Ритуальные знаки на полу

Оставалось вернуться в святилище и совершить послед­ние тайные обряды, о которых, по преданию, нельзя гово­рить под страхом, что язык нечестивца навсегда прилипнет к гортани. В представлении участников церемонии Тон­тон-Пьер воспарил теперь в райскую обитель праведных, его душа выплыла из вод, в которые она погрузилась в ми­нуту смерти, и превратилась в славящую богов птицу. Ми­стическое погребение было закончено, теперь можно и по­горевать. Тело Тонтона-Пьера положили в гроб и предали земле. Мужество вернулось к крестьянам: ведь все лоасы присутствовали на похоронах. Ти-Данги снова воплотился. Значит боги по-прежнему любят своих детей»⁶⁷.

Колдовство, вера в чары, в силу магических заклинаний составляют основное содержание культа лоасов. Народ ве­рит в существование зомби — живых покойников. Колду­ны якобы обладают умением воскрешать покойников и за­ставлять работать на себя. Зомби легко отличить от дей-

ствительно живых людей — у них глупое выражение лица и говорят они через нос. Колдуны их кормят, но не дают соли. Достаточно съесть им крупинку соли, как к ним воз­вращается сознание. Некоторые, опасаясь, что их умершие близкие могут быть превращены колдунами в зомби, ду­шат труп или отрезают ему голову...

Но больше всего вызывает страх и ужас водуиста дея­тельность тех, кто при помощи колдунов вошел в тайный союз со злыми духами и, запродав им душу, обрел способ­ность безнаказанно совершать преступления. В народе их называют по-разному: зобоп, бизаго, галипот, вланбиндия-гес, вольтижер. Зобопы и им подобные оборотни образуют тайные общества. Одетые в белое, со свечами на голове, они ночью нападают на людей, грабят их, связывают высу­шенными человеческими кишками. Некоторых зобопы по­едают, других умерщвляют и превращают в зомби или в зверей. Зобопы модернизируются: их банды разъезжают на автомобилях...

Этими повериями воспользовался тиран Франсуа Дю­валье, Папа Док для своих сторонников, Папа Гедэ или Барон-Суббота для своих противников. «Изучавший на протяжении всей своей жизни обряды черной магии,— пишет о нем американский журналист Леланд Стоу,— Дювалье стал признанным авторитетом по части языче­ского колдовства, а по некоторым данным также великим жрецом. Обитатели глухих районов убеждены, что он на­делен какой-то сверхъестественной силой... Эта репутация помогает Дювалье удерживать крайне суеверных гаитян в состоянии запуганности и полного повиновения» ⁶⁸.

Дювалье организовал террористическую банду из от­петых головорезов, которых в народе называют тонтон-ма-кутами — оборотнями, привидениями. Вооруженные авто­матами и винтовками, рассказывает о них гаитянский об­щественный деятель Г. Огюст, одетые в балахоны с проре­зями для глаз, тонтон-макуты врываются ночью в дома мирных жителей, избивают и похищают людей, устраива­ют погромы в редакциях и типографиях патриотических газет, творят самосуды на улицах Порт-о-Пренса. Они по­могают сгонять крестьян с земли, подавлять забастовки. Они организуют провокации и убийства. Численность этих отрядов 15 тысяч человек⁶⁹.

По своей жестокости Дювалье превзошел самых крово­жадных богов воду. Этот бесноватый тиран замучил свою

секретаршу, заподозренную в связях с патриотами. Он вскрыл ей вены и выпил стакан ее крови. В его дворце обо­рудована для пыток специальная комната, которую он на­зывает «косметическим кабинетом». Одна из деталей ее «оборудования»— так называемая человековыжималка, гробовидный ящик, утыканный изнутри стилетами.

По приказу тирана изготовлена и широко распростра­няется среди населения фотография, на которой он изобра­жен в парадной форме президента, положив руку на плечо воскресшего Христа. Диктатор сочинил и заставляет своих подданных читать следующую «воскресную молитву»:

«Наш Док, навечно пребывающий в своем дворце, да будет благословенно имя твое ныне живущими и будущими поколениями, да сбудется воля твоя в Порт-о-Пренсе и в его окрестностях. Дай нам сегодня новое Гаити и никог­да не прощай оскорблений врагам родины, которые в злобе своей брызжут ядовитой слюной. Да падут они под тяжестью своих злонамерений: не давай им пощады. Л минь».

Папа Док превратил колдовство в официальную «идео­логию» своего правительства. Он, например, послал сек­ретного эмиссара на могилу Джона Кеннеди, находя­щуюся на Арлингтонском кладбище. Там его посланец на­скреб горсть земли, подобрал увядший цветок, запечатал в бутылочку немного арлингтонского воздуха. Эти «сувени­ры» понадобились Дювалье для магических заклинаний, с помощью которых он надеялся заточить душу Кеннеди в бутылку и подчинить ее своей воле, с тем чтобы оказывать влияние на решения госдепартамента в выгодную для него сторону.

Но как бы ни лютовали мракобес Папа Док и его упы­ри тонтон-макуты, никакая магия, никакое колдовство не спасут их от неизбежного, неотвратимого краха. Много­страдальный народ Гаити поднимается на борьбу за свою свободу и независимость, и рано или поздно он освободит^ ся не только от своих угнетателей, но и от отживших свой век верований и предрассудков.

Кармело Мелон, герой романа «Деревья-музыканты» Жака Стефена Алексиса, говорит старому унгану Буа-д'Ор-му, владыке святилища Ремамбрансы: «Я уже не могу по­коряться и твердить, что господь бог добр, что лоасы — паши отцы, что Ремамбранса будет жить вечно... А если нужно, чтобы старое погибло и рушилось, то что должно

родиться?.. Если святилищу, обрядам и тебе самому суж­дено исчезнуть для того, чтобы возродился наш народ?..»

И как ни горько и ни тяжело старому унгану Буа-д'Ор-му, в душе он вынужден признать, что Кармело Мелон прав. Прощаясь с ним, Буа-д'Орм как бы благословляет его на ратный подвиг во имя счастья его родины: «Иди на­встречу будущему, иди с чистым сердцем и сбереги его в чистоте!..»

Будущее Гаити принадлежит Кармело Мелону, людям труда...

Ямайканцы верят в покоманию

майка, как и многие другие ост­рова в Карибском море, была от­крыта в 1494 г. Колумбом и покорена испанскими завоева­телями. Местных коренных жителей — араваков, которых в момент появления испанцев насчитывалось несколько де­сятков тысяч человек, постигла такая же жестокая участь, как индейцев других островов,— они были истреблены ко­лонизаторами. Им на смену пришли негры-рабы.

В 1655 г. Ямайку захватили англичане. Население ост­рова составляло тогда 3 тысячи человек, из них половина были негры. Англичане использовали Ямайку для враждеб­ных действий против испанских владений в Америке. Ост­ров, вначале превращенный в место ссылки, стал затем ба­зой английских пиратов, действующих в этом районе, а также крупным центром но торговле рабами, которых все в большем количестве использовали на местных плантациях сахарного тростника, кофе, индиго. В начале XIX в. на острове насчитывалось около 300 тысяч негров-рабов, око­ло 20 тысяч свободных негров и мулатов и около 20 тысяч белых поселенцев.

Пожалуй, нигде на Антильских островах рабы не ока­зывали своим эксплуататорам такого энергичного сопротив­ления, как на Ямайке. На острове произошло свыше трид­цати крупных восстаний рабов. Бежавшие от своих хозяев в глубь острова рабы-мароны (или маруны) в течение 150 лет сохраняли свою свободу. Только в конце XVIII в. англичане смогли преодолеть сопротивление маронов. Большинство из них колонизаторы выселили в Канаду, а

затем в Африку. Потомки маронов по сей день живут в западной части острова.

Самое крупное восстание негров произошло в 1865 г., спустя несколько десятилетий после освобождения рабов. Доведенные до отчаяния налоговым гнетом, лишенные да­же жалких клочков земли, эксплуатируемые плантаторами пуще прежнего, негры попытались освободиться от своих угнетателей, но потерпели поражение. Колонизаторы су­рово расправились с восставшими, сотни из них были по­вешены, тысячи подверглись жестоким наказаниям.

Однако борьба ямапканцев за свое освобождение про­должалась. В XX в. она приняла новые, более сознатель­ные формы, ее целью стало достижение экономической и политической независимости. Опасаясь потерять свои по­зиции в Карибском районе, английские колонизаторы пы­тались различными маневрами затянуть предоставление острову независимости. В 1958 г. была создана Вест-Инд­ская федерация, в которую наряду с другими карибскими владениями вошла и Ямайка. Федерация просуществовала всего лишь четыре года. В 1962 г. Ямайка, наконец, доби­лась независимости, хотя и осталась членом Британского содружества наций.

По данным 1964 г., население Ямайки исчислялось в 1728 тысяч человек. По переписи 1960 г., различные этни­ческие и расовые группы в ней были представлены следую­щим образом: африканцы (негры) 76,81%, афроевропейцы (мулаты) 14,51, индийцы (в том числе индомулаты) 3,30, белые. 3,25, китайцы (в том числе мулаты китайского про­исхождения) 1,23, евреи 0,7, сирийцы (в том числе мула­ты сирийского происхождения) 0,10 и прочие 0,03%.

Индийцы и китайцы — потомки законтрактованных ра­бочих, ввезенных на остров в XIX в. после отмены рабства. Только незначительная часть индийцев (19%) — индуисты, большинство христиане; мусульман мало. Почти полови­на китайцев — метисы от смешанных браков. Более 95% китайцев — христиане. Среди сирийцев — около 15% мулатов. Почти все сирийцы — католики. Среди белых кро­ме жителей английского происхождения, сирийцев и евре­ев (последние стали селиться на острове с конца XVI в.) есть потомки ирландских, немецких, португальских и ку­бинских поселенцев.

Как следует из приведенных данных, подавляющее большинство населения — негры. Они составляют основ-

ную массу сельскохозяйственных рабочих, батраков, черно­рабочих, безработных, число которых на острове обычно превышает 100 тысяч. Жизненный уровень негров крайне низок, особенно тяжелы условня жизни городской бедноты.

Английский журналист, посетивший остров, писал в 1961 г. о жизни бедняков в столице острова Кингстоне, в котором проживает около полумиллиона человек: «Тысячи людей живут около моря в грязных, заваленных мусором конурах, построенных из обломков, выброшенных морем на берег. Эти люди целые дни роются в громадных кучах вывозимых сюда отбросов в надежде найти лакомый кусо­чек. Их дома построены из кусков жести, железа, обломков дерева и тряпок»⁷⁰. Эти условия продолжают оставаться такими же и поныне. Тысячи ямайканцев ежегодно поки­дают свой остров и эмигрируют в Англию в поисках луч­шей доли. Там они влачат полуголодное существование, подвергаются расовой дискриминации...

Во что же верят ямайканцы, каким богам поклоняются массы обездоленных негров и мулатов?

По данным переписи 1943 г.,— а они мало в чем изме­нились за последнее двадцатилетие,— религиозная карти­на острова выглядит так: англикане 28,3%, баптисты 25,8, методисты 8,9, пресвитериане 7,5, католики 5,7%.

К перечисленным культам принадлежит 76,2% населе­ния. Остальные 20% относятся к самым разнообразным сектам ревивалистского толка — адвентистам, пятидесят­никам, иеговистам и им подобным*. Особенностью этих сект является активное участие верующего в богослуже­нии, выражающееся в пении религиозных гимнов, публич­ной исповеди и других действиях, с помощью которых ве­рующий доводит себя до экстаза или транса, когда на него «нисходит» бог (или святой), очищающий его от духовной и телесной скверны, говорящий его устами (верующий вы­крикивает нечленораздельные фразы, непонятные слова — глоссолалии) и подающий через него другими средствами различного рода предзнаменования и указания своим по­следователям. Акт вселения, овладевания сверхъестествен­ной силой верующего служит мостом, связывающим эти секты с африканскими культами, в частности с культом воду.

* Ревивализм — протестантское течение, проповедующее рели­гиозное «возрождение» путем усиления религиозности до состоя­ния, переходящего в религиозный экстаз.

могут быть простыми бочками, дно которых обтянуто козьей или другой кожей. Однако из них извлекаются старые африканские ритмы, им-то и повинуются после­дователи покомании.

Английские колонизаторы знали об активном воздей­ствии на негров там-тамов и пытались искоренить упот­ребление барабанов. В этих условиях было трудно со­хранить барабаны из определенного типа дерева и опре­деленной формы. Англичане запрещали барабанный бой после 10 часов вечера. После провозглашения независи­мости власти относятся с большей терпимостью к бара­банной музыке.

Как правило, покоманийские моления происходят в субботу в семь часов вечера или рано утром в воскре­сенье и продолжаются от 3 до 5 часов. Первыми приходят в молитвенную хижину пастырь, его помощники и бара­банщики, которые барабанным боем оповещают «комму­никантов» (так называются члены секты) о начале ре­лигиозной церемонии. Постепенно собираются коммуни­канты — мужчины, женщины и дети. Часть из них ос­тается на дворе у входа в молельню, беседуя между собой на различные темы, часть занимает места в молит­венной хижине. Когда помещение заполняется, в него входит руководитель (в белых штанах и рубашке, с бе­лой повязкой на голове) в сопровождении двух или трех женщин-ассистенток. В задачу последних входит чтение Библии, а также пение гимнов.

Присутствующие стоя приветствуют вошедших. Пас­тырь проходит к помосту и садится на него, а его помощ­ницы — на скамейку в первом ряду. Одна из них по его знаку подходит к столику, сидя за которым произносит краткую проповедь, весьма примитивную по своему со­держанию и форме — о греховности мира. Присутствую­щие возгласами, причитаниями, стонами подкрепляют ар­гументацию проповедницы. Затем ее сменяет руководи­тель, читающий одну из глав Библии, чаще всего из Вет­хого завета. Участники моления его также подбадрива­ют возгласами: «Иисус, спаси нас!», «Гетсамане!» и им подобными.

Вслед за этим руководимые тем же главарем секты присутствующие поют религиозные гимны. Печатных текстов гимнов не существует, да если бы они и сущест­вовали, то большинство из присутствующих, будучи не-

Английский плантатор на Ямайке

грамотными, не смогло бы ими воспользоваться. Поются гимны так: руководитель секты произносит слова гимна, верующие повторяют за ним. Следует перерыв, во время которого одна из помощниц собирает пожертвования. Как правило, сбор дает ничтожную сумму.

Второе отделение начинается с публичной исповеди одного из присутствующих. Исповедующийся подходит к столику и рассказывает, каким он был раньше грешни­ком и как он с божьей помощью исправился. Его исповедь комментирует руководитель. Он пересказывает ее, дра­матизируя отдельные моменты, с тем чтобы вызвать со­чувствие или негодование слушателей.

Служба кончается пением гимнов и коллективным чтением молитв.

Кульминационным моментом религиозной службы в покомании считается церемония посвящения, ибо только посвящаемый удостаивается чести войти в непосредствен­ный контакт с богом, стать его вместилищем, «обрести дух». Посвящаемые являются в молельню в обычной одежде, но с белой или синей повязкой на голове. Скамьи сдвигаются таким образом, что образуют в центре круг, в который становятся посвящаемые. По сигналу руково-

5» 131

дителя они начинают с нарастающей быстротой шаркать ногами и ритмично «хрюкать». Все это продолжается около 45 минут, когда, подогретые хлопками и резкими и пронзительными выкриками присутствующих, посвя­щенные впадают в транс и начинают «говорить на язы­ках» — выкрикивать бессвязные слова и выражения. Во время транса посвящаемый обильно потеет, зрачки его расширяются, он становится нечувствителен к боли. «Их вид,— говорит исследователь, присутствовавший на одной из таких инициации,— производит впечатление, что они находятся в состоянии самогипноза».

В покомании практикуется также обряд хлебопрелом-ления (причащения) и крещения, которому, как и у баптистов, подвергается взрослый последователь культа. Этим обрядам предшествует трехдневный пост. Обряд кре­щения совершается в воскресенье рано утром на берегу миря или у ближайшего ручья.

Чем же привлекает покомания народные низы? По-ви­димому, тем, что это чисто негритянская секта, руково­дители которой выходят из среды самих верующих, что она «дешевая» — принадлежность к ней требует самых не­значительных расходов, что в ней наличествуют африкан­ские элементы. «Для простых людей,— пишет исследова­тель Фернандо Энрикес,— покомания часто представляет почти поэтическое, возвышенное чувство, которое отсут­ствует в их повседневной жизни. Для живущих в нищете крестьян и городских рабочих несколько часов, проведен­ных в молельне, делают их частью могущественного ду­ховного мира, в котором не имеет никакого значения их бедственное материальное состояние» ^п.

Другой весьма характерной для условий Ямайки нег­ритянской сектой является Африканская реформирован­ная церковь, последователи которой называют себя раста-фаритами или сокращенно ристами. Эта секта возникла в 30-х годах этого столетия после провозглашения импе­ратором Эфиопии раса (князя) Тафари Меконнена, при­нявшего после коронования имя Хайле Селасие. Это собы­тие дало повод некоторым негритянским проповедникам утверждать со ссылками на Библию, где упоминается Эфиопия, что настало время освобождения черного чело­века от гнета белого, которое осуществит негус, провозгла­шенный ими Мессией. Нападение Италии на Эфиопию в 1935 г. вызвало большие симпатии к этой стране среди

негритянского населения Ямайки и привлекло многих в секту растафаритов.

Растафариты называют себя эфиопами, отпускают бо­роду, отказываются от сотрудничества с местными влас­тями, уплаты налогов, посещения школ и т. п. Они сто­ронники возвращения негров в Африку, за что в течение многих лет агитировал поселившийся в Соединенных Штатах известный негритянский лидер Маркус Гарвей, ямайканец по рождению. Следует отметить, что после про­возглашения независимости прах Маркуса Гарвея был перевезен из США на Ямайку и торжественно захоронен в Кингстоне.

Растафаристская секта отражает идеи негритянского расизма, исключительности негритянских народов и их превосходства над белыми. Она принадлежит к типу так называемых эфиопских церквей, которые стали возникать в Южной Африке в конце XIX в. и получили некоторое распространение в других районах. Исследователь эфиоп­ских сект Б. Сюндклер отмечает, что их программа «ха­рактеризуется амбивалентностью, двойственностью: с од­ной стороны, она включает лозунг «Африка для африкан­цев» и представляет реакцию против проводимой белыми миссиями политики главенства над африканскими народа­ми; с другой стороны, их церковная организация и интер­претация Библии в большей своей части скопирована, заимствована у миссионерских протестантских церквей, от которых они отпали, хотя и модифицированы на афри­канский лад» ⁷².

Однако к какой бы секте ямайканец ни принадлежал, какому бы богу ни поклонялся, он продолжает верить в силу темных чар, коварных духов — оби и в могущество обиамена — мага и колдуна, которому оби подчинены и повинуются. Веру в колдовство предки жителей Ямайки привезли с собой из Африки, обиамен — это африканский шаман, перекочевавший на Ямайку. Кто мог утешить в период рабства негра-раба, кто мог исцелить его от болез­ней, кто мог защитить его от многочисленных недругов и напастей, подстерегавших его на каждом шагу, как не его соплеменник, советчик и исповедник — обиамен, знавший все тайны потустороннего мира, умевший по следам прош­лого предсказать будущее, а главное — знавший, как и чем укротить и умилостивить оби, напускавших на людей болезни и всякие другие несчастья.

Английский парламентский комитет, проводивший об­следование Ямайки, отмечал в 1789 г. в своем отчете: «Негры вообще, будь то африканцы или креолы *, почи­тают, боятся и пользуются услугами колдунов. Преиспол­ненные самой глубокой веры, они обращаются к этим ора­кулам в надежде исцелиться от болезней, отомстить обид­чикам и врагам, обнаружить и наказать вора или невер­ную жену, предсказать будущее или заручиться их благоволением». С того времени влияние обиаменов от­нюдь не уменьшилось.

Английские власти боялись и преследовали колдунов, которые принимали активное участие в восстании рабов, часто становились их вожаками, но вытравить веру в кол­довство среди неграмотного, лишенного школ и медицин­ского обслуживания населения англичанам не удалось.

Обиамен готовит талисманы и любовные фильтры из крови и перьев птиц, клюва попугая, зубов собаки и ал­лигатора, осколков бутылки, могильной земли, рома и яичной скорлупы. Но он не ограничивается этим. Дея­тельность современного обиамена, пишет Ф. Энрикес, представляет собой смесь из искаженных западноафри­канских колдовских приемов и элементов протестантско­го богословия и астрологии. Теперь обиамен пользует­ся соответствующей справочной литературой, куда вхо­дит Библия, труды известного европейского «специалис­та» по колдовству Альберта Магнуса, изданные, как правило, в Соединенных Штатах, трактаты по астроло­гии американского шарлатана Де Лауренса.

Духовный мир ямайканца сложен и противоречив. Африканские реминисценции борются в нем с христи­анскими идеями и взглядами, навязанные ему колониза­торами. Об этом образно сказал ямайканский поэт Клод Мак-Кэй:

В туманный край, в далекий край отцов стремится мой плененный телом дух. Язык мой шепчет звуки древних слов, и песни джунглей тайно внемлет слух. Мечтаю о лесной дремучей тьме, но скован по рукам и по ногам, живу я в чуждом мире, как в тюрьме, молясь его безжалостным богам ⁷³.

* На Ямайке креолами называют негров, родившихся на острове.

Тринидадский

Хоровод

Богов

'огда идешь по Порт-оф-Спейну, сто­йлице Тринидада, пишет посетивший этот остров советский журналист Виталий Кобыш, кажет­ся, что совершаешь кругосветное путешествие: это и Анг­лия, и Индия, и Китай. Буддийские храмы и католические соборы, протестантские церкви и пагоды, мечети и сина­гоги живут в тесном соседстве. И все вместе — это Трини­дад, земля, не похожая ни на какую другую ⁷⁴.

Тринидад, вместе с Тобаго образуют с августа 1962 г. независимое государство. Оно расположено близ устья мо­гучей реки Ориноко, напротив венесуэльского побережья, от которого их отделяют два узких п олива шириной в 25 км с романтическими названиями Пасть дракона (Бока дель Драгон) и Пасть змия (Бока де ла Сьерпе). Оба ост­рова были открыты Колумбом в 1498 г. во время его третьего путешествия в Вест-Индию.

Индейское население Тринидада было истреблено кон­кистадорами, после чего испанцы стали ввозить на остров индейцев из Венесуэлы и негров-рабов. Обращением ин­дейцев в христианство на острове ведали каталонские мо­нахи-капуцины. В начале XVIII в. у них было на Тринида­де десять миссий. С их «помощью» новое индейское население острова постигла участь его коренных обитате­лей: оно вымерло или погибло от изнурительного труда на плантациях.

Что касается Тобаго, то этот остров почти сто лет был необитаемым. У испанцев было слишком много дел на континенте, чтобы обращать внимание на небольшие Ан­тильские острова, лишенные ценных ископаемых. По этим же причинам очень медленно росло и население Тринида­да. В 1783 г. оно составляло всего около трех тысяч чело­век, преимущественно негров-рабов. В конце XVIII в. на Тринидад бежало с Гаити много французских плантаторов. Они привезли с собой несколько тысяч рабов, занялись разведением сахарного тростника ⁷⁵. Еще раньше сюда пе­реселились многие французские семьи из Канады (после ее завоевания Англией в 1763 г.). Приток новых поселен-

13$

цев оживил экономику острова. В 1796 г. на Тринидаде насчитывалось уже свыше 400 плантаций сахарного трост­ника, кофе, хлопка, какао и индиго.

Год спустя Тринидад захватили англичане, к которым остров окончательно перешел по Амьенскому договору. В этом году население острова насчитывало 17 718 чело­век, в том числе 2151 белых, 4476 свободных цветных (негров и мулатов), 10 000 рабов и 1082 индейца. Англи­чане стали расширять сахарные плантации, увеличив ввоз африканских рабов. В 1838 г., однако, Англия была вы­нуждена запретить рабство в своих колониях, поэтому на Тринидад стали ввозить законтрактованных рабочих из Индии. К 1917 г., когда система контрактации рабочей си­лы была отменена, на остров было завезено свыше ста ты­сяч индийцев, а также некоторое количество китайцев и сирийцев.

Несколько иначе складывалась судьба Тобаго, которым с 1632 по 1662 г. владела Дания, затем — курляндский герцог Якоб, затем — Франция и с 1814 г.— вновь Англия. В 1888 г. Тобаго и Тринидад были объединены в одну ко­лонию, которой управлял английский губернатор.

По данным переписи 1960 г., на Тринидаде и Тобаго проживало 827 957 человек, из них 33 333 на острове То­баго и около 120 тысяч в Порт-оф-Спейне. Приблизительно половину населения составляли негры, около 10%—му­латы, 36,5% —индийцы, 1% —китайцы и сирийцы, около 3% — белые английского, французского, испанского, пор­тугальского и североамериканского происхождения.

В религиозном отношении население Тринидада и То­баго представляет пеструю картину. По данным упомяну­той переписи она выглядит так (в %):

Пятидесятники... 0,5
Другие христианские

культы........................... 2,2

Индуисты................................ 23,0

Мусульмане.............................. 6,0

Прочие (буддисты, ев­
реи, неверующие).. 0,5

Свидетели Иеговы

Эта таблица, однако, не отражает наличия на Трини­даде последователей синкретических афро-христианских культов Шанго и «крикунов» (shouters — они же духовные

баптисты, spiritual Baptists). Секта крикунов была запре­щена законом с 1917 по 1951 г. Точная цифра членов этих сект неизвестна, подразумевается, что их насчитывается несколько десятков тысяч. В статистике они фигурируют в числе последователей одного из перечисленных христи­анских культов.

Разношерстная гамма христианских культов на Три­нидаде повторяет известную уже читателю картину на Ямайке. На Тринидаде, как и в других британских владе­ниях в Вест-Индии, действовали миссионеры многочис­ленных протестантских культов, прибывавшие сюда из Англии и США. Английские колониальные власти все­мерно способствовали их деятельности, считая, что рели­гиозная раздробленность, вражда и соперничество сект содействуют ослаблению национального и политического единства местного населения и тем самым укреплению ко­лониального режима.

Характерно, что в лице католической церковной иерар­хии английские колонизаторы всегда имели «лояльных» сотрудников. Католический архиепископ Порт-оф-Спейна монсеньер Район весьма резко выступал против партии Национальное народное движение и ее руководителя Эри­ка Уильямса, боровшихся за независимость. Духовенство не могло простить Уильямсу, бывшему католику, его заяв­ления о том, что он перестал посещать церковь. Несмотря на сопротивление колонизаторов и их союзников — католи­ческих церковников, народ завоевал независимость, а Эрик Уильяме стал первым премьер-министром правительства Тринидада и Тобаго.

Из наличествующих на Тринидаде религий наиболь­ший интерес для исследователя представляют культ Шан­го, а также индуистский и мусульманский культы.

Тринидадский культ Шанго отличается рядом особен­ностей по сравнению с уже знакомыми нам другими афро-христианскими культами. Особенности эти обусловлены тем, что цветное население острова складывалось в основ­ном из негров, завезенных сюда не из Африки, а из дру­гих вест-индских владений Англии, а также в результате миграций из Гаити и Венесуэлы. Таким образом, негры прибывали на Тринидад с религиозными представлениями, которые уже претерпели известную синкретизацию под влиянием местных условий на различных островах Ан­тильского архипелага и в Южной Америке. На Тринидаде

эти разношерстные верования под воздействием, с одной стороны, религиозной пропаганды разнообразных проте­стантских сект, а с другой стороны, под влиянием инду-пстских и мусульманских культов, также пустивших глу­бокие корни на острове, продолжали эволюционировать.

Как кубинская сантерия и в известной степени воду, так g тринидадский культ Шанго являются синкретиза-цией религиозных воззрений народа йоруба и католиче­ского культа. На Тринидаде божества йоруба обрели в ка­толическом пантеоне соответствующих двойников. Так, бог йоруба Элефон превратился в Вечного отца, Обалу-фон — в Иисуса Христа, Шанго — в св. Ионна, Ойа — п св. Катерину (или св. Филомену), Ошун — в св. Анну, Огун — бог железа, кузнечного дела и войны стал св. Ми­хаилом, покровителем кузнецов и водителей автомашин; на родство с божеством-лекарем Шакпаной претендуют одновременно и св. Иероним, и св. Франциск, и Моисей. Наряду с этим в культе Шанго имеется серия божеств неуточненного африканского происхождения. Среди них Омалале, Аба-кусо, Бакбиаба и др.⁷⁶

В культе Шанго (и этим он напоминает культ воду) видное место занимают злые духи и демоны, появившиеся уже на местной почве. Это — доктор Стил, доктор Брум, Князь кладбища, Князь тьмы, Череп и кости (cross bones), доктор Хикеймах и им подобные астральные существа и фольклорные персонажи.

Последователи культа Шанго собираются в молитвен­ных домах — часовнях (chapelles; этот термин, по-види­мому, перекочевал на Тринидад вместе с французскими рабами из Гаити). Имеются также полузакрытые поме­щения для ритуальных плясок — «пале» (palais, этот, как и предыдущий термин, по-видимому, перекочевал сюда вместе с рабами из Гаити). В часовне алтарь и одна из стен заполнены различными изображениями, символами и другими культовыми предметами католической религии и религии йоруба. В их числе — литографии католических святых, церковные свечи, четки, кресты, сосуды со свя­щенной водой, оливковым маслом и цветами, «громовые стрелы», или камни (pierres — осколки метеоритов), не­олитические топоры, церемониальные метелки (шай-шай), трещотки (чок-чок), а также такие атрибуты могущества и силы католических святых и африканских божеств, как мечи, секиры, кинжалы, луки со стрелами, барабаны, кдад-

13?

чи и т. д. В отличие от культа воду африканские культо­вые предметы находятся в той же комнате (как в санте-рии) с той лишь разницей, что католические символы ве­ры расположены на верхних полках, а африканские — на нижних или на полу. Во дворе на земле устанавливаются алтари в честь отдельных богов культа Шанго; здесь раз­мещаются, как правило, предметы только африканских культов.

Особым почитанием шангоистов пользуются «громо­вые стрелы», напоминающие лепесткообразные топоры Кубы. Их держат на белых подносах в помещениях или на алтарях во дворах часовен. Верующие считают, что эти «стрелы» посылают с неба боги, власть которых они сим­волизируют. «Стрелы» ежегодно моют настоем из листьев. Их «кормят», поливая растительным маслом.

Амомбой — руководителем секты Шанго — может быть мужчина или женщина, которых так же, как на Кубе и Гаити, именуют «отцом» или «матерью» божества. Во вре­мя молебна они одеваются в белое или в платье цвета, присущего божеству, которому они служат.

Моления происходят по воскресным вечерам, в неко­торых случаях еще и по средам. Раз в году устраивается большой праздник в честь Шанго. Он продолжается че­тыре дня — со вторника по утро субботы. Есть и другие празднества: обряды посвящения (мытье головы и татуи­ровка); установление «престола» и флага — символов бо­жества; «кормление детей» — благодарственная церемо­ния; «плач» (пост и молиты) с целью добиться открове­ния и видения; поминание усопших; освящение новых ритуальных барабанов и некоторые другие.

Гимны секты Шанго, по мнению ее членов, поются на языке йоруба, в действительности же они состоят из смеси слов йоруба, креольских выражений и бессмыслен­ных слогов.

Ритуальная практика включает жертвоприношение в честь богов. Чаще всего закалывают козленка или режут петуха. Печень, части передней и задней ноги козленка отдельно варятся без соли и «преподносятся» божеству. Кровью жертвенного животного обрызгивают «громовые стрелы», подогретую смесь крови с растительным маслом выпивает посвящаемый на «последней вечере» (причем к посвящению, как и на Кубе, допускается только кре­щенный по католическому обряду).

Месяц спустя посвященный устраивает праздник, на котором ему моют голову специальной настойкой из раз­ных трав. Эта церемония называется дайсуну. В тот же или на следующий день над ним совершается другой об­ряд — сингбере (надрезывание головы). После общей молитвы и пения в честь божества новообращенному бритвой наносят по три или пять небольших надрезов на лбу, груди, плечах. Раны замазываются специальной па­стой, приготовляемой из семян красного перца, охры, мух и яичной скорлупы и настойки, которая употреблялась для мытья головы.

В религиозных церемониях в честь Шанго большое значение имеет пляска, совершаемая под звуки барабанов типа бата. Это та же пляска, что и у сантеро: танцующие в нарастающем темпе двигаются взад-вперед, притопты­вают, приседают, хлопают в ладоши, качаются, поют, пока на них не снизойдет «сила» — божество. Тогда их движе­ния становятся резкими, темп пляски нарастает, они на­чинают стонать и говорить на «неизвестном языке», ка­таться по полу, обнимать и трясти руки других участни­ков церемонии.

После пляски, которая длится несколько часов, со­вершается обряд жертвоприношения богам. Режут пету­хов, коз, овечек, черепах и реже бычков. Амомба варит мясо с рисом и другими приправами, часть еды препод­носится богам, а остальное съедают участники праздника.

Прогрессивный тринидадский писатель Ральф де Буассьер в своем романе «Жемчужина короны» так опи­сывает одну из церемоний секты Шанго, в которой уча­ствуют герои книги Кассандра Уолкотт и ее друг Попито:

«... Они гуськом поднимались по узкой тропинке, ве­дущей в гору. Грохот барабанов становился все слыш­нее. Их характерный, синкопированный, призывный ритм возбуждающе подействовал на женщин... Из темноты вдруг резко выступили темные купы деревьев и красный грунт тропинки. От колеблющегося и скачущего язычка пламени деревья, казалось, причудливо извивались и плясали в такт прерывистой барабанной дроби.

На холме, за хижиной жреца, стоял крытый соломой бамбуковый навес. Под ним, тесно сгрудившись по краям, стояли и сидели люди. Неподалеку, под манговым дере­вом, было установлено изображение девы Марии... Перед ним горели свечи и какая-то женщина отбивала низкие

поклоны, касаясь лбом земли. Оглушительно грохотали барабаны...

Глядя вперед широко открытыми, немигающими гла­зами, взгляд которых, казалось, пронизывал каждого на­сквозь и вместе с тем был устремлен куда-то за пределы видимого, с выпяченной вперед нижней челюстью, жрец-хоунбонор прохаживался по кругу гордой и величавой походкой, словно божество, привыкшее внушать священ­ный трепет; дыхание с шумом вырывалось из его полу­открытого толстогубого рта. Он что-то сказал Касси...

Касси подала жрецу сосуд из полой продолговатой тыквы, наполненный водой. Жрец покропил водой землю у ее босых ног и позади нее, брызнул во все четыре угла навеса и пошел к выходу, молящиеся почтительно и то­ропливо расступились перед ним.

— Джим, поди сюда, мальчик. Я устал,— сказал чело­век, бивший в самый большой барабан, прозванный «Ма­мой», и вытер взмокшую седую голову.

Джим сменил его. Старик с шишковатым бритым че­репом хриплым голосом пел на африканском диалекте. Ему вторили женщины. Снова забили барабаны, и соб­равшиеся запели хором.

Не переставая петь, Касси подала Попито трещотку из полой тыквы и знаком велела трясти ее — существо­вало поверье, что шум трещотки отпугивает духов и не позволяет им вселиться в человека. Соседка Попито, за­крыв глаза, самозабвенно пела. Ребенок на ее коленях крепко спал.

Ритм музыки становился все чаще, все быстрее. Каза­лось, весь мир наполнился сейчас грохотом барабанов, и их удары сыпались на Попито, как удары хлыста. Они болью отдавались в голове, заставляли содрогаться всем телом, и странное, захватывающее чувство оцепенения нашло на него. И, как раз когда ему показалось, что он больше не может, что он должен бежать отсюда, от этих ударов, причиняющих такую боль, барабаны и пение внезапно умолкли. Старик с бритой головой затянул но­вую песню. И барабаны забили снова. Чувствуя себя очень глупо, Попито вместе со всеми встряхивал тре­щоткой в такт ударам барабанов. Он понял, что все чего-то ждут. Его соседка с ребенком на коленях пожалова­лась:

— Дух не так-то силен сегодня.

Женщины с сонным видом поплотнее закутывались в шали.

Но вот опять вышел старик барабанщик и, вытерев с губ капли рома, уверенно обхватил коленями «Маму». Бритоголовый старик хриплым голосом издавал протяж­ные дрожащие звуки на чужом и вместе с тем странно знакомом Попито языке, устремив перед собой неподвиж­ный взгляд, словно видел то, о чем пел.

— Пойте все! Пойте! — выкрикивал он, рассерженный
не столько нестройным пением, сколько тем, что у него са­
мого такой слабый и дребезжащий голос. Он снова затя­
нул песню, на этот раз не такую печальную и тягучую,
и все, кто был под навесом, подхватили новый несложный
мотив:

А-а, ку-у, ла-ла-а, Л а гу-у, ла и-й-а-а!

Старик барабанщик, низко склонившись над бараба­ном, с ожесточением колотил в него.

— Бам, м'бам! Бам-бам-бам! Вам! Бам-бам! М'бам!
Он почти вплотную прижался к барабану своей седой

взмокшей от пота головой и слушал то, что лишь ему од­ному говорило гудевшее барабанье нутро. Его черные, как бусинки, глазки быстро пробежали по рядам моля­щихся и остановились на Касси.

Касси больше не пела. Она сидела, уставившись неви­дящими глазами в земляной пол. Попито понял, что сейчас для нее существует лишь призывный гул «Мамы». Внезапно по телу ее пробежала дрожь. Все мгновенно умолкли и расступились, давая ей место. И вдруг Касси, сделав сильный прыжок вверх, изо всей силы грохнулась лицом оземь. Попито в ужасе вскочил, но его оттолкнули назад. Ритм музыки участился. Извиваясь в конвульсиях, Кассандра каталась по полу.

— Абобо! Або-бо-бо-бо! — все более возбуждаясь, вы­
крикивали люди, прихлопывая ладонями по губам. Про­
должая петь, женщины кое-как подняли Касси на ноги.
Она шаталась, как пьяная. Попито почти бессознательно
отметил, что на лице Касси не было ни единой ссадины
или царапины. Его больно поразило то, что перед ним
теперь была не прежняя Кассандра Уолкотт. Кто-то чужой
и незнакомый глядел на него остановившимся взглядом.
Женщины торопливо вынули из волос Касси все шпиль-

ки, освободили ее платье от булавок и крепко повязали ее у пояса куском красной материи. Широко расставив ноги, Касси сделала два судорожных шага вперед, пошат­нулась, застонала, дерзким жестом подбоченилась, а за­тем, прижав руки к вискам, вдруг бросилась вперед и плашмя упала на барабаны.

Грохот барабанов и пение мгновенно смолкли. Слыша­лось лишь шумное дыхание Касси. Старик барабанщик, игравший на «Маме», боялся коснуться одержимой, ле­жавшей у него на коленях. Он взглянул на одну из стояв­ших поблизости женщин. Она быстро подошла и подняла Касси. Падая, Касси уронила одну из поставленных перед барабанами горящих свечей. Прежде чем опять зажечь свечу, женщина ладонью коснулась земли.

Музыканты снова бешено заколотили в барабаны. А-а, ку-у, ла-ла-а, Ла гу-у, ла и-й-а-а!

Присутствующие в каком-то исступлении повторяли

три ноты:

До, до, ми, ми, Ми, ре, ре, до!

Маленькая девочка сладко спала на коленях у соседки Попито. Она немного сползла с колен матери, рот ее был полуоткрыт, а шапочка упала на лицо и почти совсем за­крыла глаза с длинными ресницами.

Пение напоминало восторженное чествование боже­ства, сошедшего на землю в образе Кассандры Уолкотт. Теперь Касси плясала, но не так, как плясал до нее жрец, а яростно и исступленно, вся извиваясь и подавшись кор­пусом вперед, словно подгоняемая ударами хлыста или терзаемая невыносимой мукой. С неподдельной грацией быстро перебирала она босыми, покрытыми пылью ногами, выделывая замысловатые па на земляном полу.

Но теперь безумный взгляд старика барабанщика был устремлен в другой конец сарая, где перед кем-то в почти­тельном страхе расступилась толпа.

Вперед вышел жрец с зажженной свечой на голове, с внушающим ужас остановившимся взглядом, устремлен­ным, казалось, в никуда и вместе с тем все видящим и подмечающим вокруг.

Какой-то юноша свалился со скамьи и забился на зем­ле, как петух с отрезанной головой. Несколько человек

быстро сняли с него ботинки. Барабанная дробь стала еще более неистовой. Зрители стояли на ящиках, забирались друг другу на плечи и, открыв рты и обмениваясь корот­кими замечаниями, глядели на пляшущих. Слабый свет бамбуковых фонариков усугублял выражение священного ужаса на их возбужденных лицах.

Барабаны умолки только тогда, когда старик барабан­щик, бивший в «Маму», совсем обессилел. Касси, шатаясь, покинула навес. Так как она долго не возвращалась, а барабаны забили снова, Попито пошел искать ее. Он нашел ее распростертой на земле перед изображением Богороди­цы и совсем уже догоревшими и оплывшими свечами. Оглянувшись вокруг и убедившись, что на них никто не смотрит, он подошел к Касси и потряс ее за плечо.

— Касси? — сказал он нерешительно.

И будто оборвалась какая-то нить. Словно пробудив­шись от сна, на него взглянула прежняя Касси, которую он знал в течение всех этих месяцев.

— Что случилось? Ты здорова?

Она перекрестилась, отряхнула платье и, пытаясь скрыть явное смущение, ответила:

— Подожди, я сейчас.

Касси убежала в хижину жреца, чтобы привести себя в порядок, а Попито остался ждать ее в темноте...» ⁷⁷

Последователи Шанго считают, что кроме души (поло­жительного начала), существует ее тень (греховное нача­ло); болезни — проявление власти злого духа, изгнание которого из тела производится при помощи добрых богов. Американский этнограф Джордж Итон Симеон, иссле­довавший культ Шанго на Тринидаде, отмечает, что этот культ складывается из следующих составных частей.

Неизменные африканские элементы: вера в сверхъ­естественные существа, которые вмешиваются в жизнь людей; значение ритма и полиритма; музыка барабанов и шумовых инструментов; хлопанье в ладоши и притопты­вание; ритуальные пляски; проявление могущества богов через предоставление лекарственных снадобий больным; жертвоприношение животных; вера в силу «громовых стрел»; церемониальные мечи; подношение еды богам.

Измененные африканские элементы (к старым афри­канским понятиям прибавлялись новые элементы): вера во множество богов, новые черты у ряда африканских божеств, публичное вселение духа в человека; множест- 144

венное понятие души; использование духов умерших; святилища; гадание на орехах кола; новые элементы в обряде посвящения; негармоничное пение; перекресток дорог как избранное место для магических действий; ис­пользование в культовых церемониях камней, листьев, крови и змей; понятие, что ничто не является полностью плохим и ничто — полностью хорошим.

Синкретизм: ритуальное использование воды; много­численные погребальные церемонии; широкое использо­вание заговоров; гороскопы; вера в ведьм; использование снов в гадании.

Европейские заимствования и реинтерпретация евро­пейских религиозных элементов, таких, как Библия, като­лические молитвы, изображения католических святых; чет­ки; троекратное окропление водой; молитвы баптистского толка; магические книги; крест и распятие; свечи; фимиам; пастырский посох; ключи; флаги, украшенные буквами; га­дание на стеклянном шаре, стакане воды или пламени свечи.

В последние годы наблюдается известное срастание культов Шанго и духовных баптистов (крикунов), моле­ния которых шлеют якобы лечебное значение. Часты слу­чаи, когда один и тот же амомба справляет культовое дей­ство и в секте Шанго, и в секте крикунов. Однако оба культа в последние годы не могут похвастаться успехами. Провозглашение независимости, экономическое развитие страны, рост городского населения, развитие начального образования — эти и другие факторы способствуют отходу верующих от всевозможных культов. «Несомненно,— отме­чает Джордж Итон Симпсон,— что влияние старых веро­ваний в известной степени подорвано и амомбы уже не пользуются таким широким уважением, как в прошлом» "

Большинство (около 75%) проживающих на Трини­даде индийцев говорят кроме английского на хиндустани, около 75% из них исповедуют индуизм, остальные мусуль­манство. Они — вест-индцы второго или третьего поколе­ния. Различия в происхождении (различные районы Ин­дии) в значительной степени сглажены, они чувствуют себя не пенджабцами или бенгальцами, а индийцами. Как отмечает советский исследователь А. Д. Дридзо, в зна­чительной мере этому способствует чувство национальной солидарности, возникшее у них вдали от родины⁷⁹.

Так как среди завезенных на остров индийцев было мало представителей высших каст и так как условия труда на плантациях были для всех каст одинаковы, то со вре­менем отпали многие кастовые табу, в том числе кастовая эндогамия — следствие того, что среди индийцев на ост­рове в течение многих лет преобладали мужчины. Отсю­да распространение разводов и вторичных браков и сме­шанных индийско-негритянских браков.

Индуизм в результате подневольного труда индийцев на Тринидаде претерпел весьма существенные изменения. Многие индуистские обряды под влиянием господствую­щей католической религии подверглись синкретизации. Английские колонизаторы запрещали сжигать трупы, как того требует индуистская религия, и ее последователи были вынуждены хоронить покойников в земле, переняв у католиков обычай зажигать свечи на могилах предков в день всех святых. В то же время погребальные молитвы остались те же, что употреблялись и при кремациях. Мно­гие индуисты постоянно посещают католические богослу­жения.

С другой стороны, индуисты оказывают весьма замет­ное влияние на негров — последователей секты Шанго, в особенности в тех районах, где индуисты составляют большинство населения. Негры заимствуют у индуистов свадебный церемониал, нанимают индийских пандигов (лиц, знающих священные санскритские тексты) для со­вершения своих молений. Негры и мулаты участвуют в празднике «Рамлила»,— десятидневной мистерии на сюжет «Рамаяны», хотя играют они лишь отрицательных персонажей, темнокожих врагов Рамы. Негры часто обра­щаются к индийским знахарям, а индийцы — к обиаменам.

На Тринидаде преобладают две индуистские секты — Дхарма Махаа Сабха и Сеунераин, или Сива Нарайани. Последователи первой поклоняются богу-обезьяне (Ха-нуман Пужа), читают священные книги Рамаяны и справляют праздники Дивали. Молебны в честь Ханумана проводятся, как правило, по субботам, с участием священ­ника-брахмана. Последователи секты верят, что Хануман может наделить их властью, богатством, здоровьем, воз­нести их душу на небо. Чтение стихов из Рамаяны сле­дует за молебном в честь Ханумана. Праздник Дивали в честь богини Лакшми проводится в ноябре.

Кроме традиционных индуистов, на Тринидаде имеют-

ся группы приверженцев возникшей в XV в. в Индии секты кабириантхи, отрицающей кастовые различия, идо­лов, всякую обрядность. Имеются последователи другой монотеистической секты, основанной в Индии в 1877 г.,— Арья Самадж.

Среди индуистов и верующих других культов шлроко распространено поверие в магическую силу «дурного гла­за» (мальжо, креольская версия испанского mal de ojo), для борьбы с которым совершаются специальные экзерсисы как брахманами, муллами, так и обиаменами.

В народе верят также в существование ведьмы — су-куйон, находящейся в связи с дьяволом, летающей ночью и сосущей кровь людей и животных. Эти народные пове-рия носят на себе следы синкретизма, в них явственно прослеживается европейская традиция.

Только около 15% индийцев, живущих на Тринидаде, исповедуют мусульманство. Хотя большинство мусуль­ман— сунниты (ханифиты), один из главных их празд­ников, как и среди индийцев Ямайки, является Мохаррам шиитского происхождения. Здесь его называют Hosse festival — праздник Хасана. Мохаррам на Тринидаде при­обрел карнавальные черты. В нем активно участвуют негры и мулаты, они вместе с индийцами строят Тадж — больших размеров сооружение из бумаги и бамбука, кото­рое несут во время процессии в честь Мохаррама.

Христианство (католичество и протестантские секты) получило весьма широкое распространение среди индий­ского и негритянского населения Тринидада. Переход в религию колонизаторов открывал цветному возможность получить лучше оплачиваемую работу, стать мелким чи­новником в управленческом аппарате.

Тринидадские индийцы сохраняют в своей пище мно­гие национальные блюда — роти, дхальпури (виды хлеб­цев), керри (рис с острой приправой) и другие, которые потребляются также негритянским населением и фигу­рируют у последнего в приношениях предкам (так назы­ваемый родительский стол). Несмотря на традиционные запреты и ограничения, большинство тринидадцев-инду-истов потребляет в пищу мясо, мусульмане же продолжа­ют воздерживаться от свинины. Свадебные угощения у индуистов, как правило, не содержат мяса. Некоторые из этих пищевых запретов сохраняют и индийцы-христиане, особенно в первом поколении ⁸⁰.

В начале XX в. на Тринидаде были открыты большие запасы нефти. Кроме того, озеро Пич-лейк — одно из круп­нейших в мире естественных хранилищ асфальта. Трини­дад, как и в прошлом, продолжает поставлять Англии дешевый сахар. Но население острова живет в нищете. Не­смотря на провозглашение независимости, национальные богатства страны продолжают оставаться в руках иност­ранных монополий. Хозяин тришгдадского сахара — по-прежнему английская монополия «Тэйт энд лайл». Трини-дадская нефть и нефтеперегонные заводы, перерабатываю­щие в год свыше 20 млн. тонн нефти,— в руках американ­ского нефтяного спрута «Тексако». Внешняя торговля острова контролируется английскими и американскими фирмами. На острове мощная военно-морская база США.

Из всех злых духов, в существование которых верят местные жители, единственно реальным и подлинно опас­ным является «дух колониализма», все еще причиняющий огромные бедствия населению Тринидада и Тобаго.

«Освободиться политически и даже экономически — это еще далеко не все,— заявил в 1965 г. премьер-министр Эрик Уильяме посетившему его советскому журналисту Виталию Кобышу.— Наследие колониализма прочно засе­ло в самом сознании людей. Не все пока чувствуют себя хозяевами своей страны, у многих еще нет чувства ответ­ственности за ее судьбы. Над этим тоже приходится мно­го работать, мы вообще вынуждены много работать»^SI.

Народу Тринидада и Тобаго предстоит еще преодолеть много препятствий в борьбе за свое светлое будущее...

Поиск по сайту: