Всеобщая мобилизация

Когда Конвент в феврале 1793 года постановил произвести амальгаму, как помнит читатель, выполнение ее на

- 79 -

практике было отложено до конца кампании 1793 года. Но многие генералы, не дожидаясь этого срока, начали проводить амальгаму по собственной инициативе. Она вводилась не всегда по правилам, которые декретировал Конвент, т. е. сливались в полу бригаду не один батальон линейной пехоты с двумя волонтерскими, а столько, сколько оказывалось под рукою у генерала, чувствовавшего необходимость эту амальгаму осуществить. Самым ярким примером амальгамы до срока был пример Майнцского гарнизона. После того, как генерал Клебер, командовавший Майнцем во время его осады неприятелем, должен был капитулировать, он выговорил себе право покинуть крепость с оружием в руках, с одним только обязательством: не принимать участия в делах против союзников. Конвент направил эти превосходные опытные войска вместе с генералом, который так великолепно ими командовал, против вандейцев, и, именно, они нанесли вандейцам первый и самый сокрушительный удар. За время осады в дивизии Клебера слияние линейных полков с волонтерскими батальонами совершилось само собою. Постоянное соприкосновение, постоянный пример сделали из волонтеров такие же стойкие дисциплинированные части, какими были линейные полки Майнцского гарнизона. И в Вандее дивизия Клебера показала, каких превосходных результатов может достигнуть амальгама.

Когда отдельные примеры досрочной амальгамы оказались так богаты результатами, Конвент, декретом 10 июня 1793 года, разрешил всем вообще генералам устраивать амальгаму тогда, когда они найдут нужным, не дожидаясь конца кампании 1793 года. Но когда генералы приступили к этому, то оказалось, что произвести слияние не так просто, как это представлялось в феврале 1793 года. Дело в том, что амальгамировать уже приходилось не то количество волонтерских батальонов, которое существовало в феврале, а гораздо больше, ибо за время, прошедшее между февралем

- 80 -

и концом кампании, Конвент принял еще несколько постановлений, совершенно изменивших состав и численность революционной армии. Одновременно с вотированием закона об амальгаме 24 февраля 1793 года Конвент принял декрет, который гласил: «Все французские граждане от 18 до 40-летнего возраста, холостые или бездетные вдовцы, находятся в состоянии постоянной реквизиции до момента, пока будет собрано 300.000 чел. нового набора. В случае, если добровольная запись не даст количества людей, назначенных для каждой коммуны, граждане обязаны пополнить это число неукоснительно». В департаменты были посланы комиссары, на которых была возложена обязанность ознакомить население с теми опасностями, которые угрожали республике. Комиссары должны были сделать все, что возможно, для того, чтобы побудить граждан идти в армию. Но Конвент, объявляя набор в 300.000 чел., сохранил одну из особенностей системы добровольной записи, ту, которая принесла уже, как мы знаем, столько вреда армии. Он допустил заместительство. Вследствие этого произошло то, что происходило очень часто и в волонтерских батальонах: богатые люди откупались от военной службы, вместо здоровых в армию шли калеки и вообще люди негодные, а ловкие и оборотистые люди устраивались так, что при помощи дезертирства по нескольку раз замещали в разных частях разных лиц, уклонявшихся от военной службы.

Назначенный набор 300.000 чел. проходил совсем в иной атмосфере, чем набор волонтеров в 1791 и 1792 году. Тогда в стране было единство настроения и она была безраздельно охвачена революционным энтузиазмом. Теперь, в этот роковой март 1793 года, все было по другому. Только что был гильотинирован король, и его казнь подняла волну роялистических чувств. Начал остывать революционный пыл жирондистов. На фронте пошли неудачи. В конце февраля и

- 81 -

в марте, там произошли такие факты: отступление из Голландии, Неервинден, потеря Бельгии, измена Дюмурье. Неудачи подняли дух у роялистов, и как раз набор 300.000 дал повод для первых роялистских и контр-революционных выступлений. 12-го марта в Сен-Флоране, на границе Анжу и Пуату, крестьяне, поднятые агентами эмигрантов в день жеребьевки новобранцев, напали на жандармов и властей.

Этот день можно считать днем рождения Вандеи. Таких эпизодов было очень много. Набор приходилось производить в атмосфере гражданской войны. Правда, за то опасности снова вдохнули энтузиазм в революционеров. Волонтеры, разошедшиеся по домам в декабре, согласно представленному им праву, почти без исключения вновь стали под ружье. Некоторые департаменты дали больше рекрутов, чем на их долю приходилось. И все-таки результат набора очень скоро стал представляться недостаточным. Опасности увеличивались, армии терпели неудачи, волонтеры продолжали дезертировать и разрушать дисциплину. Генералы безпрерывно жаловались на те, что у них не хватает солдат. В Конвенте стала все больше и больше созревать мысль о всенародном ополчении. 24-го июля 1793 года офицер одного из парижских батальонов, Везю, обратился к Комитету Общественного Спасения с замечательным письмом, в котором он обрисовывал положение армии. В этом письме он говорил: «Если вам говорят, что армия организована, — вас обманывают. Если вам говорят, что 300.000 чел., созвать которых постановил Конвент, отправились на свои посты, — вас тоже обманывают. Ибо доказано очень твердо, что в армии находится только половина этого количества. А из этой половины треть в глазах всей республики неспособна нести службу. Одни страдают от неизлечимых болезней, другие слабоумные, хромые, горбатые, кривые. Одни слишком стары, другие

- 82 -

слишком молоды и слишком слабы, чтобы выдерживать связанные с войною утомления; есть, наконец, такие, которые так малы ростом, что не выше своего ружья. Вот, гражданин председатель, люди, на которых возложена задача спасти республику! Почему это так случилось? Потому что администрация на местах для того, чтобы составить свои контингенты, взяла в городах все, что нашла: всех бродяг, подобранных на улицах, людей без совести, а в деревнях всех несчастных и всех преступников, — словом, элемент, который мешал общественному спокойствию. Всех их заставили итти либо по жребию, либо за деньги. Вот люди,которые замещают храбрых солдат. Мне кажется, что этим способом думали очистить страну. Не с такими же субъектами можно отразить врага и оградить народных представителей в их великой работе, которая должна обеспечить счастье всех французов. В Риме смолкали различия, когда речь шла о защите родины. Богатый и бедный, все были на своем посту. Почему мы не хотим подражать примеру свободных народов? Они в то время, как отправляли одну армию, чтобы отражать неприятеля, немедленно набирали, другую и обучали ее внутри страны, чтобы в следующую камланию заместить первую, если та была утомлена или уничтожена. Во Франции делается по-другому. Наспех издают декрет о составлении армии, наспех ее набирают и берут все, что под рукою. Когда необходимое число набрано, их одевают, их кормят, их отправляют в армию, где большинство оказывается неспособным служить. Тогда их оставляют, они возвращаются домой. Эта прогулка стоит нации очень дорого, а войска все-таки нет. А между тем совсем было бы нетрудно в каждом округе и в каждом кантоне собрать всех молодых людей, способных носить оружие, и сказать им: «Вас, к примеру, 60. Нужно 10, чтобы итти в армию. Бросайте жребий». Так нет же, собирают все, что под рукой,

- 83 -

и говорят: «Вот наш контингент». А между тем все расходы падают на нацию. И если не предупредить таких безпорядков — нация погибнет. Другое злоупотребление, не менее важное и заслуживающее большого внимания, — это существование различных частей, которые создались сами собою. В них офицеры в полном составе, но в них нет солдат. Недавно был такой случай: в пяти батальонах значилось 319 офицеров и унтер-офицеров и 342 стрелка, однако, не забыли назначить и полковника и двух подполковников на каждый батальон. Офицеры все налицо, так же, как и женщины, потому, что у всех есть, по крайней мере, по одной... Я думаю, что очень важно немедленно произвести амальгаму. Без этого у нас будут всегда лишь разрозненные батальоны, которые будут способны только на такую службу, о которой я уже говорил». Конвент обратил самое серьезное внимание на письмо гражданина Везю. Сам он был произведен в чин бригадного генерала, а Конвент издал декрет об обязательной личной воинской повинности. Но для этого потребовались две вещи: чтобы опасность сделалась еще острее, и чтобы мысль о всеобщи мобилизации была поддержана организованной инициативой народа. Письмо гражданина Везю помечено 24-го июля 1793 года. Накануне сдался Майнц, за двенадцать дней Конде, через четыре дня Валансьен. В это же время прорваны Виссембургские линии, союзные войска осаждают Дюнкирхен на севере, Перепиньян на юге, Пьемонтцы наступают в Альпах, в Тулоне и в Корсике появляются англичане. Внутри бушует граждаеская война: Вандея усиливается, шевелятся шуаны, затевает кровавую игру Жиронда. Войска самым решительным образом не хватает. Все это учли делегаты первичных собраний, съехавшиеся в Париже на праздник Федерации 10-го августа 1793 года. Два дня спустя они обратились к Конвенту со следующей петицией: «Нужно, наконец, показать миру великий

- 84 -

пример и дать страшный урок объединившимся тиранам. Обратитесь к народу с воззванием. Пусть народ ополчится СПЛОШЬ (que le peuple se leve en masse). Он один может уничтожить столько врагов...... Мы просим, чтобы было торжественно декретировано, что все подозрительные будут немедленно арестованы и переброшены к границам. А за ними последует сокрушающая масса всех санкюлотов Республики», Конвент немедленно принял декрет об аресте подозрительных и сдал Комитету Общественного Спасения другие проэкты. Это было 13-го. На другой день, в Комитет вступил Карно, и было издано распоряжение о «реквизиции» перваго класса, т. е. молодых людей и вдовцов. Делегатов первичных собраний, эта мера совсем не удовлетворила. 16-го поддержанные депутацией 48 парижских секций, они вновь шлют петицию Конвенту: «Поднимитесь на уровень высоты судеб Франции, представители народа... Мы указали вам меру возвышенную: воззвание ко всей нации, а вы объявляете только реквизицию первого класса... Полумеры всегда убийственны в моменты смертельной опасности. Всколыхнуть всю нацию легче, чем расшевелить одну часть граждан. Если вы потребуете 100.000 солдат, вы их не найдете. Но ударьте тревогу и та нее отзовутся миллионы. Никаких льгот для человека, физически способного носить оружие, какую бы должность он не занимал. Пусть одно только земледелие оставит у себя количество рук, необходимое для извлечения из земли питательных продуктов. Пусть торговля остановится немедленно. Пусть станет всякое дело. Пусть единственным, всеобщим, великим, делом французов будет спасение Республики».

Несколько дней спустя, т. е. 23-го августа, закон о всенародном ополчении (la levée en masse) был вотирован. Народная инициатива, инициатива представителей низших общественных групп Франции, (первичные

- 85 -

собрания) и Парижа (секции) подсказала эту мысль Конвенту, а Конвент сделал из нее закон. В этом законе идея всеобщего патриотического ополчения, выраженная термином, взятым из легации 12 августа, (la levée en masse) была соединена с идеей принудительного всеобщего набора, реквизиции (la requisition). Последнее было поправкою Конвента, к немного романтическому убеждению обоих петиций, что страна сама поднимается по его призыву. Конвент знал, что если сохранить принцип добровольности, то результаты будут очень скудные. Две таких попытки частичной областной мобилизации были сделаны раньше и совершенно провалились. Маленький опыт с набором был произведен еще в 1792 году тремя комиссарами Законодательного Собрания на севере, в момент, когда опасность угрожала стране и казалось, необходимым собрать все, что было возможно. Эти комиссары писали в своих инструкциях департаментским властям: «Особенно важно убедить граждан в городах и в деревнях, что речь идет о чрезвычайном наборе, о немедленном собрании всех сил для того, чтобы изгнать врага, что призывая граждан подняться и вооружиться для защиты родины, вы не производите ни записи на военную службу, ни твердого зачисления в полки, что речь идет о добровольном и внезапном стремлении всех граждан — вернее добиться изгнания врага». Очевидно, властям не удалось убедить людей в том, что они обязаны итти на защиту отечества. Набор 1792 года не удался. В 1793 году такая же попытка была произведена комиссарами Конвента в начале августа и тоже неудачно. Поэтому декрет 23-го августа определенно проводит мысль о реквизиции. Повидимому, эта мысль принадлежала Карно, если судить потому, что первая редакция декрета написана его рукою. Но докладчиком был Барер, который словно обидевшись, что ему приходится развивать чужую мысль, решил

- 86 -

отыграться на форме и не поскупился на риторическую расцветку. Барер говорил в докладе: «Пусть каждый займет свой пост в готовящемся национальном и военном движении. Молодые люди будут сражаться, женатые будут ковать оружие, перевозить багаж и артиллерию, готовить припасы, женщины будут шить на солдат, изготовлять палатки и ходить за ранеными, дети будут щипать корпию, а старики будут исполнять миссию, которую они несли у древних: их вынесут на площади и они будут воспламенять мужество юных воинов, распространять ненависть к царям и любовно к республике». Вот в чей выражался принцип обязательной повинности. Все французы в возрасте от 18 до 40 лет были объявлены в состоянии постоянной реквизиции. Другими словами, государство могло призвать их на военную службу тогда, когда это представлялось необходимым. Но служить, фактически в первую очередь должны были только холостые люди и бездетные вдовцы от 18 до 25-летнего возраста, остальные должны были призываться по мере необходимости. Заместительство было запрещено. Первый призыв сразу дал около 450.000 чел.. Дальнейшие наборы производились согласно указаниям гражданина Везю, так кстати вспомнившею факты Римской истории: по мере того, как войска уходили на фронт, обученные и одетые, их заменяли другие. В конце 1793 года армия насчитывала уже 642.000 чел.

Последовательные наборы и приводили к тому, что попытка произвести амальгаму до срока оказывалась сопряженной с такими большими затруднениями. И даже тогда, когда с января 1794 года амальгама была признана обязательной, ее оказалось труднее осуществить, чем это представлялось на первый взгляд. По закону, два батальона волонтеров должны были вместе с одним батальоном линейных войск составить полубригаду. А между тем, к началу

- 87 -

1794 года на 213 батальонов линейной пехоты оказалось в наличности не меньше 725 добровольческих батальонов. Пришлось проделывать сложную предварительную операцию: соединять части с неполным составом в одну и потом уже производить амальгаму. В первую формировку по амальгаме было создано 198 пехотных полубригад и 15 полубригад легкой пехоты. Но так, как еще оставалось много волонтерских батальонов, не вошедших в амальгаму, то составили еще 15 полубригад целиком из волонтерских батальонов. В конце-концов, количество полубригад линейкой пехоты было доведено до 209, а количество полубригад легкой пехоты до 42. На практике слияние прошло тоже не очень гладко. На первых порах линейцы с трудом уживались в одной полубригаде с волонтерами. Происходили ссоры, соревнования, дело доходило до дуэли, при чем «белозадые» (culs blancs) и «васильки» (bluets) ожесточенно защищали каждые свой мундир, белый у линейной пехоты и синий у добровольцев. Чтобы слияние стадо окончательным, Конвент упразднит белый мундир, напоминавший о старом порядке, и единой формой революционной армии сделался синий мундир Национальной гвардии. Полубригада, таким образом, составляла три батальона, в каждом из которых было по девяти рот: 8 стрелковых и 1 гренадерская. Всего в батальоне числилось 1.067 человек.

Всеобщая мобилизация произвела огромное впечатление. Армия, получившая сразу большое подкрепление, воспряла духом, и комиссары Конвента в полном восторге сообщали в Париже о первых успехах мобилизации. Лакост писал 31-го августа из Нанси: «Набат раздался уже в 8-ми департаментах, которые образуют свои части для дивизий Рейнской и Мозельской армий. Невозможно представить себе, какой она произвела эффект. Больше 140.000 вооруженных граждан, распределенных по батальонам, образующих

- 88 -

многочисленные роты гренадер, стрелков, эскадроны кавалерии, части, обслуживающие обоз, снабженные боевыми и съестными припасами на две недели, находятся на пути к Виссенбургу. Границы Рейна покрыты колоннами патриотов Ничто не может сравниться с их пылом и с их безстрашием. Граждане Виссенбургского округа, которые были призваны, разделили славу с нашими храбрыми братьями по оружию Подобно им, они устремились в бой, они бились, как львы, и произвели страшный разгром среди австрийцев. Один мэр убил 17 человек. Другой гражданин — 9. Это все факты, которые я могу удостоверить, потому что я был на поле сражения». Однако, на деле, невидимому, не все обстояло так блестяще, как представлял себе Лакост. Не все были так одушевлены желанием сражаться и побеждать, и не все были способны убивать по семнадцати австрийцев в одну битву. Генерал Ландремон. который в это время командовал Рейнской армией, пишет 10 сентября военному министру: «Из всех тех, кто устремился в армию, находящуюся под моей командой, у меня остались только храбрецы. Огромное количество трусов бежало, и даже перешло на сторону неприятеля. Я очень доволен, что отделался от них, так как если бы они остались с нами, они могли бы быть причиною отступления. Я организовал храбрых санкюлотов, которые непоколебимы на своих постах. Подобно другим войскам, они делают правильные переходы и занимают важные позиции, с которых, я надеюсь, «они не позволят себя прогнать». Ландремон очень скоро был отозван, как «бывший» дворянин и арестован по обвинению в измене и клевете на санкюлотов. Тем не менее, хотя его преемником был назначен самый настоящий якобинец Карлан, французская армия должна была отступить перед австрийцами и очистить укрепленные Виссенбургские линии. Комиссары Конвента, которых было «шесть при Рейнской армии, таким образом

- 89 -

характеризуют настроение новых солдат: «В отступлении 13-го числа более 6.000 солдат покинули свои знамена и бежали. Мы до сих пор не знаем — присоединились ли они к обоим частям. Дух эльзасках крестьян очень плохой. Многие из них перешли на сторону наших неприятелей, чтобы итти против нас. Большая часть обитателей Страсбург предана австрийцам больше, чем французам и только и ждет возможности сдать крепость. Солдаты нашего отечества, — мы говорим это с грустью и отчаянием в душе, — не находят в себе больше того спокойствия, которое ведет к великим добродетелям. Необходимы чрезвычайные меры, чтобы пробудить упавший во многих из них дух мужества. «Чрезвычайные меры» явились немедленно. Конвент не мог оставить Рейнскую армию в таком состоянии. Он послал к ней в качестве комиссаров Сен-Жюст и Леба, людей, которые не любили шутить и ограничиваться полумерами.

О таких же впечатлениях другие комиссары Конвента пишут Комитету Общественного Спасения: «Во всех городах, через которые мы проезжали, мы видели великолепную молодежь, которую дала первая реквизиция... Что касается формирования из этих молодых граждан батальонов, то тут встретились неудобства, они понятия не имеют о маневрах, и не знают, кого им выбирать в начальники. Если им дать инструкторов, это оставит опасный пробел в частях, из которых их извлекут. И все так и новобранцы не будут в состоянии сражаться раньше трех месяцев. Если бы их включили в различные неполные части, они скорее обучились бы службе и их можно было бы с большим успехом направить против врага». Несмотря, однако, на некоторые шероховатости, включение новых солдат в старые части в значительной мере привели к тем последствиям, которых ожидали. Армия стала лучше и дух, которым она была одушевлена, очень поднялся сравнительно с

- 90 -

тем, что было раньше. Снабжение армии тоже сделало большие успехи. Прежние безпорядки удалось, хотя бы отчасти, устранить. Декрет, проведенный Робером Ленде 12 февраля 1794 г., урегулировавший право реквизиции всего того, что было необходимо для армии, внес порядок в дело продовольствия. Тыл стал больше и более планомерно работать на фронт. Нужно было снабжать оружием все более увеличивавшееся в количестве армии. В Париже было основано 258 оружейных заводов и 15 железоделательных. В день opужейные заводы могли выпускать до тысячи ружей. Пушечно-литейные заводы в течение одного года изготовили 7.000 бронзовых и 13.000 чугунных пушек. Новые способы, предложенные знаменитейшими учеными своего времени, облегчили правильную постановку тех отраслей промышленности, которые работали на войну. Профессор химии Клуе устроил 4 огромных железоделательных завода в горном районе Арденн. Гренельский пороховой завод, в котором нашли применение новые технические приемы, ежедневно доставлял 30.000 фунтов пороху, т. е. по меньшей мере в 4 раза больше, чем раньше. Фуркруа изобрел новый способ литья стали и изготовление холодного оружия. Бертоле, один из величайших ученых своего времени, открыл способ добывать селитру путем обмывания старых стен в погребах. На технических курсах преподавали, кроме Фуркруа и Бертоле, еще Монж, Гитон де-Морво и другие. Таким образом, фронт и тыл направили все свои усилия в одну точку, фронт и тыл были одушевлены одной мыслью: отразить врага, готовящегося завоевать Францию и уничтожить плоды революции.

Какова же была причина, что армия мало-помалу стала сражаться совсем по другому, чем сражалась раньше, что отсутствие дисциплины и дезертирства прекратились почти совершенно и армия стала способна в руках даровитых вождей

- 91 -

побеждать неприятеля, внушавшего раньше ей такой неодолимый страх?

Поиск по сайту: