Полученные выводы и результаты

В 1930 г. в Троицком районе проживало 7679 семей (36 031 человек). Всё это население располагалось в 19-ти сельсоветах.
Если предположить, что кулаки I категории были в той или иной степени врагами советской власти и колхозного строительства, а во II и III категории попадали чаше всего крепкие крестьяне, имущество которых пошло на укрепление материальной части колхозов, то было бы интересно рассмотреть удельный вес II и III категорий в общей структуре населения. Таковые составляли 3% от числа хозяйств района. Однако необходимо учитывать, что эта цифра неполная, так как сюда не вошла I категория, а также раскулаченные до и после зимне-весенней кампании 1930 г., равно как и бежавшие из деревни в период 1928—1929 гг. Теперь обратимся к нашей выборке, сведенной в следующую таблицу.
Таким образом, наибольший процент раскулаченных видим в Суналинском сельсовете, который — вкупе с Чесменским — дает почти 2/3 репрессированных семей из исследуемой совокупности. Это объясняется, видимо, тем, что данные населенные пункты являлись в прошлом богатыми казачьими станицами.
Вся информация, содержащаяся в источниках, была сгруппирована в 3 блока: демографический, экономический и политический.
При анализе удалось установить следующее: из рассматриваемых 100 семей 52% составляли русские, 42% украинские, 3% армянские, 2% татарские, 1% немецкие.
Всего в этих семьях проживало 602 человека, из них трудоспособных (от 14 до 60 лет) — 369 человек (61,3%), нетрудоспособного возраста — 233 человека (38,7%). Престарелых глав семейств было лишь 8%.
Более трети хозяйств возглавляли зрелые люди в возрасте 36—45 лет, причем за исключением одного случая все домохозяева — мужчины.
Средний возраст домохозяев — 44,83 г. (разброс от 25 до 73).
К моменту выселения дети в возрасте до 14 лет составляли 43,55%, из них дети до трех лет — 14,50%. По сообщениям информаторов, «груднички», как и многие престарелые, не выдержав тягот дороги, умирали. Март не только в Западной Сибири, но и в Зауралье — еще зимний месяц.
В сельском хозяйстве традиционно большую роль играет количество рабочих рук. В 27% исследуемых семей количество трудоспособных было 4 и более человек. В почти половине (44%) дворов было 2 и менее трудоспособных, а в 20% хозяйств — 4 и более «иждивенцев». Трудно предположить, что такие семьи (с дефицитом рабочих рук) могли справиться с хозяйством без найма работников: это и было поставлено им в вину.
Средний размер семьи — 6,02 человека (разброс от 1 до 10 человек). Сложных (включающих несколько брачных пар) семей — 43%, нуклеарных (одна брачная пара) — 57%.
В сорока трех семьях имелись женатые сыновья, причем в семи семьях по 2 женатых сына (фактически это была двадцать одна семья). Если бы сыновья отделились и имели свое хозяйство, то они вряд ли попали бы под категорию «кулаков», ибо их имущественное положение стало бы хуже.
Так, если бы Г.Г.Глущенко разделил свое имущество на три хозяйства, то в среднем на каждую семью пришлось бы 12 дес. посева, 0,6 дес. сенокоса, 2,6 лошади, 1,6 коровы, 11 овец и т. д. Из числа таких домохозяев больше всего земли у Я. Шульги — 51,75 дес. и 33 дес. сенокоса, 1 лошадь. В случае раздела на хозяйство пришлось бы 17,25 дес. пахоты и 11 дес. сенокоса. Его брат, М.Шульга, ведущий хозяйство совместно с женатым сыном, при разделе получил бы 16,9 дес. посевов, 10,5 дес. сенокоса и 1 лошадь. А ведь это самое крупное из числа хозяйств, состоящих из двух микросемей. Естественно, что в тех условиях крестьяне, опасаясь обеднения, измельчания хозяйств, расходов по строительству новых домов, избегали раздела имущества или совершали его фиктивно. Примечательно, что из числа имевших судимость домохозяев 17% были осуждены за «фиктивный раздел имущества».
В условиях села, где всё на виду, скрыть факт совместного пользования рабочим скотом и совместного же труда на земле вряд ли возможно, а формальные юридические обстоятельства мало принимались судом во внимание.
Посевная площадь составляла в среднем в 1928—1929 г. 16,31 дес. (от 0 до 51,75 дес.); сенокос в то же время определялся 4,69 дес. (разброс: 0—33 десятины) на семью.
Лошади — в среднем 4,24 голов (разброс 0—8), рабочие быки — 0,47 (разброс 0—8) головы. Рабочих быков, следовательно, было чрезвычайно мало.
Коров имелось 2,91 головы (разброс 0 — 7). Мелкий скот (козы) — 3,76 головы (разброс 0—19), овцы — 14,97 (разброс 0—49). Свиней — 0,99 (разброс 0—12).
Казалось бы, эти цифры убедительно доказывают зажиточность раскулаченных хозяйств. Достаточно вспомнить, что перед революцией в 44 губерниях Европейской России 10 млн крестьянских дворов имели в среднем 8,7 дес. земли.
Однако необходимо учитывать, что до революции земли Троицкого округа (в том числе и района) входили в состав III Отдела Оренбургского казачьего войска, подавляющее большинство населения которого составляли казаки. Согласно Положению «О размежевании земель Оренбургского войска» 1867 г. на одну войсковую душу должно было приходиться не менее 30 дес. (24 дес. пашни, 6 дес. луга).
В дальнейшем из-за жалоб на различное качество земельных участков, на душу в зависимости от категории земли стали выделять от 30 до 100 дес. На один казачий двор могло приходиться от 60 до 200 дес. Правда, это порождало чересполосицу и дальноземелье, что, наряду с тратами на строевую лошадь и другими войсковыми расходами, сказывалось на достатке казачьих семей. Учитывая, что первая мировая война, революция, гражданская война (в которой казачество активно участвовало), эмиграция и голод 1921 г. серьезно повлияли на естественный прирост населения, можно констатировать, что надворные наделы уменьшились незначительно. Более того, после гражданской войны земли крупных офицеров, чиновников, богатой верхушки были распределены между станичниками. Так что, если подходить даже с дореволюционными мерками, согласно которым 5 дес. посева — бедняцкие, от 5 до 10 — середняцкие, от 16 и более дес. — богатые, можно утверждать, что 16,31 дес. — это не слишком крупный надел. Тем более что при реальном разделе имущества между брачными парами у 43% раскулаченных семей эта средняя цифра также уменьшилась бы.
Средняя стоимость надворных построек в исследуемых хозяйствах на 1929 г. составляла 826 руб. 80 коп.. Цифры колеблются от 50 до 2500 рублей. Средний по выборке сельхозналог в 1929 г. составил 200 руб. 65 коп., а в 1928 г. он составлял 123 руб. 14 коп., что свидетельствует об увеличении его более чем в полтора раза (на 61,4%). Индивидуальный налог — 172 руб. 88 коп. (разброс от 0 до 1062 руб.).
Что касается поголовья скота, то по подсчетам М.Д.Машина до революции в степных станицах Оренбуржья середняцкие хозяйства имели 3—4 лошади (хозяйства «буржуазного типа» — 7,6 головы), коров — 2,7 (многосеющие — 4,4 головы крупного рогатого скота).
Таким образом, количество хозяйств, имеющих пахотный надел выше дореволюционной нормы — 41. Лошадей более 4 голов — 45 семей, коров более 3—26 семей. Из этих трех показателей имеют два любых показателя 20 дворов (в 2 из них вместо лошадей учтены рабочие быки), 3 показателя — 13 семей, в 2 дворах также кроме лошадей имелось по два рабочих быка. Всего получается 35 дворов, которые по формальным признакам могут считаться действительно зажиточными. Но пофамильный анализ показывает, что в 17 из них (почти 50%) жили сложные семьи, которые при разделе имущества неминуемо стали бы середняцкими. Получается, что из ста раскулаченных семей по имущественному положению лишь 18 подпадают под категорию «кулацких».
Если по экономическим показателям дореволюционного времени изучаемые хозяйства не могли считаться кулацкими, то, возможно, истинная причина раскулачивания состояла не в богатстве людей, а в их враждебной позиции по отношению к мероприятиям советской власти.
Об этом можно судить по политическому блоку информации, содержащейся в анализируемых источниках.

В политический блок входят четыре показателя.

1. Когда лишен избирательного права и за что.
Большая часть — 70% — была лишена избирательного права в 1926 г. в период массовой кампании по лишению избирательного права, в 1928 г. — 10%, а в 1929 — 20%. У 87% поводом (или одним из поводов) к лишению избирательного права стало использование наемной рабочей силы (батраков).

2. 57% глав семей оказались под судом в годы советской власти, 63% из них были осуждены по «хлебным» статьям, 21% — за попытки спасти свое имущество («фиктивные разделы», «разбазаривание имущества» — под этим следует понимать раздачу имущества соседям, родственникам, продажу за бесценок и т. п.), 10,5% — за загадочную «эксплуатацию батраков в скрытой форме» и лишь 5,5% судимостей имели чисто уголовный характер (убийство, драки, изготовление фальшивых денег).

3. Большая часть глав раскулаченных семей — 57% — служила в армии, причем 72% из них служили в царской армии, 24,56% — в Белой. Что интересно — 3 человека служили сначала в Белой, а затем — в Красной армиях, 1 человек умудрился послужить во всех трех армиях, еще один служил «в переменном составе». Служба у белых, скорее всего, не была особой виной — кто из оренбуржцев не служил у Дутова? Особо провинившиеся перед Советами бежали в Китай или были взяты ЧК сразу после войны. Во всяком случае, по нашей выборке только один человек — М.А.Щукин — был лишен избирательного права как белый офицер. Если же говорить об обвинении И.П.Бывакина в том, что он бывший атаман, то надо иметь в виду: до революции «атаманами» назывались главы местных (станичных, поселковых, хуторских) самоуправлений.

4. Этот показатель представляет наибольший интерес, поскольку содержит перечисление причин, по которым селян вносили в списки раскулаченных. Для примера можно посмотреть на эти формальные обвинения крестьян по одному из сельсоветов, которые были сведены в следующую таблицу (см. таблицу на с.5).

Поиск по сайту: