Нисколько словъ о донскомъ казаке

Что такое казакъ? Какова его жизнь? — этотъ вопросъ долго волновалъ меня после приведенной выше беседы.

Большинство русской публики привыкло подъ словомъ «казакъ» разуметь своеобразнаго воина въ папахе на бекрень, на малень­кой дошадке, съ пикой въ руке, съ длинными волосами, зачесан­ными за ухо и торчащими изъ-подъ папахи въ виде щегольского вихра. Публика эта знаетъ, можетъ быть, о казакахъ несколько анекдотовъ, касающихся, главнымъ образомъ, того, что казакъ— мастеръ «сцапать», «сорвать да удрать»; мелькомъ слышала, что где-то на окраине государства живутъ казаки въ станицахъ, лежать себе въ виноградникахъ, попиваютъ вино и поють свои казацкия песни.

Но не многимъ изъ этой публики интересно знать, что все, что они видятъ на этомъ оригинальномъ воине, начиная отъ краснаго верха папахи и кончая подошвой сапога, а также—его конь, сбруя— все это не казенное, а его собственное, преобретенное за дорогия трудовыя деньги. Этотъ воинъ, въ то время, какъ джигитуетъ или едетъ съ удалою песней на коне, часто съ сокрушениемъ сердца думаетъ, что после этой поездки на его неуклюжемъ, новой формы, мундире сзади останется пятно отъ седла и, пожалуй, после двухъ-трехъ разъ самый мундиръ пойдетъ въ бракъ (на «вседневный»), а парадный придется «справлять» снова.

Въ домашней жизни, въ будний день, казакъ далеко не имеетъ столь щеголеватаго вида, какъ на смотрахъ. Фуражка на немъ, хотя съ краснымъ околышемъ, но похожа на просаленный и поджарен­ный блинъ; вместо мундира—черный зипунъ или старая, заплатан­ная поддевка; вместо сапогь—чирики; вместо шароваръ съ крас­ными лампасами—просто полосатые или синие портки... Однимъ словомъ, это-тотъ загорелый, заветренный, мазаный человекъ, надъ которымъ неизменно тяготеетъ суровая власть земли и нужды и вечная необходимость неустаннаго труда, чтобы не умереть съ го­лоду. Кроме всего этого, на немъ давящимъ бременемъ лежить — даже въ домашней жизни — обязанность быть каждую минуту готовымъ выступить въ полномъ вооружении и на своемъ собственномъ коне противъ враговъ отечества...

По самой скромной оценке, «издержки казака по воинской по­винности, въ общей сложности, простираются до 1,079 р. 25 к.»*).

Откуда же онъ долженъ достать столь значительную сумму? Изъ земли, изъ своего казачьяго пая. Казачий пай, по «Положению», долженъ простираться отъ 25 до 30 десятинъ земли, и за эту землю казакъ долженъ нести свою службу царю и отечеству. Но въ настоящее время о такомъ размере казачьяго пая остались лишь одни приятныя воспоминания: пай уменьшился въ три, въ четыре раза, а между темъ трудность военной службы увеличилась, потому что «справой», т. е. снаряжениемъ казака утесняють теперь гораздо больше, чемъ когда бы то ни было.

*) С. Номикосовъ. Статистическое описание Области Войска Донского, стр. 347.

—Прежде простей было, —говорить казакъ: —служили тогда

хотя и больше, и тяжелей, ну—доходъ былъ... военное же время!..

А насчетъ справы впередъ вовсе было просто: лошадь не мерили,

а что ни самый крутой маштачекъ, тоть и шелъ въ дело. Я воть—

большого роста, а пошелъ на малой лошади, только, конечно, она связная собой, крутая, сильная лошадка… Въ Грузии, по горамъ,

самыя эти лошадки только и выдерживали, а большия—ни къ чему

оказались... Да чего въ ней толку—въ большой-то лошади? Только

лишь деньги лишния переплачиваемъ. Теперь вотъ, слышно въ

гвардию ужъ не стали брать лошадей въ 1¹/₂ вершка; меньше

двухь—ни какъ! А зря... И прочая справа впередъ не въ примерь

дешевле была: шинель—«бабушкиной» фабрики, т. е. сукно само-

дельшинное, седло, уздечка — все это—домашняго приготовления и

вечное, не износишь! Прочней много разъ, чемъ теперь коммис-сионерския…

Посмотримъ, для примера, какъ теперь изворачивается и воинствуетъ съ нуждой мой хороший знакомый—казакъ Иванъ Спиридоновъ.

Семейство его состоитъ изъ двенадцати человкъ. Эти двенад­цать человекъ имеютъ въ своемъ распоряжении четыре пая, каж­дый—размеромъ въ 7 ¹/₂ -десятинъ, и этими ЗО-ю десятинами удо­влетворяют все свои нужды. Казаковъ—четверо: самъ Иванъ Спи­ридонов, старикъ Спиридонъ —его отецъ, два зятя. Остальные члены: старуха - теща, жена Ивана Спиридонова, две дочери и четверо внучатъ. Все казаки добросовестно уплатили свою дань отечеству: старикъ Спиридонъ сдужилъ на Кавказе и бралъ Ша­миля, самъ Иванъ Спиридоновъ состоялъ въ последнюю войну въ Рущукскомъ отряде, зятья его продолжаютъ отбывать повинность и до настоящаго времени. Въ общей сложности, следовательно, Иванъ Спиридоновъ уплатилъ за те 30 десятинъ, которыми теперь пользуется его семейство,—4,320 рублей,—сумма довольно почтен­ная и для отечества не обидная.

Теперь посмотримъ, какъ же онъ изворачивался и продолжаетъ изворачиваться, уплачивая отечеству столь солидную оумму и въ то же время прокармливая и себя съ своимъ семействомъ.

Мы застаемъ Ивана Спиридонова въ тоть моментъ, когда онъ «справляетъ» въ полкъ второго зятя. «Справа»— это главный, самый головоломный вопросъ для казака; это—центръ его жизни, делящий ее на две половины: до службы въ полку, или до «справы», и после «справы», т. е. после службы. Все время, до выхода въ полкъ, онъ думаетъ только о ней; после выхода онъ вспоминаетъ о ней или съ облегчениемъ, или съ проклятиемъ, или съ гор­достью...

Нельзя сказать, чтобы у казака не было крупныхъ единовременныхъ затрать и до снаряжения на службу. Расходъ, напримеръ, на женитьбу сына или на приемъ зятя тоже чувствителенъ, такъ что казакъ съ полнымъ правомъ после обыкновенно говоритъ

сыну:

— Ну, слава Богу, до дела тебя довелъ—женилъ; еще справить надо, и тогда ужъ ты на меня не жалуйся!

Но хотя свадьба обходится тоже не дешево, однако этотъ рас-ходъ въ сравнение съ справой еще пустяки.

Прежде всего Ивану Спиридонову для зятя нужна строевая лошадь. Есть у него лошадь, и не плохая лошадь, твердая, «маштаковатая», отличная лошадь, по прежнимъ временами—самая годная лошадь была бы, а теперь—«въ меру не выходить»… Какъ на беду, зять его—казакъ высокаго роста, и лошадь для него, по новымъ правиламъ, требуется ростомъ, по крайней мере, 2 арш. 1¹/₂ вершка. Поэтому бураго мерина приходится продать, а «подъ строй» купить новую лошадь. А жалко бураго («Не лошадь, а ракета!»—съ сердечнымъ сожалениемъ говорить о немъ Иванъ Спиридоновъ). Продаетъ нужда и продаетъ дешево; туда же надо присоединить и две пары быковъ,—по голодному году пошли тоже почти за ничто: одна пара за 6О рублей, другая—за 50. Думалъ, что за две пары коня «выгадаетъ», анъ неть—«не выгорело». За коня отдалъ 120 руб.

Остается «докладъ».

Казакъ, при выходе въ полкъ, долженъ иметъ около шестиде­сяти вещей, преобретенныхъ за свой счетъ въ магазинахъ вой­скового коммиссионера. Хотя и скучно перечисление этихъ вещей, но темъ не ненее я прошу позволения поименовать ихъ:

1) Седло съ приборомъ; уздечка съ чумбуромъ, недоуздокъ; чемоданъ и шесть пряжекъ; саквы сухарныя; попона съ трокомъ, торба; щетка, скребница; фуражирка; сетка; тренога и плеть, саквы овсянныя.

2) Шашка; пика; портупея и темлякъ; патронташъ и поясной ремень; кушакъ, чушка и кабура; шнуры (чехолъ на винтовку).

3) Два чекменя и двое шароваръ; шинель; папаха форменная; фуражка; башлыкъ; теплушка; полушубокъ; гимнастическая рубаха: две пары сапогъ; галстухъ; две пары перчатокъ; три рубашки: трое подштанниковъ, две пары холщевыхъ портянокъ, одна пара суконныхъ; два утиральника; две пары подковъ; сумка съ мелочью; набрюшникъ.

Стоимость всехъ этихъ вещей равна 110 руб. 75 к.

Наконецъ, казакъ снаряженъ. На сборномъ пункте взяты въ магазине все вещи, которыя не разрешено приобретать хозяйственнымъ способомъ. Надо заметить, что казакамъ запрещено самимъ делать или заказывать предметы обмундирования (напр., чекмень, шинель, мундиръ и проч.); въ интересахъ единообразия они должны приобретать эти вещи отъ войскового коммиссионера. Нечего и говорить, что такой способъ обмундирования крайне невыгоденъ и убыточенъ казаку.

— Прежде справа была вечная,— говорить Иванъ Спиридоновъ:—до износу справлялись... А теперь — оседлалъ, выехалъ-приструги сейчасъ лопнули. У меня седельце сейчасъ лучше, чемъ у моихъ зятьевъ, а я справлялъ въ 74 году. Начальство — оно одно знаетъ: ты съ своимъ не лезь, бери, где указываютъ... А я лучше передамъ два-три рубля, да чтобы знать, за что отдать...

На смотру тщательно осмотрено все, до последнего ремешка. Главное внимание при этомъ обращается не столько на доброка­чественность вещи, сколько на клеймо магазина. «Магазинныя» вещи, хотя плохого качества *), принимаются все; домашния—нередко отменяются.

За неделю до выхода въ полкъ Иванъ Спиридоновъ покупаетъ ведро водки, а казакъ-служивый, нарядившись уже въ полную по­ходную форму, приглашаешь родныхъ въ последний разъ погулять съ нимъ и попрощаться.

Въ день выхода у Ивана Спиридонова въ доме многочислен­ные гости. Ведра водки недостало; пришлось еще прикупить. Въ переднемъ углу сидитъ старый глухой дедъ Спиридонъ, по сторонамъ его ближайшие родственники, на задней скамье—бабы, на лавкахъ у стенъ молодые казаки. Иванъ Спиридоновъ разносить водку съ видомъ печальной покорности и безропотности. Казаки поютъ песни. На дворе раздаются выстрелы. Старики вспоминають, наперерывъ другъ передъ другомъ, о старой службе и жалуются на новые порядки; бабы плачутъ.

Время уже за полдень.

— Ну, пора трогаться... Время,— говорить, наконецъ, Иванъ
Спиридоновъ съ грустью:—давайте выпьемъ еще по стаканчику,
помолимся Богу и въ путь...

Все встаютъ.

— Благословите, батюшка, коня седлать, — говорить служивый,
кланяясь Ивану Спиридонову въ ноги.

— Богъ благословить, милый сынокъ, и я благословляю, го­ворить торжественно Иванъ Спиридоновъ.

Служивый удаляется на нисколько минуть, чтобы оседлать коня. Затемъ, когда онъ возвращается назадъ, все присаживаются на минуту, встаютъ и молятся Богу,— усердно, сосредоточенно и молча крестясь въ уголъ, на темныя старыя иконы.

— Простите и благословите, батюшка и мамушка!—говорить
сквозь слезы служивый, становясь на колени передъ Иваномъ
Спиридоновымъ и его женой.

Сквозь слезы, трясущимися руками, Иванъ Спиридоновъ наде-

*) Въ настоящее время недобросовестность войскового коммиссионера отмечена даже въ циркулярахъ окружныхъ атамановь, рекомендующихъ приобретать вещи отъ военно-ремесленныхъ училищъ.

ваетъ на шею зятя икону и говорить что-то невнятное и трога­тельное.

—Богъ... бо... словить... служи... милый мой... ста... райся...

Да не чаяло красно солнышко На закате рано быть,—

звенитъ грустная песня:—

Да не думала родимая матушка

Своего сыночка избыть...

Избыла-то, она изжила его

Во единый скорый часъ,

Во единый скорый часъ, во минуточку одну...

Ужъ ты справь-ка, справь, родимый мой батюшка,

Оправь червленый мне корабль! Ты пусти-ка, пусти, сударь батюшка,

По синю морю гулять... Вдоль по морюшку, вдоль по синему

Сера утица плыветъ. Вдоль по бережку, вдоль по крутому

Родная матушка идетъ. Все кричитъ она да зоветъ она

Громкимъ голосомъ своимъ:

— «Ты вернись же, вернись, чадо милое,

Распростись-вернись со мной»...

— Ужъ не плачь же, не плачь, родимая матушка,

Не печаль же ты меня,

Ты наплачешься, нагорюешься и опосле меня...

Я бы радь къ тебе вернуться—

Корабль волны понесли, Корабельщики, парни молодые,

Разохотились — шибко гребутъ...

Вонъ ужъ на коне служивый, онъ стреляетъ вверхъ изъ пи­столета и выезжаетъ, гарцуя, изъ воротъ. За нимъ трогается рыжая кобыла, запряженная въ арбу съ сеномъ, съ провиантомъ, съ пикой, торчащей далеко сзади своимъ остриемъ. За арбой пестрая толпа народа съ песней.

Плачутъ бабы, плачетъ Иван Спиридоновъ, плачетъ старый Спиридонъ, реветь маленький его правнукъ Васятка... Прощай, родная станица!..

Въ течение девяти дней, которые приходится провести на сборномъ пункте, пока производится осмотръ лошадей и амуниции, Ивану Спиридонову приходится достаточно таки помыкаться. Прежде всего — непроизводительныя траты: на дрова (квартиры—безплатныя), на горячую пищу, фуражъ, могарычи кое-кому. Кроме того— совсемъ неожиданное затруднение: ветеринарный врачъ призналь строевого коня негоднымъ, потому что нашелъ припухшими под-челюстныя железы.

— Вашескобородие! помилуйте! первая лошадь… Можно сказать, офицерский конь...—тономъ самой покорной просьбы возражаль оза­даченный Иванъ Спиридоновъ.

— Тебе говорятъ, нельзя таких принимать: сапом может заболеть! — Да ведь молодая лошадь, вашескобродь: в конюшне стояла, лошадь жирная, известное дело — мытится въ это время всегда…

— Ты меня не учи! я сам, брат, больше тебя знаю… Пред-

писано не принимать, и не принимаем.

Иван Спиридоновъ разводит руками и безпомощно оглядывается по сторонамъ.

— Первая лошадь, можно сказать, гвардейский конь и —отме-
няется... ну, дела-а!— повторяетъ онъ про себя:—а взять сейчасъ
вотъ у господъ офицеровъ лошади, — тьфу, больше ничего! ахъ,
ты сделай твое одолжение!..

Но нетъ на свете такого затруднительнаго положения, чтобы нельзя было найти изъ него выходъ. И къ вечеру выходъ найденъ. Вечеркомъ Иванъ Спиридоновъ сиделъ въ трактирчике съ молодымъ ветеринарнымъ фельдшеромъ, а передъ ними стояла небольшая бутылка водочки. Фельдшеръ говорилъ:

— Ужъ вы насчетъ этого, дяденька, будьте спокойны! однимъ словомъ—лошадь ваша примется...

—Да чтобы верно было, Василий Фоломевичъ!—убедительно просилъ Иванъ Спиридоновъ.

—Ужъ я вамъ говорю — верно! мое слово — олово!
Действительно, лошадь принята, хотя Иванъ Спиридоновъ

непредвиденно вышелъ всетаки изъ сметы на 1 руб. 40 коп.

Наконецъ, мытарства подошли къ концу: 16-го февраля команда посажена въ вагоны. Тронулся поездъ съ песнями, провожаемый слезами отцовъ, матерей и женъ... Остался Иванъ Спиридоновъ теперь одинъ работникомъ въ доме, да бабы.

«Справа» взяла у него две пары быковъ, десять овецъ, бураго мерина, да «накашляла на шею» долгу 180 рублей (30 руб.—станичному обществу, 150—частнымъ лицамъ).

Въ этотъ счетъ не входитъ провиантъ, заготовленный зятю месяца на полтора-два (въ полку кормятъ не важно, безъ сухариковъ и безъ сальца трудно обойтись), лишняя шинель, лишний полушубокъ, лишняя пара сапогъ и белья, подошвы, юфть и ремни, на случай починки обуви или сбруи, и, наконецъ, карманныя деньги (въ количестве «двухъ красныхъ»).

Справка зятя въ полкъ, отнявши у Ивана Спиридонова рабочую силу и увеличивъ хозяйственное бремя, лежавшее на его плечахъ, еще не освободила его отъ расходовъ на будущее время,—расходовъ, непосредственно связанныхъ все съ тою же полковою службой. Хотя въ полку поить и кормить казна, но... въ каждомъ письме зятьевъ неизменно Иванъ Спиридоновъ читаетъ такую фразу: «и всепокорнейше просимъ вась, дорогие батенька и маменька, оглянитесь на вашу нужду и пришлите намъ денегь, сколько можете»... И Иванъ Спиридоновъ знаетъ, что это отнюдь не баловство, и что нужда, действительно, велика. И посылаетъ, урезывая себя и семью во многомъ.

— На кажний годъ по десятке кажнему, никакъ меньше не

обойдешься! — говорить онъ съ сокрушеннымъ сердцемъ: — а кто если

третку, пятерку посылаетъ, такъ казакъ все равно будетъ нуждаться?

Какъ же? На все требуется: на одежу, на обувку... То подметочку

подложить, то сапогъ избивается, то около седла что нибудь, то

около себя... Вотъ и посылаемъ на помогу казаку изъ дома всемъ: и

рубашками, и одежей, и деньгами. А у насъ тоже средства - то

не особенно велики — раскидываться-то...

— Но какими же способами ты изворачиваешься, Иванъ Спи-

ридоновъ? — не разъ спрашивалъ я моего собеседника.

—Какие же кроме у насъ способы, какъ своя сила? Плечами

изворачиваемся, на плечахъ да на горбу... Путь-то въ слободу Михайловку знаемъ, было бы лишь чего продавать! Да коль Господь пошлетъ урожай... А кроме у насъ какие же тутъ источники? Одинъ источникъ—земля, и той мало; числится по разряду земельки у насъ по тридцати десятинъ, а у насъ ея—по семи. Самое средство наше, чемъ занимаемся, а ея ветъ... У кого земли побольше, она— посвежее, не такъ выпахана; у техъ—хлебъ, а у меня—хлебишка...

На сколько чувствительная брешь получилась въ хозяйстве Ивана Спиридонова съ уходомъ обоихъ зятьевъ въ полкъ, можно видеть изъ количества его посевовъ: прежде онъ засевалъ 25—30 десятинъ (къ паевой своей земле онъ еще прикупалъ или арендовалъ), а проводивши второго зятя, онъ засеялъ только девять десятинъ. («На чемъ было сеять? осталась одна лошадь да полторы пары быковъ—быки да бычишки... Пахалъ—пахалъ, а паханнаго ничего нетъ... На чемъ пахать? не на чемъ!»)

Однако Иванъ Спиридоновъ не падалъ духомъ и «мало - по - малу» воинствовалъ съ нуждой, кормилъ семью («къ счастью, посеялъ подъизволокъ на другой годъ, она, Богъ даль, поправила и за

тот годъ, и за все года»...), уплатилъ долги (теперь за нимъ состоитъ долгу одна «полусотка») и, наконецъ, дождался возвращения зятьевъ изъ полка. Фонды его значительно поднялись, хотя и не въ той мере, какъ онъ ожидалъ. Въ хозяйстве на две лошади стало больше; потомъ явилась возможность прикупить третью пару быковъ; матка — кобылица стала «подсыпать» каждый годъ по жеребенку, а это «имееть свою приятность», потому что Иванъ Спиридоновъ можетъ иметь «хороший оборот» оть жеребятъ. Само собой разумеется, что и засевать онъ сталъ снова оть 25 до 30 деся­тинъ.

Но мы умолчали о некоторыхъ тернияхъ, которыя всетаки продолжаютъ язвить существование Ивана Спиридонова. Прежде всего, лошади, приведенныя зятьями Ивана Спиридонова изь полка, суть строевыя лошади и, какъ таковыя, должны содержаться въ
«хорошемъ теле» и не должны употребляться для тяжелыхъ полевыхъ работъ.

—Води ее при дуге и—кончено дело!—часто съ негодованиемъ говорить объ этомъ Иванъ Спиридоновъ: —а запречь чего—неизвестно! Разве мы не хозяева своему доброму? Какъ это начальство объ насъ понимаетъ, ужъ не знаю... Продать лошадь не смей, хотя бы она неспособная была: спросись сперва у командира, а его где разыщешь? да и разыщешь-то, и то пока переписку наведетъ, пока что,— въ месяцъ дело не оборотится, а покупатель не ждетъ… Вонъ Пастуховъ казакъ продалъ коня (грызь у него въ ноге была, а случай подошелъ хороший продать), взаменъ другого приобрелъ— преотличная лошадь!—а атаманъ станичный донесъ на него (пожертвовалъ Пастуховъ ему одного индюка, а тому мало показалось),— теперь казака и таскаютъ!.. Ужъ онъ стоялъ-стояль на коленяхъ передъ командиромъ, просилъ-просилъ, и всетаки пока еще не­известно дело: какъ бы не командировали въ полкъ на четыре года безъ очереди...

Затемъ, май месяцъ. Иванъ Спиридоновъ опять остается одинъ: оба зятя его должны выходить ежегодно въ лагерный сборъ. Содержание ихъ во время лагернаго сбора тоже не дешево обходится Ивану Спиридонову.

Въ течение года производятся неоднократно смотры, на которыхъ командиры льготныхъ частей проверяють, находятся ли въ должной исправности у казаковъ лошади и аммуниция, ибо казакъ долженъ ежеминутно быть въ полной готовности къ мобилизации Редкий смотръ обходится безъ того, чтобы какую-нибудь вещь не отменили или не арестовали два-три десятка казаковъ.

— Вонъ въ ноябри проезжалъ полковникъ—уныло повествуеть Иванъ Спиридоновъ,— сколько вещей посменилъ! «Старыя»,—го­ворить... Ну, до сихъ поръ оне будутъ новыя? Изъ полка пришелъ, каждый годъ на майскомъ ученье, а оне тамъ не прибав­ляются и не обновляются. Попоны, дескать, старыя, башлыки поотменилъ, фуражки, сапоги... У иного казака только и есть въ праздникъ надеть, что форменные сапоги, а онъ отменяеть: по­ношенные,—говорить... Все чтобы было новое, а где я на что взять — неизвестно…

И еще не мало есть заботъ и огорчений въ жизни Ивана Спиридонова, связанныхъ, главнымъ образомъ, съ его обязанностью являться ежечасно готовымъ защитникомъ отечества. Потому-то когда зайдетъ речь о «начальстве», тонъ Ивана Спиридонова становится не безъ причины желчнымъ и озлобленнымъ.

Поиск по сайту: