Смысл, таким образом, определяется более широким контекстом, чем значение. 5 страница

Из всех авторов, рассматривавших смысл как интегративную структуру личности, Феникс дает наиболее подробное аналитичес­кое описание самого смысла, хотя определение смысла у него, как и у других, отсутствует. Он выделяет четыре параметра смысла: 1) переживание, рефлексивное самоосознание, опосредующее по­веденческие реакции; 2) логические принципы структурирования этого переживания; 3) выбор значимых смыслов из множества по­тенциальных комбинаций и разработка их в русле сложившихся в цивилизации традиций и 4) выражение смысловых структур по­средством соответствующих символических форм (Phenix, 1964, р. 22—25). Очень важна такая принципиальная характеристика смыс­лов, как их социальность: «Они являются общими. Никто не может жить осмысленно в изоляции. Общность смысла характеризует все i реальности без исключения. Любая смысловая структура является совместным способом понимания» (там же, р. 13).

Смыслы выступают у Феникса как предмет обучения. «Различные структуры знания суть различные смыслы» (там же, р. X). Обучение призвано обеспечить развитие смыслов во всем их разнообразии и обеспечить их интеграцию в иерархическую систему. Вместе с тем над людьми постоянно висит угроза смыслоутраты, в каждой из шести реальностей порождаемая своими специфическими факто­рами. Кроме них, Феникс выделяет еще такие общие факторы, способствующие утрате смысла, как распространение духа крити­цизма и скептицизма, деперсонализация и фрагментация жизни, обилие культурной продукции, подлежащей усвоению, и быстрый темп изменений условий жизни (там же, р. 5). «Люди одновремен-

глава 1. Подходы к пониманию смысла

но сопротивляются и отрекаются от смыслов и ищут и утверждают их, культуры одновременно разрушают смыслы и творят их» (там же, р. 30). Все же в целом Феникс занимает скорее оптимистичес­кую позицию, формулируя в качестве цели образования осуществ­ление человеческой жизни посредством расширения и углубления смысла.

В заключение этого раздела остановимся еще на двух подходах к смыслу как интегративной структуре личности, которые, однако, нельзя с уверенностью отнести к какой-то одной из трех рубрик, выделенных Э.Вайскопф-Джолсон (Weisskopf-Joelson, 1968). Первый из них — это экзистенциальная персонология С.Мадди (Maddi, 1971; 1983), который также отводит смыслу роль высшего интегра-тивного начала личности, почти не поясняя, однако, при этом, что такое смысл. «Человек не может стать взрослым, не решив, что является стоящим, что интересным, что истинным, чем стоит за­ниматься. Если человек работает, растит семью, вступает в клубы, собирает гостей, влюбляется, принимает вызов, то это потому, что все это — виды деятельности, приносящие ему какой-то смысл. Как только мы примем, что любая деятельность может иметь или не иметь для нас смысл, нам уже не избежать экзистенциального воп­роса о том, почему мы вообще встаем с постели по утрам и, далее, почему мы продолжаем жить» (Maddi, 1971, р. 137). Мадди пос-'Тулирует у человека врожденную потребность в поиске смысла, выделяя три общих группы человеческих потребностей, — физио­логические, социальные и психологические. Нахождение смысла обеспечивается благодаря основным психологическим потреб-1ностям: потребностям символизации, воображения и суждения. «В конечном счете цель или объект всех трех психологических потребностей, вместе взятых — увеличение смысла. Отчетливо что-то осознать — значит вложить в это больше смысла, чем оно бы имело, будучи неосознанным. Стремиться к изменениям — значит пытаться повысить осмысленность переживания, делая его более волнующим, менее скучным. Наконец, упорядочивать опыт в свете ценностных суждений и предпочтений — значит повышать его осмысленность, помещая его в личностный контекст» (там же, р. 153).

Разное соотношение трех групп потребностей лежит в основании выделения Мадди двух путей развития личности: конформистского и индивидуалистского. Индивидуалист характеризуется развитыми психологическими потребностями, которые обеспечивают возмож­ность понимать и контролировать социальные и биологические по­буждения. Такой человек обладает собственным смыслом и проходит свой жизненный путь, будучи в состоянии контролировать свою

1.2. Подходы к пониманию смысла в психологии

жизнь. Конформист воспринимает себя (и других) как не более чем воплощение социальных ролей и биологических нужд. Психологи­ческие потребности являются для него источником тревоги и по­давляются им. Такой человек «...принимает смысл, налагаемый на пего обществом и собственным телом, которые он воспринимает как абсолюты, требующие от него служения им без малейшей возмож­ности выбора. Такой человек подвержен стрессам, которые способ­ны пошатнуть эту смысловую ориентацию» (Maddi, 1971, р. 183). Итогом является развитие различных форм «экзистенциального не­дуга» — под этим термином у Мадди фигурирует уже неоднократно рассматривавшаяся нами смыслоутрата. Человек встает на один из двух путей развития — конформистский или индивидуалистский — it результате выбора между будущим (неизвестность) и прошлым (неизменность). Делая этот выбор, человек создает смысл (Maddi, 1983).

Подход к смыслу в экзистенциально-аналитической теории Дж. Пьюдженталя (Bugental, 1981) также отличается от всех рассмотрен­ных выше. Бьюдженталь не соглашается ни с теми, кто считает, что смыслы (meanings) мы находим в мире как нечто данное, ни с 1сми, кто считает смысл порождением самой личности, проециру­емым в мир. «Мы напрасно ищем предустановленную значимость в пас самих или в нашем мире» (Bugental, 1981, р. 304). Смыслы, по Ььюдженталю, производны от нашего бытия в мире. «Мы конструи­руем смыслы событий, исходя из того, кем мы являемся и чем яв­ляются объекты, включенные в это событие» (там же, р. 403). Смыслоутрата или ощущение ее угрозы как раз и является осозна­нием того, что мир не обеспечивает человека смыслом автомати­чески. Тем самым на человека ложится ответственность за создание своими действиями осмысленности и сопровождающая эту ответ­ственность экзистенциальная тревога за последствия своего выбора. Хотя смысл у Бьюдженталя уже не выступает как нечто первичное, независимое от личности, он не теряет при этом роли интегратив-мой личностной структуры, характеризующей одно из основных свойств человека: его интенциональность.

В более поздних работах на первый план для Бьюдженталя вы­ходит понятие жизненности. «Каждый из нас знает, что он живой, и каждый стремится быть более живым, поскольку он знает, что слишком часто он не такой живой, каким мог бы быть и каким он хочет быть» (Bugental, 1988, р.1). Ключом к нашей более полной, витальной жизненности является смысл (sense). Это «внутреннее чрение», которое позволяет нам осознавать, насколько наш вне­шний опыт экзистенциально согласуется с нашей внутренней при­родой (там же, р. 2). Оно настроено на нашу уникальную жизнь.

глава 1. Подходы к пониманию смысла

«Полагаться в принятии решений на правила и установления, за­висеть от абстрактных принципов (например, "справедливость") и перекладывать ответственность на других — все это способствует подавлению осознания нашего внутреннего смысла, который ну­жен нам, чтобы ощущать витальность нашей жизни. Мои выборы должны находиться в гармонии с моим внутренним смыслом для того, чтобы они имели для меня силу» (там же, р. 100).

Обобщить пять теоретических подходов к проблеме смысла, представленных в данном разделе, — непростая задача. Хотя все они продолжают заложенную Юнгом и Адлером традицию, соглас­но которой принципиальной особенностью человека является его направленность на поиск и реализацию смысла, тем не менее кон­кретные представления о смысле и его интегративном воздействии на личность весьма различны. Не удивительно, что все рассмотрен­ные авторы крайне редко ссылаются в своих работах друг на друга. Феникс понимает смысл как нечто чисто объективное, существу­ющее в мире, но уникальное и единственное для каждого субъек­та; Ройс — как субъективное видение, накладываемое на мир, а Бьюдженталь — как продукт взаимодействия субъекта с миром или как глубинное внутреннее чувство. Феникс говорит о смыслах во множественном числе, Мадди и Ройс — в единственном, а Франкл и Бьюдженталь объединяют и то и другое. По Франклу, задачей человека является найти и реализовать смысл; по Фениксу — рас­ширять и углублять его; по Ройсу, наоборот, стабилизировать; по Мадди — создавать смысл в процессе принятия решений, а по Бьюдженталю — осознавать его и ориентироваться на него.

Понять такие расхождения можно, если вспомнить о роли, от­водимой этими авторами смыслу в понимании личности. Практиче­ски у всех смысл выступает как предельная категория, которую невозможно определить в рамках данной конкретной психологи­ческой теории, и природу смысла остается лишь постулировать, выводя уже из этих постулатов остальные положения теории. По­этому те подходы, в которых смысл выступает как высшая интег-ративная основа личности, характеризующая ее сущность, не могут помочь нам в определении того, что есть смысл, хотя отвечают на целый ряд вопросов, касающихся влияния смысла на поведение и развитие личности. Для того, чтобы найти ответ на вопрос о самой природе смысла, обратимся ко второй группе подходов, а именно к тем, в которых смысл выступает как структурный элемент про­цессов сознания и деятельности человека.

L2. Подходы к пониманию смысла в психологии

, 1.2.3. Смысл как структурный элемент сознания

И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Вторая большая группа теоретических подходов, к рассмотрению которых мы обратимся, апеллирует к смыслам во множественном числе, рассматриваемым как неотъемлемая часть самих механизмов функционирования сознания и деятельности человека. Приведенное ниже'высказывание характеризует то общее, что объединяет эти под­ходы, и что отличает их от первой группы теорий, рассмотренных ныше: «Человек устроен и функционирует так, что он перерабатыва­ет и производит смыслы. В таком случае, пока человек жив и здоров, он не может не иметь дела со смыслами и не вычерпывать их из свое­го опыта. Говорить, что у него есть потребность найти смысл, столь же некорректно и столь же вводит в заблуждение, как и утверждение, что автоматическая вязальная машина обладает потребностью вязать, или что у семени есть потребность прорастать....Я убежден, что для структуры нервной системы человека, заложенной в организме, по­рождение смыслов столь же естественно, как и выделение пота пото-ными железами» (Holt, 1976, р. 192).

Вместе с тем, разделяющие эту общую позицию авторы пред­ставляют не менее широкий спектр конкретных представлений о смысле, чем спектр теорий, рассматривающих смысл как интегра-гивную основу личности. Условно «рассортировать» все эти подхо­ды в целях удобства анализа нам помогает выдвинутое одним из авторов положение о трех источниках критериев для внутреннего оценивания субъективных смыслов: 1) внешний мир, включая дру­гих людей, рассматриваемых как объекты; 2) внутренний мир и 3) другие люди как носители общего смысла (Thomas, 1985, р. 246). Отталкиваясь от этого, нам представляется удобным разделить рассматриваемые нами подходы на три группы: 1) подходы, в ко­торых смысл действий и ситуаций для субъекта задается объектив­ными отношениями; 2) подходы, в которых смысл выступает как чисто субъективная интерпретация действительности и 3) подхо­ды, в которых смысл задается социальной общностью, рассматри­вается в плоскости отношений с другими людьми. Содержательно это членение оказывается подобным членению теорий, рассмот­ренных в предыдущем разделе в соответствии со схемой Э.Вайс-Копф-Джолсон; более подробно мы остановимся на этом в конце главы.

Теоретическая основа исследований смысла под объектив­ным углом зрения была заложена в 1920—1930-е годы авторами, не пользовавшимися понятием «смысл». Главная роль в этом

глава I. Подходы к пониманию смысла

принадлежит, несомненно, теории личности К. Левина, описываю­щего интересующие нас явления в терминах валентности или требовательного характера объектов. Теоретическое объяснение ме­ханизмов поведения в терминах валентности очень близко объясне­нию в терминах смыслов, например, теории Ж.Нюттена, которая будет рассмотрена несколько ниже. Поэтому мы включили в наш обзор некоторые теоретические подходы к объяснению механизмов поведения в терминах валентности и требовательного характера, относимые X. Хекхаузеном (1986 а) к числу теорий ожидания-привлекательности. Речь идет прежде всего о теориях КЛевина и Э.Толмена.

К.Левин уже в первой своей большой теоретической работе «Намерение, воля и потребность» (Lewin, 1926) вводит понятие требовательного характера, которое занимает одно из центральных мест в объяснении им механизмов поведения. Констатируя извест­ный факт, что мы всегда воспринимаем предметы пристрастно, они обладают для нас определенной эмоциональной окраской, Левин замечает, что помимо этого они как бы требуют от нас выполнения по отношению к себе определенной деятельности. «Хорошая пого­да, определенный ландшафт влекут нас к прогулке. Ступеньки ле­стницы побуждают двухлетнего ребенка подниматься и спускаться; двери побуждают его открывать и закрывать их, мелкие крошки — собирать их; собака — ласкать ее; ящик с кубиками побуждает к игре; шоколад, кусок пирожного хочет быть съеден и т.д.» (там же, S. 60). Требовательные характеры могут различаться по интен­сивности и по знаку (притягательный или отталкивающий), но это, по Левину, не главное. Гораздо более характерно то, что требо­вания побуждают к определенным, более или менее узко очер­ченным действиям, и что эти действия могут быть чрезвычайно различными, даже если ограничиться только положительными тре­бовательными характерами. На последующих страницах Левин дает богатое описание феноменологии требовательных характеров: они меняются в зависимости от ситуации, а также в результате осуще­ствления требуемых действий. Так, например, как показали прове­денные под руководством Левина эксперименты А.Карстен (Karsten, 1928), насыщение ведет к потере объектом и действием требова­тельного характера, а пресыщение выражается в смене положитель­ного требовательного характера отрицательным; одновременно положительный требовательный характер приобретают посторонние вещи и занятия, особенно в чем-то противоположные исходному. Требовательный характер может фиксироваться на определенных объектах, которые в результате приобретают особенно сильный тре­бовательный характер, а другие образования его полностью или

L

1.2. Подходы к пониманию смысла в психологии 53

частично утрачивают (Lewm, 1926, S. 67). Действия и их элементы также могут утрачивать свой естественный требовательный характер и результате автоматизации.

Понятие требовательного характера являлось у Левина отнюдь не описательным. Оно органично вставало в ряд основных объяснитель­ных понятий теории поля. В этом контексте Левин описывает эффект требовательного характера так: «Уже существующее состояние на­пряжения, проистекающее из намерения, потребности или напо­ловину завершенной деятельности, направляется на определенный предмет или явление, которое воспринимается, например, как не­что привлекательное, так что именно эта напряженная система по­лучает теперь господство над моторикой... Подобные требовательные характеры... действуют как силы поля в том смысле, что они оказы-иают регулирующие влияния на психические процессы, в частно­сти на моторику» (Lewin, 1926, S. 28).

Источником требовательного характера объектов внешнего окру­жения для Левина выступает потребность (или квазипотребность, что, как он неоднократно оговаривает, несущественно в данном кон-1ексте). Фактически требовательный характер объектов оказывается оборотной стороной потребности, однозначно указывая на ее нали­чие. «До известной степени выражения "существует такая-то и такая-i о потребность" и "такое-то и такое-то множество объектов обладает iребовательным характером, побуждающим к тем-то и тем-то дей­ствиям" эквивалентны» (Lewin, 1926, S. 63). В определенных случаях пещи, обладающие требовательным характером, есть не что иное как прямые средства к удовлетворению потребностей. Однако наряду с шкими самостоятельными или первичными требовательными харак­терами, Левин выделяет также производные требовательные характе­ры объектов, которые прямо не удовлетворяют никакую потребность, но находятся в определенном отношении к ее удовлетворению, на­пример, приближают его. Левин, впрочем, подчеркивает относитель­ность границы между первичными и производными требовательными характерами, поскольку требовательный характер вообще подвержен изменениям. Приводимые Левином факты свидетельствуют о прямой связи изменений требовательного характера объектов с динамикой потребностей и квазипотребностей субъекта, а также его жизненных целей. Более того, с повышением интенсивности потребностей не только усиливается требовательный характер отвечающих им объек­тов, но и расширяется круг таких объектов (голодный человек стано-нится менее привередливым).

Развитие взглядов Левина в последующих работах было, как известно, связано прежде всего со стремлением к формализации описания поведения. Формализация коснулась и понятия «требо-

глава 1. Подходы к пониманию смысла

нательный характер», которое уступило место понятию валентнос­ти¹². Новое понятие сохранило в себе основное содержание ста­рого, за исключением одной вещи — того, что Левин считал в 1926 году наиболее существенным. Если понятие «требовательный характер» учитывало качественную определенность действий, совер­шения которых требовал данный предмет, то понятие «валентность» указывало лишь на сам факт притягательной или отталкивающей силы.

Из круга вопросов, связанных с понятием валентности, в 1930-е годы Левина интересует преимущественно влияние валентности на поведение и вообще система факторов, детерминирующих поведение индивида в конкретной ситуации. Так, например, в эксперимен­тальном исследовании С.Фаянс (Fajans, 1933) было обнаружено, что у младенцев в возрасте от шести месяцев до года сила валентнос­ти (интенсивность аффективных реакций) прямо связана с физичес­ким расстоянием до цели, в то время как для детей постарше такой прямой зависимости не обнаружилось. Оказалось, что для них экспе­риментальная ситуация выступает не как чисто инструментальная, а как социальная: ребенок обращается за помощью к присутствующе­му в помещении экспериментатору, и, не дождавшись от него этой помощи, реагирует на его поведение либо как на розыгрыш, либо как на проявление недружелюбия, либо как на нечто не вполне для него понятное.

Факт социальной обусловленности поведения ребенка нашел отражение, в частности, во введенном Левином понятии «индуци­рованная валентность» (Lewin, 1935). Левин указывает, что многие объекты внешнего окружения, многие формы поведения и многие цели приобретают валентность не на основе собственных потребно­стей ребенка, а посредством запрета, приказа или примера со сто­роны взрослого. «Отрицательная валентность запретных вещей, которые сами по себе привлекательны для ребенка, порождается обычно индуцирующим силовым полем взрослого. Если это силовое поле перестает психологически существовать для ребенка (напри­мер, если взрослый уходит или теряет свой авторитет), отрицатель­ная валентность также исчезает» (Lewin, 1935, р. 98—99).

Много общего с понятием валентности у Левина имеет поня­тие требования (demand), введенное практически одновременно Э.Толменом для объяснения целенаправленного поведения живот­ных. Толмен определяет требование как «врожденное или при-

¹² Термин «валентность» был принят Левином по предложению Э. Тол-мена с целью унификации терминологии обоих авторов, описывавших сходные явления (см. об этом ниже).

1.2. Подходы к пониманию смысла в психологин__________ 55

обретенное побуждение достичь или избавиться от определенного рода внешних объектов, физиологического состояния равновесия или напряжения» (Tolman, 1932 а, р. 441). Приятие требования (>ыло сформулировано на основе цикла экспериментальных иссле­дований, показавших, что, с одной стороны, при неизменном со­стоянии физиологического влечения разные типы целевых объектов по-разному влияют на поведение, а с другой стороны, различия в поведении определяются не самим по себе характером целевого объекта, а его отношением к состоянию физиологического влече­ния. Так, например, если по ходу эксперимента сила влечения у подопытных животных уменьшается, то, соответственно, уменьша­йся и интенсивность требования к соответствующих целевым объектам, что отражается на характеристиках поведения (там же, р. 67-68).

В статье, датированной 1935 годом (Tolman, 1958, р. 94—114), Гол мен строит классификацию видов требований. В первую очередь он подразделяет требования на первичные и производные. Первич­ные требования, в свою очередь, подразделяются на: а) требова­ния достижения положительных целевых объектов, б) требования и)бегания отрицательных целевых объектов и в) требования корот­ких путей достижения первых и избегания вторых. При этом, так же как и у Левина, речь идет не о пространственной близости, а о пси­хологической дистанции. Производные требования подразделяются на требования специфических видов целевых объектов и требова­ния специфических объектов-средств. Последнее играет особенно большую роль у человека за счет привыкания к строго определен­ным видам пищи или даже сортам сигарет.

Несмотря на сходство взглядов Левина и Толмена, которое неод­нократно подчеркивалось обоими авторами, между ними существо-нали разногласия, касающиеся вычленения конкретных детерминант поведения. Толмен, строго разводивший когнитивные и мотиваци-онные процессы, стоящие за выбором определенного поведения, подверг критике слияние Левином первичных требований цели, про-И'шодных требований различных путей достижения цели и когнитив­ной оценки психологических расстояний до цели и направлений в единое нерасчлененное понятие вектора (Tolman, 1932 б). Показав на конкретных примерах необходимость различения указанных перемен­ных, Толмен указывает на требование как на непосредственную при­чину поведения, которая, в свою очередь, определяется характером взаимодействия когнитивных и мотивационных переменных.

Хотя в ответной статье (Lewin, 1982, S. 99—131) Левин утверж­дает, что задача анализа заключается для него не в том, чтобы вскры-•ять механизмы, лежащие за силами поля, однако в дальнейшем

глава 1. Подходы к пониманию смысла

он признает эту критику и предпринимает отдельные попытки специ­ально рассматривать зависимость валентности от когнитивных пред­ставлений, в том числе на примере межкультурных различий (там же, S. 178—179). В формализованное описание валентности Левин включает в качестве одного из ее детерминантов переменную G — воспринимаемую природу целевого объекта. Формула У_а = F (t, G) (Lewin, 1938, p. 106—107; см. также Хекхаузен, 1986 а, с. 192—194), где V— валентность, a t — напряжение потребности, представляет со­бой окончательный итог постепенной формализации идеи требова­тельного характера.

Помимо этого, в своих поздних работах Левин не внес больше ничего нового в разработку теоретических представлений о валент­ности. Немного нового внес и Толмен, в работах которого 1940— 1950-х годов усиление интереса к психологии человека сочетается с интенсивной формализацией теоретических положений по об­разцу топологической психологии Левина, которую он ранее кри­тиковал. «Как я полагаю, — пишет Толмен, — интенсивность силы поля прямо пропорциональна произведению давления потребности и детерминирующей валентности, рассматриваемой в данном слу­чае, и обратно пропорциональна квадрату пространственно-пове­денческой дистанции между районом локализации субъекта в данный момент и районом локализации соответствующей валентно­сти» (Tolman, 1951, р. 340). Следует отметить лишь введение Толме-ном в схему детерминации поведения двух новых переменных — ожидания и ценности, благодаря чему валентность приобретает новую содержательную характеристику. «Если образ определенного типа объектов обладает ценностью, то воспринимаемый конкрет­ный объект, относящийся к данному типу, обладает валентностью» (там же, р. 296). Построение матриц взаимодействия ожидания и ценности конкретных поведенческих выборов в определенных си­туациях положило начало группе теорий, опиравшихся преимуще­ственно на методы количественного анализа побудительной силы (см. Хекхаузен, 1986 а, гл. 5); в нашем контексте они не представля­ют специального интереса.

Остановимся лишь еще на одной попытке содержательного тео­ретического осмысления понятия валентности. Критикуя формаль­ные модели, Э.Бош отмечает: «Конечно, мы согласны с тем, что валентности выражают определенную силу притяжения или избега­ния, однако необходимо добавить, что валентность содержит также специфическую качественную характеристику» (Boesch, 1980, S. 176— 177). Валентность, согласно Бошу, определяется взаимодействием актуально воспринимаемого содержания ситуации с оценкой про­текания действия и с оценкой возможных альтернативных действий,

1.2. Подходы к пониманию смысла в психологии__________ 57

хотя характер этого взаимодействия конкретизировать затруднитель­но. Бош опирается на представление о «сверхдетерминированности» (избыточной детерминации) действия в целом, а также валентнос­тей, относящихся как к цели, так и к различным аспектам протека­ния действия. Эта множественность валентностей, присутствующих и одном действии, и обусловливает, в частности, его сверхдетерми-иированность. Возникающие в рамках действия валентности различ­ных объектов, людей или идей также порождены взаимодействием валентностей различных значимых аспектов действия. Сверхдетерми­нированность валентности актуальной цели вытекает из того, что данная ситуация содержит в себе возможности реализации различ­ных целей. Тем самым Э.Бош связывает детерминацию действия с целой системой действий, в которую оно включено, и даже с более широким контекстом структур потенциального взаимодействия ин­дивида со средой.

Негативные валентности, предстающие перед нами как барье­ры или границы (когда барьер непреодолим), выступают как то, ч го нарушает ход протекания действия. Существуют также «аб­солютные негативные валентности» — фиксированные опасения и страхи, не связанные с конкретным действием и конкретной си-|уацией, а характеризующие скорее личность. «Они символизируют для субъекта границы возможностей действовать» (Boesch, 1980, S. 198). Негативные валентности, однако, оборачиваются и положи-1ельной стороной: они очерчивают границы возможностей субъек-ia, предохраняют от неудач, указывают на опасности. Позитивная налентность, как и негативная, тоже всегда амбивалентна. «Амби-налентность положительной валентности заключается в опасности неудачи, в отказе от других в равной степени привлекательных аль-юрнативных целей и, возможно, вдобавок еще в том, что действи-1ельное переживание часто не может сравниться с тем, что мы предвосхищали в воображении» (Boesch, 1980, S. 202).

Таким образом, валентность можно в наиболее общем виде определить как свойство целей и других аспектов действия, поро­ждаемое специфическим сочетанием внешней ситуации и актуаль­ного состояния потребностей субъекта и выражающееся в притя-иггельном или, наоборот, отталкивающем влиянии на субъекта, а 1акже в своеобразном структурировании воспринимаемой действи-гельности.

Чем вызвано включение в наш обзор группы подходов, апелли­ровавших не к смыслу, а к валентности — концепций К.Левина, Э.Толмена и Э.Боша? Мы отождествляем валентность и требова­тельный характер, фигурирующий в этих подходах, с предметом нашего анализа, потому что эти понятия_хв работах трех упомянутых

глава 1. Подходы к пониманию смысла

авторов по своему содержанию не совпадают с общепринятым се­годня понятием «валентность», будучи шире и богаче его. Они сто­ят гораздо ближе к понятию смысла, обрисованному в первом приближении в вводной главе — как структурного элемента дея­тельности, сознания и личности, связывающего между собой эти три психологические реальности, а также объективную действи­тельность.

Правомерность рассмотрения указанных концепций в нашем кон­тексте подтверждается еще и анализом теории поведения Ж.Нют-тена (Nuttin, 1956; 1957; 1961; 1973; 1984 и др.), которая во многом опирается на идеи К. Левина. Понятие смысла выступает у Нюттена фактически в том же качестве, что и понятия требовательного ха­рактера и валентности в работах К.Левина, Э.Толмена и Э.Боша. Именно смысл объектов или ситуаций лежит, согласно Нюттену, в основе того, что «восприятие объекта часто становится пригла­шением, ожиданием начала релевантного поведения» (Nuttin, 1984, р. 171).

Согласно теории Нюттена, поведение вообще соотносится с ос­мысленной ситуацией в осмысленном мире. Окружающие нас объекты осмыслены. Когда мы спрашиваем «Что это?», мы спраши­ваем о цели, которой служит данный объект, о его роли в поведе­нии, иными словами, о его смысле. «Процесс, в результате которого объект воспринимается как имеющий смысл, включает актуализа­цию роли этого объекта в общем поведенческом гештальте» (Nuttin, 1984, р. 30).

Поиск по сайту: