Воду, или культ лоасов

LJa Гаити господствует культ воду.

" Так утверждают справочники по этой стране, книги, освещающие ее прошлое и настоящее. Но что такое воду? Изуверский культ с первобытным ри­туалом, кровавыми жертвоприношениями и чувственными плясками, которые жаждут лицезреть пресытившиеся американские туристы? Или это один из тех многочислен­ных культов, завезенных на Антильские острова африкан-

* Они известны как последователи «бога Оливорио», искажен­ное от имени Либорио.

скими рабами, в котором не больше порочного, чем в любой другой религии?

Постараемся разобраться в этих вопросах.

Республика Гаити занимает западную часть одноимен­ного острова, которую Испания была вынуждена уступить Франции в 1697 г. Получив во владение столь лакомый кусок, французские колонизаторы попытались извлечь из него максимальные выгоды. Они поделили между собой захваченные земли, ввезли из Африки десятки тысяч ра­бов, беспощадная эксплуатация которых на сахарных план­тациях приносила французским рабовладельцам басно­словные прибыли.

В конце XVIII столетия в этой французской колонии проживало уже свыше полумиллиона человек, подавляю­щее большинство которых были рабами. Остальную часть населения составляли свободные негры и мулаты, а также белые — плантаторы и чиновники.

В 1795 г. по Базельскому договору к Франции перешла также восточная часть острова. Теперь весь остров Гаити стал вотчиной французских колонизаторов, но дни их гос­подства были сочтены. Разбуженные громом французской революции рабы восстали и после нескольких лет ожесто­ченной и героической борьбы завоевали свободу и незави­симость.

В кого и во что верили негритянские массы Сан-До-минго, как окрестили французы Гаити свое новое антиль-ское владение? Рабы здесь, как и на Кубе, оставались вне влияния католической церкви. Хотя французский «Черный кодекс» предписывал плантаторам обращать рабов в като­личество и заставлять их молиться новому богу и хотя в колонии имелись представители французского клира —ка­пуцины, кармелиты, доминиканцы, иезуиты, ни плантато­ры, ни церковники не утруждали себя выполнением этих предписаний. Французские плантаторы, считая проповедь католичества среди рабов вредной вообще, особенно сопро­тивлялись распространению среди них церковного брака, что по крайней мере формально обязывало бы рабовла­дельцев не разлучать при продаже семьи невольников.

Во французском Сан-Доминго монахи, к какому бы они ордену ни принадлежали, думали только об одном — как обогатиться. Торговлей ли рабами, контрабандой ли, служ­бой ли плантатору — как угодно, но приобрести состояние, ибо только оно одно могло принести им почет и удовлетво-

рить их весьма разносторонние потребности... Правда, ие­зуиты, снедаемые жаждой власти, пытались заигрывать со свободными цветными, надеясь таким образом запугать плантаторов и подчинить их своему влиянию. Но коварные замыслы сынов Лойолы были шиты белыми нитками. В 1764 г. их изгнали как из пределов Франции, где их преступления и интриги вызвали всеобщее возмущение, так н из французских колониальных владений, в том числе из Сан-Доминго.

После завоевания Гаити независимости почти все като­лические священники, поддерживавшие французских коло­низаторов, бежали из страны. Жан Жак Дессалин, прави­тель независимого Гаити, впервые в истории Латинской Америки в конституции 1808 г. провозгласил отделение церкви от государства, ввел гражданский брак. Эти дейст­вия вызвали гнев папского престола. Папа римский счел себя вдвойне оскорбленным: ведь церковь отделили от го­сударства негры, вчерашние рабы, чернокожие... Ватикан такого афронта долго не мог простить. Даже после дипло­матического признания других независимых латиноаме­риканских республик папский престол отказывал в нем Гаити, хотя правительство Гаити неоднократно выражало пожелание нормализовать отношения с Ватиканом.

Все эти годы религией гаитян, как отмечает американ­ский исследователь Джеймс Г. Лейборн, была «странная галиматья — смесь католицизма и народных поверий»⁵⁹.

Американец Хант, проживавший на Гаити, писал в 1860 г.: «Многие образованные люди, как и французы, ве­рят в Вольтера, которого, как я часто слышал, они считают величайшим человеком всех времен»⁶⁰. Тем не менее эти вольтерианцы считали церковь необходимой для наро­да и, вопреки враждебному отношению Ватикана, пыта­лись восстановить в стране католическую церковную ие­рархию. Правительство рекрутировало за рубежом попов-расстриг, многие из которых были повинны в воровстве и других уголовных преступлениях, и, наделив их высокими церковными званиями, поручало им блюсти нравственность и мораль верующих. Можно вообразить, что это были за «пастыри»!

Впрочем, далеко не все правительства в указанный пе­риод покровительствовали католицизму. Фаустин Сулук, провозгласивший себя императором в 1849 г. и деспоти-

чески управлявший страной в течение десяти лет, явно благоволил культу воду.

В 1860 г. папский престол, наконец, признал независи­мость республики Гаити и установил с нею дипломатиче­ские отношения. В том же году был подписан конкордат, согласно которому Ватикан назначил на Гаити архиепи­скопа и прислал около ста священников и монахов, глав­ным образом французов.

С тех пор католическая иерархия продолжает оставать­ся чужеземной. Это главным образом французские и бель­гийские священники и монахи.

С 1915 по 1935 г. Гаити была оккупирована американ­скими войсками. Империалисты США не могли простить гаитянам того, что их конституция запрещала иностран­цам владеть собственностью. Двадцать лет ненавистные гринго грабили богатства страны и убивали гаитянских патриотов. В период американской оккупации в стране энергично работали различного рода протестантские про­поведники, наехавшие из США, однако успеха они не имели: население видело в них прямых пособников окку­пантов. Народные мстители — партизаны (какое), гро­мившие оккупантов, верили в лоасов — божеств воду, к ним они взывали, сражаясь с солдатами гринго.

В 1930 г. на Гаити было 205 священников, из них толь­ко 8 гаитян. Из 105 монахов и 366 монахинь почти все были иностранцами. В это время в стране имелось 112 при­ходов и 465 часовен. За истекшие годы эти цифры несколь­ко увеличились, однако влияние официальной католиче­ской церкви ограниченно. Народные массы, особенно в сель­ских местностях, выдавая себя за католиков, продолжают оставаться язычниками и верить в воду.

У последователей воду свои святилища, свои жрецы, свои праздники. В период правительства Эли Леско (1941 — 1946) католические церковники при помощи властей пре­следовали водуистов. Их святилища разрушались, жрецы преследовались, предметы водуистского культа уничтожа­лись, от водуистов требовали публичного отречения от своей веры. Погромные действия церковников только оже­сточали широкие массы населения. Двадцать лет спустя этим обстоятельством воспользовался другой тиран — Дю-валье, захвативший власть в 1957 г. и удерживающий ее до сих пор. Стремясь укрепить свой авторитет в народных низах, этот верный и хитрый слуга американских импери-

алистов провозгласил себя сторонником водупстского куль­та и выслал многих католических церковников-иностран­цев, обвиняя их во вмешательстве во внутренние дела страны...

Итак, что же такое гаитянское воду? Это еще одна разновидность синкретического афро-хри­стианского культа, возможно, наиболее развитая и влия­тельная по сравнению с другими, встречающимися на Ан­тильских островах. Как и другие синкретические культы подобного рода, воду не имеет ни своего канонического кредо, ни кем-то утвержденного единого культового цере­мониала, ни окончательно выработанных правил и норм поведения верующих. Воду продолжает оставаться сего­дня, как и сто лет назад, комплексом народных поверий без церковной иерархии, без своих богословов, без единого «духовного главы». Жрецы воду, как правило, неграмотны и не в состоянии объяснить смысл и содержание своей веры. Католические церковники считают водуистов идоло­поклонниками, а их жрецов — варварами, колдунами, чуть ли не людоедами. По-иному смотрят на воду ученые этно­графы, исследовавшие эту религию.

Ученые показали, что воду завезли на Гаити рабы из Африки, где оно было религией дагомейцев. Некогда на Гвинейском побережье существовало государство Дагомея, о нем впервые услышали европейцы в XVII в. Само поня­тие воду у дагомейцев означает богов и духов разного рода, главным образом духов предков. Кроме них дагомейцы по­читают три группы божеств природы, возглавляемых «главными» богами. Во главе богов неба стоит Нана-Бу-луку, богов земли — Сабата; бог грома Ксевиозо возглав­ляет третью группу.

Дагомейцы совершали в честь своих богов жертвопри­ношения. Богов «кормили» плодами, птицей, скотом, а в древние времена и людьми. Религия Дагомеи, отмечает Б. И. Шаревская, содержит черты, характерные для ран­него политеизма: расслоение сонма духов, выделение выс­ших духов и перерастание их в божества, наделение оли­цетворений природы общественными атрибутами, преобла­дание умилостивительного культа, отражающего отноше­ния господства и подчинения⁶¹.

На Гаити воду, с одной стороны, вобрало в себя, видо­изменив, ряд элементов из других африканских культов, с другой стороны, ассимилировало основные элементы хри- 104

стианской (католической) религии. Но кроме этого в гаи­тянском воду имеются и новые, только одному ему прису­щие элементы, порожденные местной действительностью и не имеющие ничего общего ни с религией дагомейцев, ни с христианством. Скрещивание этих на первый взгляд разнородных элементов породило по существу новый культ, сохранивший от дагомейского, пожалуй, только название.

Как указывает французский исследователь Альфред Метро, после двухсотлетнего «сожительства» этих элемен­тов в воду они синкретпзировались в новую «божествен­ную семью», в которой «добрый бог» («Bon Dieu», как именуют гаитяне христианского бога) Христос, богома­терь, католические святые и африканские духи мирно уживаются друг с другом⁶².

Некоторые исследователи называют воду религией гаи­тянских крестьян. Но это не совсем так. Скрытых сторон­ников воду можно найти и среди городского населения, официально исповедующего католическую религию. Об этом повествует замечательный гаитянский писатель Жак Стефан Алексис, замученный в застенках тирана Дювалье:

«Попробуйте отыскать в Фон-Паризьене человека, кото­рый, послав каплуна местному кюре, не преподнесет тут же даров и водуистскому жрецу! Весьма вероятно даже, что последователей водуизма было здесь гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд: католицизм был для многих всего лишь удобной ширмой. По правде гово­ря, чуть ли не каждый житель Фон-Паризьена посетил — и не один раз — хунфор (водуистское святилище.—■ И. Л.), попрыгал там вокруг столба, предназначенного для обрядовых плясок, и пролил несколько капель миндаль­ного молока перед алтарем. Люди среднего достатка, те, кому в социальном отношении особенно нечего было те­рять, относились к поставленной перед ними дилемме до­вольно легко: им не впервой приходилось примирять в своем сознании две разные религии, и совесть не слиш­ком мучила их. Но богачи, честолюбцы, все те, кто зани­мал в обществе видное положение, не могли допустить и мысли о том, чтобы отречься от лоасов. В могущество во-дуистскргх богов они верили куда больше, чем в силы боже­ственного провидения, придуманного людьми. Бог-отец и Христос, так же, как витающий где-то дух святой, жили очень далеко и представляли собой понятия отвлеченные: разумеется, и с ними не мешает примириться, но спешить

тут некуда, можно подождать до смертного часа. Другое дело — лоасы, боги мирские, тесно связанные с людьми и с их повседневными занятиями, боги, которые каждый миг вмешиваются в человеческую жизнь и которые ре­шают, быть ли дождю или солнцу в этих краях. С лоасами приходится всегда держать ухо востро — иначе, того и гляди, твой конкурент перехватит у тебя милость таин-

ственных сил и сыграет с тобой злую шутку! Ведь лоасы не терпят, чтобы к ним относились пренебрежительно или с дурацкой расчетливостью...» ⁶³

Что же представляют собой лоасы? Это завезенные на Гаити домашние боги или духи дагомейцев, покровитель­ствующие людям. Они могут помочь человеку лучше, ус­пешнее работать, «Овладевая» верующим, вселяясь в него, они могут дать ему полезный совет, вылечить от болезни. Но лоасы не всемогущи. Они способствуют счастью, но не создают его. Они могут спасти человека от молнии, дождя, но предупредить их не в состоянии, ибо то и другое исхо­дят от христианского бога, создателя и повелителя вселен­ной ⁶⁴.

Из африканских божеств одно из первых мест занима­ет Легба. Этот лоа играет роль посредника между другими лоасами и человеком, к его услугам молящиеся прибегают чаще всего. Легба обладает способностью истолковывать другим лоасам нужды и просьбы людей. В Африке его символом является фаллос, на Гаити, однако, его пред­ставляют веселым хромым старикашкой-бедняком. Может быть, именно поэтому его образ синкретизируется со св. Антонием, покровителем бедняков.

Владыкой морей, своего рода Нептуном, является лоа под именем Агуэ-таройо, мулат с зелеными глазами. Его символами, эмблемами служат морские раковины, изобра­жения кораблей, рыб. В его честь устраиваются праздне­ства в заливе Порт-о-Пренса. У скал в этом заливе (Илетс) приносят ему в жертву кур, белых телят и шам­панское. После жертвоприношения верующие, не обора­чиваясь, поспешно возвращаются на берег, ибо Агуэ-та­ройо, как и все дагомейские боги, не любит, когда наблю­дают за ним во время трапезы.

Лоа Заку — властелин полей, главный распорядитель всех сельскохозяйственных работ, своего рода министр сельского хозяйства. Крестьяне фамильярно именуют его «кузеном». Зака изображают селянином в синей кресть­янской рубашке, такого же цвета штанах, с соломенной шляпой на голове. Он недоверчив, любит поживиться за чужой счет, ворчлив и не терпит горожан.

Эрзили-Фреда — водуистская Афродита и католиче­ская дева Мария в одном лице. Это — веселая красавица-мулатка, кокетка и сладострастница, любит всякие удо­вольствия, в том числе роскошно одеваться. В святили-

щах ей отводится отдельная комната, где хранятся ее ро­зовые и белые платья, украшения, туалетные принадлеж­ности — мыло, духи, пудра, губная помада, щетки, гребни и прочее.

Дамбалла-уэдо — бог змей, хозяин дождя, живет в во­доемах, озерах, источниках, хранителем которых он явля­ется. В водуистской космогонии Дамбалла-уэдо и его жена Аида отождествляются с радугой и изображаются в виде небесных ящериц или змей. Дамбалла-уэдо отождествляет­ся с католическим святым Патрицием, укротителем змей.

Есть лоасы, охотнее других подчиняющиеся воле кол­дунов. Их можно использовать для отомщения обид и несправедливостей. Среди таких лоасов наибольшим успе­хом пользуются Маринетт — бва-чег, Маленький Жан — изящные ножки и красноглазая Эрзили. С этой лее целью можно прибегнуть и к услугам мертвецов, но для этого следует заручиться согласием лоасов, которые ведают кладбищами, могилами и всеми делами, связанными с заг­робным миром. Их несколько, все они местного происхож­дения и все они «бароны»: Барон-Суббота, Барон-Кладби­ще, Барон-Крест.

Из них Барон-Суббота, пожалуй, самый влиятельный. Без его согласия колдун не в состоянии кого-либо околдо­вать и тем более отослать к праотцам. Барона-Субботу рисуют в виде похоронных дел мастера, одетого во все черное, в белых перчатках и накрахмаленной манишке, с черной палкой в руке. Символизирующие его предметы изображаются на алтарях и стенах святилищ. Среди них большой черный крест, инструменты гробокопателя — ло­пата, кирка и кол, череп и скрещенные берцовые кости.

Большой властью пользуется жена Барона-Субботы — мадам Брижжит. От их брака появилось целое потомство злых божеств Гедэ, среди них несколько военных — гене­рал Жан-Баптист, генерал Фуйе, Передовой Брутус и дру­гие. Некоторые считают нынешнего диктатора Дювалье живым воплощением одного из этих божеств, в народе одна из его кличек Папа Гедэ.

Лоасы из семьи «Петро» родились на Гаити. Они ведут свою родословную от полумифического персонажа дона Педро, уроженца испанской части острова, о похождени­ях которого рассказывают различные легенды. От него происходят Жак-Филипп Петре, Преступник Петро и ряд других могущественных духов с тем же именем.

Лоасы заступаются за людей, исцеляют их от болезней, даруют им любовь, красоту и богатства, однако за своп услуги они требуют платы — жертвоприношений (их не­даром называют «едоками» —mangeres), подарков и ува­жения. Лоасы обидчивы: если им поднести не то блюдо пли станцевать в их честь не тот танец, они могут рассер­диться и навести порчу на человека. Однако унганы (жре­цы) знают их повадки и вкусы и предохраняют верующих от неприятностей и неожиданностей при общении с ло-асами.

Последователи культа воду создают общины («общест­ва»), возглавляемые унганами или мамбо (жрицами). Их называют также папалоа и мамалоа, т. е. отец и мать свя­того, как называют жрецов в культах сантерии и кондомб-ле. Унганам помогают унси (служки), которых выбирают из числаканцо (прошедшихпосвящение), а такжела-плас (церемониймейстер) и унганикон (руководитель хора и танцев).

Культовые церемонии проводятся в общинном святи­лище — большой хижине, чаще всего расположенной в ча­щобе, неподалеку от селения. Эту хижину отличает от дру­гих то, что рядом с нею расположена площадка с навесом (peristyle), который покоится на столбах. Столб в центре святилища называют митаном (poteaumitan), или дорогой духов, по нему спускаются в святилище лоасы. Хижину называют баги, а вместе с площадкой — умфро или ум-фрот. На земляном полу одной из стен баги на некотором возвышении расположен алтарь, похожий на витрину ан­тикварной лавки. На нем размещены распятия и другие символы католической веры, изображения католических святых, у алтаря — сабля Огуна, свечи, цветы а также жертвоприношения — фрукты, блюда с водой, вино, иг­ральные карты, священные камни, облитые оливковым маслом, символизирующие лоасов.

На полу и на стенах унган и его помощник рисуют во время службы кукурузной или пшеничной мукой магиче­ские рисунки — вевэ, символизирующие различных лоасов. У унгана в руке магическая погремушка — колокольчик (aso), символ его власти. Погремушка сделана из выдолб­ленной тыквы и украшена узорами из змеиных позвонков вперемежку с искусственным жемчугом. С помощью этой погремушки унган призывает лоасов, командует ими.

В религиозной практике воду центральное место зани­мают пляски под барабанную музыку. Барабанщики — профессиональные музыканты, они могут даже не пройти ритуал посвящения. Они должны обладать незаурядной музыкальной памятью и физической закалкой: ведь им приходится стучать в барабаны в течение многих часов. Для водуиста, как и для последователя сантерии, барабан не только священный инструмент, он вместилище духов. Барабанные ритмы отличаются большим разнообра­зием. Им подчинены движения и действия танцоров. Рит­мы носят названия различных западноафриканских пле­мен, представители которых были завезены в качестве рабов на остров. Участники водуистских церемоний пля­шут беспорядочно, каждый сам по себе, вокруг митана. Иногда двое или несколько танцоров сходятся и сорев­нуются друг с другом. Искусство пляски выра­жается в движениях не только ног, но и плеч и бедер. Танцы сопровож­даются пением. Мелодии песен европейского проис­хождения, исполняются же песни на африканский ма­нер — резко, с выкриками. Важной частью «служ­бы» является «кормление» лоасов. Для того чтобы расположить богов к себе, их следует заблаговремен­но попотчевать любимыми яствами: птицей, козляти­ной и молодым бычком. Жертвенных животных предварительно наряжа­ют яркими покрывалами, к рогам прикрепляют заж­женные свечи (свеча за­жигается всегда, когда обращаются к духам).

Барон-Суббота

Перед закланием животное заставляют выпить или съесть освященный напиток или еду. Если животное отказы­вается, значит оно неугодно богам и его заменяют дру­гим. После заклания совершается своеобразный обряд причащения: кровь жертвы пьют из калебасы участники церемонии. Часть мяса съедается ими же, а часть отдает­ся лоасам — закапывается в священных местах или раз­брасывается «на все четыре стороны».

Эта церемония породила басни о человеческих жертво­приношениях и людоедстве, которые якобы практикуются водуистами. «Никто никогда не смог доказать наличие таких фактов, — указывает Альфред Метро, — и если в прошлом случались ритуальные убийства, то они были совершены колдунами или по их совету, жрецы же черной магии в Гаити, несомненно, ответственны за меньшее количество убийств, чем их коллеги, действовавшие в Ев­ропе в XVIII и даже в XIX веках» ^б5.

Контакт между богами и верующими происходит сле­дующим путем. Бог «одалживает» тело верующего, стано­вится на время священнодействия его владыкой, использу­ет его в качестве орудия, с помощью которого проявляет свою волю, свои желания, мстит или оказывает благодея­ния. Оседланный божественным всадником, впавший в транс верующий становится как бы «лошадью бога». В первый раз в верующего вселяется бог-дикарь — бо-саль, он заставляет своего «коня» метаться, дергаться и скакать подобно дикой необъезженной лошади. Такого бога-дикаря унган укрощает с помощью магической пог­ремушки. В следующее «сошествие» лоа и его «лошадь» ведут себя более сдержанно.

«Оседланный» божеством человек теряет над собой контроль, его действия, жесты становятся судорожными и нелепыми, как при приступах падучей болезни. Выйдя из транса он о них ничего не помнит. Буйное поведение «лошади» свидетельствует о сопротивлении тела вселению лоа. Разумеется, все это происходит с подлинной «лоша­дью бога», а не с симулянтом, выдающим себя за таковую!

Во время транса участники церемонии внимательно наблюдают за действиями одержимого, подхватывают его, когда он падает, сдерживают его, когда он корчится и ка­тается в судорогах по полу. Следует отметить отсутствие каких-либо эротических элементов во время транса. Более того, когда в транс впадает женщина, как и в сантерии,

присутствующие следят за тем, чтобы ее одежда не была в беспорядке. С нее снимают украшения, чтобы она их не разбила или не поранилась о них. Находящийся в трансе, по-видимому, подсознательно чувствует эту заботу, что в свою очередь способствует необузданности его поведения.

Но вот лоа «оседлал» свою лошадь, находящийся в тра­нсе постепенно успокаивается — теперь он уже не простой смертный, а само божество. Унган и его помощники при­носят ему символы божественной власти — шляпу, саблю, палку, бутылку, сигару, а в некоторых случаях переоде­вают его в божественные одежды. Наделенный этими атри­бутами одержимый пляшет под неумолкающий бой бара­банов и пение присутствующих, но теперь его движения плавны и ритмичны.

«Лошадь» своим поведением показывает, какой именно лоа оседлал ее. Если это Дамбалла-уэдо, бог змей, одержи­мый шипит и изворачивается подобно змее; если это бог морей Агуэ-таройо, его «лошадь» издает звуки, похожие на всплеск волн. «Лошадь» Огуна, бога войны, требует себе саблю и красный кафтан, изъясняется короткими рез­кими фразами, клянется и ругается, как и подобает лихому французскому сержанту. Если мужчина или женщина появляются после транса одетые в вечернее платье и на­душенные с ног до головы, это явный признак, что в них вселилась фривольная Эрзили-Фреда, и так далее.

Сам характер транса и его механизм полностью пока не изучены учеными. С уверенностью, однако, можно ска­зать о водуистах, что в транс впадают не только те, кто предрасположен к истерии и неврозу (такие, возможно, и имеются, хотя негры очень редко страдают истерией), но и нормальные люди, в повседневной обстановке ничем не выделяющиеся. Судя по всему, впадающие в транс не те­ряют сознания, их поведение определяется характером определенного лоа, «повадки» которого хорошо известны верующим. Они-то и диктуют поведение «лошади».

Примечательно, что «лошадь» впадает в транс не столько под влиянием всеобщего мистического подъема, сколько под воздействием барабанных ритмов, пения и плясок активных участников моления. Зрители, как пра­вило, весьма равнодушно внимают этому представлению, говорят между собой, курят, едят, шутят и смеются. По-видимому, оно производит на них куда меньшее впе­чатление, чем на посещающих такие спектакли иностран-

дев, в числе которых случалось бывать и автору этих строк. Барабанные ритмы играют первостепенную роль в создании атмосферы, способствующей трансу, это под­тверждается и тем, что во время карнавала и на балах, как это пришлось наблюдать автору, под влиянием дли­тельного барабанного боя некоторые из участников начи­нают биться в истерике, а в действительности впадают в транс.

Альфред Метро подчеркивает значение внешних аспек­тов, театральную сторону транса, превращающего «уни­женного и оскорбленного» крестьянина хотя бы на час в разодетого в шелковые одежды всемогущего бога, перед властью которого преклоняются все верующие. Реша­ющим же фактором, вызывающим транс, по-видимому, является самовнушение. Ведь в транс впадают именно за­ранее намеченные к этому верующие, которые стремятся превратиться в «божью лошадь» в надежде получить от оседлавшего их лоа те или другие выгоды — исцеление от болезни, счастье в любви, богатство и т. д.

Наблюдая некоторых одержимых, отмечает Альфред Метро, возникает желание сравнить их с ребенком, вообра­жающим себя индейцем или зверем и подстегивающим свою фантазию какой-нибудь одеждой или вещью. Взрос­лые делают вид, что верят ребенку, они предоставляют ему различные предметы, материально подкрепляющие его фантазию. Одержимые находятся в еще более благопри­ятной обстановке, зрители не притворяются, что верят в их игру, они искренне в нее верят. Водуисты не сомне­ваются в существовании лоасов и их способности вселять­ся в людей. В это верит и одержимый, разумеется, если он не симулянт. Легкость, с которой он перевоплощается в своего божественного персонажа, доказывает ему, если он вообще нуждается в доказательствах, что он действи­тельно стал таким персонажем. Свою роль он играет в пол­ной убежденности, что все его действия исходят от бога или духа, таинственным образом вселившегося в его тело. Короче говоря, по всей вероятности, сам факт его веры в то, что он одержим, заставляет находящегося в трансе действовать подобно одержимому без желания с его сторо­ны ввести кого-либо в заблуждение.

Важное место в культе воду отводится посвящению, церемония которого именуется «мытьем головы» (lave tete). Цель посвящения — освятить лоа-босаля, превратить

Алтарь воду

его из «дикаря» в ручного. Мельвиль Херсковиц так опи­сывает процедуру инициации. Неофита на три дня закры­вают в комнату, где ему каждый день меняют белье. В эти дни в комнате рядом или во дворе родственники и друзья пеофита поют африканские гимны и католические молит­вы. Делают это они под руководством священника из са­ванны (pret — savann), одного из водуистов, читающего весьма приблизительно на память католические молитвы. Время от времени «болельщики» совершают «малую про­цессию» вокруг комнаты неофита, неся флаг избранного лоа, которому приносят в жертву безалкогольные напит­ки — какао, молоко с рисом и сухие яства (mange

sec) — курицу с рисом. Предпочтение отдается сладким блюдам, так как водуисты убеждены, что лоасы большие любители десерта.

На третий день происходит обряд посвящения. Неофит одевает новое белье цвета, символизирующего избранного им лоа. В его комнате собираются все участники цере­монии во главе с унганом, крестным и крестной. В роли последних предпочитаются родители близнецов или близ­нецы, которые, по поверию водупстов, приносят счастье. Присутствующие под бой священных барабанов распевают гимны в честь лоасов вперемежку с католическими молит­вами. Неофита подводят к унгану, тот окунает руки в со­суд с холодной водой, в которой плавают^чнакрошенные листья душистых растений. Этим раствором унган «моет голову» неофиту, вслед за чем лоа немедленно «вселяется» в новообращенного. Посвящаемый в полусознательном состоянии падает на ложе, присутствующие опускаются на колени и пребывают в состоянии оцепенения, пока унган не сообщит им, что лоа «доволен». После чего посвя­щенного оставляют спать, участники же церемонии съе­дают часть приготовленных для лоа яств. На этом цере­мония инициации заканчивается.

Если же лоа, вселившийся в неофита, оказывается «буйным», враждебным, о чем свидетельствует беспокой­ное поведение посвященного — судороги, вопли, прыжки и т. п., то унган такого лоа «загоняет в сосуд», который закапывает в землю с тем, чтобы «враждебный лоа» никог­да впредь не нарушал покоя ни посвященного, ни его род­ственников.

А теперь посмотрим, как происходит моление воду­истов. Вот как его описывает в своем романе «Хозяева росы» известный гаитянский прогрессивный писатель Жак Румен.

В селении образуется процессия, направляющаяся в святилище — умфро. Ее возглавляет унган, за ним сле­дуют унси в белых тюрбанах и белых одеждах. У каждого из них в руке зажженный сосновый факел. Далее идут церемониймейстер — ла-плас и знаменосцы, они несут флаги, на которых вышиты кабалистические знаки, симво­лизирующие лоасов. Шествие замыкают барабанщики.

В умфро участники процессии совершают церемонию «целования земли». Они преклоняются перед митаном (центральным столбом), священными барабанами, хозяи-

rom умфро — унганом, расточают церемониальные покло­ны друг перед другом. Их жесты и движения отдаленно напоминают французских аристократов, танцующих мену­эт, которых в свое время копировали рабовладельцы.

Затем унгану подают кувшин с водой. Он его медленно поднимает вверх, поворачиваясь при этом на все четыре сторЪны, и окропляет землю несколькими каплями воды, после чего рисует магический круг, потом выпрямляется и начинает петь, унси вторят ему:

Папа Легба, открой нам загородку, аго, йе! Антибон-Легба, открой нам загородку, чтоб мы могли войти.

Мы войдем, чтобы возблагодарить божество. Папа Легба, владыка трех перекрестков, Владыка трех дорог, владыка трех каналов, Открой нам загородку, чтоб мы могли войти. Мы войдем, чтобы возблагодарить божество.

Когда Легба снисходит на одного из молящихся, унган вновь очерчивает на земле магический круг, водружает в центре его зажженную свечу и обращается к Легба с приветствием.

Указывая на корзину из ивовых прутьев, привязанную к митану, унган говорит Легба:

— Вот сума с едой, она понадобится тебе на обратном
пути. Ничего не забыто: початки жареной кукурузы, обли­
тые патокой и оливковым маслом, солонина, сладкие пи­
роги и ликер, чтобы ты мог утолить жажду.

— Спасибо, — отвечает божество устами своей «лоша­
ди», — спасибо за пищу и питье. Вижу, что засуха ввергла
вас в беду, но это пройдет, это изменится. Путь добра и зла
перекрещивается. Я, Легба, владыка этого перекрестка.
Я сделаю так, что мои сыновья негры выйдут на счастли­
вую дорогу. Они покинут тропу нищеты.

Унган подает знак, и раздается прерывистая дробь ба­рабанов. Разрастаясь, она переходит в оглушающий треск, бушующий в ночи. Общая песнь взвивается ввысь, увле­каемые древним ритмом крестьяне пускаются в пляс. Подогнув колени и раскинув руки, они движениями выра­жают свою мольбу:

Легба, дай увидеть это! Легба, знай, нас двое!

Прислужники унгана кружатся вокруг митана, и белая пена их одеяний смешивается с колышущейся синей вол­ной крестьянских одежд.

Унган встряхивает ритуальной погремушкой. Бараба­ны стихают. В центре магического круга ла-плас рассти­лает белую салфетку и кладет на нее огненно-рыжего петуха, дабы связать все сверхъестественные силы в один узел из крови и перьев.

Унган хватает петуха и потрясает им над головами мо­лящихся. Затем он сильным рывком отрывает ему голову и размахивает туловищем на все четыре стороны.

— Абобо! — поют его помощники.

Унган повторяет свое движение и окропляет землю тремя каплями крови.

«Истекайте кровью, истекайте кровью, истекайте кро­вью», — поют крестьяне.

В неистовом порыве унси пляшут и поют вокруг при­несенной в жертву птицы и, описывая вокруг петуха кру­ги, горстями вырывают из него перья, пока совсем не ощиплют его. Унган развевает перья петуха вокруг стол­ба, вновь очерчивает новый круг и водружает в центре зажженную свечу.

Ощипанный петух, ставший в результате жертвенной смерти «кокло» — божьим петухом, будет сварен без чес­нока и сала и съеден в честь могучего и всесильного Легба...⁶⁶

Важное место в водуистском культе занимают погре­бальные церемонии. Описание одной из таких церемоний погребения Тонтона-Пьера, служителя Ти-Данги, бога ре­бенка, которой руководит унган Буа-д'Орм, мы находим в романе «Деревья-музыканты» Жака Стефена Алексиса.

«Главный жрец вошел в Дом мертвых, завешанный внутри белыми простынями. За ним следовал хор унси, затем шли другие посвященные, принадлежавшие к семей­ству покойного. На полу помещения был приготовлен при­бор Тонтона-Пьера, а рядом расставлены бутылки оршада и ритуальные блюда с маньокой, маисом, плодами иньяма, бататами, мясом, лепешками, леденцами. Сосуд Ти-Данги, перевязанный белой лентой, занимал почетное место по­среди комнаты, а в огромном продолговатом «погребаль­ном котле» блестела переливчатым блеском беловатая жидкость, в которую опущены были две ветки «кружевно­го дерева».

Началось символическое погребение Тонтона-Пьера... Буа-д'Орму предстояло освободить от телесной оболочки «владыку» покойника — лоаса Ти-Данги.

Процессия обошла Дом мертвых. Двое мужчин вынесли в перистиль «погребальный котел», и Буа-д'Орм направил­ся к ограде святилища в сопровождении остальных веру­ющих. Старик нес большую белую скатерть. Чуть слышно шагая, люди двигались вслед за главным жрецом, который шел слегка покачиваясь. Дойдя до деревьев-жертвенни­ков, он опустился на колени и расстелил на земле ска­терть. Родственники покойного выстроились полукругом

Трансе

за оградой. Буа-д'Орм выпрямился... Послышались скорб­ные молящие звуки ритуального гимна.

Буа-д'Орм медленно качал головой, наблюдая за соб­равшимися. По ту сторону дороги рос священный ореш­ник, протягивая тонкие ветви навстречу ночи. Придет ли изумрудная змея, богиня, обитающая в этом чудесном ку­старнике? Явится ли она своим детям? Главный жрец стал взывать к ней:

Аизан, Аизан, приди ко мне!

О Лизан, Аизан, приди к нам!..

В орешнике раздался шорох, среди листвы показалась и тотчас же спряталась треугольная головка. Грянул хор, приветствуя богиню, согласившуюся присутствовать на мистическом погребении Тонтона-Пьера. Клемезина Дье-бальфен впала в транс первая. Она вышла вперед, смор­щенная, еще более согбенная, чем обычно, нетвердо ступая под тяжким бременем лет. Звуки гимна поднялись к са­мым звездам.

— Аго-йе, Ти-Данги!.. — взывал Буа-д'Орм. — Тон­тон-Пьер вырос на нашей земле стройный, как ствол моло­дой пальмы. Он работал в поте лица, Ти-Данги! Он никог­да не боялся нищеты, Ти-Данги! Он трудился, трудился, трудился!.. Мы все знали только нищету и труд, аго-йе!.. Мы отдавали тебе то немногое, что имели, аго-йе! Не поки­дай нас, Ти-Данги!.. Твой служитель умер, Ти-Данги, но все же не покидай нас!.. Приди, выбери того, кта.достоин служить тебе!.. Мы все собрались здесь, выбирай! Ты ну­жен нам, Ти-Данги! Мы не может отпустить тебя, Ти-Данги!

Буа-д'Орм бросился на колени. Как молния, промель­кнуло в листве какое-то животное и упало на белую ска­терть. Подхватив ее, главный жрец тут же связал все че­тыре конца. Хор запел, обращаясь к Ти-Данги:

Явись, Ти-Данги! Прошел день, Пройдет время, Явись, Ти-Данги!

Четверо мужчин взяли скатерть. Подняли ее с глухим стоном, словно это была непосильная тяжесть. Их лица были искажены от натуги. Шествие двинулось в обратный путь...

Войдя в Дом мертвых, носильщики положили скатерть в угол, рядом с прибором. Женщины принялись вытирать большими платками потные лица тех, в кого вселились духи...

По знаку Буа-д'Орма церемониймейстер святилища взял принадлежавший богам сосуд из красной глины и унес его. В перистиле лоасы-охотники выстроились в два ряда, лицом друг к другу. Главный жрец уединился в зале собы — вождя племени. Двое мужчин принялись ветками кружевного дерева взбалтывать воду в большом котле. Толпа отхлынула: этой воде приписывали свойство обес­цвечивать кожу. Все быстрее взмахивая руками, мужчины с силой хлестали по воде. Во тьме ночной раздавались синкопированные звуки песнопений. Барабанщики схва­тили сосуд Ти-Данги; один из них зажал его между коле­нями и принялся стучать по нему железным прутом. Двое других, последовав его примеру, мерно ударяли по стенкам сосуда...

Вдруг раздался глухой звук — амфора разбилась, и наступила тишина. Буа-д'Орм тотчас же вышел из залы собы в блистающей белизной одежде; голова его была по­вязана белым платком, лицо казалось просветленным...

— Сосуд разбился. Скорее в дорогу! Пусть те, кому неведом страх, следуют за мной. Но будьте осторожны! Горе тому, кто оглянется назад!

Барабанщики подобрали осколки глиняной амфоры, разбившейся под ударами железных прутьев. Двое муж­чин взяли «погребальный котел». Процессия двинулась в путь... Люди должны были оставить на перекрестке Не­видимых осколки амфоры и вылить погребальную воду.

Вскоре издали донеслись звуки скорбного гимна веч­ного расставания:

Пробил час,

пришло время!

Пробил час,

пришло время!

Мы разобьем сосуд!

Пробил час,

пришло время!

Простимся с сыном Дагомеи!

Мы разобьем сосуд!

Поиск по сайту: