ПАУК ИЛИ РЕБЕНОК

В мире, преклонившемся перед «зверем» Апокалипсиса, в мире человейника, эгоистической выгоды, «отъединения личности от целого», духовного «химического распада» (по выражениям Достоевского), в мире, отвергнувшем идеалы истинного, духовного братства, – в этом расколотом мире, по словам Достоевского, «ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено».

Дух Запада – подлинная духовная смерть, в понимании Достоевского. По его мысли, формула западного идеала «при такой колоссальности, при такой исполинской гордости владычествующего духа, при такой торжественной окончательности созданий этого духа» убивает живую жизнь, живую душу, которая «смиряется, подчиняется, ищет спасения в джине и в разврате и начинает веровать, что так всему тому и следует быть. Факт давит, масса деревенеет». И тогда «миллионы людей, оставленные и прогнанные с пиру людского», пытаются «сбиться в свою кучу, в свою массу и отделиться от всего, хотя бы даже и от образа человеческого».

«На Западе… царство антихриста, – считал Достоевский. – Не в промышленности, а в нравственном перерождении – сила». Призвание России – «сразиться с антихристом, то есть с духом Запада» (духом отчужденности), со «всемирным пауком» (по выражению Достоевского), то есть с апокалиптическим «зверем».

«Паук» – один из центральных образов-символов художественного мира Достоевского. Как и «зверь» у апостола Иоанна Богослова, образ «всемирного паука» у Достоевского указывает на звериность (межличностную отчужденность). Паук – одно из ключевых проявлений «личины» (противоположность личины – лик) в мире Достоевского, символ темного в душе человека, символ духовного озверения (отчужденности). Этот символ выступает в творениях Достоевского в разных вариантах: мухи, черви – в «Записках из подполья», жуки – в «Селе Степанчикове», злое насекомое – в «Братьях Карамазовых», вошь – в «Преступлении и наказании», тарантул – в «Идиоте» и «Братьях Карамазовых» и т. п. «Во мне была душа паука!», – говорит, например, главный герой романа «Подросток».

Образ паука идейно связан со всем стилевым пластом бесовства (отрицания, разрушения, разложения, безобразия, хаоса), с «бездной содомской», с «лицом-маской» (как, например, у Свидригайлова из «Преступления и наказания», у которого «было какое-то странное лицо, похожее как бы на маску», и у Ставрогина из «Бесов»), со всей системой элементов пласта дьявола в стиле Достоевского, как то: ум, лишенный сердца, бессердечный, бездуховный, холодный… В этом же пласте у Достоевского находятся такие образы, как «наука», «арифметика», «факт», «химия», «вавилонская башня», «диалектика» (под этим словом Достоевский разумел любые, далекие от реальной жизни рассуждения; одна из заключительных фраз «Преступления и наказания» – «Вместо диалектики наступила жизнь»). В этом же стилевом ключе находятся Наполеон, Великий инквизитор и другие, связанные с ними образы – символы власти над человеческими душами и жизнями. В том числе власти денег, что Достоевский называл «идеей Ротшильда».

Финансовый магнат Ротшильд именуется у Достоевского «царем иудейским». В символике Достоевского Ротшильд – синоним духа Запада, с его религией золотопоклонничества, и синоним антихриста, вполне конкретное, социально-историческое воплощение апокалиптического «зверя», полномочный представитель нового «бога» «царства мира сего».

Вот некоторые мысли Достоевского о грядущем царстве антихриста из «Дневника писателя»: «Вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения наступает материализм и слепая, плотоядная жажда личного материального обеспечения», «Идея жидовская охватывает весь мир», «Близится их царство, полное их царство», «Некая идея, движущая и влекущая, нечто такое мировое и глубокое... Что религиозный-то характер тут есть по преимуществу – это-то уже несомненно. Что свой промыслитель (антихрист), под прежним именем Иеговы, со своим идеалом и со своим обетом, продолжает вести свой народ к цели твердой – это уже ясно», «Жид и банк – господин уже теперь всему: и Европе, и просвещению, и цивилизации, и социализму…», «Наступит нечто такое, чего никто не мыслит... Все эти парламентаризмы, все гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки... все рухнет в один миг бесследно, кроме евреев, которые тогда одни сумеют так поступить и все прибрать к своим рукам».

Явление бесов на Русь Достоевский прямо связывал с «жидами и жидишками», составлявшими идейное ядро революционеров и либеральной интеллигенции. Все они были для Достоевского воплощением сатанизма и антихриста. Предрекая грядущие потрясения, Достоевский говорил, что «от жидов придет гибель России». Достоевский видел в революции бунт антихриста против Христа, дьявола и его слуг – иудеев против Бога. «Верхушка иудеев, – писал Достоевский, – воцаряется все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть».

Бичуя бесов либерализма и социализма, Достоевский видел в революционных идеях «начала антихристовы, дух приближения ига князя мира сего, воплощенного в иудейских вождях». И социализм, и капитализм были для Достоевского не противоположными началами, а лишь двумя формами одного и того же – сатанинского – стремления к упоению земными благами. Обе эти формы – выражение общего иудейско-сатанинского идеала «вожделений избранного народа», замаскированных лукавством дьявола, искушавшего в пустыне Христа своими соблазнами хлеба земного и чувственных наслаждений.

«Ротшильдовская идея подростка [роман «Подросток». – Авт. ] – идея паучья, – пишет Ю. И. Селезнев, – не он владеет ею, но она им, она "вцепилась" в него, он одержим ею, и вместе с тем ощущает "адский стыд" за себя, осознает, что "летит в яму". Вспомним символические образы срыва, падения в пропасть и т. д. – в романе "Бесы". Вместе с тем подросток, как, скажем, и Раскольников [в романе «Преступление и наказание». – Авт. ] – духовно живые люди; "ребенок", "дитё" в них сопротивляется власти беса-паука».

Ребенок, дитё – противоположность паука в символике Достоевского. Как и паук, это один из важнейших ключевых символов-образов. Дитё – это нервный узел единой стилевой системы мира Достоевского, сопряженный с таким рядом: Христос, «идеал Мадонны»[12] (Богоматерь с Младенцем; для Достоевского этот образ – само воплощение Красоты), живая жизнь, совесть, Красота (которая «мир спасет»), Земля, Россия, гармония и т. д. Да, считал Достоевский, «у нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся… Но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся».

Красота, как последнее слово о мире, просвечивает сквозь все противоречия, сквозь весь хаос и дисгармонию, как идеал, как перспектива, возможность и необходимость. Как цель. Цель не в борьбе противоположностей. Цель – красота, гармония, существующая как идеал. Две правды – секрет дьявола. У мира же одна правда. Борьба pro и contra неминуема: важно, как человек осознает эту борьбу – становится ли на позицию неразрешимого противоречия двух правд дьявола или приходит к целомудренной правде мира как целого, в его последней истине – к чувству, к сознанию его красоты, просвечивающей, как идея, сквозь «горнило сомнений» хаоса и дисгармонии.

«Восстановить в человеке человека», – вот к чему призывает писатель-пророк. Он так сформулировал свой главный художественный принцип: «При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного), – хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему». И дальше: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины человеческой души». «Неточно называть его психологом, – писал протоиерей Георгий Флоровский в статье «Религиозные темы Достоевского». – И неверно объяснять его творчество из его душевного опыта, из его переживаний. Достоевский описывал и изображал не душевную, но духовную реальность. Он изображал первореальность человеческого духа, его хтонические глубины, в которых Бог с дьяволом борется, в которых решается человеческая судьба».

Вопрос о человеке был главным для Достоевского. Решить вопрос о человеке означало для него – решить вопрос о Боге. Все творчество Достоевского можно назвать глубоким исследованием человека, его идеальной сути и его мистической связи с целым человечеством и с Богом. Достоевскому было присуще высокое мнение о природе человека и о его духовных возможностях. Он верил в бесконечное, богоподобное достоинство человеческой личности, верил в победу духовных начал в человеке над бесовством бездуховности, под какими бы привлекательными личинами оно ни скрывалось. «Достоевский верил в человека и в человечество только потому, что он верил в Богочеловека и в Богочеловечество – в Христа и в Церковь», - утверждал Вл. Соловьев. Для Достоевского Богочеловек Иисус Христос – воплощение идеала человека.

В каждом герое произведений Достоевского происходит борьба, как правило, отчаянная, между утверждением единства и его отрицанием, то есть между любовью и отчужденностью, созиданием (всеобщего единства) и разрушением, верой и неверием, между светлой и темной сторонами человеческой души. Иначе говоря, в каждом человеке происходит борьба между «образом Божиим», то есть вложенным в человека стремлением к идеалу, и «образом зверя», то есть грехом (отчужденностью).

Человек для Достоевского – не «ветошка», не «органный штифтик» и не «фортепианная клавиша», то есть не объект манипуляций, а субъект, личность, обладающая свободной волей и ответственная за совершенные деяния.

В любой жизненной ситуации Достоевский требовал руководствоваться высоким нравственным принципом: «быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях не уныть и не пасть», – до уровня зверя. Духовное озверение, то есть нравственная деградация личности, вольное и полное предание себя в стихию отчужденности, приводит, согласно Достоевскому, к утрате человеком «образа и подобия Божия», или к «безобразию».

Понятия «образ» и «безобразие», означающие противоположные духовные категории, занимают в системе взглядов Достоевского важное место. Для него «образ» – это самая сердцевина, суть красоты; это иконографический образ, икона. Поэтому, например, поругание иконы Богородицы, совершенное Федором Павловичем в романе «Братья Карамазовы» (в романе «Бесы» тоже совершается осквернение иконы Богородицы), представляется Достоевскому тягчайшим символическим преступлением – надругательством над самим идеалом и принципом божественной – а отсюда и человеческой – красоты.

Федор Павлович Карамазов символизирует «мир сей», в котором нет Бога, то есть мир, не имеющий нравственного основания и красоты. «Безобразие» Федора Павловича воплощается в «безудержном» пьянстве и необузданном сладострастии (он «любил безобразничать с женским полом»). Он марает все, к чему ни прикасается. Сначала он говорит о своем презрении к русскому крестьянину: «Русского мужика, вообще говоря, надо пороть». Затем он ругает Россию: «Россия – свинство. Друг мой, если бы ты знал, как я ненавижу Россию». Мотив сечения приводит Федора Павловича к излюбленному предмету разговора – порке женщин. В идейном плане переход от матери-России к матери в человеческом смысле знаменует собою более глубокое и опасное погружение во мрак (сам же Федор Павлович называет это свое мрачное состояние «затмением как никогда»). Старец Зосима по существу призывал потерявшего человеческий облик Федора Павловича «образ и ть себя», но его духовное безобразие уже преступило все дозволенные границы. «Образить – словцо народное, дать образ, восстановить в человеке образ человеческий, – писал Достоевский в «Дневнике писателя», – Долго пьянствующему говорят, укоряя: "Ты хошь бы образил себя"».

Ю. И. Селезнев о романе «Преступление и наказание» пишет: «Призрак паука непосредственно возникает как результат убийства "ребенка" – Лизаветы. Раскольников сознает, что, совершив преступление, он и "себя убил", "принцип убил" [вспомним слова девочки, которую растлил, духовно убил Ставрогин: «Я Бога убила»… – Авт. ]. А ведь он и сам ребенок – "дитё" (опять-таки в идейно-стилевом, в глубинном смысле романа). "Паук" присосался к "ребенку", но не убил его еще до конца. Вся дальнейшая борьба за воскресение Раскольникова в метафизическом плане романа и есть борьба против "паука" за воскресение в герое "ребенка". Восстановить в человеке человека – это и значит прежде всего – в глубинном идейно-стилевом плане мира Достоевского – восстановить в человеке ребенка».

К этому же призывает нас Христос в Евангелии: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18, 3). «Деток любите особенно, – учит и старец Зосима из «Братьев Карамазовых», – ибо они… безгрешны, яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам». Последний роман, который Достоевский задумал, но не успел написать после «Братьев Карамазовых», он так и собирался назвать – «Дети»…

Поиск по сайту: