По записи В. К. Львовой

Стр. 19

И мещанства в чеховской «Свадьбе», где трагически звучали слова «Человек, выведи меня! Человек!» У Вахтангова в «Свадьбе» это был призыв к Че­ловеку с большой буквы.

Вахтангову был чужд путь подражания. Буду­чи верным учеником и последователем Стани­славского, принимая его систему как единствен­ный путь для творчества актера, он мечтал о но­вых формах театра на основе системы, о возвра­щении в театр подлинной театральности. Стани­славский и Немирович-Данченко поддерживали его в этом стремлении и оценивали его победы как «украшение имени Художественного театра» (Немирович-Данченко), а Станиславский назвал его «первым плодом нашего обновленного искус­ства».

Вахтангова не так легко понять, не принимая во внимание того времени, в которое он жил. Его последняя работа была закончена в самом начале 1922 г., тогда, когда еще не было советских пьес, и мечты Вахтангова о народном театре, «где рево­люционный народ найдет все, что есть у этого народа», еще не могли быть осуществлены. «Когда началась революция, мы почувствовали, что в ис­кусстве не должно быть так, как раньше»1. Рез­кий протест вызывал у Вахтангова натурализм,

¹ Е. Б. Вахтангов, Записки. Письма. Статьи, стр.258.

Стр. 20

который сильно влиял На предреволюционный театр. «Все натуралисты равны друг другу. Поста­новку одного можно принять за постановку дру­гого»¹.

Все это заставляло Вахтангова искать пути к пробуждению у своих учеников актерской ини­циативы, творческой смелости: актеру с приглу­шенным темпераментом дается задание показать отрывок, требующий бурного темперамента. Сту­диец, у которого не получались героические роли, показывал роль характерную. Впрочем, характер­ные роли поручались почти всем. К тому же Вах­тангов поощрял показ самостоятельных работ, да­вавших ему возможность шире познакомиться с артистическими возможностями студийцев. Вме­сте с тем он внимательно следил, чтобы в среде студийцев не развивалось зазнайство, самовлюб­ленность, любование своими достижениями.

Автору этих строк пришлось играть роль ко­миссара в «Чуде св. Антония» Метерлинка (ко­миссар появлялся на сцене, чтобы арестовать бро­дягу, выдававшего себя за святого Антония). На­кануне генеральной репетиции Евгений Багратионович репетировал сцену комиссара. Он пока­зал нам жандарма, переодетого в штатское платье,

¹ Б. 3 а х а в а, Вахтангов и его студия, Л., «Асайегша», 1927, стр. 125.

Стр.21

вежливого и ласкового, но его глаза оценивали каждого как жертву, которую можно подвергнуть издевательскому допросу. Мертвая «собачья улыб­ка» не могла скрыть жестокости полицейского. Это был один из лучших его показов в студии. Восторгу нашему не было границ. Естественно, что особенно был увлечен я. Следя за Евгением Багратионовичем, я старался не упустить ни одной мелочи, запомнить каждую позу, каждый жест, каждый взгляд. На генеральной репетиции я очень удачно повторил все показанное Вахтанговым. Товарищи меня очень хвалили. На замечаниях после репетиции я сидел именинником и ждал, ког­да меня похвалят. Евгений Багратионович делал за­мечания, я терпеливо ждал, что взгляд его упадет на меня и он заговорит обо мне, но взгляд его скользил мимо, и он обо мне так и не вспомнил. Когда Евгений Багратионович вышел из комнаты, я пришел в себя и бросился его догонять: «Евге­ний Багратионович! А как же я?» Он приоста­новился, взглянул на меня через плечо и небрежно бросил: «Себя я узнал!» Затем ушел, оставив меня решать вопрос: творчество ли копирование, даже самое увлеченное, и не должен ли артист, даже самый молодой и неопытный, пытаться внести свое в создаваемую им роль. К спектаклю я пере­работал роль, взял за основу то, что делал до пока­за Евгения Багратионовича, но внутреннюю

Стр. 22

сущность постарался взять от показа Вахтангова. Пос­ле того как роль была переработана, Евгений Багра­тионович отметил мое исполнение, но с той поры я стал остерегаться считать свою работу закон­ченной до придирчивой и самокритичной про­верки.

Насколько мы знаем, такие жестокие уроки, запоминавшиеся на всю жизнь, получили и еще многие из учеников Вахтангова.

Евгений Багратионович обладал способностью показать, как именно данный актер должен сыг­рать данную роль, и эти показы были каким-то особенным раскрытием создаваемого сценического образа. Впоследствии нам приходилось видеть замечательные показы знаменитых режиссеров. Но э^о были великолепно сыгранные этими режис­серами роли, и их трактовку предлагалось повто­рить актеру, в то время как Вахтангов подсказы­вал то зерно, из которого должна вырасти роль у данного исполнителя. Эта работа с предельным увлечением проделывалась над самыми малень­кими ролями.

«Чтобы ответить на вопрос, что такое театр,— говорил Е. Б. Вахтангов,—нужно перечислить его элементы. Первый из них — коллектив. Один ге­ниальный актер не театр; это монстр, чудо. Пред­почитать одного великого актера хорошему теат­ру — значит отрицать сущность театра, так как

зто понятие включает в сеоя понятие коллек­тива»¹.'

В нас воспитывалась ответственность за появ­ление на сцене хотя бы на одно мгновение, потому что театр есть коллектив, ансамбль, в котором главное — это качество исполнения, и прекрасно сыгранная маленькая роль такая же художествен­ная ценность, как и большая. Это убеждение под­держивалось тем вниманием, которое Вахтангов оказывал исполнителям небольших ролей в толпе, ролей без слов и в репетиционной работе, и после просмотра спектаклей, что требовало от каждого исполнителя самостоятельной домашней работы над упражнениями, ролями и т. д. Мы стремились принести на урок новое, дополняющее и разви­вающее то, что найдено на прошлой репетиции.

Занятия с Вахтанговым были для нас праздни­ком, и мы ждали их с большим нетерпением. Но Евгений Багратионович часто болел и не прихо­дил на назначенный урок. И если урок отменялся, мы начинали самостоятельные занятия. Придумы­вались этюды. Сидящие в зрительном зале делали замечания по поводу того, как они игрались. Иногда, так как всем хотелось играть, подгото­влялся многоактный этюд-спектакль, в котором была занята вся студия. Этот этюд игрался для

Поиск по сайту: