Якобинское воспитание и террор в армии

Якобинцы вовремя поняли, что, не овладев армией, они не могут овладеть положением. И мы знаем, что в самые первые времена революции они поставили одной из главнейших своих задач проникновение в казармы и пропаганду среди войск. Мы видели, к каким результатам привела эта пропаганда. Образование полковых комитетов в линейных полках, гонение, поднятое против офицеров из дворян, усвоение революционной фразеологии солдатами, — все это было делом якобинских агитаторов. Связь между якобинскими клубами и армией с тех тор так и не обрывалась. Когда появились волонтерские полки, якобинцы сейчас же перенесли все свои симпатии на них. Старая армия была объявлена армией отжавшей, неспособной возвыситься до понимания новых национальных задач, а волонтеры провозглашены единственной опорою страны, единственной надежной силою, которая может принести с собою спасение как от внешнего, так и от внутреннего врага. Когда началась война, задачи якобинцев сделалась сложнее. Пока военное министерство было в руках жирондистов, армию охраняли от политики. И Серван, и Дюмурье стояли на той точке зрения,

- 72 -

что армия должна сражаться, а не заниматься политикой. А когда министром сделался Паш, он, несмотря на то, что был ставленником тех же жирондистов, по отношению к армии, стал действовать по другому. Он искал популярности и хотел пользоваться поддержкою не только жирондистов, но и якобинцев. Он взял себе в помощники людей, которые вышли из недр якобинского клуба и которые рвались в армию, чтобы насаждать там якобинскую идеологию. Помощники Паша, Газенфранц и Венсан, стали применять систему, которую принял и Конвент. Они посылали в армию своих агентов, так называемых «Комиссаров исполнительной власти». То были завсегдатаи якобинских клубов, буйные патриоты, ловкие ораторы, научившиеся в Париже действовать на массы. Их пропаганда в армии ставила себе одну главную цель: очистить штабы от всякой контр-революционной интриги, очистить армию от оставшихся еще офицеров, дворян и следить за тем, чтобы комиссары Конвента не увлеклись духом контр-революции. Это называлась «патриотизацией армии». Бернонвиль, сменивший Паша, прекратил якобинское миссионерство в армию, но оно с новою силою началось, когда министром сделался Бушот, плоть от плоти якобишзма. Теперь «обрабатывать» солдата было уже легче, чем при Паше. Военное министерство закупало в Париже большими партиями издания, которые поставили себе целью вести борьбу с контр-революцией. Журнал Марата «Друг Народа», листок Эбера «Отец Дюшен» и официоз якобинцев «Газета Горы» целыми тюками отправлялись в армию и раздавались солдатам. Вместе с литературой туда же шли и агитаторы. Их было много и они делали свое дело настойчиво и планомерно. Комиссар военного министра Дефрен писал Бушоту 16 мая 1793 года, т. е., еще до переворота в Конвенте, опрокинувшего, жирондистское большинство: «Я вам буду постоянно

- 73 -

повторять, что амальгама волонтеров и линейных войск является необходимой, чтобы уничтожить тот корпоративный дух, который ежедневно проявляется все в новых формах, благодаря глухим маневрам линейных офицеров... Необходимо при каждой армии создать постоянный и подвижной революционный трибунал». Дефрен не был самым буйным из комиссаров военною министерства. Там были другие, которые далеко превосходили его напряжением революционной страсти. Один из них, Селье, писал Бушоту того же 16-го мая из Северной армии: «Мы нашли армию в общем в хорошем состоянии, но общественный дух в ней необходимо оживить и в особенности направить на правильный путь, ибо существует очень много людей в разных частях войск, которые пытаются развратить ею и распространяют злонамеренные инсинуации между солдатами. Эти лица, в частности, очень малочисленны между офицерами, которые в общем больше заняты своими должностными делами и совсем не воодушевлены любовью к отечеству. На генералов, вообще говоря, смотрят дурно, ибо они по большей части из «бывших» или известны отсутствием гражданских чувств (civisme). Еще больше увеличивает недовольство против них огромное количество женщин, которые находятся при армии, иногда и мужском костюме, и которые сопровождают их повсюду... Солдаты часто жалуются на офицеров, из которых многие кажутся им подозрительными. Дезертирство пришло ужасающие размеры, дороги полны людьми, которые покинули свои знамена, и, несмотря на все предосторожности принятые для того, чтобы их арестовать в пути, им удается бежать. Я уверен, что это нужно приписать недовольству всякого рода против офицеров, равно как и полному пренебрежению, в каком офицеры оставляют солдата. Солдат совершенно не знает того, что происходит, он не осведомлён ни о чем, известия приходят в армию очень

- 74 -

случайно и чрезвычайно поздно. Принимая все необходимые меры защиты, не следует пренебрегать средствами против того внушающего тревогу состояния, в котором находится армия. Настоятельно необходимо изгнать из нее всех подозрительных офицеров, которые предают нас на каждом шагу. Необходимо уничтожить азиатскую роскошь, в которой живет генеральный штаб. Необходимо, наконец, чтобы комиссарам, которым поручено следить за тем, что происходит в армии, было вменено в обязанность осведомлять также, и солдата и предупреждать его против всяких злокозненных протеков и устранять всякий заговор против свободы... Пора, наконец, если мы хотим победить, очистить армию от тех преступников, которые ее заражают, и заменить их во всех должностях настоящими санкюлотами». Естественно, что главная часть нападок обращается не против волонтерских батальонов, а против линейных частей. 30-го мая Селье и другой комиссар военного министерства, Варен, отправляют Бушоту целый якобинский донос на один из линейных полков. «Этот полк, - пишут они, известен во всей армии своими дурными принципами; мы видели нескольких из его солдат, которые могут сделаться хорошими солдатами, если у них будут офицеры-патриоты... Мы уже вам говорили много раз, что линейные части, вообще говоря, плохи. Нам кажется, что есть средство помочь делу: распределить линейных солдат между волонтерскими батальонами. В них как раз не хватает очень много людей и этим способом их можно было бы сильно пополнить». Чтобы более успешно распространять патриотический дух в армии, Селье и Варен в июне 1793 года приступили к массовой раздаче в войсках «Журнала Горы» и «Отца Дюшена». Они доносят об этом Бушоту: «Трудно изобразить вам, с какой радостью приняли солдаты эти издания и какое впечатление произвело на них чтение о фактах, которые в них заключаются.

- 75 -

Нам остается только пожалеть, что у нас не было с собою достаточного количества, чтобы раздать, по крайней мере, по одному экземпляру на роту... Пока что, солдаты составляют между собою группы, кто-нибудь читает так, чтобы все могли слушать, и чтение кончается под крики «браво». Несколько дней тому назад мы уже раздали некоторое количество листков, озаглавленных «Республиканец», которые мы добыли у депутатов. С их помощью, а также тем, что мы им сообщили устно, мы осведомили солдат о дне 31-го мая, относительно которого их пытались ввести в заблуждение... В армии тетерь мыслят и рассуждают совершенно так же,как в Париже, и общественный дух, царящий среди солдат, тот же, которым одушевлены добрые республиканцы. Невозможно изобразить, какой переворот произвело все это в настроении армии в течение двух недель. Солдаты не знали ничего из того, что происходило в Париже. Сведения, приходящие на фронт, были искажены, но с тех пор, как мы приняли меры против всяких злонамеренных измышлений, после того, как мы стали проповедывать учение и принципы, которыми руководствуются истинные республиканцы, после того, как ко всем этим средствам мы присоединили раздачу патриотических журналов, солдаты неузнаваемы. Они воодушевлены совершенно другим духом. Чтобы в этом убедиться, достаточно объехать фронт… Мы думаем, что ничто не способствует так укреплению общественного духа, который распространяется в армии, как чтение газет. «Отец Дюшен» особенно произведет наилучшее действие». 24-го июня Селье и Варен отправляют новый донос на офицеров, «которые упорствуют в ношении своих старых форм и старых знаков отличия их чина». «Это упорство в желании сохранить отличия вызывает ропот среди волонтеров, и все держутся того мнения, что пока линейные части будут образовывать особые отряды, на них нельзя будет рассчитывать.

- 76 -

Дух, царящий среди них, самый возмутительный, и легко понять причину этого. Офицеры, стоящие во главе их, держатся дурных принципов. В них еще жива любовь к королю и желание иметь короля. Они все еще сторонники и креатуры Дюмурье, Лафайета и их соучастников. Они видят, что при республиканском правительстве места будут распределяться по заслугам, а не по интригам, и нет тех средств, которые они не пустили бы в ход, чтобы совратить солдат и заставить их служить своим проектам, гибельным для свободы (liberticides)... Необходимо принять еще одну меру, если мы хотим быть уверенными в успехе нашей армии: изгнать без сожаления из армии всех дворян, какие бы они не занимали чины... Дворянство в глазах санкюлотов является патентом на отсутствие гражданских чувств, (inсivisme). И люди, обладающие такими титулами, должны вести нас к свободе! Пусть же дворяне исчезнут из армии, пусть линейные войска сольются с волонтерскими батальонами! Иначе мы будем встречать предательство на каждом шагу и каждый день подвергаться новым опасностям».

То, что Селье и Варен делали в Северной армии, делалось их товарищами во всех остальных. Пропаганда становилась все более и более энергичной и, конечно, производила свое действие. Нападки против дворянства недолго оставались теоретическими и отвлеченными. Представители военного министра вскоре нашли определенных лиц, на которых сосредоточили свои удары.

Террор был вызван опасностью, в которой оказалась Франция. Без героических средств она сделалась бы жертвой неприятеля, т. е. реакции и реставрации. Террор спас от этого страну, хотя и страшной ценою. Террор в армии ставил тоже определенную цель: обеспечить единство в ведении военных операций. В знаменитой инструкции генералам от Комитета Общественного Спасения об этом говорится очень

- 77 -

ясно: «Много кричали о неповиновении солдат. Неповиновение генералов это то, что больше всего вредит общественному делу. Никто из них не принес в жертву своего самолюбия, чтобы подчиниться единому плану. Почти все пустились в частные планы, то из-за ложно понятой мании личной славы, то из жажды власти, то из-за бунтарского духа, то по неспособности. Нужно, чтобы они знали, что они сами подчинены строгой дисциплине, налагаемой на них правительством… Толчок, данный на севере, отзывается на юге, данный в центре — на окраинах. Из этого следует, что как только генерал выходит из полученных инструкций и принимает решение, которое кажется выгодным, он может привести к гибели общее дело самым фактом успеха, ибо успех будет только местным. Он разрушает единство плана, он сокрушает целое, он федерализирует военную систему».¹

Необходимо было во что-бы то ни стало добиться проведения в жизнь, именно, единого плана, того который вырабатывал Карно, сидя в Комитете Общественного Спасения. Ибо Карно и был фактически и главнокомандующим, и военным министром. Бушот и другие носители должности военного министра были чем-то вроде политических комиссаров при Комитете, не более. В военные планы и в военную организацию они не смешивались. Их не допускали, хотя это были свои люди. Нет ничего странного, что и генералов держат в строгом подчинении. Обеспечивая единство плана, команды и организации, террор в то же время способствовал тому, что дисциплина и, порядок в войсках укреплялись. Генералы, зная, что Конвент и Комитет Общественного Спасения не простят им не только измены, но и крупной ошибки, напрягали» все свои силы для того, чтобы оказаться достойными того доверия, которое

_________

1. Чрезвычайно интересно, что террор находил оправдание у одного из самых яростных врагов революции и республики Жозефа де Местра. Он считал его явлением провиденциальным, потому что он спас единство страны.

- 78 -

им было оказано родиной. Они знали, что, рискуя жизнью на поле битвы, они могут сделать самую головокружительную карьеру. Они знали также, что, щадя свою жизнь и прячась от пуль и ядер неприятеля, они очень легко могут попасть под неумолимый топор гильотины. Представители Конвента, представители исполнительной власти, т.-е. агенты военного министра, а еще больше — журналисты, как Марат, Эбер и др., которые стояли на страже завоеваний революции, зорко следили за тем, чтобы генералы и офицеры не уклонялись от выполнения своего долга: при малейшем подозрении против них сейчас же принимались соответствующие меры. Причиною такого именно отношения к командному составу, кроме того, было недоверие к старой армии, укоренившееся в умах радикальных представителей революции. Армии верили постольку, поскольку армию составлял народ. Поэтому и командному составу верили постольку, поскольку он выходил из рядов народной армии. Все то, что связывало офицеров со старым порядком, особенно дворянское происхождение, казалось достаточным основанием для того, чтобы откоситься с подозрением к ним и быть к ним безпощадными, как только это подозрение мало-мальски начинало оправдываться. Строгости, которые применялись к генералам, не щадили и простых офицеров

Солдаты, особенно солдаты волонтерских батальонов, страдали от террора несравненно меньше. Террор в армии кончился, как видно уже и из рассказа Булара, когда прошла опасностъ, грозившая республике, и когда кончилась якобинская диктатура. С падением Робеспьера, террор почти сошел на нет. В последний период Конвента и при Директории казни генералов и офицеров сделались явлением исключительным.

Поиск по сайту: