ГЛАВА XIV. Гош был самым блестящим из генералов, выдвинувшихся в первые годы революции

Гош

Гош был самым блестящим из генералов, выдвинувшихся в первые годы революции. Да и позднее только один Бонапарт мог сравниться с ним по своим талантам. Именно поэтому он старался умалить его достоинства и его дарования. На Св. Елене Бонапарт очень любил возвращаться к вопросу о том, почему во время революции появилось так много талантливых генералов, но, разговаривая очень охотно об их высоких талантах, Бонапарт каждого из них в отдельности старался ценить ниже того, что он стоил. Кто-то сказал в присутствии Наполеона, что Гош много обещал. «Больше того, сказал император, он многое выполнил из своих обещаний». Потом Бонапарт стал рассказывать, что он два раза встречался с Гошем, беседовал с ним, и что Гош питал к нему уважение, доходившее до преклонения. Император давал всем понять, что у него над Гошем было огромное преимущество в правильном воспитании и в глубокой образованности. Потом он продолжал: «Гош всегда старался создать себе партию, и ему удавалось лишь сгруппировать вокруг себя кучку креатур, в то время, как я создал огромное количество сторонников, совсем не ища популярности. Честолюбие Гоша было какое-то задирающее, дразнящее.

— 181 —

Он был способен выступить из Страсбурга во главе 25 тысяч человек, чтобы силою овладеть правительством. Я всегда держался политики терпеливой, руководимой духом времени и обстоятельствами момента». Бонапарт говорил при этом, что с течением времени Гош должен был бы либо дать ему дорогу, либо быть раздавленным. Все это, конечно, не более, как гадание, явно тенденциозное.

В 1797 году, когда Гош внезапно умер, чрезвычайно быстро унесенный болезнью, его популярность была ничуть не меньше, чем популярность Бонапарта, и как уже сказано, не меньше были и его способности. Вопрос в том, кто из двух одинаково даровитых полководцев взял бы верх, решается не так просто. Мы не будем останавливаться на этих вопросах. Для нас Гош представляет лишь тип революционного генерала, со всеми его достоинствами и с очень немногими из его недостатков. Постараемся его обрисовать.

Гош родился в Версале в 1768 году. Отец его был смотрителем королевской псарни. В детстве он лишился матери, и одна из теток, сжалившись над сиротой, взяла его к себе. Она была торговкой овощами, и маленький Гош усердно помогал ей в этом занятии. Потом он попал в школу и быстро выучился читать и. писать. Он всегда был первым в своем классе и в учении, и в детских проказах. Потом он некоторое время, благодаря содействию одного из своих дядей, служил мальчиком при церкви Сен-Жермен. С самого детства Гош отличался ненасытной любознательностью, он всегда и всех обо всем выспрашивал и никогда, не уставал задавать вопросы. Часто он поражал взрослых справедливостью и верностью своих замечаний. Детская живость скоро сошла, ом сделался молчаливым и даже мечтательным. Как только ОН заметил, что становился в, тягость своей тетке, которая сама еле перебивалась, он решил, что сам будет зарабатывать свой хлеб. В это время при одной из Версальских

- 182 -

конюшен освободилось место конюшенного мальчика. Гош выпросил его себе. И в новой должности он продолжил интересоваться всем, и жадно, и торопливо восполнял огромные пробелы своего образования. Случайно ему удалось раздобыть сочинения Руссо. В них он почерпнул мысли о свободе и независимости, которые очень скоро должны были дать плоды. В это время статная фигура юноши обратила на него внимание одного из вербовщиков. Он предложил ему записаться в войска, которые должны были быть отправлены в Индию. Гоша прельстили блестящие перспективы знакомства с экзотическими странами, он сделался солдатом. Но оказалось, что никакой Индии ему видеть не было суждено. Его просто записали во Французскую гвардию. Индия была лишь предлогом, чтобы залучить хорошего рекрута, очень обычным в это время. Гош протестовал, но протесты были тщетны. Нужно было мириться с положением, и 16-летний юноша скоро стал находить значительные прелести и в своей красивой форме и в той жизни, которую ему теперь пришлось вести. Унтер-офицеры, которые взялись его обучать, не могли им нахвалиться. Гош очень быстро прошел всю солдатскую учебу и был переведен в гренадерскую роту, что являлось первым знаком отличия. Он непременно хотел продолжать чтение, но служба оставляла очень мало свободного времени. Все те часы, которые не были заняты учением, Гош проводил, работая поденно в предместьях Парижа. Он копал землю, таскал воду, рассыпал навоз по паркам и по огородам и все заработанные таким, образом деньги тратил на книги. Читать он мог только ночью, но Гош не смущался тем, что ему приходится спать 2—3 часа, и жадно поглощал книги, приобретенные на трудовые гроши. В короткое время ему удалось заполнить многие из пробелов своего образования. Он стал читать специальные сочинения по военным вопросам, стал их обдумывать, размышлять, и

— 183 —

уже перед ним стали вырисовываться реформы, которые он считал необходимыми для усовершенствования армии.

В войсках старого порядка человеку, «низкого» происхождения очень трудно было сделать карьеру. К тому же Гош отличался независимым характером и не всегда его взгляды на то, что дозволено и не дозволено, совпадали с требованиями дисциплинарного устава. Однажды он подрался на дуэли, другой раз отказался выдать товарищей, которые произвели буйство в казармах. Все это задерживало даже скромное движение по службе. Тем не менее он был назначен инструктором, и это было уже большим шагом вперед.

Пришла революция, наступил день 14-го июля 1789 года. Мы уже знаем, что в этот день солдаты Французской гвардии вырвались из своих казарм и присоединились к народу для того, чтобы помочь ему взять штурмом Бастилию. Гош был в числе самых смелых. Он дрался в первых рядах, так же, как и Марсо, хотя оба юноши не знали друг друга и не предчувствовали еще, какая славная будущность их ожидает. Гош отдался революционному движению всей душою. Он великолепно понимал, что революция доставит возможность всякому даровитому человеку найти свое поприще. Он предчувствовал, что как бы ни было низко происхождение человека, талант выдвинет его всегда. И среди представителей революционной армии Гош сделался одним из самых рьяных революционеров. Ни в ком ораторы якобинского клуба, приходившие в казармы того полка, где служил Гош, не встречали более пылкого внимания. Никто не слушал их с таким увлечением и никто не проповедовал с большим пылом, чем он своим товарищам в казармах революционные идеи.

Когда стала приближаться война, военное начальство начало чаще, чем прежде устраивать смотры. На одном из

— 184 —

них военный министр жирондистского кабинета Серван заметил Гоша по его выправке и по тому, с какой точностью его рота производила упражнения. Четыре дня спустя Гош был произведен в лейтенанты и отправился на границу.

До нас дошли портреты Гоша и описания его внешности, сделанные современниками. Он был очень красив. Высокого роста, стройный и гибкий, с широкими плечами и с широкой грудью, с длинными черными волосами и черными глазами, с легким рубцом на лбу, оставшимся у него после дуэли, Гош имел вид мужественный и в то же время удивительно привлекательный. Уже в это время он начал пользоваться большим успехом у дам. Несколько увлечений высокопоставленными дамами заставили его относиться к своей внешности с большей заботливостью. Продолжая усиленно заниматься военным делом, Гош начал отдавать много времени удовольствиям. В нем стал развиваться эпикуреизм, любовь к жизни во всех ее проявлениях. Он сделался поэтом, а порою и рабом наслаждений. Однако, это не мешало ему делать свое дело так, как это требовалось строгими уставами службы и обстоятельствами, которые становились, как мы знаем, все более и более серьезными.

Впервые ему пришлось принять участие в военных действиях во время осады Тионвиля, а потом он поступил под начальство генерала Люкнера, который взял его с собою в Арденскую армию. Вместе с ним он принимал участие в несчастном; сражении при Неервиндене и вместе с ним очень много содействовал тому, чтобы в армии восстановился порядок, разрушенный изменою Дюмурье. Гош, ярый якобинец, конечно, был в числе тех, кто самым суровым образом осуждал Дюмурье и вместе с другими якобинцами энергично протестовал против желания некоторых частей последовать зову главнокомандующего и двинуться вместе с ним на Париж. Тем не менее и Гош, и его начальник

— 185 —

не избежали неприятностей. Левнер был арестован по обвинению в соучастии с Дюмурье. Гоша не было при армии в то время, как Левнер был увезен в Париж. Он прекрасно знал своего генерала, знал его политические взгляды и не допускал мысли о том, что Левнер может быть изменником. Поэтому, когда он узнал об его аресте, он воскликнул в гневе: «Неужели Питт и Кобург управляют теперь Францией, что арестовывают лучших слуг родины?» Кто-то донес:об этих словах. Гош был арестован и попал под суд, но был очень скоро освобожден.

Сидя в тюрьме, Гош обдумывал обширную записку, в которой предлагал вниманию правительства целый ряд мыслей, родившихся у него во время его военной службы или бывших плодом усиленного чтения. Свой доклад он отправил Кутону, одному из ближайших друзей Робеспьера, сопроводив его следующим письмом: «Я вам посылаю, гражданин, мой труд. Он является плодом патриотизма более пламенного, чем просвещенного. Но могли бы вы думать, что он составлен молодым человеком, преданным революционному суду! Какова бы ни была моя участь, пусть будет спасено отечество, и мне больше ничего не нужно. Но с каждым моментом опасность увеличивается. А здесь все дрожат, не думая о том, чтобы принимать необходимые меры, и я прошу, вас, чтобы меня выслушали или в Комитете Общественного Спасения, или перед кем-нибудь.из комиссаров Конвента. Пусть мне дадут возможность работать в какой-нибудь комнате над картами, с оковами на ногах, до того момента, когда враги будут изгнаны из Франции. Я уверен, что сумею указать средства вытеснить их меньше, чем в шесть недель. Потом пусть делают со мной, что хотят».

В записке, которую Гош представил в Комитет Общественного Спасения, заключалось много таких мыслей, которые должны были сделаться основанием новой тактики.

- 186 -

Вот главная линия той реформы, которую Гош предлагал: «Нас губит рутина... Сроем укрепления, которых мы не можем защищать, если не хотим дробить свои силы. Смело станем посреди неприятельских армий, устроив так, чтобы соединенными силами нам иметь перевес над каждой из них в отдельности. От армии, которую мы победим, мы будем переходить к армии, которую нам предстоит победить... Пусть один крик раздастся повсюду: к оружию! Поднимем мужество наших солдат, соединим расбросанные батальоны. Пусть они знают свою силу. Будем часто подвергать их упражнениям. Пусть кавалерия видит неприятеля чаще. Пусть артиллерия маневрирует ежедневно. Будем гордо двигаться вперед. Никаких колебаний и победа будет наша».

Гошу не впервые приходилось пробовать свои силы в писании. Он уже раньше начала сотрудничать в газете Марата, где усвоил себе жаргон самого настоящего якобинца. Однако, чуткие люди очень быстро почувствовали, что этот якобинец очень не похож из других, что у его за фразою кроется серьезная мысль, а записка Гоша, прочитанная в Комитете Общественного Спасения, где еще был Дантон, очень скоро показала и Дантону и Карно, что они имеют дело с человеком очень больших военных дарований. Мы знаем, что у самого Карно в голове в это время был уже готов план тактической реформы. И когда Гош предложил свой план, Карно увидел, что мысли их идут в одном и том же направлении. Усилиями Дантона и Карно Гош был не только освобожден из-под ареста, но получил повышение. Он был назначен в Дюнкирхен, приморскую крепость, осажденную в это время англичанами и австрийцами. Задачею Гоша было продержаться до того момента, когда Гушар, назначенный главнокомандующим Северной армией, обрушится на союзников с тылу. Гош сделал больше, чем от него требовали. Постоянными вылазками он до такой степени изнурил

-187-

осаждающих, что когда Гушар нанес свой удар англичанам и австрийцам при Гондшооте, сила сопротивления их была сломлена.

Само собой разумеется, что Гош не сидел спокойно в то время, как Гушар и Журдан атаковали союзников с тылу. Энергичная вылазка в день сражения послужила прекрасной диверсией, разбившей силы союзников. Положение осажденного гарнизона до того момента, когда битва при Гондшооте освободила его от блокады, было очень трудное. Как и повсюду, в Дюнкирхене царила в войсках нужда и сказывалось отсутствие дисциплины. Гош должен был все время следить за тем, чтобы солдаты не пали духом, и сумел сделать из гарнизона прекрасное войско.

Комиссары Конвента не могли не обратить внимание на молодого офицера. В сентябре 1793 года он был назначен бригадным генералом Северной армии. Отсюда он послал еще одно донесение Комитету Общественного Спасения. В нем он писал: «Мы ведем, лишь подражательную войну. У нас нет никакого плана. Мы следуем за неприятелем, всюду, где он появляется, и не пытаемся проникнуть в его намерения. Мы часто попадаем в ловушки, которые нам расставляют. Почему мы должны итти только туда, куда ведет нас неприятель? Неужели мы не можем заниматься тем, что мы должны делать, не думая о нем? Я это говорил, и я писал об этом Комитету два месяца назад. Перестанем расбрасывать наши силы. Соединимся в большую массу, и смело пойдем к победе. Не будем себя охлаждать, не будем останавливаться, пока союзники не будут раздавлены. Два раза они избежали этого. Пусть третий раз победа будет наша. Никаких сторонних соображений! Спасение отечества не зависит от пустяков. Соберем наши армии в две группы. Пусть одна в 60.000 человек двигаете на Турне, а другая в 30.000 на Ипр и Остенде. Сделаем вылазку из Лиля и возобновим

- 188 -

сцену сражения при Фонтенуа. Нет непобедимых препятствий. Француз, руководимый честью и любовью к родине, победит всякое. Не нужно, чтобы республика ждала будущего года, чтобы быть спасенной». Когда Карно прочел это письмо, он сказал своим товарищам: «Вот пехотный сержант, который пойдет далеко».

В октябре Гош был назначен дивизионным генералом и командующим Мозельской армией. Когда он явился принять начальство над своими солдатами, он нашел, там такую-же разруху и такое же отсутствие дисциплины, какое было везде. Сначала он пришел в отчаяние, потом его охватило негодование и пламенные прокламации стали призывать солдат к порядку: «Как, - восклицал он, - дисциплина в загоне до такой степени! Но ведь дисциплина — это сила армии. Отсутствие дисциплины – это верное средство быть всегда разбитыми». В несколько дней Гош подтянул своих солдат так, что их нельзя было узнать, и люди, которые прежде не доверяли своим начальникам, фазу переполнились доверия к своему юному главнокомандующему. В небольшой газетке, издававшейся при армии и носившей название «l`Argus de Moselle», один из офицеров писал: «Защитники родины! Мужество и доверие! Наш новый генерал показался мне юным, как революция, сильным, как народ. Он не близорук, как тот, кого он заместил, его взгляд горд и широк, как взгляд орла. Он будет руководить нами, как это достойно французов». Гош захотел узнать, кто написал эту статью. Это был молодой офицер Гриньи. Генерал призвал его, обнял и сказал ему: «Друг, ты прочел в сердце, пылающем любовью к свободе и к славе родины. Ты угадала меня. Укажи мне тех, которые одушевлены теми же чувствами, что и мы, тех кто не разсуждает, а сражается. Необходимо, чтобы все служило республике». Но прежде, чем вести армию к победам, необходимо было привести ее в такое состояние,

— 189—

чтобы она могла ходить: солдаты были босы. Гош писал письмо за письмом в Комитет Общественного Спасения, требуя присылки предметов первой необходимости. Со всех сторон, говорил он, у меня требуют башмаков. Ежедневно ко мне приходят по 100 волонтеров и показывают мне свои голые ноги. Я страдаю больше, чем они, гражданин министр, но я отдал им все, у меня е осталось ничего. Его усилия увенчались успехом. Комиссары Конвента вместе с ним добились того, что солдаты были одеты, обуты и сыты. Гош двинул свою армию. Он не переставал выпускать сбои прокламации, лаконичные и сильные. Гораздо раньше Бонапарта он смело открывал солдатам свой план. «Я иду искать неприятеля, - писал он, - я проникну в его тыл…» «Против неприятеля у нас железо и мужество, мы победим...» «Если шпага коротка, сделайте шаг вперед».

Целью операций Мозельской армии было снятие блокады с крепости Ландау. Первые ее действия не были вполне удачны... Гош должен был приостановить свое наступление, чтобы собраться с силами. Комиссары Конвента были недовольны этой заминкой. Гош спокойно и холодно отвечал на их упреки. «Победа висела на волоске, но не беспокойтесь, у меня есть другие планы». Комитет Общественного Спасения, который понимал своего генерала, писал ему: «Неудача не есть преступление, когда сделано все, чтобы заслужить победу. Мы судим людей не по фактам, а по их усилиям и по их мужеству. Но мы не теряем надежды на спасение родины. Наше доверие остается за тобою. Соедини свои силы, иди вперед, сметай орды роялистов». Сен-Жюст с своей стороны говорил ему: «Ты принял на себя новые обязательства по отношению к родине. Теперь вместо одной победы, нам нужно две, чтобы освободить Ландау». Гош отвечал: «Я далек от того, чтобы потерять надежду на спасение родины. Французы, хотят свободы, и пока остается четыре

- 190 -

патриота, их будет достаточно, чтобы довести до изнеможения тиранов. Дезе, который был под его командою, спрашивал его, что он предполагает делать. Гош ему отвечал: «Будь спокоен, товарищ! Со штыком и с хлебом, мы победим всех тиранов Европы».

Гош сдержал свое обещание. Он прорвал знаменитые Виссембургские линии и добился того, что блокада с Ландау была снята. В этой операции Гош должен был действовать сообща с Пишегрю. Нерешительность последнего приводила к тому, что планы Гоша не выполнялись с достаточной точностью. Для того, чтобы сделать командование единым, Комитет Общественного Спасения подчинил армию Пишегрю Гошу. Пишегрю не был таким человеком, чтобы снести обиду. Он разговаривал с Сен-Жюстом по-другому, чем Гош. Он умел подделываться под настроение всесильного комиссара и очень ловко вселил в него недоверие к Гошу. Интриги Пишегрю и Других завистников, в конце-концов, достигли своей цели. Комитет постановил арестовать Гоша. Но так как боялись схватить его в его собственном лагере, то его назначили главнокомандующим Итальянской армии. Ничего не подозревая, Гош отправился в Ниццу, чтобы принять начальство, и здесь был арестован. Его отправили в Париж и посадили в тюрьму Кармелитского монастыря. Здесь же находилась в заключении вдова гильотинированного генерала Жозефина Богарне, будущая императрица. Гош завязал с нею сношения. Злые языки утверждали потом, что между узницей и красивым генералом завязался роман. Как бы то ни было, Комитет проведал об этих сношениях, и Гоша перевели в другую тюрьму, Консьержери, ту, из которой выходили почти исключительно для того, чтобы отравиться на Гревскую площадь. И Гош несомненно сложил бы свою Титову на гильотину, если бы не подоспел переворот 9-го термидора, сваливший Робеспьера и Сен-Жюста. После падения

— 191 —

якобинской диктатуры, Гош был освобожден. Когда друзья увидели его, бледного и худого, после долгих месяцев заключения, они стали высказывать ему сочувствие по поводу тех нравственных пыток, которые он должен был пережить. Гош отвечал: «Я часто видел смерть лицом к лицу и никогда ее не боялся. Мне была тяжела лишь мысль погибнуть смертью изменника».

По выходе из тюрьмы Гош был назначен командующим одной из армий, оперирующих против вандейцев. Вандея уже получила первый удар, нанесенный, как мы знаем, Клебером и Марсо, но она еще была сильна. Эмиграция снабжала ее из Англии людьми, английская казна — деньгами. Один за другим английские транспорты высаживали новые отряды бойцов за короля. По большей части это были дисциплинированные, фанатичные полки, составленные из моряков королевского флота. Были целые части, составленные из одних морских офицеров. Во главе Вандейских отрядов были даровитые люди (Стофле, Шарет и другие). Гошу пришлось довольно трудно в первое время, но, осмотревшись, он быстро угадал, куда нужно наносить главные удары. Взятие порта Киберона, занятого роялистами, уничтожило последнюю организованную военную силу вандейцев Крестьян, толпами стекавшихся под знамена короля и церкви, Гош успокоил своими прокламациями. Видя его успехи, Комитет Общественного Опасения сделал его главнокомандующим всеми армиями, оперировавшими в Вандее, и Гош, в конце-концов, добился того, что Вандея сложила оружие. Вожди были взяты в плен и расстреляны или погибли в битве, крестьяне разошлись по своим деревням. Почетный титул умиротворителя Вандеи был заслужен Гошем как нельзя больше.

Роль Англии в Вандейском восстании показала Гошу, что пока не будет повергнута в прах эта старая соперница

— 192 —

Франции, до тех пор республика никогда не будет в состоянии добиться прочного мира. В этом отношении Гош обнаружил огромную политическую прозорливость. Раньше, чем Бонапарт, он понял, в чем находится узел международной политики Франции и в чем заключается главная стратегическая задача в тех войнах, которые ведет республика. Поэтому с его стороны было вполне естественно, что после умиротворения Вандеи он предложил Комитету Общественного Спасения план удара на Англию, при том такого, который при минимальных условиях давал наибольшие шансы на успех. В это время Ирландия находилась в борьбе с Англией. Ирландцы восстали для того, чтобы сбросить старое иго. Гош проектировал экспедицию в Ирландию с незначительными сравнительно силами, рассчитанными на то, что, когда французские войска высадятся на Ирландском берегу, пламя восстания, слабо тлевшее, вспыхнет с полной силой.

Комитет не мог не согласиться с соображениями Гоша. Экспедиция была решена, и Гош естественно был поставлен во главе ее. Все приготовления были сделаны с той заботливостью, которую Гош вносил во всех своих начинаниях. Был мобилизован весь наличный купеческий флот, были подготовлены лучшие войска, все велось в строгой тайне, и казалось; успех был обеспечен вполне. Неудача была вызвана случайностью. Когда войска вышли в коре, поднялась буря, которая разметала флот, и корабль, на котором находился сам Гош, был отброшен далеко. Экспедиция добилась до места, но вождя с нею не оказалось. Она прождала два дня и двинулась обратно. Когда Гош, наконец, прибыл в Ирландию, его войска там уже не было. Его помощник, генерал Груши, не решился взять на себя ответственность и дать приказ о высадке. Гош должен был двинуться обратно. Тайна была открыта, англичане собрали в Ла-Манше большие силы, и повторение экспедиции сделалось

- 193 -

невозможным. Гош был в отчаянии, не за себя, конечно, а за республику, которая потеряла возможность одним ударом покончить с Англией. Отчаяние Гоша имело полное основание., Если бы в 1796 году удалось высадить дессантную армию в Ирландии, дальнейшие войны, которые республике и потом империи пришлось вести еще в течение почти 20 лет, были бы не нужны. И кто знает, какой облик приняло бы развитие Фракции, не будь у нее такого врага, как Англия, которую никогда нельзя было победить вне ее собственной территории и непобедимость которой обусловливала и наполеоновскую диктатуру и такое страшное истощение национальных сил Франции.

Комитет Общественного Спасения понимал, что вины Гоша нет в том, что экспедиция не удалась. Гош был назначен главнокомандующим Самбр-Маасской армией, которая только что должна была выдержать очень тяжелое отступление после поражения, понесенного Журданом при Вюрцбурге. Когда Гош принял командование и явился в армию, он начал с того, с чего начинал всегда. Ему нужно было привести своих солдат в такое состояние, чтобы они были способны двигаться вперед, не испытывая больших мучений. Самым большим злом армии в это время были поставщики, которые, как мы знаем, грабили солдат и наживали на своих подрядах огромные деньги. Директория, которая была республикою крупной буржуазии, сознательно смотрела сквозь пальцы на ту вакханалию, которая творилась на фронте. Преступники принадлежали к той группе, которая больше всего поддерживала царство Директории, и коснуться их, само собой разумеется, не решались. Гошу пришлось вынести тяжелую борьбу с поставщиками армии. Он не жалел ни энергии, ни строгостей для того, чтобы справиться с этой болячкой, разъедавшей армию. И ему, в конце-концов, удалось добиться своей цели. Тогда он принялся приводить

- 194 -

в порядок вверенные ему войска. Он объехал весь фронт, устраивал смотры и то, что он увидел, удовлетворило даже его строгие требования. Ней, который служил в это время в Самбр-Маасской армии, рассказывает, с какой, тщательностью Гош осматривал все, входил во все лично, не доверяя никому, и добивался того, чтобы люди были сыты, одеты, обуты, достаточно снабжены боевыми припасами. Пехота была хороша, люди свежи и не утомлены, одежда, если и не в блестящем состоянии, то, во всяком случае, удовлетворительна. Хуже обстояло дело с кавалерией. Во время отступления потери в лошадях были очень значительны, да и потом продолжался падеж лошадей из-за недостатка фуража. Но это были уже подробности.

Когда все было готово, Гош двинулся вперед, поддерживаемый Моро, который находился во главе Рейнской армии. Успех сопровождал его первые шаги. Под Нейвидом австрийцы были разбиты на голову. Гош по обыкновению находился там, где всего сильнее был огонь. Он сам ободрял своих солдат и, когда заметил батарею неприятеля, которая наносила большие потери его пехоте, он вынесся вперед на своем коне и крикнул солдатам, указывая на австрийские пушки: «По 1000 франков за пушку». – «Готово!» - крикнули в ответ солдаты. Они кинулись вперед и батарея была взята. Дальнейшее движение Гоша было прервано известием о заключении Леобенских прелиминарий. Гош остановился. Именно в это время, когда шли переговоры о мире между Бонапартом и дипломатами Директории, с одной стороны, и австрийцами — с другой, Гош был вызван якобинской частью Совета пятисот в Париж для того, чтобы подавить роялистское восстание. Мы знаем, что он не дошел до Парижа. Гошу было трудно согласиться на ту роль, которую ему навязывали парижские друзья. Он все время стоял на той точке зрения, что республиканскому генералу нельзя

- 195 -

вмешиваться в политику, и он очень неохотно шел в столицу во главе своих войск. Своим близким он говорил: «Я справлюсь с заговорщиками, но когда я спасу отечество, я сломаю свою шпагу».

Этот эпизод, как он не кажется незначительным, сам по себе, имеет большое значение. Он раскрывает нам политическую идеологию самого блестящего из республиканских генералов. В Париже даже те, кто призывал Гоша, решились на этот шаг не без больших колебаний. Они знали, какой сокрушающей популярностью пользуется молодой генерал, и боялись, что если Гош придет в Париж во главе своего войска, то в Париже и во Франции вообще будет одна только воля — воля генерала Гоша. Историки потратили много остроумия на то, чтобы угадать, как сложились бы судьбы Франции, если бы Гош довел до конца свое движение. Совершенно несомненно, что с Гошем республике нечего было опасаться государственного переворота, подобного тому, который произвел Бонапарт. Гош никогда не поднял бы руку на республику. В нем, правда, давно уже умер тот буйный якобинец, который в 1793 году писал статьи в журнале Марата и сыпал словечками, заимствованными у жаргона эбертистов. И если бы случилось так, что Гош оказался во главе республики со своим республиканским энтузиазмом, не признававшим никаких оговорок и не знавшим никаких колебаний, Франция все-таки могла бы сохранить тот агрессивный дух, который воспитывал и поддерживал по династическим соображениям соперник Гоша — Бонапарт. Если бы Гош стоял во главе французской республики, он должен был бы отдать свою шпагу служению тех принципов, которые провозгласила революция и защите тех завоеваний, которые были сделаны народом. Более безкорыстный Гош был в меньшей степени политиком, чем Бонапарт. Республика Гоша была бы более

- 196 -

одушевлена национальными идеями, чем верноподданническими чувствами, но она неизбежно должна была бы быть столь же агрессивна, как и Франция Наполеона.

Как бы то и было, Гошу не пришлось испробовать на практике ту политику, которой была полна его душа. Очень скоро после попытки двинуться на Париж Гош заболел и умер. Его похоронили в том же мавзолее, в котором покоился прах Марго.

Со смертью Гоша открылась свободная дорога для генерала, который должен был далеко отбросить, как ненужные предразсудки, идеи республиканизма, а любовь к родине должен был превратить в преданность монарху. Это был Бонапарт.

Поиск по сайту: