Вступление во власть

В этой главе, мне представляется необходимым выяснить, в условиях какой политической обстановки Николай II пришёл к власти, ведь это может объяснить различные последствия его решений. На мой взгляд, самым показательным в этом смысле, является крушение императорского поезда, в котором находились Александр III с семьей. Вот обстоятельства происшествия:

Катастрофа произошла 17 октября (29 по новому стилю) 1889г. в 14 часов 14 минут, Состав спускался с уклона на значительной для того времени скорости 68 километров в час, и вдруг сильный толчок сбросил людей с их мест, последовал страшный треск, и поезд сошел с рельс. Состав был сброшен на левую сторону насыпи и представлял ужасный вид: без колёс, со сплюснутыми и разрушенными стенами, вагоны полулежали на насыпи; крыша одного из них лежала частью на нижней раме. Часть вагонов разнесло буквально в щепки, погибло 20 человек, в основном из прислуги. В момент крушения поезда Александр III с женой и детьми находился в вагоне-столовой. Вагон, большой, тяжелый и длинный, был укреплен на колесных тележках, которые при крушении оторвались, покатились назад и нагромоздились друг на друга. Тем же ударом были выбиты поперечные стенки вагона, а боковые стены треснули, и крыша стала падать. Стоявшие в дверях камер-лакеи погибли, остальных бывших в вагоне спасло только то, что крыша при падении одним концом уперлась в пирамиду из тележек. Образовалось пространство, благодаря которому (но не без участия Александра III, который поддерживал крышу) царская семья смогла выбраться из вагона. Опережая ход событий, скажу, что тогда Александр III сказал свою историческую фразу «Красть надо меньше». Следствие поручили обер-прокурору уголовного кассационного департамента сената А. Ф. Кони. Проведя тщательное расследование дела, Кони пришел к заключению о «преступном неисполнении всеми своего долга». Существенная часть шпал на том участке, где произошла авария, оказалась гнилой. Выяснилось, что отпускаемые на ремонт дороги средства год от года уменьшались, в то время как доходы дороги стабильно росли. Если в 1880 году чистая прибыль составила 337 тысяч рублей, то в 1887 году эта цифра возросла до 5505 тысяч рублей. Он решил привлечь к суду высших лиц — Таубе (инспектор императорских поездов), Шернваля (главный инспектор железных дорог), Черевина (Начальник личной охраны Императора Александра III) и Посьета (министр путей сообщения). Кроме того, он считал необходимым отдать под суд и членов правления Курско-Харьковско-Азовской железной дороги — за хищения и за то, что довели дорогу до опасного состояния.

К слову сказать, для дачи показаний был вызван управляющий Юго-Западными железными дорогами Сергей Витте. Он попросил конфиденциальной встречи с обер-прокурором. В приватной беседе выяснилось, что незадолго до катастрофы министр путей сообщения Посьет и министр финансов Вышнеградский предложили выдвинуть Витте на высокий пост. Бледный, с дрожавшими руками, он твердил Кони, что будущая карьера непременно пойдет прахом, если он даст показания против столь влиятельных людей. В итоге политическая карьера Витте всё-таки пошла в гору – он стал председателем совета министров при Николае II, то есть основным членом его политической команды.

Привлечение к суду лиц высочайшего ранга в России того времени было необычайно, любую ответственность за аварии несли железнодорожные служащие, никак не собственники дорог. А что касается ответственности министров и прочих высоких сановников, так об этом прежде и речи не заходило. Но и случай был из ряда вон выходящий, ведь под угрозой оказались государь и наследник.

Александр III живо интересовался ходом следствия и в итоге пригласил Кони выступить перед ним с докладом:

Доклад длился около двух часов. Его описание сохранил личный друг обер-прокурора

Коломнин. Картина злоупотреблений, всеобщей коррупции, безграмотности и пренебрежения должностными обязанностями, развернутая обер-прокурором, была всеобъемлющей и доказательной. Царь молча слушал. Вначале он сидел, сдвинув брови и уставившись в пол. Периодически пытался делать какие-то записи. Перо плохо писало, и царь нервно обтирал его белой тряпочкой. Затем поднялся, стал ходить по кабинету. Кони тут же вскочил, но Государь приказал ему сидеть. Лицо Императора то бледнело, то наливалось кровью. Лишь однажды, когда Кони поведал о том, что якобы для нужд строительства железной дороги в Харьковском уезде уничтожили почти все прекрасные леса, а древесину вывезли за границу, Александр с такой силой ударил по столу своим золотым портсигаром, что предметы, лежавшие на нем, разлетелись по всей комнате.

На мой взгляд, такая реакция царя обусловлена, во-первых, тем, что он не ожидал такого, без преувеличения сказать, предательства, со стороны высших должностных лиц, а во-вторых, тем, что он осознал, что сложившаяся система власти перестала работать и неизменной сохраняться не может (для него, как для реакционера, это был фатальный удар). Забегая вперёд, скажу, что мои слова подтверждает тот факт, что после этого случая, Александр III стал отчуждаться от людей, подолгу бывал один, запил и скоропостижно скончался (20 октября [1 ноября] 1894).Это было крайне неожиданно для всего его окружения. «Могучий богатырь» угас буквально за месяц. Ему не было и 50 лет. Такое резкое изменение в его здоровье и поведении, на мой взгляд, могло спровоцировать лишь глубокое душевное потрясение.

Через некоторое время после доклада Царю, Кони в сенате столкнулся с воспитателем монарха Константином Петровичем Победоносцевым, и их разговор зашёл о будущем суде:

— Читал я Ваши выводы, — мрачно сказал Константин Петрович. — Ведь там не о конкретных подлецах речь, а про испорченность целого управления! Можно ли такое в суд?!

— А как же? — удивился Кони. — Неужто оставить виновных без наказания?

— Кабы только виновных! Кабы только об отдельных фактах речь! Ведь судить не людей будут — систему. Разве мыслимо такое?

Судить систему в итоге не стали. Произошло это таким образом:

Российским законодательством не была предусмотрена процедура привлечения министров к суду, и Александр III отдал распоряжение министру юстиции разработать и провести через Государственный совет соответствующий законопроект.

Все ужасались катастрофе и радовались чудесному спасению августейшей фамилии. Но, как только речь зашла об ответственности высокопоставленных лиц, у них нашлась масса защитников. Посьет через месяц после крушения был смещен с министерского поста, но назначен в Государственный совет с приличной пенсией.

Новый закон был принят. По нему вопрос о предании министров суду сперва должен был идти на рассмотрение Царю, а затем, «удостоясь высочайшего уважения», поступать в Государственный совет. Решался он в два этапа, сначала в особом присутствии при Государственном совете (это вроде чрезвычайного совещания), затем выносился в департамент гражданских и духовных дел. Там уже окончательно голосовали за отдачу под суд, прекращение дела или наложение взыскания без суда. И вот в феврале 1889 года дело о крушении слушалось в Государственном совете. С речью выступил министр внутренних дел, граф Толстой:

«Можно ли допустить привлечения министра к судебной ответственности за небрежение своего долга? Доверенное лицо государя, ближайший исполнитель его воли, министр стоит так высоко в глазах общества и имеет такую обширную область влияния, что колебать авторитет этого звания публичным разбирательством и оглаской представляется крайне опасным. Это приучило бы общество к недоверчивому

взгляду на ближайших слуг государя: это дало бы возможность неблагонамеренным лицам утверждать, что монарх может быть введен в заблуждение своими советниками...»

После этого, он зачитал слова Н.М. Карамзина:

«Худой министр есть ошибка государева: должно исправлять подобные ошибки, но скрытно, чтобы народ имел доверенность к личным выборам царским»

В итоге всем высшим чиновникам в качестве «сурового наказания» был избран выговор. Для суда же, как водится, нашли «стрелочников» — разогнавших состав сверх допустимой скорости машинистов.

Услышав о решении госсовета, царь удивился, но спорить не стал. Он внёс только одну коррективу – распорядился не привлекать и машинистов.

Из всех этих событий видно, в каком состоянии была система власти в Российской Империи тех лет: коррупция, невыполнение чиновниками своих обязанных – «чиновничий произвол» как мы бы сейчас сказали. То есть, одним словом, система себя уже не оправдывала, прогнила. Срочно необходимы были реформы, меняющие структуру аппарата власти, сословия, на которые должен был опираться император (об этом я уже упоминал в введении). Но самое катастрофическое в данном событии (для российской монархии в частности), то, что ни министров, ни правление железной дороги, ни прочих высоких чиновников, не остановил тот факт, что дорога предназначалась для императорских поездов. Они всё равно забирали из её бюджета денежные средства, закладывались гнилые шпалы. То есть они ставили свои экономические выгоды выше, чем жизнь монарха, судьбу Российской Империи.

На фоне всей этой обстановки, Николай II произносит свою первую политическую речь – обращение на приеме депутаций от дворянства, земств, городов и казачьих войск. Вот оно –

«Мне известно, что в последнее время

слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекшихся

бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах

внутреннего управления; пусть все знают, что я буду охранять начала самодержавия так же твердо

неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

Из этой речи видно, что Николай II не желал никаких перемен и твёрдо решил продолжать курс своего отца Александра III, а это значит отказ от ценностей приходящих из Европы и возвращение к культуре Руси (о том, что Александр III придерживался этого курса, свидетельствует стиль, в котором был построен собор Спас на крови, а именно псевдорусский, недаром он так похож на собор Василия Блаженного). По пришествию века, мы видим, что действующая тогда система управления, к сожалению, не могла оставаться неизменной. Царь, по большому счёту, был вытиснен из управления многочисленным бюрократическим аппаратом (во многих случаях до царя попросту не доходила достоверная информация о тех или иных вещах). Поэтому, в то время, слова монарха – «Я не буду ничего менять», были равносильны словам – «Я не буду править».

Интерес представляет и то, как Император произнёс эту речь. В своей военной форме, он скорее походил на невзрачного полковника, нежели на самодержца, царя всея Руси. По свидетельству очевидцев, царь сел на трон, положил свою фуражку на колени и, смотря в нее, быстро, «скороговоркой» произнёс речь.

Это вероятнее всего означает, что Николай II не чувствовал себя главнее всех собравшихся в том зале. В нём был некий страх перед этими людьми.

Одной из причин, лежащий в основе этих чувств Николая, мог быть случай произошедший с ним в детстве:

будущий император Николай слишком рано понял, что значит быть монархом и с какими 9

опасностями это сопряжено. В 12 лет он увидел умирающего деда, бледного, с

искажённым от боли лицом, истекающего кровью, с оторванными ногами и разорванным животом. Очевидцы рассказывали, что, увидев это, Николай бросился бежать по коридорам дворца с криком – «Не хочу, не хочу». Всё это наложило сильный отпечаток на личность Николая. В нём прочно укоренился страх перед властью, нежелание ею обладать.

Власть

Правление Николая II началось со страшной катастрофы – давки на ходынском поле, произошедшей 18 мая(30 по новому стилю) во время торжеств по случаю коронации Николая II. Для описания обстоятельств, приведу репортаж того времени:

Десятки буфетов соединены одной крышей, имея между собой полторааршинный суживающийся в середине проход, так как предполагалось пропускать народ на гулянье со стороны Москвы именно через эти проходы, вручив каждому из гуляющих узелок с угощением. Параллельно буфетам, со стороны Москвы, т. е. откуда ожидался народ, тянется сначала от шоссе глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, переходящая против первых буфетов в широкий, сажен до 30, ров — бывший карьер, где брали песок и глину. Ров, глубиной местами около двух сажен, имеет крутые, обрывистые берега и изрыт массой иногда очень глубоких ям. Он тянется на протяжении более полуверсты, как раз вдоль буфетов, и перед буфетами имеет во все свое протяжение площадку, шириной от 20 до 30 шагов. На ней-то и предполагалось, по-видимому, установить народ для вручения ему узелков и для пропуска вовнутрь поля. Однако вышло не так: народу набралась масса, и тысячная доля его не поместилась на площадке. Раздачу предполагали производить с 10 часов утра 18 мая, а народ начал собираться еще накануне, 17-го, чуть не с полудня, ночью же потянул отовсюду, из Москвы, с фабрик и из деревень, положительно запруживая улицы, прилегающие к заставам Тверской, Пресненской и Бутырской. К полуночи громадная площадь, во многих местах изрытая ямами, начиная от буфетов, на всем их протяжении, до здания водокачки и уцелевшего выставочного павильона, представляла из себя не то бивуак, не то ярмарку. На более гладких местах, подальше от гулянья, стояли телеги приехавших из деревень и телеги торговцев с закусками и квасом. Кое-где были разложены костры. С рассветом бивуак начал оживать, двигаться. Народные толпы все прибывали массами. Все старались занять места поближе к буфетам. Немногие успели занять узкую гладкую полосу около самих буфетных палаток, а остальные переполнили громадный 30-саженный ров, представлявшийся живым, колыхавшимся морем, а также ближайший к Москве берег рва и высокий вал. К трем часам все стояли на занятых ими местах, все более и более стесняемые наплывавшими народными массами. К пяти часам сборище народа достигло крайней степени, — полагаю, что не менее нескольких сотен тысяч людей. Масса сковалась. Нельзя было пошевелить рукой, нельзя было двинуться. Прижатые во рве к обоим высоким берегам не имели возможности пошевелиться. Ров был набит битком, и головы народа, слившиеся в сплошную массу, не представляли ровной поверхности, а углублялись и возвышались, сообразно дну рва, усеянного ямами. Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Так продолжалось около часа. Слышались крики о помощи, стоны сдавленных. Детей — подростков толпа кое-как высаживала кверху и по головам позволяла им ползти в ту или другую сторону, и некоторым удалось выбраться на простор, хотя не всегда невредимо. Двоих таких подростков караульные солдаты пронесли в большой № 1-й театр, где находился г. Форкатти 1 [1 Одно из специально построенных антрепренером Форкатти зданий для

увеселительных зрелищ] и доктора Анриков и Рамм.

Так, в 12 часов ночи принесли в бесчувственном состоянии девушку лет 16, а около трех часов доставили мальчика, который, благодаря попечению докторов, только к полудню второго дня пришел в себя и рассказал, что его сдавили в толпе и потом выбросили наружу. Далее он не помнил ничего. Редким удавалось вырваться из толпы на поле. После пяти часов уже очень многие в толпе лишились чувств, сдавленные со всех сторон. А над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман. Это шло испарение от этой массы, и скоро белой дымкой окутало толпу, особенно внизу во рву, настолько сильно, что сверху, с вала, местами была видна только эта дымка, скрывающая людей. Около 6 часов в толпе чаще и чаще стали раздаваться стоны и крики о спасении. Наконец, около нескольких средних палаток стало заметно волнение. Это толпа требовала у заведовавших буфетами артельщиков выдачи угощений. В двух-трех средних балаганах артельщики действительно стали раздавать узлы, между тем как в остальных раздача не производилась. У первых палаток крикнули «раздают», и огромная толпа хлынула влево, к тем буфетам, где раздавали. Страшные, душу раздирающие стоны и вопли огласили воздух... Напершая сзади толпа обрушила тысячи людей в ров, стоявшие в ямах были затоптаны... Несколько десятков казаков и часовые, охранявшие буфеты, были смяты и оттиснуты в поле, а пробравшиеся ранее в поле с противоположной стороны лезли за узлами, не пропуская входивших снаружи, и напиравшая толпа прижимала людей к буфетам и давила. Это продолжалось не более десяти мучительнейших минут... Стоны были слышны и возбуждали ужас даже на скаковом кругу, где в это время происходили еще работы.

1896, 20 мая, № 137 В результате давки на Ходынском поле погибло около 1300 человек, более 500 получили ранения.

Тогдашнее общество удивило поведение Никола II после катастрофы. Многие ожидали, что он изменит запланированную программу торжеств, в частности бал на приёме у французского посла, но, хотя Николаю II и советовали не приезжать на бал, царь высказался, что хотя Ходынская катастрофа — это величайшее несчастье, однако не должно омрачать праздника коронации.

Это дало повод обвинить царя в наплевательском отношении к простому народу. Но я считаю, его поведение обусловлено совсем другими причинами - если бы он не был обеспокоен этой катастрофой, он бы не распорядился о выплате субсидий семьям пострадавших (около 1000 рублей) и о проведении похорон за счёт государства.

Как я уже не однократно говорил, в отличие от многих людей из своего окружения, Николай верил искренне, а не формально (в том числе в непогрешимость и неслучайность своей власти, другими словами в постулат «всяка власть да от Бога»). Но большинство людей его времени считали, что он был монархом по случайному стечению обстоятельств. По их мнению, повернись история по-другому, любой из них мок так же стать Царём. Исходя из этого, люди думали, что могут участвовать в управлении государством и Царь должен отчитываться перед ними. Но по понятным причинам, Император противился таким общественным настроениям - он считал себя подотчётным исключительно Богу.

Это породило раскол между Царём и его подданными, он как бы оторвался от них и остался один. Результатами этого раскола и стали две крупнейшие катастрофы - ошибки Николая – «Давка на Ходынском поле» и «Кровавое Воскресение». В первом случае, Царь считал себя не в праве отменять какие-либо из аспектов своей коронации (бал являлся её традиционной частью), т.к. для него это была не просто формальность, актом развлечения, как для основных масс, а священнодействие. Во втором же случае, Царь, твёрда веря в то, что он должен единолично управлять страной, и никто не имеет права вмешиваться, вставать между ним и Богом, принимает решение остановить

направляющеюся к Зимнему Дворцу процессию. Это решение так же расходилось с

мнением общественности (по понятным причинам). Но, что касается Кровавого Воскресения, то мы не можем с абсолютной уверенностью обсуждать эту тему, т.к. до сих пор остаётся много невыясненных обстоятельств (к примеру, то, почему в день этой катастрофы на флагштоке Зимнего Дворца висел Императорский штандарт, хотя Император в тот момент был в Царском Селе и т.д.)

Поэтому я и не останавливаюсь на нём подробно.

Как я уже упоминал, время требовало от императора коренных изменений сложившейся обстановки, но провести реформацию, означало для Николая изменить своим консервативным принципам, поэтому пойти на это, он мог только в случае крайней необходимости. Как сказал о нём С.Ю. Витте – «Государь по натуре индифферент-оптимист. Такие лица ощущают чувство страха только тогда, когда беда перед глазами, и, как только она отодвигается за ближайшую дверь, оно мигом проходит». Все основные реформы принятые императором, были приняты против его воли под давлением (в частности после 1905года). Это побуждала оппозицию действовать более уверенно, решительно, нагло (многие открыто выказывали своё недовольство царём, слышались призывы к отстранению его от власти). Изменить ситуацию могла только личная убеждённость царя в необходимости перемен. В этом плане роковую роль сыграло празднование 300-летия дома Романовых (21 февраля 1913 года). Вот описание торжеств в Санкт-Петербурге:

Двадцать один пушечный выстрел возвестил о начале торжеств в 8 часов утра 21 февраля 1913 года, но главные улицы города публика начала заполнять еще до назначенного времени. Одни спешили полюбоваться праздничным убранством улиц, другие торопились к крестному ходу. По пути следования «высочайшего поезда» к Казанскому собору в парадной форме застыли войска и курсанты военных учебных заведений. За сотней императорского конвоя следовал открытый экипаж, в котором находились император Николай II и наследник престола, за ним запряженная четверкой лошадей парадная карета вдовствующей императрицы Марии Федоровны и императрицы Александры Федоровны, а за ней - четырехместная карета с их императорскими высочествами и великими княжнами. Замыкала «высочайший поезд» новая сотня конвоя.

В три часа роскошные залы Зимнего дворца были до отказа наполнены замершей в ожидании высочайшего выхода публикой.

Когда было объявлено о праздновании 300-летия царствующего Дома Романовых, губернские представители дворянства, собравшиеся в Санкт-Петербурге, решили, что все российское дворянство должно объединиться во время этих торжеств и продемонстрировать перед Государем Императором свои верноподданические чувства. От всероссийского дворянства 25 мая в Москве была преподнесена верноподданническая грамота, в которой говорилось:

«ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИЙ ГОСУДАРЬ! Три века назад подъятая живым народным духом Русская Земля восстала из бездны терзавших ее смут и, объединенная крепкой любовью к Родине и верой в ее великое будущее, изволением Божием призвала на Царство приснопамятного предка твоего, боярина Михаила Федоровича Романова.

Вспоминая в настоящие торжественные дни эту великую годину, Российское Дворянство несет ТЕБЕ, ВЕЛИКИЙ ГОСУДАРЬ, свой верноподданнический привет».

Верноподданнические грамоты были преподнесены в специальном ларце, изготовленном в

древнерусском стиле из литого серебра.

Эти события убедили Николая II в том, что система управления страной ещё работает, дворянство по-прежнему ему предано и в империи в целом спокойная обстановка. На мой взгляд, после этого он твёрдо решил ничего не менять. К сожалению, ситуация была не такой, какой её видел император.

Поиск по сайту: