ТАЙНА ЧЕЛОВЕКА

Истинный человек – это человек всемирный, он вмещает в себе целое человечество. Однако, находясь в поврежденном грехом состоянии, движимые себялюбием (эгоизмом), в котором заключена отчужденность от других личностей, люди боязливо ограждают себя в своей обособленности и не в силах даже увидеть единство человеческого рода, не могут принять и вместить в себе все человечество.

Единство человечества – это не пустое понятие, оно имеет реальное основание в человеческих личностях. От того, как живет человек, зависит, объединяет ли он или разделяет всецелое человечество. Поэтому никакая добродетель не есть самоцель, но все добродетели суть средства для освобождения от отчужденности и перехода к всемирной любви.

Слово «Пасха» означает – прехождение (от еврейского pesach – проходить мимо). В ветхозаветной Церкви этот главный праздник был установлен в воспоминание исхода евреев из Египта, где они в течение многих лет пребывали в рабстве. «Пасха – это переход от зла к добру», - определяет авва Евагрий. Иначе говоря, Пасха – это переход от разъединяющего и разрушающего греха к объединяющей и восстанавливающей, всеобъемлющей (всех объемлющей) любви. Пасха – это переход от звероподобия к богоподобию.

Грех – это мысленный Египет, по выражению святых отцов. А Пасха – это исход из Египта, то есть выход из темной области отчужденности и вхождение в светлую область личного общения. Пасха – это победа над отчужденностью. «Побеждающему [грех и отчужденность] дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его» (Откр. 3, 21), – говорит Спаситель.

Осуществляется этот переход в перспективе нового человеческого бытия, которое явил нам Христос. Как раз имея в виду эту перспективу, апостол Павел возглашает: «Нет уже иудея, ни эллина; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы едино во Христе Иисусе» (Гал. 3, 28). Об этой же перспективе нового человеческого бытия тот же апостол говорит еще в другом месте: «Итак, если вы воскресли со Христом, то ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога; о горнем помышляйте, а не о земном. Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе. Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение, за которые гнев Божий грядет на сынов противления [сынов отчуждения. – Авт. ], в которых и вы некогда обращались, когда жили между ними. А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3, 1-11).

Открытость ко всемирному единству начинается с очищения от греховных страстей и возвращения человека к себе и к Богу. В каждой из греховных страстей (этих «мысленных зверей», по выражению, например, преподобного Иоанна Лествичника) заключена отчужденность от других личностей. Поэтому суть внутреннего делания, суть духовной брани христианина состоит в борьбе со звериностью в себе, в преодолении ее, в победе над этим зверем, то есть в освобождении от отчужденности.

По мере выхода из мрачной стихии отчужденности, человек начинает видеть Бога, то есть вступает с Ним в живое, личное общение. И видя Бога, он видит истинного самого себя. Он видит истинного человека, который становится горизонтом явления всего богочеловеческого бытия. «Се небо внутри тебя, если ты чист, - пишет преподобный Исаак Сирин, - и в самом себе увидишь ангелов со светом их, и Владыку их с ними и внутри них» (Слово 43). Если взглянуть на онтологическое содержание человеческой личности, не рассматривая ее в этой безмерной глубине, то нельзя правильно понять Христианство.

Единство человечества созидается с открытием всемирных личностей. Такой личностью стал, например, преподобный Силуан Афонский. Долгое время он находился в состоянии напряженной духовной борьбы. Он хотел, но не мог избавиться от отчуждения, когда на человека смотришь «со стороны», «косым» и холодным взглядом, в мыслях проходит осуждение, в сердце бывает неприязнь, отталкивание человека, безразличие к нему. Когда одну ночь он был уже на грани отчаяния, то молился Богу: «Как возможно избежать этого?» И был ему ответ от Господа: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся» (и значит: ни от кого не отделяйся, люби как самого себя и всех тех, кто находится во аде, представляй себя находящимся рядом с ними, плач и кайся о них и о себе, представляй, что это ты находишься там; но – не отчаивайся, не забывай о неизреченной и непостижимой любви Божией к Своему созданию – и к тебе, и к ним, то есть не отчуждайся от Бога, будь единым целым и с ними, и с Богом). И эти слова Господни стали для преподобного Силуана началом победы, исходом к вселенской любви – любви ко всем. Он перестал бояться, осуждал себя во ад, и тогда исчезало осуждение других людей, то есть отчуждение от них, оставалось одно сострадание; а сострадание – это любовь, которая делает другого единым с тобой, как бы твоим вторым «я». С тех пор, как сказано в книге архимандрита Софрония (Сахарова) «Старец Силуан», преподобный Силуан «никогда ни внешне, ни внутренне не оттолкнул ни одного человека».

За один только «косой» (то есть отчужденный) взгляд на ближнего, говорил старец Силуан, отступает от человека благодать Божия. То есть, когда мы отчуждаемся от ближнего, в этот же момент мы отчуждаемся и от Бога; невозможно пребывать в личностном общении с Богом тому, кто имеет в сердце своем неприязнь к ближнему. Это непреложный духовный закон. Если кто «затворяет от брата сердце свое, – учит апостол любви Иоанн, – как пребывает в том любовь Божия? … Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец» (1 Ин. 3, 17; 4, 20).

«Кто носит в себе Духа Святого, – свидетельствует преподобный Силуан, – тот скорбит о всем народе день и ночь, и сердце его жалеет всякое создание Божие, и особенно людей, которые не знают Бога, или противятся Ему, и потому идут в огонь мучения. За них он молится день и ночь, больше чем за себя, чтобы все покаялись и познали Господа… Своим избранникам Господь дает столь великую благодать, что они любовью обнимают всю землю, весь мир, и душа их горит желанием, чтобы все люди спаслись и видели славу Господню… Мы должны иметь одну мысль: чтобы все спаслись». Согласно преподобному Силуану, это пламенное желание спасения всему человечеству в наивысшей степени присуще Божией Матери – Пречистой Деве Марии. Единство человечества во «всем Адаме» с большим чувством выражено преподобным Силуаном в самом широко известном из его произведений – «Адамовом плаче».

Та же вселенская любовь, что и у преподобного Силуана, видна, например, в следующих пламенных словах подвижника благочестия архимандрита Агапита Нило-Столобенского († 1849): «Все мы люди – семья Божия, – пишет он, – все мы дети единого Отца, все мы члены Господа Иисуса, и потому, распаляясь любовью Божиею, я желал бы слить весь род человеческий в одно целое, дабы прижать это целое к груди моей и умереть за спасение его в лютых пытках муки. Знаю и пишу тебе пред очами Бога, суда Которого боюся, что я понятия не имею о сношениях греховных, по благодати Бога моего, и, хранимый Самим Господом, не простирал на них желаний. Я смотрю на людей вообще, как на члены Господа моего Иисуса, и не имею к ним иного чувства, кроме сильного желания спасти их души и особенно души тех, которые мне как отцу доверили себя. И это желание до того объяло мое сердце, что я в ад спущусь за ними, и нет силы на земле, которая бы могла разорвать мое внутреннее с ними сношение» [6].

В жизнеописании схиархимандрита Виталия (Сидоренко; † 1992) так рассказывается о всеобъемлющей любви, которая была присуща ему: «Батюшка притягивал людей как сильный магнит, всех объединял, всех роднил. "Весь мир – мои папы и мамы. У меня нет чужих – все родные", – писал он в одном из писем. Он ощущал себя богачем, и главным богатством, которым одарил его Господь, была жертвенная, не имеющая границ Любовь. Она светилась во всех его движениях, в разговоре, во взгляде. Многие, видя его, начинали плакать. Самые черствые сердца смягчались, чувствуя исходящую от него благодать. В его присутствии проходили все скорби, все тяжелое на душе уступало место тишине, покою, блаженной радости. Таково было действие этой Любви» [7].

Старец Паисий Святогорец († 1994) говорил: «Человек Христов, когда живет со Христом, где бы он ни был, чувствует себя в раю. Представьте еще, что и в аду со Христом, как в раю. Человек Христов молится, чтобы Бог изгнал его из рая и на его место взял кого-нибудь из ада. Диавола же, если и в рай поместишь, тотчас почувствуется ад».

Старец Паисий часто говорил о том, что христиане должны стремиться к вхождению в область всемирной любви. Например: «Великое дело – воспринимать другого человека как своего брата»; «Иногда мы говорим, что имеем любовь. Но в какой мере? Тогда преуспеет человек в духовной любви, когда будет созерцать весь мир, как своих братий. Пусть всякий знает, что идолопоклонник или иеговист все равно по плоти нам брат. Но, естественно, не по Духу, в Котором мы – православные. Нам надлежит плакать о нем. И опять же, если православный сделался иеговистом или папистом, надлежит о нем плакать. Теперь столько миллионов неправославных. И разве я сколько-нибудь плакал? Следовательно, я нахожусь очень далеко от истинной любви». К такой любви, учил старец Паисий, в первую очередь должны стремиться монашествующие: «Нельзя было бы оправдать монаха, если бы он не стремился в область всеобщей любви»; «Монах из малой своей семьи вступает в великую семью Адама»; «Монах уходит далеко от мира не потому, что ненавидит мир, но потому, что любит его и может таким образом в наибольшей степени помочь ему в делах, которые не решаются человеком, но только по Божественному наитию». О себе старец Паисий говорил: «Я вижу во всех людях своих родителей, братьев, племянников»; «Я чувствую ко всем людям точно такую же любовь, какую я имел к своим родным. Сейчас людей всего мира я ощущаю братьями и сестрами».

Когда человек достиг совершенства в любви и бесстрастия, учит святой Максим Исповедник, «он не знает различия между своим и чужим, или своей и чужой, или верующим и неверующим, или рабом и свободным, или вообще мужем и женой: но он становится выше тирании страстей и, устремляя взор в единую природу людей, всех наравне созерцает и ко всем равно расположен» («Главы о любви»).

«Любите врагов ваших», – говорит Христос (Мф. 5, 44). Это значит: любите других не за что-то, не за то, какие они по отношению к вам, а их самих, «как самого себя» (Мк. 12, 31), то есть не отделяя их от себя, не отчуждаясь от них, считая их вместе с собою единым целым. В ком есть любовь, учит преподобный Ефрем Сирин, «тот не смотрит ненавистным оком» и «никого не почитает чужым, но все ему свои». Такое состояние, когда никто не представляется чужим и всех видишь добрыми и хорошими, бывает у православного христианина особенно после теснейшего общения и соединения со Христом в таинстве причащения Тела и Крови Его. По свидетельству святых отцов, христианина, достигшего святости, благодать Божия подвигает к тому, чтобы жалеть даже падших ангелов, оплакивая их отпадение от Бога. «Дух Святой, - говорит, например, преподобный Силуан Афонский, - научает любви, и тогда будет жалко даже и бесов, что они отпали от добра».

Афонский старец Порфирий (Баирактарис; † 1991) говорил: «Разве ты не знаешь, что ты и я, мы суть одно? В этом чувстве единства нашего с другим человеком кроется тайна духовной во Христе жизни… Христос открывает Себя только внутри Церкви, там, где люди, находясь вместе, любят друг друга несмотря на грехи; не из-за их усилий, но по милости и любви Христа. Любовь Христова держит всех нас вместе. Он делает нас одним телом и мы участвуем в богочеловеческой жизни Господа. Только таким образом, и никак иначе, мы можем вознестись над разрушительной силой греха. И вершина истины есть святая Евхаристия».

Ежедневно на Божественной литургии, перед совершением таинства Евхаристии Церковь обращается к раздробленному грехом человечеству: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа». На литургии Господь «всех, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соединяет друг ко другу, во единаго Духа Святаго причастие» (из чина литургии святителя Василия Великого). Очам любви открывается это церковное единство, не как внешнее соединение или собрание, какое бывает во всяком мирском обществе, но как таинственная первооснова жизни человека. И человеческим родом это единство не ограничивается, ибо, согласно православному учению, «в Церковь входит не только человеческий род, но и ангельский собор» [8].

+ + +

«Человек есть тайна, – сказал Ф. М. Достоевский в молодости. – Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком» … Достоевскому открылась тайна человека. Ему открылось, что любой поступок и даже мысль, побуждение одного человека отражаются во всем мире, во всем человечестве, то есть имеют значение вселенского поступка. «Каждый из нас, несомненно, в ответе за всех и за вся на земле, – учил писатель-пророк, разгадывая тайну человека. – Это сознание есть венец жизни каждого человека на земле… Путь спасения один – возьми и сделай себя ответственным за все человеческие грехи. Это и в самом деле так, ибо как только ты себя искренне сделаешь ответственным за всех и вся, тотчас же увидишь, что так и есть в самом деле и что ты и являешься ответственным за всех и вся».

«Согрешив, каждый человек уже против всех согрешил и каждый человек хоть чем-нибудь в чужом грехе виноват. Греха единичного нет» (роман «Бесы», глава «У Тихона»). Когда познает человек, учил старец Зосима (устами которого Достоевский высказал все самое свое сокровенное), что он «пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется. Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле. Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека. Ибо иноки не иные суть человеки, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы. Тогда лишь и умилилось бы сердце наше в любовь бесконечную, вселенскую, не знающую насыщения. Тогда каждый из нас будет в силах весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи омыть… Ибо все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается… Были бы братья – будет и братство» (роман «Братья Карамазовы»)[9]. «Всякий из нас пред всеми во всем виноват, и всех более я… Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения… Пусть я грешен пред всеми, зато и меня все простят, вот и рай. Разве я теперь не в раю?» – говорил умирающий от чахотки юноша Маркел, брат старца Зосимы. «Воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали – сейчас был бы рай!»

Преподобный Иустин (Попович) в очерке «Достоевский как пророк и апостол православного реализма» пишет: «В своем пророческом видении Достоевский видит всех людей всех времен судьбами связанных между собой. Таинственным, но очень реальным образом все люди – в каждом человеке и каждый человек – во всех людях. Отсюда ответственность каждого человека за всех и все на земле».

Русский мыслитель И. А. Ильин, в книге «О сопротивлении злу силой» так рассуждает о «всеобщей взаимной связанности людей в добре и зле»: «В живом общении людей каждый несет в себе всех и, восходя, тянет всех за собой; и, падая, роняет за собой всех. И потому "стояние города на десяти праведниках" не есть пустое слово или преувеличение, но есть живой и реальный духовный факт… Колодцы человеческих душ имеют как бы подземное (бессознательное) сообщение, и тот, кто засоряет и отравляет свой [здесь и далее в этой цитате подчеркнуто И. А. Ильиным. – Авт. ] колодец, тот засоряет и отравляет все чужие… Люди взаимно посылают друг другу свои достижения в добре и свои падения во зло: взаимно воспринимают посланное и взаимно отвечают за свои, даже и бессознательные влияния. По существу, они призваны к тому, чтобы совсем не посылать друг другу зла и получать от других одно добро… Чувство взаимной связи и взаимной ответственности, созревая, указывает людям их общую духовную цель».

Одним из тех, кто больше всего хотел разгадать тайну человека и кому было присуще ощущение жизни как трагедии, был и русский писатель Андрей Платонов. В 20-е годы прошлого века в статье о равенстве и страдании он написал: «Человечество – одно дыхание, одно живое теплое существо. Больно одному, больно всем; умирает один, мертвеют все».

Полвека назад русский писатель и философ, профессор богословия И. М. Андреев, живший в изгнании, написал статью «Плачьте!». В ней он рассказал о жестоком убийстве в Нью-Йорке матерью двухлетнего сына. Она забила его насмерть. В статье есть такие слова: «Православные русские люди! Не бойтесь ясно представить себе страшное явление детоубийства, – ведь это знамение с неба! Перед лицом вот этого, замученного на 84-й улице в Нью-Йорке младенчика, – мы все виноваты… Подумай каждый о себе: что делал ты в тот вечер, когда свершилось это невероятное, но истинное злодеяние? Может быть, твой грех, твой разврат, твоя злоба стали последней капелькой, переполнившей сосуд зла, наполненный до краев в душе этой детоубийцы?»

Совершенный христианин добровольно берет на себя всечеловеческую ответственность за зло, которое существует в мире. Чувство всечеловеческой ответственности не позволяет христианину оставаться безразличным к тому, что происходит в мире. Но он и не осуждает, и не перекладывает ответственность на других людей, а тем более на безличную социальную систему. Он видит себя в первую очередь ответственным за то, что происходит вокруг него.

Всечеловеческая ответственность привела Христа на Крест. Кто, следуя за Христом, берет на себя ответственность за грех ближнего, тот поистине приближается к ближнему. Когда совершенный христианин говорит: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», то словом «мя» (меня) он охватывает в себе всех других, не отделяясь от них, расширяя безгранично любовь свою и беря на себя ответственность за них. Поэтому афонский старец Порфирий, например, советовал своим духовным чадам, когда они молятся за кого-либо, вставать на его место и говорить опять же: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».

Так и Сам Христос, показывая нам пример, молился на Кресте: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27, 46). Ведь это мы, все потомки Адама согрешили и были оставлены, а безгрешный вочеловечившийся Сын Божий, по объяснению, например, святителей Григория Богослова и Кирилла Иерусалимского[10], никогда не был оставлен ни Отцом, ни Своим божеством, но по Своей любви к нам Он молился Отцу от нашего лица, от лица всего человечества.

И преподобный Иоанн Дамаскин пишет об этом: «Слова же: "Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил?" Он сказал, так как имел наше лице Своим собственным … мы были покинутые и пренебреженные; так что Он молился об этом, усвояя Себе наше лице». Такое усвоение святой Иоанн Дамаскин называет личным и относительным, отличая его от усвоения естественного и существенного (по которому Господь, по Своему человеколюбию, воспринял человеческое естество). Усвоение «личное и относительное, - рассуждает святой Иоанн Дамаскин, - бывает тогда, когда кто-либо принимает на себя лице другого по причине какого-либо отношения, то есть сострадания и любви, и вместо него произносит направленные в его защиту речи, самого нисколько не касающиеся. Соответственно этому, Господь усвоил Себе и проклятие, и оставление наше, и подобное, что не есть естественно, усвоил, Сам не будучи этим или не сделавшись, но принимая наше лице и поставляя Себя наряду с нами» («Точное изложение православной веры»).

Так и Церковь в богослужебных текстах призывает нас молиться от лица Адама, поставляя себя на его место, словно это мы в раю нарушили заповедь Божию. Например: «Заповедь Твою, Господи, преслушав окаянный, обнажен Твоея славы, студа исполнихся, увы мне! и сладости изриновен есмь райския благоутробне, милостиве, помилуй лишившася праведно благости Твоея»; «Чести сподобихся аз страстный, от Тебе Владыки во Едеме: увы мне, како прельстився, и диаволом позавидевся, отвержен от лица Твоего»; «Гряди душе моя страстная, плачи твоя деяния днесь, поминающи первое обнажение во Едеме, имже изгнана еси от сладости, и непрестанныя радости» (Триодь Постная, Неделя сыропустная). И апостол Павел говорит о том, что в Адаме все мы согрешили: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили» (Рим. 5, 12).

«Когда человек верит, что он хуже всех, – учил старец Паисий Святогорец, – тогда единственное "Господи, помилуй!", которое он произнесет о мире, будет стоить тысяч "Господи, помилуй!" другого».

Чувство всечеловеческой ответственности подвигает человека ко всечеловеческому же покаянию. «Человек является настоящим человеком тогда, когда чужие грехи воспринимает как свои и кается в них», – учит преподобный Иустин (Попович).

Покаяние есть отречение от отчужденности. «Людям, приходящим ко мне за советом, – говорил старец Паисий, – я советую: осознать свою отчужденность от Бога, покаяться в ней, и смиренно поисповедаться» Вот почему Христос начал свою проповедь именно призывом к покаянию, говоря: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4, 17). В Царстве Небесном будет полное взаимопонимание и единение между сподобившимися его наследовать. Как сказано в Апокалипсисе, там «ничего уже не будет проклятого» (Откр. 22, 3), то есть не будет уже никакого отчуждения между личностями.

В книге «Старец Силуан» суммируется учение преподобного Силуана о всеобщей взаимосвязанности словами, которые заставляют вспомнить Достоевского: «Жизнь духовного мира старец сознавал как единую, и в силу этого единства каждое духовное явление неизбежно отражается на состоянии всего этого мира». В другом месте этой книги сказано о том, что преподобный Силуан верил, что каждый человек, который истинно молится Богу, включает в свою жизнь всякого человека, «независимо от удаленности места или исторической эпохи, когда он жил»; для истинно молящегося Богу человека нет никого и ничего чужого. И по словам Достоевского: «Все как океан, все течет и соприкасается».

Будучи объединены членством в единой человеческой семье, все мы ответственны друг за друга. И каждый из нас в отдельности должен быть «ответчиком за всех и за все», по словам старца Зосимы из романа «Братья Карамазовы». Если же мы несем общую ответственность за грех, то вместе мы и спасаемся: «никто один не спасается», как говорил русский православный философ А. С. Хомяков.

Христос вместил в Себя «всего Адама» и пострадал за него. Потому и нам следует вместить в себя жизнь всего человечества, видя в каждом человеке «вечного брата своего»: «В вечности все мы едино, и потому каждый из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве». И все это до такой степени, что «в глубоком сердце своем христианин каким-то образом переживает всю историю мира, как свою собственную... и нет тогда для него чужого человека» (из книги «Старец Силуан»). Таким сильным должно быть в нас чувство единения с нашими ближними, что мы должны начать смотреть на все человечество так, как если бы оно составляло одного человека.

Преподобный Силуан хотел бы, чтобы мы пошли еще дальше по этому пути: мы должны не только плакать обо всех, но и каяться обо всех. Вера старца Силуана в то, что Господь действительно желает всеобщего спасения человеческого рода, может быть суммирована в четырех императивах: люби всех, молись обо всех, плачь обо всех, кайся обо всех. Покаяние за других есть нечто, постепенно становящееся для нас возможным по мере того, как мы учимся любить других, плакать о других и молиться о них. Если покаяние за себя подобно семени или корню, то покаяние за других – это плод, произрастающий на ветвях духовного древа.

Хотя идея покаяния за других может удивить многих современных читателей, у нее есть прекрасное подтверждение в учении святых отцов. С большой силой формулирует эту идею, например, преподобный Марк Подвижник (V в.): «Святые понуждают себя приносить [покаяние] и о ближних, не могши быть совершенными без действенной любви... Если милующий [других] сам помилован будет, то, как полагаю, весь мир держится покаянием, когда один от другого промыслительно бывает вспомоществуем».

Падение Адама заключалось именно в его отказе признать, что он тоже повинен в грехе: «Адам отрекался от ответственности, возлагая вину на Еву и Бога, давшего ему эту жену, и тем разбил единство Человека и единение его с Богом... И нужно думать, что если бы он не оправдывался, но взял бы на себя ответственность за их общий грех, то иными были бы судьбы мира» («Старец Силуан»). Получается, что мы, в свою очередь, отказываясь приносить покаяние за других, повторяем грех Адама, делая его падение нашим собственным.

Каждый раз, когда мы произносим Молитву Господню, мы молимся не только от своего лица, но и от лица всех людей. «Когда мы произносим "Отче наш", мы думаем обо всем человечестве и испрашиваем полноту благодати для всех, как для самих себя» («Старец Силуан»).

Святитель Григорий Нисский подчеркивает ту же мысль, когда говорит о том, что, поскольку мы причастны естеству Адама и его грехопадению, слова из Молитвы Господней «и остави нам долги наша» приносятся нами не только от нашего собственного имени, но и от имени Адама.

Архимандрит Рафаил (Карелин), рассуждая о покаянии, пишет: «Мы говорили о покаянии и смирении как основе христианской нравственности и любви, как принципе человеческих взаимоотношений, как показателе возрождения общества. Но есть еще другая – метафизическая сторона. Грех, не омытый покаянием, не исчезает: как капли дождя образуют потоки, так грехи людей, соединяясь вместе, образуют разрушительную силу, которая проявляется в физическом плане в виде войн, общественных потрясений, голода, эпидемий и природных катаклизмов. Эта сила, эта темная энергия наших грехов открывает демонам широкое поле деятельности на земле. Поэтому от покаяния зависят судьбы народов, стран и всего человечества… Пусть каждый человек зажжет свою свечу покаяния, а это значит простить всех, молиться за всех и отвечать добром на зло. Пусть кается человек за себя и своих близких, его свеча не будет одинока – около нее зажгутся и другие свечи. Пусть бережет он этот огонь в своем сердце: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго". Само покаяние – это надежда, а надежда, соединенная с любовью, не может быть отвергнута Богом» («Тайна спасения»).

В книге «Пасха красная», рассказывающей о трех оптинских мучениках, убиенных сатанистом на Пасху 1993 года, об убиенном иеромонахе Василии (Рослякове) читаем: «Это был русский человек с тем характерным чувством вины за все происходящее, какое свойственно людям, наделенным силою жертвенной высокой любви. Монашество и священство усугубили это чувство, и, поступив в монастырь, он написал в дневнике: "Когда осуждаешь, молиться так: ведь это я, Господи, согрешаю, меня прости, меня помилуй". А вот одна из последних записей в дневнике: "Возлюбить ближнего, как самого себя, молиться за него, как за самого себя, тем самым увидеть, что грехи ближнего – это твои грехи, сойти в ад с этими грехами ради спасения ближнего. Господи, Ты дал мне любовь и изменил меня всего, и теперь я не могу поступать по-другому, как только идти на муку во спасение ближнего моего. Я стенаю, плачу, устрашаюсь, но не могу по-другому, ибо любовь Твоя ведет меня, и я не хочу разлучаться с нею, и в ней обретаю надежду на спасение и не отчаиваюсь до конца, видя ее в себе"».

Каждому человеку присуща потребность принадлежности к группе, потребность восприятия себя членом семьи – малой или большой (семейная и этническая принадлежность). Отсюда – национальное самосознание, потребность консолидации этнической общности, стремление к выработке объединяющего национального идеала, охранение и обособление своей национальной культуры, истории от других. Все это говорит о том, что каждому человеку Богом дано стремление ощущать себя частью целого, частью семьи Божией. Наиболее полно эта потребность удовлетворяется, если человек избирает монашеский путь в жизни. Монах – член семьи Адама и семьи Божией, для истинного монаха никто не чужой, все родные.

В романе Достоевского «Подросток» Макар Иванович (символический образ «благообразия», всепримиримости, всеотзывчивости) говорит о пустынножительстве: «…То ли у Христа "Поди и раздай твое богатство и стань всем слуга". И станешь богат паче прежнего в бессчетно раз; ибо не пищею только, не платьями ценными, не гордостью и не завистью счастлив будешь, а умножившеюся бессчетно любовью. Уж не малое богатство, не сто тысяч, не миллион, а целый мир приобретешь! Ныне без сытости собираем и с безумием расточаем, а тогда не будет ни сирот, ни нищих, ибо все мои, все родные, всех приобрел, всех до единого купил! Ныне не в редкость, что и самый богатый и знатный к числу дней своих равнодушен, и сам уж не знает, какую забаву выдумать; тогда же дни и часы твои умножатся как бы в тысячу раз, ибо ни единой минутки потерять не захочешь, а каждую в веселии сердца ощутишь. Тогда и премудрость приобретешь не из единых книг токмо, а будешь с самим Богом лицом к лицу; и воссияет земля паче солнца, и не будет ни печали, ни воздыхания, а лишь единый бесценный рай».

Ветхозаветная богоизбранность Израиля была тем единством, которое должно было подготовить людей к переходу ко всечеловеческому и всеобщему единству. Вот почему Господь наш Иисус Христос, проповедовавший любовь и к врагам, сказал в Новом Завете: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон и пророков, не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5, 17), то есть довести до совершенства, до полноты. Однако свою богоизбранность многие евреи поняли ложно, а именно – как мандат на мировое господство, на управление другими народами.

ИДЕАЛ

Преподобный Иустин (Попович) в труде «Достоевский о Европе и славянстве» пишет: «Любовь – сущность Бога, сущность Триединого Божества, сущность Христианства… Бог не был бы любовью, если бы не сделал любовь и человеческой сущностью. Бог – любовь: это первая и главная новость Христианства, а вторая – человек – это любовь. Без любви Бог не Бог, без любви и человек не есть человек».

Любовь, то есть личное общение и единение, – новый принцип жизни возрожденного во Христе человечества. Каждый человек призван к восстановлению единства с Богом и с ближними. Единство Святой Троицы, которое осуществляется в общении Трех Божественных Личностей (Лиц) – Отца, Сына и Святого Духа – создает образец единства людей. Это наша цель, наш идеал, первообраз того, к чему должны стремиться все разумные творения, то есть все личности. Этот идеал и пришел явить нам воплотившийся ради нашего спасения Сын Божий, Господь наш Иисус Христос.

«Христос был от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек», – утверждал Достоевский. Он сформулировал идею Богочеловечества. И с того времени ведущей для русской религиозной философии стала дилемма «Богочеловечество – человекобожие». Для философии человекобожия высшим идеальным измерением является сам человек и все «человеческое». Но может ли «человеческое» и только «человеческое» выполнять функцию абсолюта, критерия, высшей идеи? Достоевский полагал, что даже если рассматривать «человеческое» как некий феномен, представляющий интересы рода, то идеала все равно не получится, ибо сумма равна слагаемым, со всеми их свойствами.

Идеал, «высшая идея» является стержневым структурным элементом существования человека и общества. Богочеловеческая природа Христа – это онтологическая возможность и заданность духовного совершенствования человека. Человекобожие, как попытка определить абсолютные критерии «лучшести» для самого себя из самого себя, рано или поздно оборачивается разными формами субъективизма, который в лучшем случае приводит к фарсу, в худшем – к катастрофе. Человекобожие основывается на отчужденности, а Богочеловечество – на любви, на духовном единении.

По Достоевскому, живое сознание того, что Бог существует, дает человеку величайшее удовлетворение, дает основу и направление человеческой жизни. В романе «Братья Карамазовы» Дмитрий, сидя в остроге и предвидя многолетнюю работу на рудниках в каторге, восклицает в беседе с Алешей: «О да, мы будем в цепях, и не будет воли, но тогда, в великом горе нашем, мы вновь воскреснем в радость, без которой человеку жить невозможно, а Богу быть, ибо Бог дает радость, это Его привилегия великая... Да здравствует Бог и Его радость! Люблю Его!»

Если отрицается Бог, то выходит, что нет абсолютных ценностей: абсолютной любви, совершенного нравственного добра, совершенной полноты жизни. «Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком», – сказал Христос (Ин. 10, 10). Если Бога нет, то «все позволено». Каждый человек и любой его поступок в мире без Бога – относительны. Дмитрий Карамазов, встревоженный беседами с Ракитиным, отрицавшим Бога, говорит Алеше: «Меня Бог мучит. Одно только это и мучит. А что как Его нет? что если прав Ракитин, что это идея искусственная в человечестве? Тогда если Его нет, то человек шеф земли, мироздания. Великолепно! Только как он будет добродетелен без Бога-то? Я все про это. Ибо кого же он будет тогда любить, человек-то? Кому благодарен-то будет, кому гимн воспоет?... У меня одна добродетель, а у китайца другая – вещь, значит, относительная. Или нет? Или не относительная?»

«Без высшей идеи, – писал Достоевский, – не могут существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна, а именно идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные высшие идеи, которыми может быть жив человек, лишь из одной ее вытекают» (из «Дневника писателя»). Об этом же говорит апостол Павел: «По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают? Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15, 32). «Кто знает жизнь апостола Павла и содержание его посланий, – отмечает Н. Лосский, – тот понимает, что он имел в виду такое же положение, как и Достоевский в своем последнем романе [«Братья Карамазовы». – Авт. ]: если нет Бога, нет и бессмертия души человеческой, а, значит, в мире нет подлинного добра и нравственное поведение, которое было бы абсолютной ценностью, неосуществимо».

«Все тайны личности, – утверждал Достоевский, – то, как довести себя до совершенства, даны Православием… Личное самосовершенствование есть не только начало всего, но и продолжение всего, и завершение всего».

«Я есмь путь, – говорит Спаситель, призывая всех нас идти этим путем. – Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (Ин. 14, 6; 12, 46). Христос – Новый Адам спасенного человечества (см. 1 Кор. 15, 22), составляющего Церковь – новый Израиль. В Церкви христианин призван пережить всемирную трагедию, которая объемлет всю историю человечества и заключается в отчужденности людей от Бога и друг от друга, чтобы перейти с покаянием ко всемирному общению любви.

«Грех, – пишет Г. Мандзаридис, – привел человека к отпадению (отделению) от Бога и от ближнего. Единая человеческая природа утратила свое единство и раскололась на эгоцентрические индивидуальности, которые и сами по себе живут в расколе и противоречии. Спасение, которое Бог подает в Церкви, ставит человека в общение с Богом и возвращает единство с самим собой и с миром… Человек, как член Церкви, призван жить в единстве человеческого рода, который находится в нынешнем мире в состоянии разделения и раздробленности. Он призван возлюбить как самого себя того, от которого он оторван, и принять как своего брата всякого своего ближнего, друга или врага: стать вселенским и всемирным. Это есть и важнейшая цель соблюдения заповедей. Все сказанное не представляется возможным и даже кажется непостижимым в быту нашей повседневной жизни. Поэтому христианское учение кажется миру нелепым. Только переход в жизнь Христову и церковную оправдывает сказанное и делает его реальным. В плоскости повседневного опыта человек переживает единосущие человечества внутри трагичности разделения. Поэтому он постоянно остается раздвоенным и недовольным. Жизнь кажется ему естественным состоянием, но искаженным и трагическим. А внутри духовной жизни Церкви человек призван переживать единство человечества, несмотря на состояние разделения. Он призван победить трагичность верой во Христа, как член Его Церкви» («Глобализация и глобальность…»).

В Церкви человек становится вселенским существом, «жизнь которого в Боге соединяет его с жизнью всего творения узами вселенской любви», по слову преподобного Исаака Сирина. В православном богословии Церковь мыслится как общение, «общение [ради] обожения», по определению святителя Григория Паламы («Слово изъяснительное о Святом Духе»). Общение – главное в жизни Церкви Христовой.

«По самому существу своему и названию, – говорит архимандрит Кирилл (Павлов), – Церковь есть общение, союз – высший, нравственный, духовный союз… Любовь и взаимное общение есть основное начало и существенное свойство в развитии религиозной жизни христианства… И в будущем веке она [любовь. – Авт. ] будет преобладать между членами Царства Небесного» [11].

Сущность Церкви хорошо раскрывается еще в следующих словах святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Что св. Церковь внушает нам, когда и на домашней молитве, и в церковной влагает в наши уста молитвы от лица всех, а не от одного лица? Внушает нам непрестанную взаимную любовь, чтобы мы всегда и во всем на молитве и в житейском обращении, любили друг друга как себя, чтобы мы, подражая Богу в трех Лицах, составляющих высочайшее единство, и сами были едино, из многих составленное» («Моя жизнь во Христе»).

«Церковь, – указывает Г. Мандзаридис, – как богочеловеческое общество, как община обожения, есть место онтологического воссоздания мира. Она есть место, в которое призваны люди, дабы сделать действенным друг с другом свое единосущие, дабы объять друг друга любовью и соединиться по образу Святой Троицы… Она есть новое бытие, осуществляемое в общении» («Глобализация и глобальность…»).

Вот почему в Новом Завете Церковь называется «телом». Тело – не случайная совокупность членов, из которых каждый в жизни своей замкнут в себе, но именно один организм, где все члены соединены друг с другом. «Едино тело верных, и тело это не разделяет ни время, ни пространство: ибо связаны мы друг с другом не суставами и сухожилиями, но узами любви отовсюду облечены», - учит святитель Иоанн Златоуст.

Глава Церкви – Христос (Еф. 5, 23). Поэтому Церковь – не просто тело, но тело Христово (Рим. 12, 5; 1 Кор. 12, 27 и др.). Он, по слову апостола, есть «Спаситель тела» (Еф. 5, 23). «Тайна сия велика» (Еф. 5, 32). Святой праведный Иоанн Кронштадтский пишет: «Для нас Господь страдал, умер, погребен и воскрес. И Его смерть, погребение и воскресение есть как бы собственная наша смерть, погребение и наше общее воскресение».

Во Христе нет никакой отчужденности, то есть «в Нем нет греха» (1 Ин. 3, 5). В Нем человек получает то, что потерял в Адаме, то есть получает жизнь, ибо Христос есть Жизнь (Ин. 14, 6). Потому и Спасителем именуется Христос, что через Него мы получаем спасение, то есть освобождение, от отчужденности. Он примирил нас с Богом, убив вражду (отчужденность) на кресте (см. Еф. 2, 16). И теперь во Христе Иисусе, Кровию Его, мы стали близки Богу (см. Еф. 2, 13), «имеем доступ к Отцу, в одном Духе». Мы теперь «свои Богу, быв утверждены на основании апостолов и пророков, имея Самого Иисуса Христа краеугольным камнем, на котором все здание, слагаясь стройно, возрастает в святый храм в Господе» (Еф. 18, 22).

Христос – не только наш Идеал, но и наш Учитель. «Ученик не бывает выше своего учителя, – говорит Господь, – но, и усовершенствовавшись, будет всякий, как учитель его» (Лк. 6, 40). Божественный Учитель не только призывает нас к достижению Божественного совершенства, то есть к обожению, говоря: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48), но и Сам учит нас тому, как достичь совершенства, то есть показывает нам путь достижения идеала. Сам Он и есть наш путь, ведущий к идеалу, то есть к истине – к истинной жизни. «Я есмь путь и истина и жизнь, – говорит Богочеловек Иисус Христос. – Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 14, 6; 18, 37).

Христос – Богочеловек, то есть вместе и Человек и «Един от Троицы», как сказано в одном из церковных песнопений. Поэтому Он, по слову преподобного Ефрема Сирина, наше «знамение совершенства», то есть цель, к которой все мы должны стремиться, «да достигается через Него мера возраста человека нашего внутреннего». «Я не почитаю себя достигшим, – говорит об этом же апостол Павел, – а только забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе» (Флп. 3, 14). «И когда достигнем любви, - пишет святой Исаак Сирин, - тогда достигли мы Бога, и путь наш свершен, и пришли мы к острову тамошнего мира, где Отец, Сын и Дух Святый» (Слово 83).

Идеал – это общение и единение Лиц Святой Троицы, это та неизреченная взаимная любовь, которой любят Друг Друга Отец, Сын и Дух Святой. Достижение этого идеала и есть наша цель. Бог един по существу, но троичен в Лицах. Тайна Святой Троицы – тайна любви, ибо «Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8 и 16). «Я в Отце и Отец во Мне» (Ин. 14, 11), – говорит об этой безмерной любви, этом единстве Сын Божий. И такой же любовью Лица Святой Троицы любят каждого из нас, каждую из сотворенных Ими личностей. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). И Они призывают всех нас (только не все мы, к великому сожалению, отвечаем на этот призыв) к такой же любви, к участию в этом единстве: «Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей» (Ин. 15, 9); «Кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его» (Ин. 14, 21); «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 15, 12 и 13, 34).

В Своей Первосвященнической молитве к Богу Отцу Господь наш Иисус Христос, Един от Троицы, возглашает: «Отче Святый! … Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино… да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены во едино, и да познает мир, что Ты послал Меня, и возлюбил их, как возлюбил Меня [то есть возлюбил так же, в такой же «мере», точнее – без меры, безмерно]. Отче! … хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною… да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них» (Ин. 17, 21-26).

В этих словах заключена, пожалуй, вся суть Евангелия. Бог Сын говорит о своем желании, чтобы та любовь, которой любят Друг Друга Лица единосущной и нераздельной Троицы, была бы и в нас, во всех сотворенных Ими личностях. Конечно, того же хотят Бог Отец и Бог Дух Святой. Своим ученикам, отозвавшимся на призыв Божественной любви, Христос дает радостное обетование о предстоящем достижении ими цели, идеала: «В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин. 14, 20). «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин. 15, 11). Радость эта – радость личного общения и единения. Это истинное блаженство и жизнь вечная.

Иначе говоря, общение и единение личностей, то есть любовь, есть Царствие Божие. Вот почему в Священном Писании сказано, что «плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления» (1 Кор. 15, 50). «Рай, – учит святой Исаак Сирин, – есть любовь Божия, в которой наслаждение всеми блаженствами… Древо жизни есть любовь Божия, от которой отпал Адам… Кто обрел любовь, тот каждый день и час вкушает Христа, и делается от сего бессмертным; ибо сказано: "ядущий хлеб сей, который Я дам ему, смерти не узрит во веки" (Ин. 6, 51, 58). Блажен, кто вкушает от хлеба любви, который есть Иисус. А что вкушающий любви вкушает Христа, сущего над всеми Бога, о сем свидетельствует Иоанн, говоря: "Бог есть любовь" (1 Ин. 4, 8, 16). Итак, живущий в любви пожинает жизнь от Бога, и в этом еще мире, в ощущаемом здесь, обоняет оный воздух воскресения. Сим воздухом насладятся праведные по воскресении. Любовь есть Царство; о ней Господь таинственно обетовал апостолам, что вкусят ее в Царстве Его. Ибо сказанное: "да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем" (Лк. 22, 30), что иное означает, как не любовь?» (Слово 83).

«Единение, – пишет архимандрит Рафаил (Карелин), – это не обращенность, не исследование, даже не контакт. Единение – это жизнь в другом, но без потери своей собственной личности. Это обладание любимым через любовь» («Тайна спасения»). Именно в общении, в любви состоит блаженство Божие, и потому Бога мы называем всеблаженным. Бог наш – Троица; Он не один, не одинокий. «Я не один, потому что Отец со Мною», – говорит Сын Божий (Ин. 17, 32). «Отец есть Свет, Сын – Свет и Дух Святой – Свет – триедин Свет», - учит преподобный Симеон Новый Богослов.

Г. Мандзаридис пишет: «В единой и нераздельной Церкви реализуется единство раздробленного человечества, и вновь восстанавливается единство с Богом… Христос вместе с целокупным Своим Телом – Церковью, созидает эту новую реальность. Это та реальность, которую воздвигла любовь Божия явлением Христа: "Да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них" (Ин. 17, 26)… Христос – Новый Адам, восстанавливающий раздробленную человеческую природу ветхого Адама. Единство в Церкви не означает исчезновения личностной неповторимости (различия). Как во Святой Троице сущность общая, а личные свойства не являются общими, так и у членов Церкви. Во Христе обновившаяся природа человека подается каждой отдельной ипостаси. И каждая ипостась призвана в Церкви стать всемирной, вместить все человечество, всего Адама, по образу Нового Адама, нового Человека Христа. Человечество призвано быть единым человеком "по образу" Троического единства. Оно призвано стать одним всемирным человечеством по образу единого Троического Божества. Стремление к единству и глобальности прямо противоположно стремлению к разрыву и отчуждению» («Глобализация и глобальность…»).

«Правильная, основанная на Священном Писании, вера в Св. Троицу, - указывает епископ Александр (Милеант), - необходима для усвоения всей полноты христианских истин. Но эта чистая вера не только дает правильное направление нашей мысли, – она дает нужное направление и нашей воле. Действительно, христианство призывает к духовному единству всех людей. В этом единстве должны исчезнуть всякая вражда и неприязнь, соперничество, недоброжелательство, самолюбивая обособленность… При совершенном духовном единстве христиан, каждый член этого возрожденного общества сияет красотой своих личных душевных качеств. Идеал такой личной неслиянности при единстве существа мы имеем в Св. Троице, как видим из Первосвященнической молитвы Спасителя (Ин. 17, 21). В этом плане христианское учение противоположно, например, буддизму, в котором конечным идеалом считается полное психическое уничтожение, растворение в нирване».

Поиск по сайту: