Эпикурейцы

Эпикур (341-270)

Тит Лукреций Кар (около 99- 55)

Эпикур: «Кому мало малого, тому мало всего».

Эпикур: «Кто умеет жить на хлебе и воде, тот в наслаждении поспорит с самим Зевсом».

Эпикур действительно считал наслаждение высшим благом. Но наслаждение наслаждению рознь: каждое из них требует усилия, и если усилие требуется слишком большое, то уж лучше такого наслаждения не надо.

Может, вино и сладости приятнее для языка, чем вода и хлеб, но после вина кружится голова, а от сладостей портятся зубы.

Настоящее наслаждение – это отсутствие боли: когда после долгого мучения боль отпускает, наступает мгновение несказанного блаженства. Мудрец хочет продлить его на всю жизнь.

Старый Аристипп тоже считал себя учителем наслаждения, но он был здоровый человек и этого счастья себе даже не представлял.

Поэтому главное, чем должен дорожить человек – это покой. Мировая жизнь полна случайностей и каждая может больно ранить человека. Мудрец особенно будет оберегаться от государственных забот: ибо они усилий требуют много, а наслаждения приносят мало.

‘Ιδιοτικ ο ς – частный, не относящийся к государственным делам.

‘ιδι ω τες – ι διος свой, частный, особый, отдельный

«Проживи жизнь незаметно» – главное правило Эпикура.

Живи в одиночку, люби друзей, жалей рабов и сторонись чужих – и ты убережешь свое наслаждение малым.

Необразованным людям не дает покоя страх перед богами, страх смерти и страх боли. Для философа и этого не существует. Боги блаженны, а раз они блаженны, то они не знают никаких забот и уж подавно не вмешиваются в нашу человеческую жизнь. Они тоже, как мудрецы, «живут незаметно» где-то в мировых пространствах. Наслаждаются нерушимым покоем и только говорят себе: «Мы счастливы!»

Смерть для человека не может быть страшна: пока я жив – смерти ещё нет, а когда наступила смерть – меня уже нет.

Боль тоже не заслуживает страха: слабая боль переносима, а сильная – непродолжительна. Если же сильная боль продолжительна, то смотри предыдущий абзац.

Когда Эпикур почувствовал, что его собственная боль дошла до предела, он написал письмо другу: «Пишу тебе в блаженный и последний мой день. Боли мои уже таковы, что сильнее стать не могут, но их пересиливает душевная радость при воспоминании о наших с тобой разговорах...» – лег в горячую ванну, выпил неразбавленного вина, попросил друзей не забывать его уроков и умер.

Эпикур. Из «Письма к Менекею».

Привыкай думать, что смерть для нас – ничто: ведь всё хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Поэтому если держаться правильного знания, что смерть для нас – ничто, то смертность жизни станет для нас отрадна: не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от неё отнимется жажда бессмертия. Поэтому ничего страшного нет в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни. Поэтому глуп, кто говорит, что боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда придёт, а потому что она причинит страдания тем, что придёт; что и присутствием своим не беспокоит, о том вовсе напрасно горевать заранее. Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для неё сами не существуют.

Большинство людей то бегут от смерти как величайшего из зол, то жаждут её как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом. Как пищу он выбирает не более обильную, а самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, а самым приятным. Кто советует юноше хорошо жить, а старцу хорошо кончить жизнь, тот неразумен не только потому, что жизнь ему мила, но ещё и потому, умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука. Но ещё хуже тот, кто сказал: хорошо не родиться.

Если ж родился – сойти поскорее в обитель аида^[40].

Если он говорит так по убеждению, то почему он не уходит из жизни? ведь если это им твёрдо решено, то это в его власти. Если же он говорит это в насмешку, то это глупо, потому что предмет совсем для этого не подходит.

Нужно помнить, что будущее – не совсем наше и не совсем не наше, чтобы не ожидать, что оно непременно наступит, и не отчаиваться, что оно совсем не наступит. <…>

Самая простая снедь доставляет не меньше наслаждения, чем роскошный стол, если только не страдать от того, чего нет; даже хлеб и вода доставляют величайшее из наслаждений, если дать их тому, кто голоден. Поэтому привычка к простым и недорогим кушаньям и здоровье нам укрепляет, и к насущным жизненным заботам нас одобряет, и при встрече с роскошью после долгого перерыва делает нас сильнее, и позволяет не страшиться превратностей судьбы.

Поэтому когда мы говорим, что наслаждение есть конечная цель, то мы разумеем отнюдь не наслаждения распутства или чувственности, как полагают те, кто не знают, не разделяют или плохо понимают наше учение, – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души. Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками и женщинами или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющую великую тревогу в душе[41].

Поиск по сайту: