Г. Р. Державин

В трех предыдущих главах мы пытались нащупать
отражения вечной материалистической триады —
Времени, Пространства и Действия в языке. Язык
и отражает эти понятия, именуя их, и активно пре-
образует, акцентируя то или иное свойство или во-
обще смещая акценты. Само наименование нередко
становится источником ассоциаций, ведущих к та-
ким смещениям. Один из многих тому примеров —
ассоциативное совмещение, о котором рассказыва-
лось вначале, — совмещение Хроноса-врсмени и
Кроноса, пожирающего своих детей, имевшее дале-
ко идущие мифологические последствия.

«Мифология — не что иное, как болезнь язы-
ка», — писал известный французский лингвист
Ж. Рандриес. И мы неоднократно убеждались уже,
что «абсолютно здорового» языкового состояния,
очищенного от мифологических примесей, не быва-
ет. Да, собственно говоря, абсолютное здоровье для
языкового организма столь же чревато, как и для
организма человеческого. Не пережив «детских», то
есть мифологических болезней, любой язык не вос-
питал бы иммунитета, столь необходимого в полной
противоречий и катаклизмов жизни. Для Слова им-
мунитет — это способность сохранять общую смыс-
ловую доминанту несмотря на различные ассоциа-
тивные сдвиги и метафорические трансформации.
Многие из них связаны именно с мифологией.

В сознании людей прошлого миф и реальность,
однако, не разграничивались столь четко, как в умах
наших образованных современников-материали-
стов. Нередко случалось так, что мифологическая
интерпретация явления трактовалась как его перво-
причина, Слово объявлялось источником, а не след-
ствием Дела.

Доказывать известное положение о диаметраль-
но противоположной их взаимозависимости можно
по-разному. Для лингвиста-этимолога важнейшими
аргументами являются реконструкции исходного
«материального» значения слов или оборотов, при-
обретших позже мифологическое звучание. Вот по-
чему в очерках о временной, пространственной и
«действенной» лексике и фразеологии столь мно-
го внимания уделялось поискам исходного образа.
И, как мы видели, почти всегда он оказывался кон-
кретным и вполне материальным.

Значит, и в чисто этимологическом ключе старый
спор о приоритете «слова и дела» все-таки решает-
ся в пользу последнего. Было бы ошибкой, однако,
зная это решение, отмахнуться от Слова — в дан-
ном случае от мифотворческих потенций языка. Мы
видели, сколь обогащают они прозаическую триаду
древнейших понятий и как неотторжимы от нее. Что
стоило бы для человека Время вообще, если бы оно
не распределялось им на худые и добрые часы? Что
значило бы для него Пространство, если бы он не
измерял его то своим, то чужим, то общечеловече-
ским аршином? Что несло бы ему Действие, если
бы оно не приводило к открытиям все новых и но-
вых Америк?

Вот почему книгу о Слове невозможно оставить
без специальной главы о мифотворчестве. Многие
его сюжеты уже освещены автором этих строк осо-
бо.⁴¹ Здесь же попробуем рассказать о том, как Сло-
во творит миф, а мифологические представления в
свою очередь переплавляются в Слово.

Одной из главных оппозиций мифа является про-
тивоборство добра и зла, добрых и злых сил. Их про-
тивоборство определило, как мы видели, развитие
значений у многих временных, пространственных и
«действенных» отношений. Особо ярко отражается
оно в массе суеверных представлений, связанных с
так называемой нечистой силой. Сейчас эти пред-
ставления, как и сами «нечистые», рассеялись как
дым, но некогда это были целые заросли примет, по-
верий, запретов и т. п. Вот несколько раскольничьих
«мудреностей», записанных В. И. Далем: «Стоя на
молитве, ног не расставлять: бес проскочит»; «В ва-
ленках молиться грешно»; «Песни и пляска от сата-
ны». Но не только у раскольников и изуверов разных
религиозных толков соблюдались такие «тонкости».
Прежде многие были абсолютно убеждены, что но-
гами под лавкой качать — черта тешить, оставлять
на ночь нож на столе — подвергать себя опасности
быть зарезанным лукавым, а здороваться через по-
рог — дать повод нечистому рассорить самых до-
брых друзей.

С одним, скажем, только «чесанием», считав-
шимся своего рода дьявольским знамением — впро-
чем, как и ангельским, — связано огромное коли-
чество суеверных примет: под коленками чешет-
ся — собираться в дорогу, локоть чесать — спать
на новом месте (по другой версии — к горю), ус че-
шется — есть гостинцы, шея чешется — к пирушке
или к побоям, затылок чешется — к печали, голова
чешется — брань на себя услышать, щеки чешутся
(или горят) — к слезам, губы зудят — к поцелуям.
Словом, какой бы орган тела ни зачесался — все это
доброе или злое предзнаменование. Да и не только
орган «вообще», а каждая его частица. Особо важ-
ным в этом отношении представлялся нос, общее
свербление которого было знаком радостной вести,
а зуд в его частях — предзнаменованием самых раз-
ных событий. Переносье чешется — к покойнику,
ноздря — к крестинам или родинам, сбоку — к ве-
стям, кончик носа — к вину. Были и разночтения,
так, одни говорили, что раз нос чешется — в рюмку
глядеть, а другие — что это к старости.

В этом клубке примет, несмотря на его кажу-
щуюся бессмысленность и разношерстность, про-
глядывает система, явно ориентированная на те
же мифологические противопоставления, что и в
«высшей» и «низшей» мифологии славян. Особое
значение имело противопоставление «простран-
ственное» — левой и правой стороны. Не случайно
до сих пор встать с левой ноги — значит проснуть-
ся в дурном настроении, не в духе. И в приметах
правая сторона — добро (бог с его Христовым во-
инством), левая — зло (с сонмом дьявольского от-
родья). В правом ухе звенит — к добрым вестям, в
левом — к худым, правая ладонь чешется — к при-
были, левая — к убытку, правая бровь свербит —
хвалят (или к свиданию с другом), левая — бранят
(или к встрече с лицемером), а левый гпаз зудит — к
слезам, правый — на любимого глядеть. Это про-
тивопоставление в приметах может осложниться и
оппозицией мужского и женского начала, которое
мы наблюдали, когда говорили о «мужских» и «жен-
ских» днях. Так, по примете, если лоб свербит, то
это значит, что придется бить челом, причем, если
справа, то мужчине, а если слева, то женщине.

Собственно говоря, вся эта абракадабра сводится
к одному — распознать в многообразии окружаю-
щего мира доброе и злое начало и по возможности
различными суеверными «действами» помешать
злым силам и привлечь к себе на помощь силы до-
брые.

Здравствование на каждый чих

Типичным рудиментом такой словесной защиты
является непременное пожелание «Будьте здоро-
вы!» тому, кто чихает.

Чиханию издревле придавали особо магическое
значение, отсюда, видимо, и такая детализирован-
ная шкала примет, связанных с носом. У русских,
как и у многих других народов, считалось, что если
тяжелобольной чихнет, то это предвестие его вы-
здоровления. Существовал целый календарь при-
мет, связанных со столь прозаическим действием:
чихнешь в понедельник натощак — к подарку, во
вторник — к приезжим, в среду — к вестям, в чет-
верг — к похвальбе, в пятницу — к свиданию, в суб-
боту — к исполнению желаний, в воскресенье — к
гостям. Как видим, почти все эти приметы (если,
быть может, не принимать в счет приезда неждан-
ных гостей) — добрые, как и русское доброжелание
«на чих».

Впрочем, хотя оно и русское, но в то же время
и интернационально, как и магическая символика
самого чихания. К тому же, кроме формулы Будь-
те здоровы! у нас прежде бытовали и ее синони-
мы — Чихнувшему здравствуй! или Исполнение
желаний! Им соответствует длинный ряд подобных
благих пожеланий во многих языках — чешское
Pozdrav pambu! (Благослови, господи!), немецкое
Zur Genesung! (Будь здоров!), французское A vos
souhaits! (За ваши желания!) или Dieu vous aide (или
benisse)! (Да поможет вам/благословит вас Бог!) и
др. Их подобие неудивительно: ведь уже древние
египтяне, евреи, греки и римляне, да и многие пер-
вобытные народы Африки и Америки обращались к
чихающим примерно так же.

Ксенофонт в своем знаменитом «Анабазисе»
описывает такой случай. Он выступал перед эллин-
ским войском, призывая воинов к боевым действиям
и уходу из Персии. «В то время, как он говорил, кто-
то чихнул. Услышав это, все солдаты в одном порыве
прославили бога, и Ксенофонт сказал: «Воины, в то
время, как мы говорили о спасении, появилось зна-
мение Зевса-Спасителя, и потому я предлагаю дать
обет в принесении благодарственной жертвы этому
богу, когда мы впервые вступим на дружественную
землю».

Полный смысл этого повествования может быть
понят лишь на фоне уже описанного суеверия, ко-
торое имело у греков значение доброго предзнаме-
нования, и с учетом того, что благо-пожелательной
формой на чихание была фраза Zev oghov (Помоги,
Зевс!). Об этом давнем обычае вспоминают и такие
авторитеты античности, как Геродот, Аристотель,
Плутарх, Гомер, Теокрит, Гиппократ, Катулл и мно-
гие другие.

Древние считали чихание признаком крепкого
здоровья, а чихание новорожденного воспринимали
как один из первых признаков жизни. Римляне ве-
рили, что Амур чихает при рождении хорошенькой
девочки. Вот почему влюбленные юноши вечного
города отпускали предмету обожания комплимент,
который, с нашей точки зрения, звучит несколько
сомнительно: «Sternuit tibi Amor!» — «Амур чихнул
тебе!» Тиберий же прославился тем, что во время
своих прогулок обязывал граждан дружно желать
ему здоровья кратеньким словечком «Prosit!» — «На
здоровье!» Кто знает, может быть, именно этому он
и обязан своим завидным долголетием: родился
этот римский император в 42 г. до н.э., а дожил до
37 г. н.э. Для хлопотной императорской жизни это
больше патриаршего века.

Римляне вообще были исключительно изобре-
тательны при истолковании различных типов чи-
хания, звона в ушах, отрыгивания или икоты. Им
было не все равно — чихал ли кто оглушительно
громко или тихо, весело или иронично, один раз
или серией «чихов». Если чихали утром — это было
знаком несчастья, вечером — приятных событий, а
ночью — чего-либо значительного. Особенно везло
тому, кто неожиданно чихал во время своей люби-
мой игры: в этом случае якобы сама Венера давала
ему знамение, что берет его под личную опеку. Но,
правда, лишь в том случае, если этот счастливец
чихнул в правую ноздрю. Вообще чихание через
правую ноздрю считалось самым счастливым пред-
знаменованием, особо же благоприятствовало оно
в любви. А для «полного счастья» надо было чих-
нуть трижды.

Что же касается звона в ушах, то здесь приметы
римлян резко отличались от наших. Его трактовали
как доказательство супружеской измены или каких-
либо иных любовных препон и рогаток. Муж, у ко-
торого вдруг зазвенело в ушах, ни на минуту не со-
мневался в неверности своей жены и превращался
нередко в свирепого Отелло со всеми на то основа-
ниями. Суеверными, разумеется.

Существует немало попыток объяснить проис-
хождение пожеланий типа Будь здоров! и породив-
шего их суеверия. И здесь языческая интерпретация
тесно переплетается с христианской. Церковники
приводят при его толковании одно из мест священ-
ного писания о сотворении богом человека: «И соз-
дал Господь Бог человека из праха земного и вдунул
в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою
живою». Поскольку человек создан «вдуновением»
дыхания жизни, то при кончине дыхание якобы тем
же путем и исходит из него — сравните выражение
испустить дух. Следовательно, по мнению толкова-
телей библии, то же может случиться и при извер-
жении воздуха изо рта и носа при напряженном вы-
дыхании, чихании.

Иначе толкуют это иудейские раввины. Когда
праотец Адам за непослушание стал смертным, то,
по определению Божию, его потомки чихали лишь
раз в жизни —■ умирая. Лишь Иаков умолил Госпо-
да о прощение, и, чихнув, он остался жив. С того
времени люди молятся о здравии чихающего, и чи-
хание служит знаком здоровья — добрым предзна-
менованием.⁴²

Подобные суеверные представления, как мы ви-
дели, известны и язычникам, в мифах которых при-
чины чихания объясняются не менее «логично».
В соответствии с одним из них — мифом о Проме-
тее — великий человеколюб и даритель огня у са-
мого носа сотворенной им статуи человека открыл
закупоренную трубочку с огнем, похищенным у
Юпитера. Это был поворотный момент человече-
ской «истории», ибо статуя чихнула и... стала жи-
вым человеком. «Будь здорова!» — пожелал ей Про-
метей, и с тех пор потомки прачеловека не устают
повторять эту фразу. Даже когда не верят ей в со-
ответствии с язвительной русской пословицей «На
каждый чих не наздравствуешься!» или грубо-шут-
ливо отвечают желающим: «Не твое дело!».

Каковы бы ни были мифы, суеверно-магическая
суть такого пожелания ясна: уберечь чихающего от
испускания духа или души. Ведь коварный дьявол
не дремлет, а только и мечтает о приобретении этой
драгоценной субстанции, делающей человека оду-
хотворенным существом. Такие же предостереже-
ния характерны и для других случаев. Верующие,
например, при зевоте с опаской крестят рот, чтобы
туда не проник какой-нибудь рогатый бес и не раз-
местил в «слабом сосуде» человеческом свое неуем-
ное воинство. От такого ведь проникновения, как
суеверно думали некогда, человек и бесится, то есть
в него вселяется бес.

Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Есть, впрочем, весьма эффективный и вполне
«современный» способ моментально избавиться от
нечистого. Им не брезгуют и заведомые атеисты,
как мы видим по этому отрывку из произведения
А. Коптяевой:

«— Хорошо, что мы тут пришлись ко двору, —
промолвил он [Рсшетов] и, полушутя, поплевал:

— Тьфу, тьфу, в добрый час сказать, но сработа-
лись...

— А вы к чему это: «Тьфу, тьфу?» Сглазить бо-
итесь?

— Да как вам сказать... Не суеверен, нет, но мни-
тельностью не обделен».

Подобная «мнитсльнисть», вошедшая в наш
обиход, ведет свое начало от суеверий, связанных с
дьяволом. Сейчас, когда мы произносим это «Тьфу!
Тьфу!», подчеркивая наши удачи в каком-либо деле,
мы, конечно, не думаем о том, что таким образом
оплевываем врага человеческого, но прежде это бы-
ло именно так. На это указывает и сам язык — ведь
это «Тьфу! Тьфу!» — лишь осколок более простран-
ных оборотов, где объект оплевывания называется
без всяких обиняков: «Тьфу, дьявольщина!» «Тьфу
ты, пропасть!» «Тьфу ты, прах побери!» «Тьфу ты,
чёрт возьми!» Все они активно употребляются в
языке наших классиков: «Тьфу, пропасть! — гово-
рит она, — и тот дурак, кто слушает людских всех
врак» (И. А. Крылов); «Тьфу ты, прах побери... про-
вались ты совсем» (А. Н. Островский).

Литература сохранила и Тьфу! в обрядово-за-
клинательных текстах, из которых ясен суеверный
смысл оплевывания. Так, в «Деле Артамоновых»
М. Горького одна из героинь, «поплевывая во все
стороны», произносит заклинание при бракосочета-
нии:

«Барская, идя впереди, бормотала, поплевывая
во все стороны: — Тьфу, тьфу! Ни болезни, ни го-
рюшка, ни зависти, ни бесчестьица, тьфу! Огонь,
вода — вовремя, не на беду, на счастье!»

В его же рассказе «Вечер у Сухомляткина» ку-
харка плюет более целенаправленно, оберегаясь от
сглазу:

«— Гляди, Ефимовна, не перевари!

— Ну что это вы, о, господи! — глухим басом
тревожно отзывается старуха и трижды плюет к по-
рогу: Тьфу, тьфу, тьфу!»

Самой естественной мишенью охранительного
плевка, естественно, была левая сторона: мы уже
знаем, что именно она была «нечистой», греховной,
то есть «неправой» и неправедной во всех смыслах.
Об этом также сообщают наши писатели, в частно-
сти Д. В. Григорович:

«— Вишь какая здоровая да румяная... Тьфу!
Тьфу! Чтобы не сглазить! — перебила старуха, плюя
трижды через плечо».

Отсюда советы плюнуть через левое плечо от
сглазу. Этим советам следуют даже такие «бравые
парни», как летчики из популярного советского
фильма военных лет «Небесный тихоход». Правда,
этим способом они оберегаются не от черта, в кото-
рого — конечно же! — никак верить не могут, а от
«сглазу» со стороны прекрасного пола:

Мы парни бравые, бравые, бравые,

Но чтоб не сглазили подружки нас кудрявые,

Мы перед вылетом еще

Их поцелуем горячо

И трижды плюнем через левое плечо!

При этом герои фильма весьма выразительно
приводили в исполнение это обрядовое действо.
Как известно, им — убежденным холостякам — это
испытанное народное средство так и не помогло: в
итоге все они оказались женатыми, еще раз убедив-
шись в истинности атеистического мировоззрения.

Выражения типа Тьфу ты, пропасть! встреча-
ются в самых разных языках. Они, как и русский
оборот, отражают магическую символику оплевы-
вания, которое впоследствии стало выражать и от-
вращение, пренебрежение, негодование, досаду или
ничтожность. Употребляя сейчас выражения Пле-
вать я на тебя хотел! или Ему плюнули в лицо,
мы полностью отвлекаемся от этой древней симво-
лики. А ведь знание ее помогло бы, возможно, точ-
нее определить наше отношение к людям, которым,
по пословице, Хоть плюй в глаза — и то божья
роса. Ведь такие люди — хуже самого нечистого,
которого «Тьфу! Тьфу!» способно отпугнуть от обе-
регающегося человека.

Есть подлецы, которых бьют,
Которым в рожу все плюют;
Но униженные, они
Во тьме свои скрывают дни.
А ты оплеван, ты и бит,
Но все хранишь свой гордый вид.

(М. Ю. Лермонтов)

Парадокс магии оплевывания заключается в сво-
еобразном «единстве противоположностей»: пле-
вок, который стал теперь символом бесчестья и пре-
небрежения, прежде считался животворным веще-
ством, имеющим целительную силу. Народные лека-
ри плевали на раны, чтобы заживить их, а Иисус, по
евангельской легенде, исцелил слепого, омочив ему
глаза своей слюной. В странах Азии матери каждый
день заботливо оплевывали детей, что должно было
ускорить их рост. А в современной Англии матери
и отцы делают то же самое перед экзаменами, по-
лагая, что родительский плевок убережет их чадо от
провала. Древние воины слюной смазывали оружие
для укрепления его убийственной силы. Да и сейчас
еще перед дракой или серьезным и решительным
делом мы (причем не только русские, но и многие
другие народы) плюем на ладони, укрепляя их перед
трудной работой как самое верное оружие. О таких
обычаях сообщают этнографы разных стран.⁴³ И все
они основаны на суеверном убеждении, что слюна
помогает от всех мирских зол, а прежде всего — от
лукавого.

Язык свидетельствует не только об этом суеве-
рии, но и о здоровом скептицизме, с которым отно-
сились к нему в народе. Выражения раз плюнуть и
плюнуть и растереть, например, — явный слсд это-
го «суеверного безверия», основанного на стихийно
материалистическом опыте, который учит, что разо-
вым плевком от серьезных бед не избавишься. Да
и оборот плевать в потолок (абсолютно ничего не
делать) — бичует оплевывание как ничтожное за-
нятие, хотя при этом где-то подспудно сохраняет и
былое суеверное предостережение: плевать, мол,
надо через левое плечо, через порог или хотя бы на
все четыре стороны, а не туда, где нечистым духом
и не пахнет.

Сглазы, урёки и стихи

Употребление магического Тьфу! Тьфу! у мно-
гих народов подтверждает устойчивую веру в сглаз,
порчу или злой наговор. Этими предосудительны-
ми делами занимались, собственно, не сами «нечи-
стые», а — разумеется, по их наущению! — их вер-
ные слуги из рода человеческого: ведьмы, волхвы,
колдуньи, кудесники и прочие чародеи всех мастей.

Вера в дурной глаз предполагает, что злым и за-
вистливым взглядом можно нанести человеку не
меньший урон, чем прямым действием. А иногда
даже и больший, ибо, по сербским поверьям, напри-
мер, «в землю ушло больше народу от дурного гла-
за, чем от болезней». К таким же трагическим по-
следствиям приводит и злое слово, произнесенное
ведуном или чернокнижником. По некоторым пове-
рьям, способностью сглаза или оговора обладают и
те люди, которые в детстве в большом количестве
и с большой жадностью высасывали материнское
молоко, либо которых переставали кормить грудью,
а потом начинали снова.⁴⁴ Это обычно старики и
старухи с густыми, сросшимися бровями и пронзи-
тельным взглядом «завидущих» или, как говорят в
народе, «завлекательных» глаз. Чаще всего это лю-
ди черноглазые — «черный глаз опасный...», но эту
способность могут иметь и синеглазые или зелено-
глазые завистники. В конце прошлого века на Смо-
ленщине было записано, что «уроци [то есть сглаз]
ат злова чилавека... ат белыга, ат шерыга глазу,
и ат синига глазу, и ат билазорага глаза», что как
будто подтверждает относительную независимость
такой порчи от цвета глаз. Правда, прилагательное
билазорый (или белозорный) в смоленских и псков-
ских говорах значит не только цвет глаз, а имеет и
специализированное значение: так коворят о коне с
белой отметиной на глазах.

Сглазить можно все на свете, но особенно дур-
ному глазу подвержено то, что дорого, любо или
красиво. Именно потому нельзя было слишком яв-
но хвалить любимого ребенка, собственную жену
или счастливые события из своей жизни. Чаще все-
го жертвами сглаза становятся дети или роженицы:
это связано и с культом Рода и семьи у славян, и с
преступным обычаем нечистой силы похищать или
подменивать младенца. Не зря о неожиданно сделав-
шемся тихим и покорным (или, наоборот, беспокой-
ным и непокорным) ребенке до сих пор говорят: его
словно подменили. Узнать, что ребенка сглазили,
весьма просто: он не спит по ночам, плачет, ведет
себя привередливо и капризно.

Нередко злые люди напускают порчу и на домаш-
ний скот, от которого зависит благосостояние крес-
тьянской семьи, и тогда животное ведет себя столь
же беспокойно. В таких случаях в наших деревнях
говорили: «Озык наслан» или «Бзык (зык) нашел!»
Бзык — это буквально овод, слепень. По суеверным
представлениям, как раз с помощью таких насеко-
мых, как оводы, мухи или жучки, и напускается пор-
ча. Животное или человек с бзыком (бзиком) или
с мухой становится вследствие этого бесноватым,
«ненормальным». Поскольку одним из видов сумас-
шествия и бесноватости является пьянство, обороты
быть под мухой или быть с мухой (в состоянии лег-
кого опьянения) также связаны именно с порчей.⁴⁵
Примерно такого же происхождения и оборот стих
нашел, о котором еще речь пойдет ниже.

Как же напускается порча и каким способом от
нее спасаться?

На эти вопросы можно было найти множество
ответов у премудрых знахарей и знахарок, некогда
прирабатывавших в деревнях ворожбой. Но основ-
ные ответы легко получить и чисто этимологиче-
ским анализом, ведь язык отразил эти суеверия так
же, как и многое другое. Нам хорошо известны слова
сглаз, сглазить — напускание порчи дурным взгля-
дом. Но в русских народных говорах найдем и их
синонимы — урёк, урок, урекать, изурочить или
озев, озевать, озёпать, огалить, сдиковать, призор
и т.п. Если последние слова по внутренней форме
повторяют идею напускания порчи взглядом (соот-
ветствующие глаголы значат смотреть, уставиться),
то первые — опираются на корень рук-/рок- (речь).
Значит, мы имеем дело именно с наговором, наве-
дением порчи с помощью магии слова. Это и есть,
собственно, два основных способа сглаза.

О порче злым взглядом мы уже говорили. Еще
более разнообразны возможности наговора. Вера в
его магическую силу отразилась во многих посло-
вицах, поговорках и даже в известном зачине Еван-
гелия от Иоанна: «В начале было слово». Слово и
дело в первобытном сознании были неразрывны,
что воплотилось в многочисленные знахарские на-
говоры, заговоры и уроки. Не случайно по срав-
нению со словом сглаз, распространенным лишь у
восточных славян, термин словесной магии урок и
его производные имеют общеславянское хождение.
У сербов, например, оно звучит так же, как и в рус-
ских говорах, — урок, правда, с иным ударением,
но зато в рамках литературной нормы.

Название такого сглаза прямо перекликается с
особым фольклорным жанром — заговором, наи-
менования которого также отражают веру в сакра-
ментальность слова. Е. Елеонская подчеркивает не-
четкую дифференциацию разнообразных названий
этого жанра: «В перечне заговоров, составленном
дьяками, обращает на себя внимание то, как они
именовали заговоры, эти названия неясны вслед-
ствие отсутствия точного содержания заговоров.
Дьяки отмечают «заговорец», «уговор», «статью», в
просторечье встречается термин «стих», какая раз-
ница, однако, в содержании или строении поимено-
ванных таким образом заговоров, решить трудно.
Но заговорец ли, стих, статья — всякого названия
заговор был денным приобретением, и его брали,
где могли, не пренебрегая знаниями прохожего и
проезжего незнакомого человека»."¹⁶

Опираясь на это свидетельство, академик В. В. Ви-
ноградов объясняет историю выражения стих на-
шел, употребляемого классиками XVIII-XIX вв.:
так говорили о человеке, которого овладевает не-
одолимое желание совершить нечто нелепое, су-
масбродное, безумное.⁴⁷ Хотя само слово стих по
происхождению восходит к греческому oxi/oq (ряд,
строчка, стих), в русском народном обиходе оно
приобрело и то значение заговор, о котором сооб-
щает Е. Елеонская. На русской почве оно влилось
во фразеологический ряд типа бзык нашел, блажь
нашла, лихо нашло, озык нашел и т. д. и было вос-
принято именно как символ «напускания урока» на
какого-либо бедолагу. Такого рода заговоры напу-
скались прежде всего с недобрыми умыслами. Тем
не менее их использовали и во спасение. Этим мож-
но объяснить и диалектное (томское) благой стих
нашел — это о хорошем настроении, душевном со-
стоянии, которое овладело кем-либо.

В литературе эта «благая» ипостась стиха-заго-
вора тоже получила свое отражение. На героев раз-
личных произведений находит то добрый, то откро-
венный, то философский, а то и лирический стих.
Последнее употребление, несомненно, вызвано уже
утратой ассоциаций с заговорным жанром и привяз-
кой оборота к современному значению слова стих:
«Андрей плохо переносил чрезмерные дозы чистой
лирики, и часто в тех случаях, когда на Валентину
находил лирический стих, он охлаждал ее добро-
душными насмешками» (Г. Николаева). Некоторые
писатели в осовременивании этого «урочного» обо-
рота идут еще дальше. В «Отрывках из ненаписан-
ного» Эмиля Кроткого, например, находим следую-
щую характеристику поэта-ремесленника: «Едва на
него находил плохой стих, как он сдавал его в жур-
нал». Так два значения одного слова, столкнувшись,
высекают искру юмора.

Типун на языке, сип в кадыке и прыщ на носу

Суеверному человеку, на которого посылался
злой наговор, естественно, было не до юмора. Лю-
дей, обладавших способностью сглаза или наговора,
панически боялись, избегали или задабривали. И не-
удивительно: наговором можно было, по суеверным
представлениям, накликать беду, лишить имуще-
ства, вызвать смерть или неизлечимую болезнь.

Вот, пожалуй, два самых безобидных наговора,
записанных совсем недавно в Ленинградской об-
ласти известным собирателем фольклора В. Бахти-
ным:

Чирий Василий,
Раздайся пошире,
На твое место, чирий.
Сядь двести четыре!

От чирия, как известно, не умирают, однако по-
желание такой — достаточно неприятной — боляч-
ки являлось своего рода визитной карточкой злого
знахаря: «Смотри у меня, не то...»

Второй наговор уже похож на пиратскую «черную
метку», так как он призван лишить адресата речи:

Типун тебе на язык,
А два под язык
С вербного воскресенья!

Это уже серьезное «членовредительство», ведь
«типуноноситель» превращался в молчаливого ис-
полнителя воли знахаря и, самое главное, оказывал-
ся неспособным отвечать ему «зуб за зуб», а точ-
нее — «типун за типун», ибо говорить, а тем паче
наговаривать он уже не мог.

Объясняя этимологически фразеологизм типун
тебе на язык, обычно отмечают лишь его услов-
но-недоброжелательный характер, забывая о важ-
ной для его смыслового развития «наговорной»
предыстории. Авторы «Краткого этимологического
словаря русской фразеологии» даже особо подчер-
кивают, что этот «оборот, вероятно, превентивного
или клятвенного происхождения», сопоставляя его
с божбой типа отсохни мой язык!⁴⁸ Тем не менее
наговорные формулы вроде той, которая записана
под Петербургом, убедительно показывают, что это
злое пожелание первоначально было именно кол-
довским. Об этом же свидетельствует осложненный
вариант этой колдовской формулы, записанной В.
И. Далем: «Сип тебе в кадык, типун на язык!» Здесь
явно нет ни «превенции», ни клятвы, обращенной
на говорящего, а есть лишь злое пожелание тому, к
кому говорящий обращается.

Что же собственно значит слово типун?

Это небольшой роговой бугорок на кончике язы-
ка у птиц, особенно домашних, который помогает им
склевывать пищу. Разрастание такого бугорка может
быть признаком болезни, о чем говорит эта посло-
вица, записанная также В. И. Далем: «Чужие петухи
поют, а на наших типун напал». Твердые прыщики
на языке у человека названы типунами по аналогии
с этими птичьими бугорками. По суеверным пред-
ставлениям, типун обычно появляется у лживых
людей. Отсюда и недоброе пожелание, вошедшее в
знахарскую формулу-заклинание, призванное нака-
зывать лжецов и обманщиков. Со временем его пер-
воначальный смысл несколько изменился и превра-
тился в запрет говорить, что не следует, под угрозой
наслать что-либо плохое:

Да с ней беда случилася,
Как лето жил я в Питере...
Сама сказала, глупая,
Типун ей на язык!

(Н. А. Некрасов)

Выражению Типун тебе на язык! повезло боль-
ше других таких же «формул умалчивания» со-
беседника, которыми изобилует народная русская
речь; например, пермское Трёсья тебе на язык,
Шшепота (шшепотйшше) те на язык, Жаба те
сядь на язык! В новосибирских говорах: Чтоб тебе
заклало глотку! Некоторые из них, случается, попа-
дают и в язык современной литературы. Уже давно,
например, в русском фольклоре бытуют обороты,
подобные «типунному», где насылаются — как и в
первом заговоре, записанном В. Бахтиным, — имен-
но чирьи: Укащику чирей за щеку; иркутское Чи-
рей тебе на язык; пермское Чивера тебе на язык!
Совсем недавно этот фразеологический синоним
выражения о типуне «пробился» и в большую ли-
тературу — его употребил Ф. Абрамов: «После тя-
гостного молчания Варвара, присмирев, вздохну-
ла: — Мы вот, бабоньки, тут сидим, разговариваем...
А ты-то как? Может, кто из наших мужиков сейчас
с жизнью прощается... Марфа с грохотом поднялась
из-за стола: — Чирьище тебе на язык!»

Понимание его переносного значения во мно-
гом подготовлено тем, что в литературном языке
длительное время бытовал оборот типун тебе на
язык — иначе можно было бы воспринять все со-
четание о «чирьище» буквально, как это делают не-
которые иностранцы, читающие Ф. Абрамова.

Впрочем, большинство европейцев пожеланием
типуна на язык удивить трудно, ибо в их языках по-
добные обороты тоже встречаются. Выражения со
словом типун имеются у поляков, где типун — это
рурес; польское Bodajbys dostal pypcia па jfzyku
буквально переводится: Чтоб у тебя вырос типун
на языке! Оборот miec pypcia па j^zyku (иметь
типун на языке) означает нести, пороть чушь. По-
добные обороты можно найти не только у славян,
но, например, и у венгров, где слово типун обо-
значается метафорически — через название птицы
или лягушки: pintyoke, cinke — типун и синица,
biko — лягушка и нарыв; сравните русское диа-
лектное Жаба те сядь на язык!

В какой-то мере наша наговорная формула уни-
версальна. Не случайно Фрэнсис Бэкон в своих зна-
менитых «Опытах», написанных в конце XVI в., об-
ратил внимание на аналогичность примет, связанных
с лживыми измышлениями и похвалами у древних
греков и англичан: «Иногда хвалят злонамеренно, с
тем, чтобы возбудить к человеку зависть... У древ-
них греков существовала даже примета: «Если кого
хвалят со злым умыслом, у того вскакивает прыщ на
носу». Нечто подобное говорим и мы: «Не лги, а то
на языке вскочит пузырь». Лучше всего для человека
умеренная похвала, сказанная к месту и без особого
шума».⁴⁹ Таким образом, и древнегреческий прыщ
на носу, и английский пузырь на языке, и наш со-
временный отечественный типун — своеобразные
награды за лживость и лицемерность. Эти «награ-
ды» издавна щедро раздавались знахарями посред-
ством наговоров и пришептываний. Раздавались,
возможно, и заслуженно, ибо названные пороки —
болезни, гораздо более неизлечимые и долговечные,
чем излишне увеличенный птичий типун. Правда,
современный человек этим заклятьям уже не верит,
и потому выражение о типуне становится поводом
для языковой шутки. Вот как прихотливо, например,
оно сплавляется в парадоксальную амальгаму со
знаменитой крылатой фразой И. С. Тургенева: «Ти-
пун вам на ваш великий и могучий русский язык!»

Слово, вещь и абракадабра

Злые пожелания кажутся нам теперь своеобраз-
ными «заклинательными» формулами-метафора-
ми: Чтоб ты провалился! Чтоб тебя перевернуло
и шлёпнуло! Ни дна тебе, ни покрышки! В по-
следнем случае дно и покрышка — как бы сим-
волы смерти и гроба. Прежде же такие формулы
воспринимались не только буквально, но и прямо
отождествлялись с соответствующими действия-
ми. В таком отождествлении говорящих укрепляло
суеверие, а точнее — суеверная вера в силу Слова,
в равенство слова и дела, слова и действия. Магия
слова исследована этнографами, фольклористами и
языковедами многих народов. И везде суть ее одна:
слово неминуемо влечет за собой свое овеществле-
ние. Не случайно во многих языках мира слова со
значением говорить постоянно связаны с лексикой
в значении делать; например, древнерусские гла-
голы дЪяти, правити, чинити характеризовались
этим семантическим параллелизмом, а польское
слово rzecz прямо связано этимологически с нашей
речью, значит именно вещь, предмет. Впрочем, и
русское вещь восходит отнюдь не к «деловому», а к
«говорильно-мыслительному» корню и имеет таких
прямых родственников, как вещать (пророчество-
вать, говорить мудрые прорицания), вещий (му-
дрый, умеющий прорицать), ведать (знать) и т.д. В
этом смысле русская поговорка Сказано — сделано
лишь подтверждение тесного сплава слова и дела.

Вера в силу слова и породила многочисленные
наговоры, заговоры, заклинания, клятвы и божбу.
С их помощью в прошлом боролись с врагами, ис-
целяли болезни, обеспечивали будущий урожай
или рождение здорового потомства. М. Горький на
I Съезде советских писателей напоминал, что вера
в словесную магию простиралась настолько далеко,
что одерживала верх над страхом перед божества-
ми, ибо заклинаньями пытались действовать даже
на богов.

Понятно, однако, что не каждое слово имело ма-
гическую силу. Не случайно у нас до сих пор бытует
выражение знать такое слово — это о тех, кто умеет
заговаривать. Это тоже остаток веры в магическую
силу слова, причем слово здесь значит именно заго-
вор, магическая формула. В таком значении слово
известно и сейчас на севере России.

«Такое слово»-заговор могло быть весьма про-
странным текстом, а могло состоять из коротенькой
фразы-пожелания или даже одного коротенького
словца. Одно из таких словечек-заговоров — АБРА-
КАДАБРА — было особенно популярно в древно-
сти и в средние века, оно кочевало вместе с шар-
латанами-знахарями и алхимиками из страны в
страну. На древнееврейском языке «авракадавра»
значит Скройся, нечистый! и является, таким об-
разом, чем-то вроде словесной обороны от дьявола.
Следовательно, этот наговор — нечто похожее на
наше отечественное Тьфу! Тьфу! или Свят! Свят!
По преданию, оно было одновременно и именем
идола Сирийского, усвоенного древними греками, а
затем перешедшего и в другие языки и суеверные
традиции. Этому слову приписывалось магическое
значение: оно якобы помогало от лихорадки и было
неплохим средством против горячки. Правда, успех
лечения зависел от умения правильно этим словом
пользоваться — «знать слово». Одураченные сред-
невековыми шарлатанами люди писали это слово в

виде треугольника на бумаге в клетку, затем склады-
вали так, чтобы надпись была не видна. После этого
они должны были носить этот амулет в ладанке на
шее в течение 8 дней, по истечении которых броса-
ли написанное в реку, не разворачивая и отвернув-
шись к воде спиной.

«Абракадабрность» этого древнейшего заговора
во многом поддерживалась его «геометрическими»
свойствами. Написанное в виде треугольника, это
слово выстраивалось в четкую алфавитную систему,
где буквы сверху вниз повторялись, а снизу вверх
давали то же самое слово:

abracadabra
abracadabr
abracadab
abracada
a b г а с a d
a b г а с a
a b г а с
a b r a
a b r
a b
a

Несмотря на всю мифологическую и мистиче-
скую таинственность, этому слову была в конце
концов уготована атеистическая судьба: во многих
европейских языках оно обозначает теперь край-
нюю бессмыслицу, несусветную чушь, непонятный
и бессвязный набор слов. Язык, таким образом, сам
засвидетельствовал абсолютную «недееспособ-
ность» этого слова, которое, как показал опыт, не
излечивает ни лихорадки, ни горячки.

Заговор зубов, отвод глаз и снятие рукой

Такой же диагноз поставил язык и некогда весь-
ма популярным на Руси заговорам от зубной боли.
Их было великое множество, и исполнялись они в
сопровождении самых прихотливых магических
операций. В некоторых северных русских губерни-
ях, например, зубы и лихорадку заговаривали почти
«абракадабрским» способом: вырезали из коры на
осине треугольник, который символизировал Трои-
цу (отца, сына и святого духа), и терли им десны до
крови. После употребления этот треугольник снова
прикладывался к осиновому стволу.

На Смоленщине в конце прошлого века был за-
писан такой заговор против «опухоли во рту», то
есть зубной боли:

«Заря моя, зорюшка, заря вечерняя, как ты утиха-
сшься, как ты улегаешься, пускай у (младенца Кузь-
мы) зуб желанный утихается, улегается, с буйной
головы, с ясных очей, с черных бровей, с ретивого
сердца, с жил, с поджил, с состав, с полустав. Зуби-
ще, зубище, иди ты на дубище; не пойдет на дуби-
ще — пойду к господу богу, к Михаилу Архангелу.
Михаил Архангел возьмет острую мечу, высечет,
вырубит, корень ваш вырубит с сучьем, с ветьем, с
зеленым листьем. Как дубу не стоять, зелеными вет-
вями не махать, так этому зубу по костях не ходить,
костей его не ломить, бровь его не томить. Во имя
отца и сына и святого духа».⁵⁰

Как видим, успех лечения здесь обеспечивает
сам Архангел Михаил, вырубающий мечом корень,
подобно опытному врачу-стоматологу.

В Витебской же губернии Белоруссии лечение от
зубной боли могло быть успешным только во вре-
мя новолуния (причины такой «избирательности»
объяснялись в главе I). Страдающего зубной болью
нужно было вывести во двор, поставить лицом к
молодому месяцу-«молодику» и сказать следующие
заповедные слова: «Маладз1к мыладэй, твой рог за-
латэй! Ци быу ты на тым свеце? — Быу. — Ни вщз1у
там живых и мёртвых? — Bw3iy. — Hi баляць iM
зубы? — Не. — Няхай жа Hi баляць i мне».⁵¹

Знахарка, сообщившая этот заговор собирателю,
настоятельно подчеркивала, что больной выздоро-
веет лишь тогда, когда будет повторять эти слова за
настоящим знахарем, а не за самоучкой. Поэтому
читателю этой книги, пожалуй, не следует его заучи-
вать, а лучше в случае нужды обратиться к дантисту.
И не столько потому, что сейчас трудно найти «ква-
лифицированного» знахаря, сколько потому, что по-
добное заговаривание зубов давно уже дискредити-
ровало себя. Русский народ не случайно уже более
двухсот лет употребляет выражение заговаривать
зубы насмешливо-иронически, выказывая этим свое
полное недоверие к знахарским операциям.

И не только знахарским. Ведь обобщенное значе-
ние этого оборота — вводить в заблуждение, вообще
обманывать, оно не относится только к зуболечению.
Хотя наши писатели и публицисты не упускают слу-
чая, чтобы обыграть прямое значение этого оборота.
Так, в одном газетном фельетоне разоблачался не-
кий стоматолог, оказавшийся на поверку заурядным
современным шарлатаном. Пользуясь новейшими
методами лечения, этот делец от медицины ловко
прикарманивал кругленькие суммы, «кормясь зуба-
ми»: он с успехом заговаривал зубы не только своим
клиентам и подчиненным, но и непосредственным
начальникам.

«Работая» в фельетоне, оборот заговаривать
зубы еще полнее заряжается иронической экспрес-
сией, доставшейся ему от народной речи. Эта экс-
прессия может стать и нарочито прозрачной, как в
шутливой фразе Эмиля Кроткого: «Она заговарива-
ла ему вставные зубы». Здесь буквальное и перенос-
ное значения вступают между собой в нерушимую
связь, разрыв которой равнозначен уничтожению
каламбура.

Заговорами, заклинаниями и различными магиче-
скими операциями можно было не только бороться
с болезнями, но и противостоять порче, сглазу и на-
говорам. В таких случаях происходил своеобразный
поединок двух знахарей или «напускателей порчи»:
один ее наводил, другой — отводил.

Вот всем известный оборот — для отвода глаз.
Сейчас он значит — делать что-либо для отвлече-
ния внимания, для того, чтобы ввести кого-либо в
заблуждение. Авторы этимологического словаря
русской фразеологии несколько прямолинейно свя-
зывают его исходное значение, с «представлениями
о наваждении: напуская ложные видения на лю-
дей, морочащие пользовались этим для грабежа».⁵²
На самом деле «отвод глаз» был более деликатной
процедурой. В. И. Даль объясняет его как «мороку,
умение знахаря вочью (то есть на глазах, на виду у
кого-либо) морочить». Еще в прошлом веке в язы-
ке художественной литературы можно было найти
и оборот отводить глаза (обманывать, создавать
ложное представление): «Только он прямо не хо-
дит, а круг большой делает, чтобы соседям виду
не показывать... Далеко уйдет, да потом и воротит-
ся переулками: глаза отводит» (А. Н. Островский);
«Политические партии довольно похожи на русское
правительство в искусстве отводить глаза путеше-
ственнику» (А. И. Герцен).

В знахарском обиходе отводить глаза имело
терминологически точное значение — создавать
мару или мороку (сравните морочить голову), на-
важдение, которое заставляло обманутых поверить
знахарю. Это был, скорее, вид сглаза, чем средство
прямого грабежа. Тем более что «отвод глаз» мог
применяться не только для «черного» обмана, но и
с «лечебно-профилактическими» целями — чтобы
отвлечь внимание больного от какого-либо навязчи-
вого представления или злых мыслей.

Еще эффективнее казались «отводы» рукой зна-
харя или так называемые «относы». В качестве по-
следнего мог служить, например, знахарский узелок,
брошенный на перепутье дорог для «отворожки» от
болезни. В такой узелок обычно заворачивали уголь
или перегорелую печную золу — печйнку, которая
у знахарей пользовалась особой популярностью по-
тому, что именно в печи сжигали сор из избы, воло-
сы и другие предметы, по которым совершались за-
говоры. Не случайно запрет выносить мусор также
вошел во фразеологический фонд русского языка в
виде выражения не выносить сор из избы: по суе-
верным поверьям, его нужно было непременно сжи-
гать в печи, чтобы он не достался злым людям.

Ярче всего, пожалуй, обычай целительных «от-
водов» отразился в обороте как рукой сняло. До
сих пор в его переносном значении живет пережи-
ток веры в эффективность этого средства, напоми-
ная о первоисточнике: «Состояние здоровья теперь
у меня лучше чем 10-12 лет назад. Не стала болеть
голова, как рукой сняло все прежние недуги» (Из
газет). Как рукой сняло — предельно конкретный
фразеологизм, ибо он всегда относится к быстро-
му излечению от болезни или тяжелых душевных
травм.

Знахари широко пользовались «руковождени-
ем». Особенно часто отводили рукой зубную или го-
ловную боль. Больное место заговаривалось, и при
этом знахарь проводил по нему рукой, делая свое-
образный массаж, облегчающий боль. У больного
создавалось впечатление, что боль его буквально
«снимается рукой».

Этот способ врачевания был распространен у
многих народов. Недаром выражения, подобные
русскому, сохранились не только в славянских язы-
ках, но и в литовском: lyg ranka ateme или француз-
ском: oter le mal comme avec la main. И не только
сохранились, но и весьма активно употребляются.
Показательно, что именно это сравнение стало по-
следними словами знаменитого сербского просве-
тителя Вука Стефановича Караджича, умершего
на чужбине, в Вене. На рассвете 26 января 1864 г.
он попросил свою дочь Мину принести ему воды и
сказал, что, попей он сейчас из источника родной
его деревни Тршич, все его недуги сняло бы как
рукой (као руком однето). Так, умирая, великий со-
биратель славянского фольклора соединил в своем
сознании два центральных символа народного вра-
чевания — целительную воду и терапевтическую
магику жеста. И они слились у него во врачующий
образ родины.

Глядение воды и выведение на чистую воду

Вода в народном врачевании и различных суе-
верных обрядах имела исключительное значение.
До сих пор еще в деревнях России можно услышать
немало небылиц о чудесных исцелениях или злых
наговорах с помощью воды. Услышать, естествен-
но, не от молодежи, а от тех немногих уже стариков,
которые все еще верят «преданьям старины глубо-
кой». Вот такая быличка, записанная автором этих
строк в Кондопожском районе Карелии в 1980 г.

«В деревне Велика Губа жил один знахарь-ста-
рик. Как-то раз в Гангозере играли свадьбу. И кто-то
возьми да и «спризорь» молодых — сглазил, значит.
Заболел жених тяжело.

Поехал отец молодого к знахарю за советом. А
подруга моя Александра молода была и сидела на
супрядках у одной старухи. Рассказывают, что вдруг
девки увидали, как хозяйка дома ни с того ни с сего
схватилась за глаз, закричала от боли и окривела на
правый глаз.

А это отец молодого был в то время у знахаря.
Тот черпнул из Онего-озера стакан «свежей» во-
ды, поглядел в него и показал отцу: «Вот эта баба
и свадьбу испортила. Что ты хочешь ей сделать?»
Отец отвечал: «Пусть окривеет!» Старик попросил
его ткнуть пальцем в отражение старухи в воде. Он
возьми да и ткни ей в правый глаз. Злая баба его и
потеряла».

Понятно, что брать этот рассказ на веру не сто-
ит: ведь былички, или бывальшины, — это такой
фольклорный жанр, в котором невероятное проис-
шествие, встреча с нечистой силой или находка за-
копанного клада «для убедительности» излагаются
рассказчиком так, словно он сам побывал на месте
происшествия или даже был его главным героем.
«Небыличность», сказочность — это, так сказать,
специфика жанра. Но важно другое — такие былич-
ки сохраняют древние представления о роли водной
стихии в жизни человека.

Не случайно рассказчица в быличке ставит осо-
бый акцент на том, что старик-знахарь взял именно
«свежую» онежскую воду. «Свежесть» — чистота,
проточность, первородность воды в подобных маги-
ческих операциях является непременным условием
их успешного действия. Как раз об этом говорит и
выражение вывести на чистую воду — то есть ра-
зоблачить кого-либо, поймать кого-либо на соверше-
нии чего-либо запретного, Правда, некоторые язы-
коведы ошибочно объясняют его рыболовной прак-
тикой: речь идет якобы о «выведении» пойманной
рыбы на открытую воду. Другие считают, что этот
оборот хранит память о так называемом «божьем
суде», когда обвиняемого «выводили» к чистой воде
и бросали в нее: если тот всплывал, это значило, что
чистая вода его не приняла, а следовательно, вино-
вен, если же тонул, его посмертно оправдывали. Обе
эти версии не выдерживают критики. Первая пото-
му, что из рыболовной символики очень трудно вы-
вести значение разоблачить, вторая — потому, что
наше выражение встречается только с предлогом
на, и никогда — с к, что предполагается при такой
трактовке.

Показательно, что оборот вывести на чистую
воду в XVII в. употреблялся в основном в форме
вывести на свежую воду, и речь обычно шла о ка-
ком-то мошенничестве, которое становится явным
благодаря прозорливости или каким-либо сведени-
ям о данном человеке или деле: «А когда так, то я
знаю одно дельце за вами: пойду к Голове вашему
купецкому и все расскажу; уже я вас выведу на све-
жую воду» (П. А. Плавильщиков); «Теперь надобно
не упускать времени, этого глупенького простачка
на свежую воду вывесть... Пойду расскажу ей все
его умыслы...» (В. И. Лукин). Такое семантическое
звучание характерно и для современного употребле-
ния этого оборота.

Исходный смысл выражения, следовательно,
можно связать именно со знахарскими «выведени-
ями на свежей воде» образа человека, совершивше-
го злое дело или напустившего на кого-либо порчу.
Вывести на воду значило вызвать на поверхности
воды его изображение.

С этими же магическими операциями связано
выражение как в воду глядел. И его переносное
значение прямо вытекает из обычая деревенских
вещунов по «свежей» воде узнавать повинного в
сглазе пакостника. Впрочем, эта задача была, по-
жалуй, второстепенна: ведь значение оборота как в
воду глядел (словно знал заранее, словно предуга-
дал) — сохраняет основную акцентовку «глядения
на воду». Она заключалась в прорицании будущего,
в узнавании судьбы.

И действительно, глядение в воду было одним из
древнейших и популярнейших видов ворожбы —
гидромантии. Вглядываясь в расплывчивые отраже-
ния предметов на поверхности рек, озер или просто
ковшика с водой, наши предки пытались разгадать
свою судьбу, найти подтверждение правильности
принятых решений, предусмотреть грозящие опас-
ности. Так поступает, например, Марфа — героиня
оперы М. П. Мусоргского «Хованщина», обращаясь
в сцене гадания «к силам небесным, силам могучим»
и глядя при этом в ковш с водой. Так же поступали и
девушки во многих концах Славии, пытаясь, напри-
мер, по изображению в йоде увидеть своего жениха
и узнать о том, будет ли счастливо их замужество.

Южные и восточные славяне ходили для этого к
ручьям, рекам, озерам или — зимой — к проруби.
Жительницы Костромской губернии ходили к про-
руби накануне крещения и глядели в нее, искренне
веря, что, если вода заплещется, они смогут увидеть
лицо суженого. При этом еще иногда добавлялся и
приговор: «Водяные, сбегайтесь и смущайтесь, на-
ши суженые приходите за водой на реку!» У запад-
ных славянок (например, в Словакии) был обычай
накануне рождества наливать свежей воды в ведро
или горшок, а возвратившись на рождество из ко-
стела, гадать, глядя на воду, в надежде лицезреть
там жениха.

Jl. Н. Виноградова, посвятившая обстоятельное
исследование девичьим гаданиям о замужестве у
славян, описывает 8 разновидностей подобного га-
дания по воде.⁵³ Здесь и обычай ставить сосуд с во-
дой на ночь под кровать или у изголовья вблизи спя-
щего, и бросание пищи в воду как «задабривание»,
и пускание по воде венков или ореховых скорлупок
с маленькими свечками, и «сеяние» у колодца семян
конопли, льна или другого зерна. Важна в таких га-
даниях и перекличка зеркальной поверхности воды
и девичьего зеркальца, по которому также можно
увидеть свою судьбу. В одном полесском гадании
девушка в полночь до тех пор смотрит сквозь стакан
с водой в зеркало, освещенное пламенем свечи, пока
не увидит суженого. Точнее, пока в этом таинствен-
ном полусвете он ей не пригрезится.

Характерно, что во всех этих видах гидромантии
«свежесть» воды — непременное условие успешно-
го гадания. Объясняется это основной целевой уста-
новкой гаданий с водой, ее исходной идеей — уста-
новление контактов с миром умерших предков, по-
скольку во всех разнообразных процедурах гидро-
мантии отражается именно культ предков, имевший
большое значение для духовной жизни многих на-
родов эпохи язычества. Умершие, а следовательно,
и все познавшие старейшины, обладали, по суевер-
ным представлениям, свойством «подсказывать» бу-
дущее тем, кто еще продолжает оставаться на этом
свете. Но для этого нужно с ними связаться, пере-
слать им какую-то пищу, какие-то сведения о жи-
вущих, короче — напомнить о себе. Каналом такой
связи могла быть, естественно, не стоячая, а лишь
«свежая» вода — проточная, соединяющая разные
водоемы, вплоть до потустороннего. Это представ-
ление о проточной воде известно многим народам.
Сохранилось оно, в частности, и в древнегреческом
мифе о Хароне — перевозчике, переправлявшем че-
рез реки подземного царства души умерших и взи-
мавшем у ворот Аида плату за этот перевоз.

Чудеса в решете и всякая леканомандия

Русские идиомы вывести на свежую воду и как
в воду глядел, таким образом, позволяют затянуть
в одну из самых темных «гадательных» сторон древ-
него мышления и в одно из древнейших, хотя и мни-
мых искусств — мантики, умения угадывать насто-
ящее и будущее. О гаданиях напоминают и другие
русские выражения — гадать на кофейной гуще;
бобы разводить или разводить на бобах; чудеса в
решете и т. д. Все они — языковое отражение различ-
ных видов мантики, распространенных в России.

Последний оборот, например, связан с весьма
специфичным типом гадания — коксиномантией,
гаданием по решету, — который был распростра-
нен в средневековой Европе, Аравии и у средне-
азиатских народов для разоблачения воров. При
«классической» коксиномантии гадающий держит
одним пальцем решето, подвешенное на нити так,
чтобы оно медленно поворачивалось. На ободе ре-
шета делалась риска, а имена подозреваемых, на-
писанные на отдельных бумажках, раскладывались
по кругу. На чье имя укажет, остановясь, риска ре-
шета, тот и вор.

В России этот суеверный способ гадания был чрез-
вычайно распространен, но в то же время достаточно
сильно отличался от классического. В XVI-XVIII вв.
на рыночных площадях Москвы и других городов
можно было увидеть гадальщиков, насыпавших в
решета разноцветные зерна чечевицы, бобов, гороха
или миндаля. Встряхивая решето, они по располо-
жению зерен «предсказывали» будущее. При этом
жестикулировали, нашептывали всяческую «абра-
кадабру» или что-то выкрикивали, чтобы придать
гаданию большую магическую силу. Стремясь вы-
манить побольше денег, такие гадальщики сочиняли
самые невероятные и фантастические истории, пред-
рекая простоватым слушателям счастливую женить-
бу, нежданное богатство или необычайные события
и приключения, короче — всякие «чудеса». Такие
шарлатанские предсказания в народе с насмешкой и
были названы чудесами в решете.

Мантика давно превратилась в доходное дело
для мошенников различного калибра. Но некогда
она была весьма почтенным ремеслом, к которому
относились с большим доверием и благоговением.
Без гаданий древние и шагу ступить не могли: суе-
верный страх перед зловещим прорицанием сибил-
лы мог остановить любые грандиозные начинания,
а доброе предзнаменование — толкнуть на самые
рискованные авантюры. У древних греков, напри-
мер, наибольшим доверием пользовалось гадание
по полету птиц, которые считались вестниками бо-
гов. Хищные птицы, в особенности вестник самого
Зевса — орел, занимали исключительное место в та-
ких гаданиях. Обычно для них избиралось открытое
место, с которого полет птицы был хорошо виден.
Если орел появлялся с восточной и правой части го-
ризонта, то предзнаменование считалось хорошим,
если же он прилетал слева — дурным. Как видим, и
здесь неукосыительно действует уже известная нам
мифологическая оппозиция «левый — правый».

Предсказания такого рода обычно конкретизиро-
вались прорицателями. Ксенофонт в «Анабазисе»
рассказывает, как при выезде из Эфеса он увидел
сидящего справа от себя орла. Заметив всадника,
орел закричал, и прорицатель, сопровождавший
полководца, тут же растолковал это как великое, но
не простое знамение. Оно предсказывало славу, но
в то же время — и тяжкие ратные труды: ведь пти-
цы чаще всего нападают на орла, когда тот сидит.
Кроме того, это знамение не обещало Ксенофонту
богатства, ибо орел по большей части находит се-
бе пищу на лету, а не сидя неподвижно на месте.
Как казалось Ксенофонту, это предсказание дей-
ствительно сбылось, ведь славы он достиг, причем
славы двойной — и как полководец, совершивший
беспримерный анабазис, и как писатель, описавший
этот переход (хотя о том, что именно он и есть автор
этого прославившего его имя описания, Ксенофонт
предпочел умолчать). Что же касается богатства, то
и здесь толкователь «по орлу» оказался провидцем,
так как военный подвиг Ксенофонта не принес ему
дивидендов: на обратном пути почти все, приобре-
тенное в походе, было утрачено.

Немало упоминаний о различных видах «серьез-
ного» гадания можно встретить и в русской лите-
ратуре. Мы уже вспоминали полоцкого князя Всес-
лава Брячиславовича из «Слова о полку Игореве»,
который «отвори врата Новуграду, разшибе славу

Ярославу» и о котором Боян сложил поговорку «Ни
хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа не
минути!». Это знаменитое «птицю горазду» свиде-
тельствует не только об умении Всеслава гадать по
полету птиц, но и о распространенности у древних
русичей той же гадательной практики, что и у со-
племенников Ксенофонта.

А вот еще один популярный памятник литерату-
ры Древней Руси — «Александрия», история жизни
и подвигов Александра Македонского, переведенная
с греческого и появившаяся на Руси в XII-XIII вв.
В XV в. на Руси возникает другая редакция этого па-
мятника, так называемая «Сербская Александрия»,
переведенная южными славянами. Раскроем ее на
том месте, где будущий отец Александра, Некга-
нав — египетский царь, а «по совместительству»
великий врачеватель и волхв, который был «волшеб-
ною хитростию и звездочетию египетскимъ укра-
шенъ зело», готовится к войне с ополчившимися на
него врагами: «Вошел царь в волшебную палату и
начал совершать волшебную леканомандию [один из
видов гидромантии ■— гадание по воде в сосуде]: в
золотую лохань воды налив, сделал на воде из воска
два войска и увидел, что его войско побиваемо пер-
сидским, и что боги египетские в корабле варваров
вводят войско в Египет, — и не знал, что ему делать.
И со слезами сказал: «О горе тебе, Египет! Многие
годы славился ты вместе с царем своим и в один год
погибаешь! Ибо нет радости, которая бы не замени-
лась печалью, ни славы на земле, которая не была бы
недолгой и вскоре бы не исчезла. Хорошо сказано:
«Надеющиеся на чародейство подобны опирающим-
ся на воду, — как только обопрется, сразу и погру-
зится с бесчестием». Не мог царь Нскганав врагам
сопротивляться и пребывал в стыде и печали».

Поверивший в собственное гадание на воде Не-
ктанав не вступил в сражение, а тайком покинул
свой дворец и отправился в дальний македонский
город Пеллу, где назвался врачом, астрологом и про-
рицателем. Именно от него у Олимпиады, бесплод-
ной жены македонского царя Филиппа, и родился
будущий покоритель вселенной Александр Маке-
донский. Как видим, гадание на воде позволяет не
только обезглазить на расстоянии какую-нибудь
злую старуху на Онежском озере, но может привести
и к историческому событию мирового значения.

И египетского царя Нектанава, и онежского ста-
рика-знахаря заставили гадать чрезвычайные обсто-
ятельства: одного — надвигающиеся полчища вра-
гов, другого — «спецзаказ» любящего отца, сына
которого «опризорили». Но не менее распространен-
ными видами гадания стали и гадания «календар-
ные», ритуальные. Типичным их образчиком были
гадания в святки — в период между рождеством и
крещением (с 25 декабря по 6 января). Не случайно
во многих религиях это время зимнего солнцестоя-
ния, поворота к весне, новому году — время «рож-
дения богов». Вот почему почти все, что происходит
на святки, широко толкуется как предзнаменование
будущего. Отсюда и тонкая паутина различных при-
мет, поверий, обрядов и ритуалов, совершаемых на
святки. И гадания, пожалуй, — их центральное со-
бытие, чего не мог не отметить в своей «энциклопе-
дии русской жизни» А.С. Пушкин:

Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Все потеряв невозвратимо;
И все равно: надежда им
Лжет детским лепетом своим.

Это место у Пушкина навеяно балладой В. А. Жу-
ковского «Светлана». И неудивительно: ведь в этой
балладе дана прямо-таки этнографическая класси-
фикация самых разных видов девичьих святочных
гаданий в русской патриархальной деревне:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:
За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном

Слушали; кормили
Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой
Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;
Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад
Песенки подблюдны.

Поиск по сайту: