Третья Россия (1653–1797)

Этот Имперский цикл выдернул Россию из окраинного захолустья в самый центр Европы, создав современную военную державу, с мощной армией и мощным военным классом (дворянство) во главе. Россия стала одним из трех-четырех главных европейских политических игроков.

Первая фаза (1653–1689). До 1633 года страной правил Филарет. Сын его, Михаил Федорович, был фигурой малозначительной, умер в 49 лет, в 1645 году. При юном Алексее Михайловиче фактически управлял его воспитатель («дядька») боярин Борис Морозов. Именно его управление и вызывают «экономические» восстания, в 1648 году в Москве, в 1650 году в Пскове и Новгороде и так далее по всей стране.

Вот на этом фоне в 1653 году и начинается Имперский ритм. Как и 300 лет назад, начинается он с эпидемии чумы. В этом же году был созван последний Земский собор. Так была подведена незримая черта под предшествующим периодом российской истории. Из новых веяний достаточно внезапный договор с Украиной. Малороссия просилась под крыло Москвы, спасаясь от католического террора поляков и в 1630 году и в 1648 году, но Москва отказывала в просьбах, понимая, что ей не выдержать новой войны с Польшей, а главное, находясь в Восточном ритме, Россия не имела никакого стремления соединять свою судьбу со слишком уж западным родственником.

Совсем другое дело ритм Имперский, в котором все годится для политической экспансии – и свое, и чужое. Таким образом, присоединение Украины стало первым шагом в череде новых присоединений, идущих в системе «колонизации без ассимиляции», когда в единое тело России включались земли и народы, основательно вросшие в иные цивилизационные блоки, – тюрки-мусульмане Поволжья, Урала и Сибири, католическо-униатские украинцы правобережья, народы Прибалтики и т. д.

И все же главные события года, безусловно, связаны с церковными реформами Никона, начатыми по инициативе правительства и в соответствии с его политическими целями именно весной 1653 года. Унификация культа подчиняла церковь общегосударственной системе централизации. Реформы были враждебно встречены значительной частью русского духовенства. Никон и светская власть преследовали раскольников...

Религиозный философ Владимир Соловьев указывал на истоки Имперских реформ: «Грех Петра Великого – это насилие над обычаем народным во имя казенного интереса, грех тяжкий, но простительный. Патриарх Никон – это церковная иерархия, ставящая себя вне церкви, извне преобразующая быт религиозный и производящая раскол...» [7]

А вот характеристика, данная В. Ключевским: «Несмотря на свой пассивный характер, царь Алексей своими часто беспорядочными и непоследовательными порывами к новому и своим умением сглаживать и улаживать, приручил пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с другой стороны. Он не дал руководящих идей для реформы, но помог выступить первым реформаторам с их идеями... Создал преобразовательское настроение» [1].

Если бы первая фаза осталась без продолжения, то понять в ней что-либо было бы невозможно, настолько она лишена осмысленности, единства замысла и исполнения, даже планы ее не столько планы, сколько намеки, предвестники приметы. Однако, прекрасно зная содержание второй, третьей и четвертой фаз, мы можем с удивлением обнаружить почти всем великим свершениям Имперского цикла начало именно в его первой, мистической фазе.

С. Платонов: «Нова в реформе только страшная энергия Петра, быстрота и резкость преобразовательного движения» [4].

Пророчеством будущих гвардейских переворотов стал захват Софьей власти с помощью стрельцов (военного класса). Сама же Софья удивительнейшим образом предрекла преимущественно женское управление во всем Имперском цикле. Восстание Степана Разина (1670 год – 19 лет до второй фазы) достаточно симметричным образом предсказывало восстание Емельяна Пугачева (1773 год – 12 лет после третьей фазы), недаром эти два восстания так прочно слились в учебниках истории. Важнейшим пророчеством на весь грядущий цикл явилось беспрецедентное для «тишайшей» фазы количество военных лет. Алексей Михайлович практически все время воевал, формулируя на весь Имперский цикл польский, шведский и турецкий вопросы.

Разумеется, что главным прорицанием будущего Петра I, того, что поднимет Россию на дыбы, был тот же самый Петр, еще до 17-летия устраивавший «потешные игры», но уже мечтающий о великом флоте, о регулярной армии взамен поместного ополчения и стрельцов. Как знать, может быть, именно в детстве возникла у него неприязнь к Москве (дрязги раскольников, стрелецкие бунты) и жажда новой столицы.

Как островок новой жизни в Москве появляется Немецкая слобода.

В. Ключевский: «Создатели Немецкой слободы из ревнителей русской старины опять получили не то, что хотели. Немецкая слобода планировалась как резервация иноземцев, чтобы они не смущали своей раскованной и веселой жизнью патриархальных москвичей. Однако Немецкая слобода стала «проводником» западноевропейской культуры в России» [1].

Таким образом, практически все петровские «сумасбродства» в той или иной степени уже начинались до его власти, до его времени, до второй фазы. Однако, проведенные как бы во сне, не явно, пунктиром, на фоне гораздо более мощных и неподвижных декораций старины, все эти изменения не производили революционного впечатления.

Очень важно, что уход благополучной в экономическом смысле четвертой Восточной фазы искажает и деформирует экономику. Закрепощение крестьян было во многом следствием именно экономических нелепостей.

С. Соловьев: «В государстве, где вместо денежного жалованья раздают землю, где земли больше, чем денег, в таком государстве не думают об освобождении крестьян, напротив, думают об их закрепощении, ибо, давши землю, надобно и дать постоянного работника, иначе жалованье не в жалованье... прикрепление крестьян – это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении» [2].

В 1689 году Петру уже исполнилось 17 лет и он мог начинать свою фазу, в которой был и царем, и Богом все 36 лет (именно даты 1689 и 1725 стали одними из главных в поисках периодичности). Завершилось 12-летие межпартийной борьбы, начавшейся после смерти Алексея Михайловича Тишайшего.

С. Платонов: «Отношения к началу августа 1689 года стали до того натянутыми, что все ждали открытого разрыва; но ни та ни другая сторона не хотели быть начинающей, зато обе старательно готовились к обороне... приход к власти Петра летом 1689 года стал разрешением давно зревшего политического кризиса, вызванного неестественным состоянием фактического двоевластия» [4].

К власти пришли Нарышкины, юный Петр сделался самодержцем, его сестра Софья заключена в монастырь.

Главным детищем Петра I была гвардия (цените политика по созданным им структурам!). Два отборных полка, практически никогда не воевавшие. Сферой деятельности гвардейских полков оказалась политика. Гвардия Петра была его опорой в борьбе за власть и в удержаний власти, она была его «кузницей кадров». Гвардейские офицеры и сержанты выполняли любые поручения царя – от организации горной промышленности до контроля высшего генералитета.

Петр впервые ввел фискально-террористическую структуру в законченные организационные рамки. Были, например, созданы «майорские сыскные канцелярии». В 1715–1718 годах образовалась целая сеть этих гвардейских следственных органов, подотчетных только Петру и возглавлявшихся лично ему преданными лицами. Кроме того, вместе с Сенатом был создан и институт фискалов – государственных контролеров. Перемены грандиозны.

В. Ключевский: «В эпоху Петра старое московское дворянство пополняется из всех слоев общества, даже из иноземцев, людьми разных чинов... Табель о рангах 1722 года широко открывает этим «разночинцам» служебные двери в «лучшее старшее дворянство» [ 1 ].

При Петре I перенесена столица, изменено летосчисление, принята новая азбука, подвергся ревизии образ жизни, вплоть до одежды и рациона, появились новые праздники. Рубили «окно в Европу», причем рубили по живому.

Но Европа ошибалась, видя в России лишь послушного ученика, все это было хитрой политической маскировкой. Онемечивание России шло столь стремительно и мощно, что ко времени правления Петра III никто не сомневался в том, что у России нет ни своих интересов, ни своих амбиций. 72 года она добросовестно играла роль младшей сестры Европы, предоставляла свою армию для разрешения европейских споров и ничего не требовала взамен. Но вот кончилось Темное время, смыт грим, и изумленная Европа видит свергнутого Петра III, всесильную гвардию, мощное, насквозь военизированное государство, а во главе его императрицу, обладающую абсолютно независимым от чьего-либо влияния мышлением.

Третья фаза началась тотчас после смерти Петра I, ровнехонько в 1725 году. Наступила эпоха дворцовых переворотов. Череда императриц третьей фазы. Празднества и увеселения Анны Иоанновны... Маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью, – во времена Елизаветы. И при всем этом идет подготовка к прорыву четвертой фазы. Время Елизаветы подготовило многое для блестящей деятельности Екатерины и внутри, и вне России. Таким образом, историческое значение времени Елизаветы определяется его подготовительной ролью по отношению к следующей эпохе...

Четвертые фазы русских Имперских циклов так легко увидеть сквозь толщу веков: 35 лет Ярослава, 43 года Ивана III, 34 года Екатерины II. Лучше их, пожалуй, никто ведь и не правил. И имена соответствуют – Мудрый, Великий, Великая...

В. Ключевский писал о временах Екатерины: «Блестящий век, покрывший Россию бессмертной, всесветной славой ее властительницы, время героев и героических дел, эпоха широкого, небывалого размаха русских сил, изумившего и напугавшего вселенную» [1].

Не было ли здесь преувеличения? Пожалуй, что не было, если учесть, что Вселенная в то время ограничивалась Европой и что XIX век, полностью подчинившийся Британии, был еще впереди.

Так же как и при Ярославе и Иване III, при Екатерине II, казалось бы, идет сражение со всем миром. Россия перестала быть чьим-то постоянным союзником, ее политика сделалась абсолютно самостоятельной. Риск был велик – сумей Европа объединиться против России, пришлось бы тяжко. Но разъединенная Европа, точно завороженная, наблюдала за фантастическим парадом российских побед. Может быть, это случилось именно потому, что в Европе не верили в силу русского оружия, в реальность российской национальной политики – ведь все Темное время (1689–1761) не было заметно ни силы, ни самостоятельности России. И когда Румянцев, Суворов или Ушаков стали одерживать свои фантастические победы над многократно превосходящими силами противника, наверное, европейцам стало страшно.

Екатерина отвоевала у Польши и Турции земли с населением до 7 миллионов душ обоего пола, так что число жителей ее империи с 19 миллионов в 1762 году возросло к 1796 году до 36 миллионов. Впрочем, дело, конечно, не в новой географии России, а в том, что на всех своих границах она обрела гарантированное спокойствие. Отныне ей больше не грозят ни Турция, ни Польша, ни Швеция. Будущее покажет, что врагу России придется идти к ней издалека. И все же ошибается тот, кто отнесет имперские успехи на счет грубой военной силы. Нет, это была победа всего нового и передового и в военном искусстве, и в дипломатическом. В четвертой фазе Империя оказывается впереди всех и в конце концов наступает доминирование во всех сферах.

Князь Безбородко, завершая свою дипломатическую карьеру, говорил молодым русским дипломатам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела» [1].

Увы, как только Имперский цикл закончился (1797), политическая мощь России стала падать. Контрольный пакет политических акций перешел к Британии на весь XIX век, когда все войны заканчивались к ее пользе.

От Алексея Тишайшего до Екатерины II все было подчинено одному – построению военного государства. Вот почему еще задолго до своих великих побед, в 1763 году, Екатерина говорила: «У меня лучшая армия в целом мире...» [1]

Что касается искомого Идеологического освобождения, то оно проистекало из освобождения дворянства. Дворянам разрешалось продолжать службу по своей воле, сколько и где пожелают. В Манифесте от 18 февраля 1762 года признавалось, что служба и учение устранили грубость и невежество и укоренили благородные мысли, из чего делался вывод, что более нет никакой необходимости принуждать дворян к службе. Им даже разрешалось служить за границей. Какое фантастическое сходство с нынешней четвертой фазой (1989– 2025), с ее лидирующим классом технократии! Так три фазы выращивают новый властный класс, а четвертая фаза дает ему полную свободу. В этом разгадка всех чудес четвертой фазы, а также постимперского развития. Крестьяне служат дворянам, поскольку те служат государству, но при освобождении дворян от службы и крестьяне вроде бы должны освободиться, но не тут-то было...

Екатерина II подумывала об освобождении крестьян, но время для этого еще не пришло.

Все, что так безоглядно разрушается во второй фазе, в четвертой воссоздается, но уже на новом уровне. Вот, скажем, Петр I уничтожает столичное благолепие, перенеся столицу на пустое место, да еще какое ужасное – в болото, но уже в четвертой фазе, при Екатерине II, новая столица приобретает в полной мере столичный блеск. Во второй фазе разрушаются законы, в четвертой воссоздаются. Начиная с указа о вольности дворянства в 1762 году и кончая уже павловским актом о престолонаследии от 5 апреля 1797 года – все 36-летие было строительством и становлением нового правового порядка. Императрица сама называла свое время «эпохой законобесия» [1].

Санкт-Петербургский Эрмитаж со своими картинами, Ложами Рафаэля, тысячами гравюр, камей... Блеск Царского Села... Все это Екатерина.

Еще одна грань Идеологического освобождения – обретение внутренней свободы, потеря генетического страха. Общий дух гуманизма и доброжелательства пронизывает страну.

В. Ключевский заметил по поводу Екатерины II, что «...обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка» [1].

Сама Екатерина II писала: «Я не боюсь чужих достоинств, напротив, желала бы иметь вокруг себя одних героев и все на свете употребляла, чтобы сделать героями тех, в ком видела малейшее к тому призвание» [1].

«Из грозной силы, готовой только карать, о которой страшно было говорить и думать, власть превращалась в благодетельное, попечительное общество, о котором не могли наговориться, которым не умели нахвалиться» [1].

В этом, собственно, и состоит перевертыш в соотношении второй и четвертой фаз. Во второй самоограничением и дисциплиной увлечен народ, в четвертой – власть.

Поиск по сайту: