную общественность. Россияне также подозревают оппозицию в попытках спровоцировать конфликт между Сирией и Турцией, ведя боевые действия непосредственно на границе с этой страной. Кроме того, они полагают, что массовые убийства ни в чем не повинных граждан, ответственность за которые западная общественность и власти возлагают на сирийские правительственные войска, могли быть делом рук оппозиции. В свою очередь, российские официальные лица критикуют западных коллег за то, что те не осуждают теракты против правительственных объектов. По их мнению, террористов нельзя делить на «плохих» и тех, чьи действия «вполне приемлемы»¹⁸.

Среди многих проблем, связанных с сирийским конфликтом, выделяется вопрос о возможном использовании имеющегося в стране химического оружия. К этой проблеме Москва подходит со всей серьезностью. Многие российские комментаторы предостерегали: угроза применения химических вооружений в Сирии может послужить предлогом для военной интервенции внешних сил во главе с США по образцу вторжения в Ирак в 2003 г., когда администрация Джорджа У. Буша обвинила Багдад в тайной разработке оружия массового уничтожения. Основная угроза, по мнению россиян, связана не с возможностью применения сирийскими войсками химического оружия против оппозиционных формирований: Москва, судя по всему, верит заявлениям Дамаска о том, что это оружие может быть использовано только против иностранных агрессоров, т. е. останется средством сдерживания от интервенции внешних сил. По мнению российской стороны, главная опасность, связанная с химических оружием, заключается в его распространении, если сирийское правительство утратит контроль над этим арсеналом.

В проектах резолюций, представленных Россией и Китаем Совету Безопасности ООН осенью 2011 г., содержался призыв к обеим сторонам сирийского конфликта прекратить боевые действия и начать диалог. Однако при таких условиях перемирия правительство Асада, естественно, осталось бы у власти, что не устраивало западные страны и, конечно, сирийскую оппозицию.

Контрпредложения Запада, напротив, возлагали всю ответственность на Дамаск, обязывая его, но не оппозицию, вывести войска из городов. На эти проекты Москва и Пекин дважды наложили вето. В результате Совет Безопасности был парализован, что вновь породило сомнения (в странах Персидского залива и не только в них) относительно его легитимности, особенно с учетом «несоразмерного» влияния России.

Российские дипломаты в ООН тщательно следили за тем, чтобы ни одна резолюция Совета Безопасности не содержала формулировок, дающих оппозиции тактическое преимущество или способных стать предлогом для интервенции. Увидев проекты резолюций с перекосом в пользу оппонентов Асада или предложением ввести против правительства Сирии санкции в соответствии со ст. 7 Устава ООН, Россия дважды без колебаний наложила на них вето.

В январе 2012 г. Кремль назначил спецпредставителем президента по Сирии заместителя министра иностранных дел Михаила Богданова, высококлассного специалиста по Ближнему Востоку¹⁹. Его задачей было донести до обеих сторон сирийского конфликта следующее: необходимо начать переговоры и предпринимать шаги к национальному примирению. Москва говорила о необходимости положить конец насилию в Сирии и выражала сожаление в связи с увеличением числа жертв, в чем она винила в основном оппозицию, в том числе косвенно возлагая на нее ответственность за перенос боевых действий в города, провоцировавший правительственные силы на контратаки.

Российская сторона — со всем должным политесом — посоветовала Дамаску либерализовать жестко контролируемую политическую систему страны и начать диалог с оппозицией. Увы, безрезультатно: Асад и его соратники не нуждались в советах посторонних, будь то Москва или Анкара, тоже поначалу пытавшаяся примирить стороны и выступить в роли посредника, но вскоре оставившая эти усилия. Несмотря на разветвленные экономические отношения Москвы с режимом Асада, рычагов влияния на сирийского президента у нее нет. Российско-сирийский альянс, о котором так много говорилось, на деле представлял собой миф. Как справедливо отметил позднее президент Путин²⁰, Асад гораздо чаще бывал в Париже, чем в Москве. Кроме того, из-за взаимной неприязни, возникшей между Россией и сирийской оппозицией, на стороне последней никто, кроме немногих людей в Дамаске, не поддержал усилия по примирению на предпочтительных для Москвы условиях.

Реальные дипломатические контакты между Россией и Западом по Сирии носят куда более нюансированный характер, чем публичная картина соперничества, напоминающая чуть ли не о временах «холодной войны». И Россия, и Запад поддержали миссию наблюдателей Лиги арабских государств, а затем и мирную миссию Кофи Аннана, уполномоченного ООН и Лиги, хотя в Москве больше, чем в Вашингтоне, верили в его способность добиться успеха. Весной 2012 г. Москва и западные столицы официально поддержали «План Аннана», предусматривавший общенациональный диалог для урегулирования конфликта самими сирийцами, хотя и в этом случае Запад проявлял больше скепсиса. Встретившись на саммите «большой двадцатки» в мексиканском Лос-Кабосе в июне 2012 г., президенты Обама и Путин подтвердили свою приверженность этому общему принципу.

По сути, главное расхождение между Москвой и столицами Турции, западных и арабских государств состояло в том, что российская сторона настаивала: ситуацию в Сирии должны урегулировать сами сирийцы, а посторонним следует воздерживаться от вмешательства и санкций против Дамаска. Российская сторона предлагала внешним силам оказывать давление на тех партнеров в Сирии, на которых они имеют влияние, например, Москве — на Дамаск, а Вашингтону и его союзникам — на оппозицию, чтобы, как бы они ни упирались, затащить их за стол переговоров²¹. Это отчасти напоминало «Дейтонскую формулу», но с той немаловажной разницей, что в данном случае в отличие от урегулирования на Балканах в 1995 г. речь шла не об одном, а о двух главных организаторах переговорного процесса — России и Соединенных Штатах.

30 июня 2012 г. в Женеве участники «Группы действий», поддерживаемой ООН (пять постоянных членов Совета Безопасности, Турция, ООН, Лига арабских государств и Евросоюз), достигли договоренности по Сирии. В «Женевском коммюнике»²² говорилось о «переходном управляющем органе», включающем представителей действующего правительства и оппозиции, который возьмет на себя все полномочия исполнительной власти в стране и поведет сирийский народ по пути национального примирения и политического урегулирования. Однако участники женевской встречи не смогли договориться о немедленных практических шагах по формированию этого переходного правительства.

Эта неспособность имела фатальные последствия. Буквально все элементы сирийской оппозиции отказались иметь дело с Дамаском, а западные державы заявили: соглашение о создании переходного правительства означает отстранение от власти режима Асада уже на начальном этапе процесса. Отчаявшийся Кофи Аннан отказался от роли главного международного переговорщика по Сирии. Возмущенная Москва заявила: тем, кто торпедировал соглашение, «голова Асада» нужна больше, чем прекращение кровопролития в Сирии, а потому и они несут долю ответственности за гибель людей.

Хотя попытки Москвы наладить внутрисирийский диалог оказались в основном безрезультатными, она ставит себе в заслугу тот факт, что Асад согласился с инициативой Лиги арабских государств и присутствием миссии наблюдателей ООН в Сирии, затем с «Планом Аннана» и, наконец, после Женевского коммюнике решил назначить своего представителя для переговоров с оппозицией. Эти шаги, по словам российской стороны, не были оценены Западом по достоинству, а оппозиционеры вообще подвергли их осмеянию как фарс.

Поиск по сайту: