Право и справедливость

Справедливость и право О. МАРТЫШИН. Тема справедливости и ее соотношения с правом стара как мир. Она принадлежит к числу вечных тем философии и теоретической юриспруденции. И два обстоятельства придают ей особую актуальность в современных условиях.

Во-первых, падение «старого режима» сопровождалось глубочайшим кризисом официального мировоззрения. Марксизм-ленинизм перестал быть общепринятой, обязательной идеологией. Это не могло не привести к определенному кризису правосознания населения стран бывшего Союза, ибо их философскую основу долгое время составлял именно марксизм-ленинизм. Из него советское правоведение черпало представления об основных закономерностях, ценностях и принципах. Пошатнувшаяся или разрушенная мировоззренческая основа должна быть либо заново аргументирована и укреплена, либо чем-то заменена. Вопросы, считавшиеся решенными бесповоротно, вновь оказались открытыми. Отсюда возросшая роль философских аспектов правоведения.

Наше очередное «великое десятилетие» ставит проблему справедливости с особой остротой. Как отмечал Э. Кан, «люди прибегают к лексике справедливости, когда они сталкиваются с реальным или воображаемым примером несправедливости»/1/.

Не подлежит сомнению политическая природа этой проблемы. У справедливости много аспектов: социальный, экономический, политический, этический и др. Но все они в развитом обществе приобретают политический характер, опосредуются политикой. «Понятие справедливости, - отмечал в «Политике» Аристотель, - связано с представлениями о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения» (кн. 1. 1. 12)/2/. Аристотелю вторит современный немецкий исследователь Отфрид Хёффе: «Фундаментальной философии права и государства предстоит выработать программу политической справедливости, разработать специфические признаки последней»/3/.

Во все времена и у всех народов считалось, что право должно быть справедливым. При этом либо оно рассматривалось как воплощение справедливости, либо выдвигалась цель привести его в соответствие со справедливостью. Из этого можно заключить, что справедливость - одна из ценностей права, причем наиболее долговечных и существенных. Многие ценности права преходящи. Таковы равенство, национальный интерес, классовый интерес, прогресс, верность сложившимся обычаям, права личности. Все они появляются на определенном историческом этапе. Было время, когда они вовсе не признавались и не могли признаваться из-за отсутствия наций, классового сознания, индивидуализма и т.п. Справедливость принадлежит к числу вечных ценностей или основных принципов права. Помимо справедливости к ним можно отнести лишь общее благо и соблюдение законов (в широком смысле слова). Больше того, справедливость - не только вечная, но и высшая ценность в праве. Все остальные соизмеряются с ней и действительны лишь при условии, что они не противоречат справедливости.

Отношение к ценностям в праве различно. Среди эмпириков, опирающихся на факты и не лишенных некоторого цинизма, распространен взгляд, что ценности представляют собой фикцию, метафизику, от которых реально мыслящему юристу следует абстрагироваться. Нередко выдвигается мысль о субъективной, пристрастной основе всяких ценностей.

Какова природа ценностей в праве? Как они формируются? Порождаются они правом самим по себе, вытекают из него, или берутся извне, из других сфер жизни и общественного сознания, и являются в этом случае приложением к правовой сфере более широких или универсальных принципов? Иными словами, обладает ли каждая область общественной и частной жизни и деятельности своей уникальной системой ценностей, пользуется только ценностями универсальными или сочетает и то и другое? По этим вопросам в правовой литературе, в частности, в современной отечественной, высказываются разные точки зрения.

В двухтомном курсе «Общая теория государства и права» проф. М. Марченко пишет, ссылаясь на книгу В. Четвернина «Демократическое конституционное государство: введение в теорию»: «В отечественной юридической литературе правильно отмечалось в связи с попытками определить право как «нормативно закрепленную справедливость», что ссылки на моральные категории справедливости, добра и зла важны при определении понятия и характеристики морали, но не самого права». Это «ведет к смешению категорий права и морали»/4/. Итак, справедливость, добро и зло - это неправовые категории, больше того, они не имеют отношения к праву и правовой теории и приводят лишь к усложнению проблемы. Позиция эта не нова и всегда была характерна для юридического позитивизма. Так, Джон Остин, крупнейший представитель этого направления в Англии XIX в., четко разграничивал позитивное право и мораль, хотя и считал «позитивную мораль» частью права в широком смысле слова наряду с божественным правом и позитивным правом/5/. Вопрос о должном, справедливом, по Остину, не снимается, а выносится за рамки юриспруденции, это область смежных дисциплин - этики и науки законодательства. Один из наиболее известных юридических позитивистов XX в. создатель «чистого учения о праве» Ганс Кельзен также не уставал повторять, что моральные ценности, в том числе справедливость, относительны и при всей своей необходимости представляют собой иррациональный идеал, что справедливость есть требование морали, что для чистого учения о праве характерна антиидеологическая направленность, исключающая смешение позитивного права с «идеальным» или «подлинным» правом/6/. Здесь та же логика: категории справедливости, должного, хорошего и плохого, хотя они и достаточно произвольны, субъективны, изменчивы, имеют право на существование, но не в рамках теории права. Классики юридического позитивизма делают при этом очень существенную и точную оговорку: у них речь идет о теории позитивного права, а не права вообще. Самая известная книга Остина называется «Лекции о юриспруденции, или философия позитивного права». Противоположная позиция представлена в современной отечественной литературе акад. В. Нерсесянцем. В «Философии права» он пишет, что «справедливость - категория и характеристика правовая, а не внеправовая (не моральная, нравственная, религиозная и т.д.). Более того, только право и справедливо»/7/. Итак, справедливость или тождественна праву и выступает в качестве его синонима, или представляет собой одну из характеристик права.

Что право должно быть справедливым - очень старая мысль, идущая от Сократа, Платона, Аристотеля, характерная для всех правовых систем прошлого и настоящего. Но вот с тем, что помимо права нет справедливости, трудно согласиться. Такое утверждение приемлемо для древних систем, где право еще не выделилось в качестве особой формы регулирования поведения людей. Ведийскую концепцию «рита», толкуемую как универсальный мировой закон, которому подвластны и боги, и природа, и человек, или аналогичную древнекитайскую идею «дао» (пути) и даже более узкое, распространяемое только на человека, индийское понятие «дхарма» можно отождествить со справедливостью, ибо они охватывают все мыслимые формы поведения человека, они всеобъемлющи, за их пределами нет иных критериев оценки. Но когда возникает дифференциация, когда из единого мирового закона вычленяются религия, мораль, право, обычай, договор, приказ носителя власти и т.д., отождествление только права со справедливостью, поглощение справедливости правом представляется произвольным и в высшей степени сомнительным. Разве над правом нет высшей справедливости морального порядка? Разве редки случаи вполне соответствующих праву поступков, которые не выдерживают критики с точки зрения морали? Ведь право формально, абстрактно, бездушно, тогда как мораль всегда конкретна, одухотворена, человечна. Богатый наследник требует причитающуюся ему по закону долю в ущерб бедному. Правовой это поступок? Вполне. Моральный? Видимо, нет. Подобных примеров можно привести множество. Причем не только из области частных отношений. Политическая справедливость вовсе не исчерпывается правом и не всегда совпадает с ним. И в политике можно, не нарушая права, не считаться со справедливостью, ибо и в этой сфере формальный и грубоватый критерий права шлифуется и уточняется с помощью более тонких принципов морали.

Между тем акад. В. Нерсесянц отождествляет право и справедливость с большой настойчивостью. «Понимание права как равенства (как общего масштаба и равной меры свободы людей) включает в себя и справедливость, - пишет он. - В контексте различения права и закона это означает, что справедливость входит в понятие права, что право по определению справедливо, а справедливость - внутреннее свойство и качество права, категория и характеристика правовая, а не внеправовая (не моральная, нравственная, религиозная и т.д.) Поэтому всегда уместный вопрос о справедливости или несправедливости закона - это, по существу, вопрос о правовом или неправовом характере закона, его соответствии или несоответствии праву. Но такая же постановка вопроса неуместна применительно к праву, поскольку оно (уже по понятию) всегда справедливо и является носителем справедливости в социальном мире... Справедливо то, что выражает право, соответствует праву и следует праву. Действовать по справедливости - значит действовать правомерно, соответственно всеобщим и равным требованиям права... Справедливость - это самосознание, самовыражение и самооценка права и потому вместе с тем правовая оценка всего остального, внеправового»/8/.

В отличие от концепции, характерной для юридического позитивизма, в данном случае справедливость не только признается имеющей прямое отношение к праву, но провозглашается сугубо и исключительно правовой категорией. Право - высшая ценность, справедливость низводится до уровня его свойства. Причем не только справедливость, но и свобода, и равенство считаются невозможными без права и выступают лишь в качестве его характеристик или его сущности. Подчиняясь праву, сводясь только к праву, справедливость становится ненужной, она упраздняется, подменяется правом. Джон Ролс замечает, что «принципы справедливости... принадлежат к идеальной теории»/9/. В противоположность справедливости право вполне реально. У акад. В. Нерсесянца право превращается в идеальную категорию и в этом смысле полностью вытесняет справедливость. Вот почему вместо соотношения справедливости и права ставится и объявляется едва ли не главным предметом философии права проблема права и закона.

Возможно, на многократно повторяемую формулировку этой проблемы, которая была вынесена акад. В. Нерсесянцем в заголовок книги «Право и закон», повлиял перевод «Политики» Аристотеля», осуществленный С. Жебелевым, в издании 1911 г./10/. Там говорится: «Некоторые, наконец, опираясь, как они думают, на своего рода правовой принцип (ведь всякий закон предполагает своего рода право), полагают, что рабство как результат войны покоится на основании права»/11/.

Однако в издании «Политики» 1983 г., где перевод С. Жебелева был заново выверен, этот фрагмент дается в иной редакции: «Некоторые, наконец, опираясь, как они думают, на некий принцип справедливости (ведь закон есть нечто справедливое), полагают, что рабство как результат войны справедливо»/12/. В пользу такой интерпретации свидетельствует и следующий фрагмент «Политики»: «В законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости»/13/.

Исходя из этого перевода, следовало бы определить одну из основных проблем философии права как соотношение не права и закона, а справедливости и права во всех его формах, в том числа в форме закона.

Третья позиция по вопросу о соотношении справедливости и права, синтезирующая две первые, представлена в современной отечественной литература проф. О. Лейстом. Он исходит из того, что право - это не весь мир, а часть социальной жизни. И теория права не автаркична, не самодостаточна, не может быть «чистой» в духе Г. Кельзена. Теория права обретает почву и корни в более широких, чем право и государство, явлениях и в более широких теориях - философских, исторических. «Сущность права, - пишет проф. О. Лейст, - не может быть постигнута ни практическим правоведением, ни даже общей теорией права, если последняя не выйдет за пределы юридических категорий»/14/. Одной из таких неюридических категорий, без которых теория государства и права не может обойтись, и является справедливость.

Итак, сквозь тысячелетия прошла мысль о совпадении справедливости и общего блага.

Из теоретиков последних десятилетий, рассматривавших эту проблему, наибольшую известность приобрел американец Джон Ролс, выпустивший в 1972 г. свою «Теорию справедливости».

Ролс - либерал. Тем более показательно его понимание справедливости как категории политической и социальной, а не формально-правовой.

«Теория справедливости, - пишет Ролс, - зависит от теории общества»/15/. «Наша тема, - определяет он задачу исследования, - социальная справедливость. Для нас первый объект справедливости - основная структура общества, или, точнее, способ, которым главные социальные институты распределяют основные права, обязанности и выгоды общественного сотрудничества. Под главными институтами я понимаю политическую конституцию и принцип организации экономической и общественной жизни»/16/. Надлежащее распределение выгод и тягот общества - вот что такое социальная справедливость, важнейший аспект справедливости вообще. Не случайно Ролс обращается к «Этике» Аристотеля.

Ролс формулирует два принципа справедливости. Первый из них гласит: все лица обладают равными основными свободами, совместимыми с аналогичной свободой других лиц. Второй принцип состоит в том, что социальное и экономическое неравенство должны быть организованы таким образом, чтобы они служили благу всех (и особенно наименее благополучных людей)/17/ и были связаны с положением и должностями, доступными всем/18/.

Первый принцип является политическим. Ролс пишет, что основные свободы граждан (свобода избирать и быть избранным, свобода слова, мысли, совести, собраний, собственности и гарантии от произвольного ареста в соответствии с принципом господства права) могут быть условно определены как политические свободы/19/. Он подчеркивает, что принципы справедливости определяют вполне осуществимые политические концепции и не могут быть рассмотрены в отрыве от политических институтов. Политическая структура, отвечающая принципам справедливости, по его мнению, - конституционная демократия.

Второй принцип справедливости, по Ролсу, - социально-экономический, связан с распределением прибыли и богатства. Неравенство, которое не идет на пользу всем, объявляется несправедливостью/20/. В соответствии со вторым принципом, поясняет Ролс, социальная и экономическая политика должна быть направлена на наиболее полное удовлетворение долговременных ожиданий наименее благополучных людей при условии справедливого равенства возможностей и равных свобод/21/. «Главная проблема распределяющей справедливости, - пишет Ролс, - выбор социальной системы»/22/. Он констатирует, что выбор между экономикой, основанной на частной собственности, и социализмом остается открытым, ибо разные основные структуры могут отвечать принципам теории справедливости/23/. Но социальная система должна быть такова, чтобы распределение оставалось справедливым, как бы ни обернулись дела/24/. Это требует политических и правовых институтов. В системе власти должна быть особая распределяющая ветвь, которая путем налогообложения и регулирования прав собственности обеспечивала бы приблизительную справедливость распределительных долей/25/. Справедливость, по мнению Ролса, «исключает различные формы эгоизма»/26/

Таким образом, американскому либералу Ролсу справедливость представляется как служение благу всех, общему благу, примерно равное распределение выгод и тягот, проистекающих из взаимодействия в рамках общества, что предполагает регулирование частной собственности и исключение эгоизма при гарантии равенства прав и обязанностей. Речь идет о справедливости реальной, а не формальной, социальной и политической, а не юридической.

Стремление к социально-экономическому и политическому равенству или к смягчению неравенства вовсе не всегда предполагает принципиальное отрицание частной собственности на средства производства, характерное только для коммунистических учений. Были и эгалитаристские проекты, наподобие построений Руссо или Прудона, было на протяжении тысячелетий сознание несправедливости, поляризации бедности и богатства, идущее еще от сторонника золотой середины, убежденного защитника частной собственности Аристотеля. Он, правда, полагал, что было бы хорошо, чтобы собственность, будучи формально-юридически частной, использовалась в значительной мере на благо общества, т.е. выдвигал идею собственности как опеки, получившую впоследствии большое распространение, в частности, в христианстве и исламе. Социальная справедливость вовсе не всегда ассоциируется с отрицанием частной собственности, но без ее регулирования, а, следовательно, известного ограничения она едва ли возможна. Не на этом ли основана современная идея социального государства, провозглашенная и в Конституции РФ, хотя практически почти необеспеченная. Социальное государство - это выход за рамки юридического равноправия, признание его недостаточным. Это признание несправедливым неравенства стартовых условий, вытекающего из социально-экономического неравенства, это стремление смягчить фактическое неравенство и расширить сферу равенства посредством перераспределения общественного богатства.

Сведение справедливости и целей государства исключительно к обеспечению формально-юридического равенства характерно лишь для крайних форм экономического либерализма. Типичным представителем этого направления в недавнее время был Ф. Хайек, по мнению которого, всякое вмешательство государства в производственную деятельность и ограничение частной собственности ведут к тоталитаризму. Любую попытку ввести распределительную справедливость Хайек объявляет противоречащей свободному обществу: «В той мере, в какой принудительная сила правительства используется для обеспечения определенных людей определенными вещами, она требует небеспристрастного, неравного отношения к разным людям, которое несовместимо со свободным обществом»/27/. Такая позиция отвергает не только коммунизм, но и государство благоденствия или социальное государство.

В конце XX в. нас призывают вернуться в XVIII в. с его идеями свободы, равенства, братства, понимавшимися в формально-юридическом смысле. Разница между современными защитниками формального равноправия и идеологами Просвещения в том, что последние искренне думали, что установление юридического равноправия приведет к всеобщему братству и свободе, большинство из них не заметили, что социальное неравенство шире правового. Спустя два века не заметить этого нельзя, но находятся люди, которые считают, что только формальное равенство справедливо, а фактическое, т.е. социально-экономическое равенство - не только само по себе зло, но еще и ведет к тоталитаризму.

Подобно тезису о приоритете прав личности - это болезненная реакция на советский социализм, приводящая к утрированным формам либерализма, давно уже не пользующимся широким признанием на Западе и противоречащим идеям социального государства.

Справедливость - важнейшая философская и общественная проблема, имеющая особое значение для теории государства и права, причем значение это возрастает в эпохи ломки старых и утверждения новых порядков. Справедливость - идеал жизни общества, а следовательно, государства и права как ее составных частей. Широкое согласие по вопросу справедливости - признак здоровья общества и государства - одно из условий нормального функционирования демократических институтов. Этого согласия нет в современной России. Отсюда особая актуальность научной разработки проблемы справедливости, в том числе ее юридических аспектов.

Справедливость - это и критерий оценки всех политических и государственно-правовых явлений, хотя, разумеется, не единственный, ибо реальные социально-экономические обстоятельства диктуют свои требования и ограничивают применение принципов справедливости, выступают по отношению к ним как необходимость/28/. Тем не менее, по словам О. Хёффе, «принципы справедливости задают критический оценочный масштаб политико-нравственной способности суждений»/29/. России, вступившей в XXI век с тяжело больным обществом, слабым и непоследовательным государством, крайне важно отказаться от вульгарно-апологетического подхода к власти, столь характерного для советской эпохи.

В правовой литературе ставится вопрос: явля­ются ли ценности, лежащие в основе права, госу­дарства и изучающих их наук сугубо юридически­ми (правовыми) или моральными и тем самым универсальными, поскольку мораль распростра­няется не только на юридические отношения, но и на все другие сферы общественной жизни.

Академик B.C. Нерсесянц настойчиво прово­дит мысль, что в праве и государстве не применя­ются всеобщие ценности философско-этического порядка, а, наоборот, создаются собственные ценности, которые затем признаются и применяют­ся в разных областях жизни. «Справедливость, – пи­шет B.C. Нерсесянц, – категория и характеристи­ка правовая, а не внеправовая (моральная, нрав­ственная, религиозная и т.д.). Более того, только право и справедливо[10].

С B.C. Нерсесянцем солидарен В.А. Четвернин, полагающий, что Аристотель не право объ­яснял через справедливость, а наоборот, справед­ливость через право, и что в Древней Греции и Древнем Риме понятия «право» и «справедли­вость» практически отождествлялись, т.е. суще­ствовало только одно юридическое понятие спра­ведливости[11].

Ссылки на древних греков и римлян не убеди­тельны. С античных времен и до наших дней, ве­роятно, никто не спорил с тем, что право должно быть справедливым. Но из этого не следует, что оно таковым является. По мере «очеловечива­ния» права, по мере того, как все более очевид­ным становилось, что оно не только продукт дей­ствия высших сил, но в известной и немалой мере является и человеческим установлением, в созна­нии людей возникал и увеличивался разрыв меж­ду правом и справедливостью. Греки и римляне сознавали возможность противоречий между справедливостью и действующим правом. Имен­но поэтому они, в отличие от народов Древнего Востока, для которых характерен квиетизм и упование на Божью волю, постоянно стремились к усовершенствованию своего правового и госу­дарственного быта. В Древнем Риме рядом с «правом в строгом смысле слова» (jus strictum) возникает право справедливости (jus aequum), свя­занное с деятельностью преторов. На основе справедливости толковалось и дополнялось пра­во в строгом смысле слова. Авторитет принципов справедливости был настолько велик, что в случае расхождения между двумя видами права ре­шено было руководствоваться нормами справед­ливости[12].

Нечто подобное наблюдалось еще у Аристоте­ля. Он считал, что право справедливости служит смягчению суровости права в строгом смысле слова. Справедливость призвана исправлять за­кон, когда он оказывается недостаточным в силу своего общего характера. Закон не может вклю­чать в себя все. Поэтому его применение предпо­лагает справедливость[13].

Утверждение, что древние греки и римляне не проводили различия между правом и справедли­востью, несостоятельно, как и тезис о тождестве права и справедливости в защиту которого он приводится.

Справедливость – моральная категория, кото­рая распространяется на всю область обществен­ных и личных отношений, в том числе, разумеет­ся, и на правовые отношения и право. Справедли­вость – это критерий оценки, отношения к праву. Ее можно было бы характеризовать так же как принцип или идеал права. Но при этом надо иметь в виду, что как принцип, идеал или критерий оценки справедливость отнюдь не исчерпывается правом, не сводится к нему и не поглощается им, а далеко выходит за его пределы. То же самое от­носится и к другим категориям оценки права, та­ким как ясность, точность, непротиворечивость. Все это – неюридические категории, но теория государства и права широко ими пользуется, как и многими другими понятиями логики, морали, философии, других общественных и не только общественных наук.

Выступая по отношению к праву в качестве принципа, цели или идеала, справедливость не со­держит в себе механизма осуществления своих требований. В отличие от справедливости, право содержит в себе средство реализации. Это средст­во – именно санкции, возможность обращения к законному принуждению, осуществляемому госу­дарственными органами. Санкция представляет собою важнейшее свойство права.

Разумеется, норма права содержат в себе не только санкцию, но и правило поведения, больше того, главное содержание нормы права именно в правиле поведения, а не в санкции. Но что делает это правило нормой права? Только санкция, толь­ко возможность принудительного осуществления в соответствии с законом или обычаем. Лишите это правило санкции в вышеозначенном смысле, и оно утрачивает юридический характер, превра­щается в моральную норму.

Дружный хор видных исследователей разных стран выступает против отождествления права и справедливости, или понимания справедливости и других ценностей как сугубо юридических кате­горий.

«Справедливость… – не только правовая кон­цепция или ценность, и сосредоточение исключи­тельно на ее правовых аспектах и проявлениях дает неполную картину»[14], – пишет Д. Уолкер. Французский юрист Ж. Дабэн убежден, что «су­ществует справедливость, которая не обязатель­но является справедливостью законов»[15]. Д. Манэ (Женевский университет) полагает, что справед­ливость представляет собой «совокупность прин­ципов внешних по отношению к позитивному праву, которые его превосходят и предшествуют ему», «меру оценки отношений между людьми не­зависимую от права, но ни в коем случае не про­тиворечащую ему»[16]. Один из крупнейших итальянских теоретиков права Н. Боббио рассматри­вал справедливость как «сумму ценностей, благ и интересов, для защиты и развития которых люди создали технику, организующую совместную жизнь, которую принято называть правом». По его мнению, «теория справедливости рассматри­вает сущность права, а теория права – форму»[17]. По верному замечанию болгарского исследовате­ля Н. Неновски, «ценностный подход к праву в ко­нечном счете выводит нас за строгие очертания самого права», «оценка правовых институтов и права в конце концов делается с помощью непра­вовых критериев».

Поиск по сайту: